случался не чаще одного раза в пять лет.
     Как бы то ни было, но на ноги меня поставили, правда, присвоили вторую группу инвалидности, и из охранной фирмы пришлось уйти.
     В общем, последствия остались на всю жизнь. Например, я стал сутулым, потому что когда выпрямляю спину, то испытываю боль. Да и за руль мне теперь уже не сесть, так как я в любой момент могу потерять зрение и ослепнуть минут на десять (один раз я ослеп даже на полчаса).
     Что ни говори, а удары по голове или головой не проходят бесследно.
     Пока я лежал в больнице, жена ушла от меня к другому, наверное, здоровому и богатому. Я ее даже постарался понять: в конце концов, кому захочется тратить лучшие годы жизни на ухаживание за беспомощным супругом.
     А уголовное дело по факту хулиганского нападения на меня хотя и не закрыли, но шансов на его успешное завершение не было никаких. В фирме, которую я охранял, все молчали. Наверное, с бандитами уже договорились.
     Потом, после выписки из больницы, я почти год провел в поисках нормальной работы, но нигде и никому не нужны были инвалиды - бывшие охранники. Подрабатывать, конечно, случалось, но нормальной работы мне никто не предлагал.
     Я уж было подумал, что оказался далеко за бортом жизни. Но как-то раз вечером стоял посередине Литейного моста и курил, размышляя.
     Вдруг сзади меня окликнули:
     - Эй, Родион!
     Я обернулся и увидел Жору Зудинцева, с которым мы выросли в одном дворе, он был старшим братом моего друга детства. Он спросил:
     - Сколько ж мы с тобой не виделись? Лет пять?
     - Побольше - лет семь, с тех пор как вы переехали на новую квартиру.
     Он предложил зайти в тихий кабачок, располагавшийся в подвале дома, в котором когда-то жил Бродский. Тут я вынужден был признаться ему, что несколько стеснен в средствах по причине безработицы.
     Зудинцев в ответ заявил, что это пустяки, и все-таки затащил меня туда.
     Там мы разговорились, и я вкратце рассказал ему историю моих несчастий и невезений.
     Он внимательно выслушал, потом записал к себе в блокнот номер моего домашнего телефона и обещал помочь с работой.
     Позвонил он через три дня и велел подойти в 13.00 на улицу Зодчего Росси. Я оделся как на парад и явился на полчаса раньше назначенного срока.
     Мы поднялись по лестнице на второй этаж. В коридор выходило множество, как мне показалось, дверей.
     На них висели таблички, на которых были написаны названия отделов: архивно-аналитический, расследований, репортерский. На одной двери было написано: "Андрей Обнорский. Директор".
     В больнице я успел прочитать несколько книг про Обнорского, но считал, что это чистый вымысел автора. Теперь получалось, что Андрей Обнорский - реально существующий человек. Зудинцев подтолкнул меня в спину, и мы вошли в кабинет директора. Сидевший за столом человек, увидев нас, поднялся и протянул мне руку.
     - Обнорский, - представился он.
     В течение следующих десяти минут я узнал, что мне предлагают попробовать поработать в агентстве Обнорского в расследовательском отделе.
     - Я, конечно, понимаю, что вы не журналист и не имеете абсолютно никакого представления об этой работе, но это не беда. Сегодня не умеешь - потом научишься. А нам будет очень полезен ваш жизненный опыт и знания. У нас и так коллектив очень пестрый. Зудинцев вот - бывший опер-убойщик. Есть профессиональные журналисты, бывшие коммерсанты, военные в отставке, юристы, программисты, артисты, музыканты и даже одна победительница конкурса красоты. Для начала запомните одну простую вещь. Мы не боремся с преступностью, мы ее исследуем. А бороться с преступностью должны те, кому это положено и кто имеет для этого возможности. Зудинцев, например, вечно про это забывает, и я бы не хотел, чтобы с вами, как с бывшим сотрудником милиции и охранных структур, повторилась та же история. Не надо жуликов ловить и к операм таскать - это не наша работа.
     Потом Обнорский вызвал Глеба Спозаранника, начальника отдела расследований, и официально прикрепил меня к нему. Так Глеб стал моим мини-шефом или, как я его про себя окрестил, "ефрейтором на сносях", потому что он стал беременен мною и должен был родить журналиста.
