йха в Японии...
  Это случилось ранней весной тридцать восьмого года. Рихарду
неожиданно позвонил вечером по телефону Отт. Они только час назад
расстались, но полковник снова вызывал к себе Рихарда. Отт был чем-то
сильно взволнован.
  - Есть важная новость, - доносился издалека его голос, - ты должен
обязательно сейчас же ко мне приехать. Ты мне очень нужен...
  Рихард сказал, что приедет минут через двадцать, положил трубку и
стал одеваться - он уже лег спать. Через несколько минут Зорге мчался на
своем мотоцикле по опустевшим улицам. Рихард любил стремительную езду.
Помимо всего прочего, она избавляла от слежки. Рихард с ожесточенным
треском подлетел к посольским воротам, посигналил папаше Риделю и
проскочил во двор. В кабинете Отта горел свет.
  - Что произошло? - спросил Зорге.
  Вместо ответа, Отт протянул Рихарду расшифрованную радиограмму из
Берлина:

  "Токио. Военному атташе полковнику Эйгену Отту. Совершенно секретно.
Шифром посла.
  Фюрер приказал отчислить вас от активной военной службы в армии в
связи с предполагаемым использованием на дипломатической работе. Фюрер
намерен назначить вас послом германского рейха в Токио. Сообщите
немедленно, готовы ли вы принять этот пост. В случае если у вас имеются
возражения, вы немедленно должны прибыть в Берлин, чтобы изложить их
фюреру устно.
  Генерал-полковник Людвиг Бек,
Начальник генерального штаба".

  - Ну, что ты на это скажешь? - спросил Отт, выждав, когда Зорге
прочтет телеграмму.
  - Я должен принести вам свои поздравления, господин будущий посол
германского рейха! - церемонно произнес Зорге и поклонился по-японски,
дотронувшись руками до колен.
  - Оставь, Ики, - досадливо поморщился Отт. - Я хочу говорить
серьезно, мне нужен твой совет. Как ты думаешь я должен поступить?
  - Вот это другое дело!.. - Рихард стал серьезным и полез в карман за
сигаретой. - Тебе, наверное, покажется странным, но я не советовал бы тебе
принимать этот пост.
  - Почему?
  - Да просто потому, что посол может потерять многие человеческие
качества, а мне не хочется терять хорошего товарища...
  - Спасибо тебе, - растроганно сказал Отт, - но уверяю, мы всегда
останемся добрыми друзьями...
  Поистине все произошло неожиданно. Хотя Рихард и способствовал тому,
чтобы полковник Отт стал германским послом в Японии, он никак не
предполагал, что это случится так скоро. Рихард Зорге "вел" его еще с тех
пор, как встретился с ним в Нагоя - заурядным подполковником, немецким
наблюдателем в японском артиллерийском полку. Не прошло и года, как Отт
сделался военным атташе, а теперь становился полномочным послом... Но
проявлять восторг, конечно, не следует, уместнее выразить сожаление по
поводу дружбы, которая может нарушиться.
  - Ну, если останемся друзьями, тогда соглашайся! - шутливо ответил
Зорге.
  В ту же ночь из германского посольства в Берлин ушла шифровка - Эйген
Отт соглашался занять пост высшего дипломатического представителя Берлина
в Японии.
  ...Среди политических деятелей, находившихся в поле зрения Рихарда
Зорге, был военный атташе в Германии полковник Хироси Осима, отличавшийся
своими профашистскими взглядами. Зорге был хорошо знаком с полковником,
нередко приезжавшим из Европы в Японию. Рихард встречался с ним в
компании, шутил, доверительно разговаривал. Потомок древнего самурайского
рода, человек с волевым квадратным лицом, Осима пользовался большим
влиянием в генеральном штабе, при дворе императора и в наиболее
экстремистских кругах правительства.
  Военный атташе сыграл значительную роль в подготовке
антикоминтерновского пакта, был решительным сторонником японо-германского
военного союза и всячески поддерживал прогерманские настроения среди
японской военщины. После того как ключ к японской шифрованной переписке
между Токио и Берлином оказался в руках германской разведки, Зорге мог
постоянно наблюдать за работой полковника Осима. А теперь через нового
посла Эйгена Отта Рихард Зорге получал более широкий доступ к немецким
государственным тайнам. Советский разведчик оказался в выгоднейшем
положении - ему одновременно становились известны многие секреты двух
стран, наиболее враждебно настроенных к Советскому Союзу. Секретарем
японского премьер-министра принца Коноэ был его друг и помощник Ходзуми
"Одзаки, а в германском посольстве он сам был доверенным лицом и
советником нового посла. Кропотливая подготовительная работа начинала
давать плоды.
