ужбине вместе. Немцы также были завсегдатаями "Совы", и
главным образом для них художник создал дискуссионный кружок "Ин дер
деммерунг" - "В сумерках". Именно в сумерках посетители заходили обычно в
"Сову". Среди немцев тоже были сильны прогрессивные настроения. Годы были
горячие, бурные, все жили здесь событиями, происходившими в революционной
России, и вполне естественно, что Мияги стал разделять революционные
взгляды. Жил он тогда у японки "тетушки Китабаяси", которая зарабатывала
себе на жизнь тем, что содержала пансионат и кормила обедами жильцов. Она
тоже придерживалась левых взглядов, и в ее пансионате жило несколько
членов кружка "Ин дер деммерунг".
  Художнику Иотоку Мияги исполнилось ровно тридцать лет, когда он снова
вернулся в Японию, на этот раз в Токио.
  ...В один из январских дней 1934 года, когда на улицах царило
новогоднее праздничное веселье, когда еще не были завершены традиционные
визиты и встречи друзей, в редакцию "Асахи симбун" зашел художник Мияги и
спросил, где он может увидеть господина Ходзуми Одзаки, обозревателя по
Китаю. Услужливый клерк провел художника наверх в громадный зал,
занимавший целый этаж, больше похожий на гараж, чем на редакцию,
загроможденный десятками столов, шкафов, стульев. Сюда доносился рокот
наборных машин, в котором растворялся гул голосов множества сотрудников,
делавших текущий номер газеты.
  Клерк уверенно провел Мияги сквозь лабиринт тесных проходов и
остановился перед столом широколицего японца в европейском костюме. Тот
отложил в сторону гранки, которые читал, и поднялся навстречу. Клерк ушел,
и Мияги после традиционного поклона сказал:
  - Одзаки-сан, меня просили узнать, не пожелаете ли вы встретиться с
вашим знакомым по Китаю господином Джонсоном?..
  Одзаки настороженно вскинул глаза на художника, перевел взгляд на
сотрудников, которые сосредоточенно занимались каждый своим делом.
  - Знаете что, идемте куда-нибудь пообедаем, - вместо ответа сказал
он. - Я очень голоден...
  Они вышли на улицу и спустились в подвальчик рядом с отелем
"Империал". Когда официант принял заказ, Одзаки спросил:
  - Так что вы хотите мне сказать о мистере Джонсоне? Он в Японии?
  Мияги объяснил, что Джонсон в Токио и хотел бы восстановить добрые
отношения с Одзаки-сан.
  С Ходзуми Одзаки Рихарда Зорге связывали годы работы в Китае, откуда
тот уехал несколько раньше Зорге. Убежденный антимилитарист оказывал
Рихарду немалую помощь в Шанхае, и Зорге надеялся теперь привлечь его к
участию в подпольной организации, которую создавал. Ему нравились
убежденность и осторожность Одзаки.
  - Передайте мистеру Джонсону, - предложил Одзаки, - что в ближайшее
воскресенье я собираюсь проехать в Нара, это, недалеко - всего несколько
часов поездом. Было бы хорошо встретиться там, ну, предположим, часов в
десять у изваяния Большого Будды перед бронзовым лотосом. Если его это
устроит, пусть приезжает, я буду там при всех обстоятельствах...
  Когда Вукелич со слов художника рассказал Зорге о состоявшемся
разговоре, Рихард воскликнул:
  - Узнаю! Честное слово, узнаю Ходзуми! Если он станет нам помогать,
считайте, что мы с вами сделали уже половину дела. Осторожность, точность
и эрудиция! Уверяю вас, я не знаю другого человека с таким глубоким
знанием дальневосточных проблем, особенно Китая... Еду! Тем более что по
дороге я смогу ненадолго остановиться в Нагоя, там у меня тоже может быть
интересная встреча.
  В субботу ночным поездом Зорге выехал в Нара - древнюю японскую
столицу, город парков и храмов, о которых Рихард так много слышал и читал.
  В Нара поезд пришел ночью, но Рихард, успев выспаться в гостинице,
ранним утром был уже на ногах. Стояла ясная, теплая, совсем не зимняя
погода, и он вышел на улицу без пальто. Дорога к храму Большого Будды
тянулась вдоль парка, и торговцы сувенирами уже раскидывали здесь свои
палатки. Туристы, как паломники, тянулись в одном направлении; людей
сопровождали сотни ручных оленей, живущих при храме. Священные животные
бесцеремонно втискивались между прохожими, подталкивали их безрогими
лбами, требуя внимания, пищи. Продавцы оленьего корма бойко торговали
коричневыми вафлями, и олени брали пищу из рук, теплыми шершавыми губами
подбирали сухие крошки с протянутых ладоней.
