, с успехом доказывая,
что мыслительная деятельность никак не зависит от  формы  черепной  коробки.
Разумеется, у него были свои заморочки (например,  вы  могли  войти  в  бар,
только тщательно вытерев башмаки о кусок борцовского ковра  у  двери.  А  на
стенах висели  бесчисленные  фотопортреты  хозяина),  но  в  общем  и  целом
заведение было очень даже ничего.
   Когда я вошел, в зале сидел только один посетитель,  крепкий  щеголеватый
негр. Устроившись в дальнем конце стойки, он разглядывал  бокал  мартини.  Я
сел и заказал порцию шотландского  виски.  Томсон  самолично  управлялся  за
стойкой, рукава его рубахи были закатаны, обнажая мощные волосатые ручищи.
   - Вы знаете парня по имени Джордж Уилсон? - спросил я.
   - Конечно, - с кривой усмешкой отозвался Томсон.
   - Скажете мне, когда он придет?
   Громила кивнул на негра:
   - Он уже пришел.
   Негр поднял голову  и  улыбнулся  мне  добродушной,  немного  растерянной
улыбкой. Я подошел и пожал ему руку.
   - Извините, - сказал я. - Джон Берри.
   - Ничего страшного, - ответил негр. - Я и сам  не  привык  встречаться  в
барах.
   Уилсону не было еще и тридцати лет. Вдоль его шеи от правого уха  тянулся
светлый шрам,  исчезавший  под  воротником  сорочки.  Глаза  негра  смотрели
спокойно и безмятежно. Подтянув узел черно-белого галстука, он сказал:
   - Пойдемте в отдельную кабинку?
   - Пожалуй.
   - Повтори, Громила, - бросил Уилсон через плечо. - Обоим.
   Человек за стойкой подмигнул.
   - Вы работаете у Брэдфорда? - спросил я.
   - Да. Чуть больше года. Обычная  история.  Мне  отвели  неплохой  кабинет
возле приемной, чтобы все входящие и выходящие могли сколько угодно пялиться
на меня.
   Я прекрасно понимал, о чем он говорит, но раздражение не проходило. Среди
моих друзей были молодые правоведы, но все они получили отдельные  кабинеты,
прослужив в юридических  фирмах  по  несколько  лет.  По  любым  объективным
меркам, этому Уилсону крупно повезло. Он был своего  рода  товаром,  который
вдруг в одночасье приобрел  ценность  в  глазах  общественности.  Еще  бы  -
образованный чернокожий! Теперь перед ним открыты все пути, и будущее  сулит
одни радости. И тем не менее он как был диковинкой, так ею и остался.
   - Чем вы занимались?
   - В основном налогами. Случалось  и  недвижимостью.  Пару  раз  отстаивал
гражданские иски. Фирма почти не ведет уголовных дел. Вы это и сами  знаете.
Но когда я поступил на  работу,  у  меня  прорезался  интерес  к  уголовному
судопроизводству. Конечно, я и думать не думал,  что  на  меня  навесят  это
дело.
   - Понятно.
   - Отрадно слышать.
   - То есть вам выпало тащить дохлую лошадь?
   - Возможно, - с улыбкой ответил Уилсон.  -  Во  всяком  случае,  они  так
полагают.
   - А как полагаете вы?
   - Я полагаю, что дела решаются в суде, - изрек он.
   - Вы уже выработали линию защиты?
   - Стараюсь. Придется  повозиться,  потому  что  я  хочу  сделать  все  на
совесть. И потому, что присяжные увидят в суде черномазого выскочку, который
выгораживает китайца, делающего подпольные аборты. Им это не понравится.
   Я пригубил бокал. Громила принес еще два стакана и поставил  их  на  край
стола.
   - Но, с другой стороны, это прекрасная возможность, - продолжал Уилсон.
   - Если сумеете выиграть, - напомнил я ему.
   - Это я и намерен сделать, - невозмутимо ответил негр.
   Мне вдруг пришло в голову, что, независимо от того,  какими  побуждениями
руководствовался Брэдфорд,  доверив  это  дело  Уилсону,  он  принял  мудрое
решение.  Этот  мальчик  и  впрямь  настроен  на  победу.  Она  ему   просто
необходима.
   - Вы уже говорили с Артом?
   - Нынче утром.
   - Какое у вас сложилось впечатление?
   - Невиновен. Я уверен в этом.
   - Почему?
   - Кажется, я сумел понять его, - ответил Уилсон.
   ***
   За вторым бокалом я поведал ему обо всем, что успел сделать за  прошедшие
дни. Уилсон молча слушал, время от времени делая какие-то заметки.  Когда  я
иссяк, он сказал:
   - Вы избавили меня от уймы лишней работы.
   - Каким образом?
   - Судя по вашему рассказу, дело можно закрывать. Мы  без  труда  вызволим
доктора Ли.
   - Потому что девушка не была беременна?
   Уилсон покачал головой.