  Вскоре после того как в Берлине подписали антикоминтерновский пакт, в
японском генштабе возникла идея обменяться с немцами разведывательными
данными в отношении Советского Союза. В Берлине эта идея встретила полную
поддержку. Вскоре совместная разведывательная работа перешла в
диверсионную. В Берлине в районе Фалькензее Осима купил большое поместье,
огородил его высокой стеной, поселил там эмигрантов-белогвардейцев и
вместе с ведомством безопасности Гиммлера начал готовить террористические,
диверсионные группы для заброски в Советский Союз. Здесь печатались
листовки, которые с помощью воздушных шаров переправлялись в Советскую
Россию. Диверсионное хозяйство Осима с каждым днем обрастало: в Румынии
купили моторный катер, чтобы перебрасывать диверсантов и нелегальную
литературу в Крым и на другие участки Черноморского побережья.
  В Афганистане японская агентура пыталась подбивать руководителей
военных штабов к активным действиям против Советского Союза. Но
диверсантов постоянно сопровождали фатальные неудачи. По каким-то
неведомым для Осима причинам его диверсантов обстреливали, захватывали на
советской границе, а в Кабуле японского офицера, дружившего с начальником
большого приграничного гарнизона, без видимых оснований выслали из
Афганистана...
  В берлинских архивах, захваченных советскими войсками в конце войны,
сохранился дневник Гиммлера, в котором рейхсфюрер писал о своей встрече с
японским военным атташе. К тому времени Осима стал уже генералом:
  "Сегодня я посетил генерала Осима, - писал Гиммлер. - Он сообщил мне,
что вместе с германским абвером они предпринимают большую работу по
разложению России, проникая через границы Кавказа и Украины. Эта
организация может стать эффективной в случае войны с СССР. Осима удалось
перебросить через советскую границу на Кавказе десять человек, вооруженных
бомбами. Однако многие другие агенты были застрелены советскими
пограничниками при переходе русской границы".
  Недаром Рихард Зорге уделял значительное внимание фигуре японского
военного атташе в Берлине, руководившего диверсионной работой против нашей
страны...
  В Токио обмен разведывательной информацией производился через
полковника Усуи, который обрабатывал разведывательные донесения для
второго отдела японского генерального штаба. Раз или два в неделю к нему
являлся помощник германского военного атташе капитан Петерсдорф. Капитан
приходил в генштаб всегда в одно и то же время, получал информацию и
возвращался в посольство. В это время Зорге "случайно" тоже оказывался в
посольстве. Часто, прежде чем запереться в своем кабинете для изучения
полученных материалов, Петерсдорф заходил к Зорге, чтобы поболтать,
рассказать о последних новостях. С Петерсдорфом Рихард Зорге был в
прекраснейших отношениях.
  После одного из таких посещений генштаба Петерсдорф столкнулся в
дверях с Зорге. Рихард куда-то спешил. Петерсдорф остановил его.
  - Послушай, - сказал он, - я тебе кое-что должен рассказать. Зайди на
минуту.
  - Опять что-нибудь про дислокацию русских войск, другого у тебя не
бывает, - проворчал Зорге. - Вот я тебе расскажу - это да! Только позже,
сейчас тороплюсь...
  - Все же зайди на минуту, не пожалеешь...
  Рихард как бы нехотя согласился.
  Новость оказалась первостепенной. Японская разведка утверждала, что
русские в случае пограничного конфликта у озера Хасан не захотят расширять
конфликта и, возможно, сами отойдут от высоты Заозерной. Они не
подготовлены к боям в этом районе.
  - Это имеет большое значение, - резюмировал слова Петерсдорфа Зорге,
- высота, о которой ты говоришь, господствует на побережье у Владивостока.
Она может сыграть свою роль в случае войны... Японцы не первый раз целятся
на эту высоту.