  Толпа людей, сопровождаемых оленями, становилась все гуще. Зорге
протиснулся к кассе, купил билет и прошел во внутренний двор старого
буддийского храма. Рихард замер перед раскрывшейся паторамой тысячелетней
пагоды, устремленной ввысь, такой воздушной и массивной одновременно. В
нем проснулся интерес ученого-ориенталиста. Он готов был бесконечно долго
созерцать это великолепное творение древних, но, взглянув на часы,
заторопился. Эдзаки уже ждет его где-то здесь.
  По упругому мелкому гравию Зорге прошел к подножию храма, поднялся по
широким ступеням и вошел внутрь. И снова его охватил трепет ученого,
открывшего для себя что-то новое, неожиданное и прекрасное. Поразило его
не столько величественное изображение Будды, сколько его рука, живая,
человеческая рука, чуть приподнятая, предостерегающая. Неизвестный
скульптор вылепил и отлил ее в бронзе так искусно, что видна была каждая
линия на раскрытой ладони, каждая складка на сгибах припухших пальцев, а
каждый палец - в рост человека...
  Здесь все было невиданно громадно, и людям казалось, что они смотрят
на окружающие их предметы сквозь волшебную лупу. Такими, во много крат
увеличенными, были здесь и цветы, листья изящного лотоса, тоже из бронзы и
тоже будто живые, поднявшиеся из воды. Зорге даже не расслышал сначала,
что кто-то его негромко окликнул. Потом еще раз:
  - Мистер Джонсон? - услышал Зорге. Рихард оглянулся. Перед ним,
протягивая руку, стоял улыбающийся Одзаки.
  Рихард горячо ответил на рукопожатие, говорившее ему больше, чем
любые слова.
  - Я очень, очень рад встрече, - сказал Одзаки. - Смотрите, какие
великолепные лотосы!..
  Они заговорили о буддийском искусстве и, казалось, совсем забыли о
том, что привело их к статуе Будды, к бронзовым листьям лотоса. Продолжая
беседу, они вышли из храма, свернули влево, аллеей каменных светильников
вышли в парк, и только здесь Одзаки спросил:
  - Вы хотели со мной поговорить, доктор Зорге?
  - Да, мне нужна ваша помощь, - ответил Рихард. - Он решил говорить
откровенно и прямо. - Я знал ваши убеждения, разделял их и надеюсь, что
они не изменились.
  - Конечно!.. Больше того, я поверил в существование меморандума
Танака. Помните наш спор в Шанхае?
  Когда в Китае опубликовали секретный меморандум премьер-министра
Танака японскому императору, Ходзуми Одзаки высказал сомнение в его
достоверности. Уж слишком циничны и откровенны были высказывания генерала
по поводу расширения японской агрессии на Дальнем Востоке. Сомнение
вызывала и таинственная, как в детективном романе, история похищения этого
документа. Некий китаец нанялся слугой в дом генерала Танака, вошел в
доверие, работал у него несколько лет и украл архисекретнейший меморандум.
Слуга исчез, запрятав документ под домом премьера. Взять с собой
меморандум он не решился, опасаясь, что его поймают. Понадобилось еще два
года, чтобы выждать, когда в контрразведке утихнет волнение, вызванное
скандальным происшествием. Меморандум выкрали вторично, из-под дома Танака
и опубликовали его в Шанхае.
  Зорге подробно изучил меморандум и, сопоставив действия японских
агрессивных кругов, пришел к выводу, что это подлинный документ. С Ходзуми
Одзаки они долго спорили по этому поводу. Но жизнь доказывала правоту
Зорге. События на Дальнем Востоке развивались по плану генерала Танака -
одного из организаторов интервенции в Советском Приморье. Японская
военщина захватила Маньчжурию, вышла к границам Советского Союза и
Монгольской Народной Республики. Готовилась агрессия против Китая,
Монголии, Советской России - осуществлялось то, что предлагал в
меморандуме генерал Танака.