     С тех пор прошло три недели.
     В мае вернулась зима, и Спозаранник под падающий за окном снег читал лекцию.
     В коридоре послышался стук каблучков. Я попытался определить, кто это к нам идет. Через пару секунд в кабинет заглянула Света Завгородняя, та самая победительница конкурса красоты.
     - Родик, тебя шеф зовет, - приятным голоском сообщил мой ангел-спаситель.
     - Что сидишь, иди! - сказал Спозаранник.
     Пятнадцать шагов по коридору, дверь, обитая кожей, и я попадаю в покои нашего царя-батюшки.
     Обнорский был не один: перед ним, скромно сложив руки на коленях, сидела некая весьма облезлая личность. Не коммерсант, не бандит, не чиновник и не мент: этих я определяю автоматически. Этот же больше всего был похож на мужа-рогоносца.
     Надо сказать, что каждый пятый посетитель нашего агентства - идиот. "Вы знаете, у нас в подъезде собирается по вечерам мафия, записывайте адрес. Только вы побыстрее с ними разбирайтесь, а то может случиться непоправимое или еще что-нибудь похуже! А в подвале у них заложники, взрывчатка и чемоданы с общаком! На всякий случай прощайте, товарищи, меня могут убрать, поскольку я - главный свидетель!"
     А однажды, помню, доброжелатель сообщил о готовящемся чеченскими террористами взрыве женского отделения городской бани...
     Таких Обнорский внимательно выслушивает и рекомендует обращаться в милицию или еще куда-нибудь: в ООН, НАТО, Кремль, в крайнем случае - в психдиспансер...
     - Родион, - обратился ко мне Обнорский, - познакомься, это Павел Морозов. А это, - обернулся он к посетителю, - один из самых опытных сотрудников агентства, за его плечами сотни сложнейших, запутаннейших расследований, можно сказать, наш ас!
     Я невольно обернулся, думая, что в кабинете присутствует кто-то еще, кого и представляет шеф Павлу Морозову. Кстати, ну и имечко! Павлик Морозов! Хуже может быть только Крокодил Торпедович!
     Однако никого за моей спиной не оказалось, так что, как ни странно, шеф имел в виду меня.
     - У Павла случилась беда, - между тем продолжал Обнорский, - от него, можно сказать, ушла жена.
     Но не к другому мужчине, а в какую-то секту. Хотя, может, это и не секта вовсе - мошенники так любят денежки у народа забирать. В общем, разберись и выведи мошенников на чистую воду!
     Я заметил, что Обнорский говорит не совсем так, как обычно, наверное, специально для этого Павла. Определенно считает Павла не совсем нормальным человеком. Но раз он его не выгнал сразу, а дал мне задание с ним поработать, значит, считает, что накопать что-нибудь интересное можно. А возможно, и меня хочет проверить.
     - Ну что, пошли, пострадавший, - сказал я Павлу и первым покинул кабинет шефа.
     Я с детства невезучий! И вот, пожалуйста, у всех дела как дела: у одного депутат из ЗАКСа, у другого чиновник из Смольного, а у меня?
     Мы пошли в ханство Спозаранника. Павел семенил позади меня. Походка у него была какая-то странная.
     Когда мы зашли в кабинет, я с удовлетворением увидел, что Глеб про меня забыл, он сидел перед экраном компьютера и яростно стучал по клавишам. Наверно, сочинял молдавские песни.
     - А почему ты в милицию не обратился? - спросил я у Павла.
     - Как это не обращался? Обращался! - встрепенулся Павел, до него не сразу дошел смысл моего вопроса. - Еще как жаловался! Только они там все взяточники, бесплатно делать ничего не хотят!
     - Они что, с тебя деньги вымогали?
     - Нет, вслух не говорили, но они так все обставили, что было абсолютно понятно! Они, знаете, что заявили? Дескать, у нас в стране свобода вероисповеданий, и моя жена совершеннолетняя..
     - Не понял, - перебил я, - а из чего следует, что они с тебя взятку вымогали?
     - Ну как это из чего? Они же отказались мне помочь! Значит, бесплатно не хотят!