  Сведения, полученные от Петерсдорфа, дополнили Рихарду информацию,
полученную от Мияги: на советскую границу выехали геодезисты для уточнения
топографических карт этого района. Геодезистам дали очень короткий срок
для работы. Большая геодезическая партия уехала также на границу Монголии.
  Настораживала и поездка в Дайрен к атаману Семенову штабного офицера
майора Ямасаки, приезд атамана в Токио, его встречи с Араки, с офицерами
генерального штаба.
  Из Харбина тоже шли донесения - руководитель японской военной миссии
генерал Хата активизировал работу среди белогвардейцев. Японцы вновь
вовлекали в свои авантюристические замыслы российскую белую эмиграцию.
  После войны пойманный атаман Семенов подтвердил это в своих
показаниях:
  "В 1938 году японский генеральный штаб решил провести разведку боем и
начать военные действия на озере Хасан. Офицер генштаба майор Ямасаки
предложил мне действовать во главе белогвардейских частей, так как
учитывалось, что в случае успешного развития операций в районе Хасана, в
советское Приморье будут введены крупные силы японской армии.
  Начальник военной миссии в Харбине генерал Хата начал формировать
тайные военные подразделения, которые в дальнейшем могли бы стать костяком
белоэмигрантской армии".
  Группа Зорге тщательно фиксировала все прямые и косвенные
подтверждения назревавших событий. Из Китая вернулись генералы Итагаки и
Доихара. Итагаки стал военным министром, а генерал Тодзио - его
заместителем.
  Постепенно накапливались данные о том, что над советскими
дальневосточными границами нависает реальная угроза военных провокаций.
Зорге регулярно информировал об этом Центр, но неожиданное событие едва не
прервало деятельность группы Рамзая. Это случилось в марте 1938 года. В
тот вечер Рихард договорился с Клаузеном, что он сам привезет в
условленное место текст донесения, которое нужно будет срочно зашифровать
и передать в Центр. Но Зорге неожиданно застрял в "Рейнгольде". Компания
не отпускала его и не собиралась расходиться. В кармане Рихарда лежали
мелко исписанные листки донесения, которое нужно было зашифровать, а
времени оставалось все меньше. Уже перевалило за полночь, приближался час,
назначенный для связи с Москвой, и Зорге сидел как на иголках.
  Наконец компания тронулась, но еще долго приятели стояли на улице
перед громадной бутафорской винной бочкой у входа в "Рейнгольд". Но вот
все разбрелись, остался последний - : князь Урах, который, как обычно,
никуда не торопился. А время иссякало.
  - Послушай, Альбрехт, - предложил Рихард, - хочешь я отвезу тебя
домой на мотоцикле. Садись сзади, через пять минут будешь дома. Ты же
знаешь, как я езжу...
  - Именно поэтому я с тобой и не поеду... Ты же бешеный... Нет, я
лучше возьму такси...
  Рихард находился в жесточайшем цейтноте, когда, избавившись наконец
от князя Ураха, вскочил на мотоцикл. Он вихрем понесся к Гинзе, круто, как
гонщик на треке, свернул влево и, набирая скорость, помчался по опустевшим
улицам Токио. Времени было в обрез, но, может, удастся зашифровать хоть
первую страницу. Потом Клаузен возьмется за ключ передатчика, а Рихард
станет шифровать остальное... Пригнувшись к рулю, Рихард несся мимо
телефонных столбов, казалось, они, будто гигантские хлысты, рассекали
упругий воздух.
  Теперь уж недалеко... Сейчас он проскочит дом, где живет Клаузен,
убедится, что все в порядке, и вернется обратно. На это потребуется еще
минута, но иначе нельзя... Еще немного, и Рихард будет на месте... Мощная
фара выхватывает и пожирает темноту. Улица совсем пустая. Это хорошо,
иначе бы не успеть... Вот и американское посольство, луч скользнул по
стенам здания и устремился вперед. И тут из переулка выскочила легковая
машина. Тормозить уже поздно. Рихард свернул к тротуару, колесо скользнуло
по бровке и Зорге почувствовал, что мотоцикл неудержимо тянет его к стене
здания...
  Удар был так силен, что Рихард потерял сознание. Распластавшись, он
лежал рядом с разбитым мотоциклом, и кровь заливала лицо. Вскоре сознание
вернулось, но подняться с земли он был не в силах.