  - Я думаю, - продолжал Зорге, - что опасность сейчас возросла еще
больше. На международную арену вышла фашистская Германия. Она ищет союза с
милитаристской Японией. Такой союз не принесет народам ничего хорошего. Я
посвятил свою жизнь борьбе с войной, я сам испытал ее и не хочу, чтобы она
вспыхнула снова. Прежде всего надо предотвратить войну между Японией и
Советским Союзом. Помогите мне в этом, Одзаки-сан! Если война разгорится,
она станет трагедией и для России, и для Японии! Я говорю с вами открыто и
жду от вас того же...
  Они вышли к оврагу с насыпным мостом, перешли на другую сторону.
Зеленые гиганты криптомерии уходили высоко в небо, и воздух под ними тоже
казался зеленым. Одзаки шел, глубоко задумавшись. Зорге не мешал ему.
Потом Одзаки сказал;
- Вы знаете, о чем я думал? Вот мы встретились с вами и говорили об
искусстве, о храмах, о нашей поэзии... Я предпочел бы всегда говорить
только на эти темы. Но мы заговорили о войне, которая если возникнет, то
уничтожит искусство, древние храмы, и не будут нужны стихи, потому что в
ожесточенные души не проникает поэзия. А я люблю все это, не могу без
этого жить и, значит, прежде всего должен бороться против войны. Я считаю
себя патриотом моей Японии и поэтому говорю вам - согласен! Да, я готов
помогать вам.
  Они еще долго гуляли в парке, говорили о разном, но главное было
сказано. Эти два человека навсегда связывали свои судьбы.
  Зорге уехал из Нара ближайшим поездом, а Ходзуми Одзаки отправился
осматривать другие храмы. Они условились о новой встрече в Токио.
  Через два часа, еще засветло Рихард приехал в Нагоя, остановился в
гостинице, которую назвал ему подполковник Отт, и тут же принялся
разыскивать по телефону своего знакомого.
  С Эйгеном Оттом Зорге случайно познакомился в посольстве несколько
недель назад. Эйген Отт подъехал в машине, когда Зорге выходил из
посольства. Рядом с ним сидела его жена - фрау Хельма Отт, высокая,
элегантно одетая женщина средних лет с тонкими, ярко накрашенными губами.
Моложавое лицо ее контрастировало с пышными седыми волосами. Это лицо было
удивительно знакомо Рихарду, но он никак не мог вспомнить, где мог его
видеть. Потом осенило - так ведь это та самая Хельма, с которой он
встречался в Германии.
  - Вот так встреча! - воскликнула Хельма, выходя из машины. Она
протянула руку в тонкой черной перчатке, сквозь которую просвечивала очень
белая кожа.
  - Какими судьбами, Ики?.. Познакомьтесь, это мой муж.
  Отт церемонно представился. На нем была форма германского штабного
артиллерийского офицера, витые погоны и Железный крест на груди.
  Отт сказал, что в Японии они уже несколько месяцев, он приехал сюда
военным наблюдателем, живет в Нагоя при японском артиллерийском полку;
жена с детьми в Токио, сам он бывает здесь наездами, но скоро надеется
осесть тут более прочно: надоело жить одному.
  Так они познакомились. И тогда же условились встретиться в Нагоя, как
только для этого представится возможность.
  Теперь такой случай представился.
  Зорге позвонил в номер к Отту, но никто не ответил, и он позвонил
портье. Тот сказал, что ключа на месте нет, вероятно, господин
подполковник где-то в гостинице, может быть в ресторане. Рихард сошел вниз
и увидел в ресторане за табльдотом Эйгена Отта с женой и детьми. На этот
раз Отт был в форме японского офицера. Подполковник поднялся, приветствуя
Зорге и приглашая к столу. Отты только что начали обедать, и Зорге
присоединился к ним. За обедом Рихард шутил с детьми, показывал им смешные
фокусы, и малыши были в восторге от "дяди Рихарда".
  После обеда фрау Хельма сразу же поднялась из-за стола и,
извинившись, ушла с детьми наверх. Мужчины остались одни.
  Отт рассказал, что обычно он живет в японской казарме, здесь, в
гостинице, поселился на время приезда жены. Вообще здесь очень тоскливо, и
настроение кислое. Работает он над военным обзором для генерала фон Бока,
но испытывает затруднения в подготовке внешнеполитического раздела. Не
может ли доктор Зорге порекомендовать ему надежного, осведомленного в этих
делах, человека?