     - Ладно, проехали, - я вдруг почувствовал, что еще чуть-чуть - и я начну выполнять часть общественной нагрузки по защите ментов, взятой на себя экс-милиционером Зудинцевым. - Ты мне, Павел, лучше расскажи все с начала!
     - С самого?
     Я покивал головой в знак согласия. И он начал:
     - В общем, началось все это не так уж и давно. Мы с Катюшей (это моя жена) уже шесть лет как были женаты, а детей все не было. Никак она забеременеть не могла. А потом, как в сказке, у нас все получилось!
     Как последние идиоты, детскую кроватку купили, простынки там всякие, распашонки... Хотя говорили нам люди, что нельзя ничего заранее покупать. В общем, сглазили. Жена мертвого мальчика родила... У Катюши после этого что-то в голове сдвинулось. Она странная стала, закроется одна в ванной и разговаривает сама с собой. А месяца через два я в аварию попал - дальнобойщиком работал - и вот без ноги остался.
     Он приподнял штанину и показал мне протез. Теперь я понял, почему у него такая странная походка.
     Инвалидность дали. Но работать я, естественно, уже не мог. Вам этого не понять! - вдруг он перешел почти на крик - так что Спозаранник недовольно поднял голову от компьютера. - Не понять, что значит в тридцать лет инвалидом стать!
     После этого Павел замолчал.
     Я сидел и ждал, когда он соизволит продолжить свое нытье. Сочувствия он у меня не вызвал ни на грамм.
     Затем он поднял голову и спросил:
     - Вы меня хоть чуть-чуть понимаете?
     - Ты бы, Павел, лучше рассказывал дальше, а то только время зря тянем, - постарался я ответить как можно спокойнее.
     - И решили мы с Катериной тогда сходить к бабке, - продолжал Павел, - знаете, объявления в газетах печатают? Сходили. Бабка Агафья, ей лет сорок где-то. Она нам сказала, что порчу на нас великую навели, и чтобы от нее избавиться, надо пять сеансов специального лечения пройти, по триста рублей каждый. Но где такие деньги взять?
     Отказались. Хотя, если уж совсем честно, то мне кажется, что жульничество это одно. Вы так не думаете?
     Я пожал плечами.
     - А потом как-то вечером возвращались мы домой от тещи. И когда уже почти дошли до дома, Катюша упала. Я ее подхватить не успел.
     Неудачно она упала, повредила ногу.
     Может, растянула, может, вывихнула. Она лежала на земле и плакала, а я стоял около нее и не знал, что делать. Именно тогда мы с ним и познакомились. Я имею в виду отца Филиппа. Он рядом проходил, увидел нас и остановился, предложил помощь. Несколько секунд ему понадобилось, чтобы ногу вылечить.
     Погладил ее рукой и резко дернул.
     Ну, мы его, понятное дело, сразу благодарить начали, а он смеется и говорит: пустяки, но на вас я порчу великую вижу. Если ее не снять, с нами, дескать, так и будут всякие нехорошие случаи происходить. А потом начал те же слова говорить, что и бабка Агафья. Вы можете мне не верить, но прямо слово в слово! И на меня это как удар тока подействовало, а уж на Катерину, - так и вообще! Сами подумайте, два абсолютно разных человека говорят одно и то же! Я хочу сказать, что это я тогда так подумал, а сейчас не сомневаюсь в том, что они знают друг друга и просто сговорились.
     - Ну и что дальше было? - попытался я ускорить его рассказ.
     - Дальше он нам дал визитку с адресом и предложил пройти у него курс лечения. Я сразу же спросил: сколько это будет стоить. Он ответил, что денег за лечение принципиально не берет и даже наоборот - его святой долг в меру сил помогать обездоленным. Мы к нему на следующий день поехали. Он в Тайцах живет, у него там свой дом. Провели первый курс лечения, чайку попили.
     Филипп нас о жизни спрашивал, что раньше с нами было, сочувствовал...
     Потом другие люди стали подходить.
     Все садились в кружок, говорили о жизни.
     - Так что же это за секта у твоего Филиппа? - решил уточнить я.
     - Это не секта. Это официально называется Общество милосердия "Сострадание".
     - Ну, вы о Боге говорили?
     - Да нет, все больше о жизни.
     Вернее, о том, как надо жить.
     - Ну и как?