  Его доставили в больницу на той машине, которая так некстати
вырвалась из переулка. Он лежал на брезентовых носилках в приемной,
истекая кровью, и напрягал всю свою волю, чтобы не потерять сознание,
которое мутилось так же, как там, под Верденом.
  Тяжело раненный человек лежал перед дежурным врачом, санитарами и, с
трудом разжимая разбитые губы, говорил, что перед тем, как его отнесут на
операционный стол, он обязательно должен увидеть своего знакомого, Макса
Клаузена, увидеть немедленно, пусть вызовут его по телефону.
  - Но сейчас уже ночь, господин. Надо отложить это до утра, вам нужна
немедленная помощь.
  Доктор-японец убеждал пострадавшего, но упрямый европеец не разрешал
до него дотрагиваться. Пусть сначала позвонят по этому номеру...
  Рихард думал сейчас только о том, как бы не потерять сознание. Он
отлично знал японские порядки - к пострадавшему, где бы он ни был,
немедленно является полицейский сотрудник, составляет протокол,
осматривает вещи, делает опись, требует документы. И если он потеряет
сознание, незашифрованные листки донесения попадут в полицию. Это будет
провал. Нелепый, глупый... Рихарду казалось, что он умирает, и он напрягал
все силы, чтобы раньше времени не погрузиться в беспамятство.
  Макс Клаузен сидел над приемником и ловил в эфире "Висбаден", который
должен был его вызывать. Сейчас для него не существовало ничего, кроме
этих неясных шумов, будто идущих из далеких галактик. Анна тронула его за
плечо - звонит телефон. Макс снял наушники и взял трубку. Он вдруг
заволновался, заторопился, начал спешно убирать передатчик, развернутый
для работы.
  - Что случилось? - тревожно спросила Анна.
  - Несчастье... Какое несчастье! - бормотал Клаузен. - Разбился
Рихард, при нем, наверное, документы. Убери аппарат, я пойду к машине...
  Анна спрятала передатчик за деревянной панелью стены и вышла следом
за Максом. Он уже вывел машину и ждал жену на улице. Через несколько минут
Клаузены были в больнице. Они подъехали почти одновременно с полицейской
машиной. Макс склонился над Рамзаем.
  - Что с тобой?
  - Потом, потом, - едва владея языком, шептал Зорге. - Возьми из
кармана... Все, все...
  Клаузен сунул руку в боковой карман Рихарда, нащупал пачку шуршащих
листков и переложил их к себе. В Приемный покой вошли полицейские...
Рихард этого уже не видел... Врач констатировал у Рихарда тяжелые
повреждения головы, вывих плеча, трещину в челюсти. Были выбиты зубы...
  Утром каждого дня на перекрестках магистральных улиц Токио, на
полицейских участках в назидание другим, вывешивают светящиеся табло,
извещающие о числе аварий и катастроф в городе - убитых столько-то,
раненых столько-то... Среди тяжелораненых при мотоциклетной аварии в тот
день был немецкий корреспондент Рихард Зорге...
  Первой посетила Рихарда в больнице взволнованная несчастьем фрау
Хельма Отт, жена посла, который в это время находился в Берлине. Еще через
день появилась Исии Ханако, Рихард вызвал ее телеграммой, она гостила у
матери под Хиросимой. В больнице Рихарда навещало много людей. Приходили
все. Все, кроме его товарищей по группе "Рамзай".
  А шифрованное донесение с некоторым опозданием все же ушло в тот день
в "Висбаден", оттуда в Центр. Для этого Клаузен уехал на побережье. И
сотрудник кемпейтай, наблюдающий за радиосвязью, снова сделал в служебном
журнале пометку:
  "15 марта 1938 г. 19 часов 20 минут. Вновь отмечена работа
неизвестной коротковолновой станции. Провести пеленгацию станции не
удалось. Предположительно передача велась с подводной лодки близ
полуострова Идзу. Расшифровать содержание передачи не представилось
возможным".
  В специальной папке, хранившейся в кемпейтай, это была, может быть,
сотая радиограмма, ушедшая из Японии и не поддавшаяся расшифровке. Каждый
раз таинственный передатчик работал на иной волне, и шифр его не походил
на предыдущий.