  Перед Зорге сидел человек с грубым, будто наспех вырубленным из камня
лицом - типичный представитель прусской военной касты, думающий медленно,
но обстоятельно, обладающий железной хваткой, умеющий добиваться
поставленной цели.
  Выходец из семьи высших государственных чиновников, Эйген Отт избрал
себе военную карьеру, но одно время был преподавателем танцев при
Вюртембергском дворце. В мировую войну он служил в артиллерии, был
начальником полкового штаба в "черном рейхсвере", работал под началом
патриарха германской разведки полковника Николаи в Институте истории новой
Германии. Эта существенная деталь, как рентгеном, просветила фигуру Отта.
Зорге отлично знал, что такое Институт истории. Под ширмой "научных
учреждений" после первой мировой войны в Германии работали военные штабы,
органы разведки, мобилизационные управления. Связанный с высшими кругами
немецкого генералитета, Отт был на разведывательной работе в Китае,
значит, и здесь, в Японии, он занимается тем же. Перед Зорге сидел опытный
немецкий разведчик, который, судя по всему, нуждался в серьезной помощи.
  - Я думаю, - сказал Зорге, - политику современной Японии можно понять
только в свете прошлого... Я поясню свою мысль: император Мэйдзи с полвека
назад, может быть немного раньше, сказал, что раса ямато сможет начать
завоевывать мир лишь после того, как осуществит три фазы его
императорского плана. Это захват Тайваня, во-первых, Кореи, во-вторых,
Маньчжурии, а затем и всего Китая, в-третьих. Тайвань уже захвачен, Корея
тоже. Сейчас осуществляется третья фаза - Маньчжурия оккупирована, очередь
за Китаем... Все это часто называют политическим синтоизмом - культом идей
предков в политике. Так или иначе, но японцы упорно осуществляют
традиционную политику главенства в мире, и, будем говорить прямо, Европу
они считают полуостровом азиатского материка. Это не только самурайская
география...
  Эйген Отт внимательно слушал доктора Зорге. Да, это как раз то, чего
ему недостает в отчете - дальновидные суждения, раскрывающие широкий
кругозор автора. Военный наблюдатель хорошо представлял себе, что от
содержания отчета, который он должен представить в Берлин, будет зависеть
его дальнейшая карьера. Отправляясь в Японию, Отт имел тайное, совершенно
конкретное задание - установить сотрудничество двух разведок -
императорской Японии и нацистской Германии. Многое ему удалось сделать, но
это еще не все. Нужны ясные выводы, отчетливые перспективы. Было бы
полезно привлечь к работе такого человека, как Зорге.
  Тем временем доктор Зорге продолжал развивать свою мысль. Он,
казалось, увлекся, говорил громко и темпераментно:
  - Теперь еще один тезис: Япония нуждается в военном союзнике для
осуществления своей политики на континенте. Это ясно. Кого она может
привлечь? Советскую Россию? Нет! Америку, Англию? Тоже нет! Кого же?
Только Германию! Немецкий национал-социализм и японский политический
синтоизм, если можно так выразиться, имеют общие идейные корни. Вспомните
"лебенсраум" и "дранг нах Остен", разве у военных кругов Японии нет тех же
устремлений? Отсюда я делаю вывод: Германии фюрера тоже нужны союзники, и
таким союзником может быть сегодняшняя Япония. Вот наша перспектива,
основа нашей политики на Дальнем Востоке.
  Я высказываю свою точку зрения, может быть, она и не верна, - сказал
в заключение Зорге. - Я подумаю, кто бы мог вам помочь. Дайте мне для
этого несколько дней.
  - Я не осмеливаюсь просить вас, - возразил Отт, - но, может быть, вы
сами согласитесь мне помочь?
  Зорге этого ждал. Теперь главное - не дать преждевременного согласия.
Он рассмеялся:
  - Господин Отт, но я же почти невежда в этих вопросах! Какой из меня
толк? Я сам хотел обратиться к вам за консультацией. Я найду вам более
сведущего человека.
  - Нет, нет, я вас очень прошу. Конечно, если сможете найти время.
  - Ну, мы еще поговорим об этом...