   - В ряде случаев, - начал  он,  -  в  том  числе  в  деле  "Народ  против
Тейлора", суд приходил к выводу, что наличие либо отсутствие беременности не
имеет значения. Как и то обстоятельство, что к началу аборта  плод  уже  был
мертв.
   - Иными словами, совершенно не важно, была ли беременна Карен Рэнделл?
   - Совершенно.
   - Но разве это не доказывает, что  аборт  делал  непрофессионал,  который
даже не провел тестов на  беременность?  Арт  никогда  не  поступил  бы  так
опрометчиво.
   - Вы думаете, на этом можно строить защиту? На утверждении, что доктор Ли
- слишком грамотный подпольный акушер, чтобы так глупо лопухнуться?
   - Нет, не думаю, - с досадой ответил я.
   - Понимаете, в чем дело, - сказал Уилсон, - нельзя вести защиту на основе
личных качеств обвиняемого. Это гиблое дело. - Он полистал записную  книжку.
- Позвольте в  нескольких  словах  обрисовать  положение  с  правовой  точки
зрения. В 1845 году законодательное собрание Массачусетса  постановило,  что
любой аборт - преступление.  Если  пациентка  оставалась  в  живых,  акушеру
давали не более семи лет тюрьмы.  Если  умирала  -  вкручивали  от  пяти  до
двадцати. С тех пор закон претерпел некоторые изменения. Через несколько лет
было принято решение, согласно которому аборт, сделанный  в  целях  спасения
жизни матери, нельзя считать преступлением. Но это нам не поможет.
   - Что верно, то верно.
   -  А  вот  дело  "Народ  против  Виера".  Суд  решил,  что   сознательное
использование медицинского инструмента образует  состав  преступления,  даже
если не доказано, что оно привело  к  смерти  пациентки  или  выкидышу.  Это
обстоятельство очень важно. Если обвинение попытается доказать,  что  доктор
Ли много лет делал подпольные аборты, а я уверен, что такая  попытка  будет,
то оно заявит: пусть у нас нет прямых улик, но это еще не причина  отпускать
доктора Ли на волю.
   - Думаете, так и будет?
   - Нет. Но попытаться они могут, а это причинит нам огромный ущерб.
   - Продолжайте.
   - Существуют еще два важных решения суда,  очень  показательных  с  точки
зрения отношения закона к подпольному акушерству как таковому, независимо от
интересов пациентки. В деле "Народ против Вуда" суд постановил,  что  смерть
пациентки - это всего лишь отягчающее обстоятельство. В конечном  итоге  это
означает, что с точки зрения закона вы зря потратили время, наводя справки о
Карен Рэнделл.
   - Но я думал...
   - Да, верно, - Уилсон кивнул. - Я сказал, что дело закрыто,  стало  быть,
так оно и есть.
   - Объясните-ка.
   - Перед нами два пути. Можно отправиться  к  Рэнделлам  и  предъявить  им
собранные вами сведения, пока дело не дошло до суда. Подчеркнуть, что  Питер
Рэнделл, который был лечащим врачом покойной,  делает  подпольные  аборты  и
выскабливал Карен в прошлом. Заявить, что  миссис  Рэнделл  сама  ходила  на
аборт к доктору Ли и вполне может иметь на него зуб, вот и солгала  полиции,
выдумав,  будто  Карен  назвала   его   имя.   Сказать,   что   Карен   была
неуравновешенной девицей с весьма сомнительной репутацией,  и  поэтому  все,
что она могла наболтать перед смертью, нельзя принимать на  веру.  Мы  можем
выложить все это членам семьи, и тогда они, надеюсь, отзовут свои  заявления
до начала суда.
   Этот парень явно был готов идти напролом. Я глубоко вздохнул и спросил:
   - Ну а второй путь?
   - Продолжение первого, но уже в зале суда.  Совершенно  ясно,  что  самое
главное в этом деле - взаимоотношения между Карен, миссис Рэнделл и доктором
Ли. Обвинение опирается на показания миссис Рэнделл, и мы  должны  доказать,
что она не заслуживает доверия. Разгромить ее, добиться, чтобы присяжные  не
поверили ни единому ее слову. Затем мы подробно разберем поведение  Карен  и
покажем, что она  была  за  человек.  Закоренелая  наркоманка,  распущенная,
патологически лживая девица. Мы должны убедить присяжных, что  достоверность
высказываний Карен весьма и весьма сомнительна. Мы можем доказать, что Питер
Рэнделл дважды выскабливал Карен и что третий аборт, скорее всего, тоже  был
сделан им.
   - Я уверен, что это не так, - возразил я.
   - Возможно, - согласился Уилсон. - Но это несущественно.
   - Почему?
   - Потому что Питера Рэнделла никто не судит. Суд грозит доктору Ли, и  мы
обязаны сделать все возможное для его освобождения.
   Я смерил Уилсона взглядом:
   - Не хотел бы я встретиться с вами в темном переулке.
   Он тускло улыбнулся:
   - Вам не нравятся мои методы?
   - Откровенно говоря, нет.