  Телеграммы были разные, и с годами в них все чаще проскальзывали
упоминания об изнуряющем характере работы. Человеческий организм не мог
долго выдержать такое нервное и физическое напряжение. Это касалось всех -
и художника Мияги, больного туберкулезом, и Вукелича, и Клаузена, да и
самого Рихарда Зорге.
  Летом, вскоре после того как Рихард, взбунтовавшись, вопреки
запрещению врачей, ушел из больницы, он отправил в Москву шифровку:
  "Причины моего настойчивого желания поехать домой вам известны. Вы
знаете, что я работаю здесь уже пятый год. Вы знаете, что это тяжело. Мне
пора поехать домой и остаться там на постоянную работу".
  Ответ пришел только осенью. Из Центра сообщали, что обстановка в
Европе и на Дальнем Востоке осложняется и в этих условиях невозможно
удовлетворить просьбу Рамзая. Да, Рихард Зорге и сам отлично это понимал.
7 октября 1938 года он отправил в Москву шифровку, заверяя товарищей, что
он и его группа непоколебимо продолжают стоять на боевом посту.
  "Пока что не беспокойтесь о нас здесь, - писал он. - Хотя нам здешние
края крайне надоели, хотя мы устали и измождены, мы все же остаемся все
теми же упорными и решительными парнями, как и раньше, полными твердой
решимости выполнить те задачи, которые на нас возложены великим делом".
  Борьба продолжалась, борьба во имя великого дела, именуемого
социализмом.

  8. "КИО КУ МИЦУ!" - "СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО!"

  Снова цвели вишни, и казалось, что на улицах, расцвеченных весенними
нарядами женщин, развертываются действия старинного национального театра
"Кабуки". А Рихард все еще был в больнице. Врачи разрешили ему вставать,
он начал понемногу работать, и вскоре его палата превратилась в
корреспондентское бюро, заваленное газетами, телеграфными бюллетенями,
вырезками, блокнотами. У него бывало много посетителей, и среди них Исии
Ханако, беззаветно преданная Рихарду Зорге.
  Встревоженная его телеграммой, она вернулась в Токио через день после
аварии и прямо с вокзала приехала в больницу. Исии вошла в палату с
глазами испуганной птицы, еще не зная, что случилось с Рихардом. Лицо его
было забинтовано, виднелась только часть лба, косые брови да синие глаза.
  - Ики-сан! Что случилось, Ики-сан? - тревожно спрашивала девушка,
склонившись над его изголовьем.
  А Зорге почти не мог говорить - боль и бинты стягивали его лицо. Не
шевеля губами, он ответил шепотом:
  - Ничего, Митико... Спасибо, что ты приехала, ты мне очень нужна.
  Через несколько дней он попросил Исии прочитать ему газету, затем
появилась машинка, и Рихард начал печатать одной рукой. Зорге возвращался
к журналистике и, конечно, к разведке.
  Как-то в больницу заехал Петерсдорф, Рихард уже мог сидеть в постели,
мог закуривать без посторонней помощи и держать карандаш.
  Исии вышла, она всегда так поступала при посторонних, и помощник
германского военного атташе заговорил о новостях. Рихарда заинтересовал
его рассказ по поводу Чан ку-фын - высоты в районе озера Хасан под
Владивостоком на стыке трех границ - советской, китайской и корейской. Это
ворота в Приморье. И именно там назревали большие события. Об этом Рихард
уже информировал Центр, но Петерсдорф рассказывал кое-что новое и очень
важное.
  - Я не удивлюсь, - сказал Петерсдорф, - если осенью там разгорится
конфликт, или инцидент, как любят говорить японцы.
  - Возможно, - согласился Зорге, - только я не уверен в сроках. Могу
сказать тебе по секрету: если Тодзио, Итагаки, Доихара собрались куда-то
вместе, это подтверждает важные события. Они, как полосатые рыбы-лоцманы,
плывут впереди акул... Сейчас я потерял их из виду. Эта чертова авария
вышибла мне не только зубы, но и возможность следить за политической
жизнью.
  - Могу помочь беззубому другу, - рассмеялся Петерсдорф. - Ты знаешь,
что картографическое управление срочно отправило группы