  Своими рассуждениями Рихард не открывал Америки, он просто хорошо
знал настроения в Берлине, изучил психологию нацистских дипломатов,
которые жаждут получить подтверждение собственного мнения. И если
наблюдатель угадывает мнение начальства, считают, что он разбирается в
обстановке, отличается острым умом... Почему бы не подсказать несколько
мыслей Эйгену Отту. Он может пригодиться...
  Отт предложил подняться наверх, у него есть настоящий кюммель. Еще из
Германии. В Японии такого не найти...
  Когда они вошли в комнату, фрау Хельма сидела в кресле и вязала.
Большой клубок шерсти лежал рядом. Спицы быстро мелькали в ее руках. Она
задумчиво поглядела на Рихарда. С тех пор, когда они встречались, прошло,
вероятно, лет пятнадцать. Хельма была тогда женой архитектора Мея,
баварского коммуниста. Потом они разошлись. Мей уехал в Россию, а Хельма
вышла замуж за молодого рейхсверовского офицера. Оказывается, это был Отт!
В те годы Хельма разделяла левые убеждения. Что думает она сейчас?..
  Когда Отт вышел, чтобы раскупорить бутылку кюммеля, Хельма оторвалась
от вязанья и сказала:
  - Я очень довольна, что мы встретились... Помните, вы жили во
Франкфурте у вокзала и у вас была старинная мебель и много картин...
  - У вас хорошая память, - ответил Зорге. Вошел Отт с бутылкой
кюммеля, поставил на стол. Предложил сыграть в шахматы. Фрау Хельма
продолжала вязать.

  3. В ПРАЗДНИК ЦВЕТУЩЕЙ ВИШНИ

  Принцесса с длинным и трудно произносимым именем Коноямодзакура-химэ
шла с юга по всем островам Японии, и все газеты, даже самые солидные,
каждый день печатали сводки о ее приближении. Волшебная принцесса,
превращая на своем пути нежные бутоны в прекрасные цветы, пришла в Киото,
в Нагоя и, наконец, в Токио. Наступил праздник цветущей вишни, самый
красивый, самый веселый праздник цветов.
  В матсури - в праздники - нечего и думать пригласить гейш, они
нарасхват, поэтому пришлось это сделать заранее, за несколько дней, когда
принцесса Коноямодзакура-химэ была еще далеко от столицы.
  Доктор Зорге после долгих поисков нашел себе отдельный домик в тихом
районе Акабуку на улице Нагасаки и оставил изрядно надоевшую гостиницу.
Двухэтажный почти игрушечный домик с традиционной энгава - крытой галереей
вдоль стен - притулился рядом с просторным домом токийского аристократа.
От такого соседства он казался еще меньше, еще невзрачнее. Пройти к домику
можно было только узким переулком, таким тесным, что никакая машина и даже
коляска рикши не могли бы протиснуться сквозь эту городскую расщелину. В
проулке на бамбуковых шестах, как на веревках, висело белье; вместо
мостовой посередине тянулся деревянный настил, покрытый слоем засохшей
грязи. С улицы Нагасаки за деревьями и забором виднелись крыша домика да
окна верхнего этажа. Это обстоятельство имело немаловажное значение при
выборе доктором Зорге своей новой квартиры: он хотел иметь именно такое
жилье - подальше от улицы, но чтобы окна были видны издалека.
  Через дорогу, выше по улице, стоял дом полиции с железными решетками
на окнах, дальше шли магазинчики, лавки, портняжная мастерская,
чередовались фонарики, вывески - обычный токийский пейзаж. Недалеко
находилось советское посольство, и Рихард по дороге в центр часто проезжал
мимо него. Дом стоял в глубине двора, ворота были открыты, но Зорге ни
разу не бывал внутри этого дома. Немецкое посольство тоже было, неподалеку.
  После того как Зорге переселился на улицу Нагасаки, у него не раз уже
собирались приятели, но он решил устроить официальное новоселье и
приурочил его к празднику вишни.
  Среди гостей был князь Альбрехт Урах, корреспондент "Фелькишер
беобахтер", руководитель нацистской организации посольства и двоюродный
брат бельгийского короля. С помощью Ураха Рихард оформил свое вступление в
партию и теперь на лацкане пиджака носил нацистский значок. Присутствовали
Пауль Веннекер, военно-морской атташе посольства, полицейский атташе
Хуберт, другие работники посольства, знакомые корреспонденты. Были здесь
также Ходзуми Одзаки, Бранко Вукелич и еще несколько журналистов.
  Сначала поехали в парк Му