     - Филипп говорил, что семья - это слишком маленькая ячейка. Что она не может стать опорой в жизни.
     Поэтому надо собираться в такие большие семьи или коммуны. Там достоинства каждого превратятся в благо для всех членов семьи.
     - Так он коммунист, что ли, твой Филипп?
     - Он говорил, что он не коммунист, а коммунар.
     - А за счет чего вся эта контора существует?
     - За счет пожертвований. Кто сколько может, тот отдает. Но обычно людям уже ничего и не надо. Постоянные члены семей живут вместе, в одном доме.
     - А почему ты ушел от этого Филиппа?
     - Да мне показалось, что не за так он все делает.
     - Он что, просил тебя квартиру продать?
     - Нет. Не просил.
     - А что же тогда?
     - Жена мне как-то сказала, что если ее тетка, не дай Бог, умрет, то нам ничего от нее брать не надо.
     - Ну и что?
     - Надо, говорит, отдать людям.
     - А тетка чья?
     - Жены.
     - Богатая?
     - У нее был муж - коллекционер. Я у нее дома, правда, только раз был - но там картины, книжки, чего только нет...
     - И кому все это достанется, если что?
     - Да завещание на жену написано...
     В общем, Павел ушел от этого Филиппа, а жена осталась в его "Сострадании". И теперь Павел хотел, чтобы сначала милиция, а теперь мы ему помогли жену оттуда вызволить.
     Закончил свою исповедь Павел тем, чем я и ожидал. Филипп стал намекать Павлу и его жене на то, что у его организации появились финансовые проблемы. И если бы они продали свою квартиру в Питере и переехали в общий дом где-то в Гатчине, то очень помогли бы общине.
     Павел продавать квартиру не хотел, а потому прозрел и решил выйти из коммуны Филиппа, забрав с собой и жену. У него это получилось только наполовину. Жена наотрез отказалась уходить от Филиппа. С тех пор к нему домой каждый день стали приходить братья и сестры из общины. Павлику это сильно надоело, и он обратился в милицию, а затем прибежал к нам.
     - Если хотите, мы можем прямо сейчас съездить в Тайцы к Филиппу. Вы ему покажете свое удостоверение, и он испугается, - предложил Павел.
     - Это почему? - удивился я.
     - Ну как это почему? Книги вашего агентства на лотках лежат, по телевизору ваши сообщения передают. Кто с вами ругаться захочет?
     - Нет! - категорически отрезал я. - Это контр-продуктивно! Так мы его только вспугнем раньше времени, слиняет в другой город, и все! Сам подумай, сколько членов секты уже продали свои квартиры и деньги ему отдали... Если его вспугнуть, он бросит своих нынешних сектантов и в какой-нибудь Новгород махнет, а дураков у нас везде полно, новых найдет. И вообще, он не один, скорее всего, работает, с ним еще группа поддержки должна быть, нечто вроде "крыши". Давай мне адрес Филиппа и дуй домой. Я сам съезжу, посмотрю.
     Павел ушел, а я еще немного посидел и решил спросить совета у Спозаранника:
     - Глеб, ты все слышал?
     - Да.
     - Будут какие-нибудь инструкции, пожелания?
     - Какие могут быть инструкции? - удивился он. - Мы даже не знаем, правду он тут сейчас рассказал или нет! Тебе в самом деле нужно съездить на место и посмотреть там. После этого и будем решать, что делать и чего не делать.

***

     В Тайцы я приехал к пяти часам вечера. Нужную мне улицу удалось найти довольно быстро.
     Дома по обе стороны дороги были в основном одноэтажными. Я искал дом под номером семь. Проходя мимо пятого, заметил на заборе объявление: "SALE PLEASE CALL Олег Борисович" и номер телефона. Чуть ниже была приписка на русском: "Могу и сдать, если надо". Ого! Хозяин надеется, что на его недвижимость клюнет импортный миллионер. Я представил себе американского миллионера, несущегося по утру через двор от крыльца к деревянному строению, именуемому у нас сортиром. Там у него все мысли будут только о том, как бы в дыру не упасть.
     Дом номер семь был двухэтажным, его окружал высокий деревянный забор.
     Чтобы не привлекать внимания, пришлось пройти вперед еще метров сто пятьдесят. Затем я повернулся и пошел обратно, пытаясь сообразить, что бы делал Спозаранник на моем месте. Но представить на моем месте Спозаранника не получалось.
     Вдруг мне в голову пришла отличная идея. Я уверенной походкой направился к дому на другой стороне улицы. Там в палисаднике копался дедок лет семидесяти. Он яростно стучал молотком по деревяшке. Подойдя еще ближе, я увидел значок с Лениным на его куртке.
     - Приветствую вас, товарищ, - поздоровался я.
     Тамбовский волк тебе товарищ, - недобро пробурчал дедок, но молотком колотить перестал и внимательно осмотрел свой инструмент. Его боевые качества, видимо, старика не устроили, и он направился к своему дому, может, за винтовкой или пулеметом. Эх, не любит у нас простой народ "тамбовцев".
     - Что вы, дедуля, я не из "тамбовцев", я, наоборот, очень даже мирный. Дом вот у Олега Борисовича покупаю, так что соседями скоро будем! Познакомиться хотел, а вы...
     В конце концов между мной и дедком завязалась нормальная беседа. Поговорили о ценах, погоде и политике. После того как я шесть раз упомянул "паршивых демократов", он подрастаял. Я плавно перевел разговор на интересующую меня тему, спросив о соседях. Дед сказал, что днем там собираются "мракобесы", а по ночам мафия.
     - Дом нужно окружить ротой солдат, всех в нем арестовать, дать по десять лет лагерей и отправить копать водоканал, соединяющий Балтийское море с Тихим океаном.
     Я согласился, что арык бы получился замечательный.
     Еще немного покрутившись по Тайцам, я направился на станцию и, пока ждал электричку, переписал расписание движения поездов.
     Вернулся домой только к десяти часам вечера. Очень хотелось есть, но, открыв холодильник, я нашел всего одно куриное яйцо и половину сосиски. Вздохнул и поставил сковородку на огонь. Жениться, что ли, еще раз, хоть кормить будут...

***

     На работу я пришел к двенадцати. У нас все сотрудники, кроме Спозаранника, приходят на работу только к обеду. Что поделать, народ у нас творческий, над ним нельзя издеваться, требуя, чтобы приходили на рабочее место ни свет ни заря, например к десяти. Правда, справедливости ради следует отметить, что когда нужно работать всю ночь до утра, никто и слова против не говорит.
     Зайдя в кабинет, я поздоровался с Глебом, который, как обычно, работал за компьютером и одновременно разговаривал с кем-то по телефону. Закончив разговор, он положил трубку и спросил:
     - Ну как там в Тайцах?
     Я подробно рассказал ему о моем вчерашнем посещении "святых мест".
     - Нужно "пробить" дом, в котором живет этот Филипп...
     - Хозяин - пенсионер, ему восемьдесят один год. Дом он сдает, а сам живет у сына на Московском проспекте.
     - Тогда нужно...
     Спозаранник воистину генератор идей. Они в несметном количестве рождаются в его мозгу, и он выстреливает их со скоростью пулемета. Склад ума у него математический, поэтому все его идеи сугубо практические.
     Я внимательно слушал Глеба, купаясь в водопаде его идей и стараясь не захлебнуться. Закончил он тем, что дом, который "sale", нужно снять на неделю и посмотреть, что там происходит.
     - Иди к шефу и проси у него денег, скажи, что я не против.
     Я встал со стула и хотел пойти к Обнорскому, но Глеб остановил меня неожиданным вопросом:
     - Ты японским случайно не владеешь?
     - Совсем не владею, - ответил я и вышел в коридор.
     Там около окна стоял печальный Зудинцев и курил.
     - Что случилось? - спросил я, протягивая ему руку.
     - Депутат сорвался. То есть не депутат, а кандидат в депутаты. Он в декабре на выборах в ЗАКС провалился, а деньги под это дело у братвы брал. Они ему после того, как он их так подвел, счетчик выставили, раз в пять превышающий первоначальную сумму. Придурок к другой бригаде за помощью обратился, так его с двух сторон рвать начали. Он в милицию побежал жаловаться. А толку? В конце концов к Обнорскому пришел, потом этого дуралея ко мне направили. Только мы с ним плодотворно работать н