   - Мне тоже, - сказал Уилсон. - Но закон вынуждает нас действовать  именно
так. В системе "врач - больной" закон очень часто  направлен  против  врача,
примеров тому множество. Не далее как в прошлом году  один  стажер  в  Горли
обследовал тазовые органы и прямую кишку пациентки. По крайней мере, так  он
утверждал. А женщина заявила, что парень изнасиловал ее. Свидетелей не было,
потому что осмотр проходил  в  отсутствие  медсестры.  Заявительница  трижды
лечилась от паранойи и шизофрении, но это не помешало ей  выиграть  дело,  и
незадачливый стажер был изгнан из медицины.
   - И все-таки я вас не понимаю.
   - Взгляните на это с позиции чистого разума, - посоветовал мне Уилсон.  -
Закон предельно ясен. Правильный это закон или нет - другой  вопрос.  Но  он
предлагает обвинению и защите  определенные  трафареты,  определенный  образ
действий в создавшемся положении. Увы, и обвинение, и защита в конце  концов
неизбежно сведутся к взаимному  поношению.  Обвинение  не  пожалеет  усилий,
чтобы опорочить Ли, а мы, защита, будем пытаться опорочить покойную,  миссис
Рэнделл и Питера Рэнделла. У обвинения есть  одно  преимущество.  Бостонские
присяжные  очень  не  любят  подпольных  акушеров.  А  преимущество   защиты
заключается в том, что бостонские присяжные втайне жаждут увидеть  почтенное
семейство опозоренным.
   - Мерзость, - сказал я.
   Уилсон кивнул:
   - И еще какая.
   - А нельзя ли придумать еще что-нибудь?
   - Конечно, можно, - ответил Уилсон. - Найти истинного виновника.
   - Когда состоится суд?
   - Предварительное слушание назначено на следующей неделе.
   - А разбирательство?
   - Недели через две. Дело понемногу приобретает статус громкого.  Конечно,
это только мои домыслы, но как знать.
   - Рэнделл жмет на рычаги.
   Уилсон кивнул.
   - А что будет, если виновника не найдут до начала процесса?
   Уилсон грустно улыбнулся.
   - Мой отец был священником в Роли. Это  в  Северной  Каролине.  Никто  из
тамошних жителей не умел ни читать, ни  писать.  Только  мой  отец.  Он  был
заядлым книгочеем, и однажды я спросил его: а все эти писатели - Китс, Шелли
и прочие, они белые? Отец ответил: да. Тогда я спросил,  доводилось  ли  ему
читать книжки, написанные цветными. Он сказал: нет. - Уилсон потер  пальцами
лоб, на миг спрятав глаза за ладонями. - Тем не  менее  он  был  баптистским
проповедником. И очень строгим  человеком.  Верил  в  гнев  божий.  В  громы
небесные, поражающие грешников, в геенну  огненную  и  вечное  проклятие,  в
добро и зло.
   - А вы верите?
   - Я, - ответил Уилсон, - верю в то, что огонь побеждает огонь.
   - Но всегда ли это праведный огонь?
   - Нет, но он всегда испепеляет, и от него нет спасения.
   - И вы верите в победу?
   Уилсон провел пальцем по шраму на шее:
   - Да.
   - Даже если она не делает вам чести?
   - Честь - в самой победе.
   - Вы так полагаете?
   Несколько секунд он молча разглядывал меня, потом спросил:
   - Почему вы так рьяно защищаете Рэнделлов?
   - Я их вовсе не защищаю.
   - Вас послушать...
   - Я лишь делаю то, чего ждет от меня Арт.
   - Арт хочет выйти на волю, - сказал Уилсон. -  Я  уже  говорил  вам,  что
смогу вытащить его. Сейчас он - горячая картофелина. Вы не найдете в Бостоне
ни одного желающего  притронуться  к  нему.  Но  я  уверяю  вас,  что  сумею
вызволить доктора Ли из тюрьмы.
   - Пустив в ход грязные методы.
   - Да, черт возьми, грязные. Не тешьте себя  иллюзиями,  мы  не  в  крокет
играем. - Он осушил свой бокал. - А как  вы  поступили  бы  на  моем  месте,
Берри?
   - Подождал бы, - ответил я.
   - Чего?
   - Пока не найдут истинного виновника.
   - А если его вообще не найдут?
   Я покачал головой.
   - Не знаю...
   - То-то и оно. Подумайте головой, - посоветовал он мне и был таков.
   7
   Уилсон  изрядно  разозлил  меня,  но  и  снабдил   обильной   пищей   для
размышлений. Я поехал домой, бросил в стакан пару  кубиков  льда,  залил  их
водкой и устроился  в  кресле,  чтобы  еще  раз  спокойно  все  обмозговать.
Вспоминая свои разговоры  с  разными  людьми,  я  понял,  что  не  задал  им
несколько важных вопросов. В деле еще оставались белые пятна, причем  весьма
обширные. Что делала Карен  воскресным  вечером,  когда  укатила  на  машине
Питера? Что она сказала миссис Рэнделл на следующее утро? Вернула ли  Питеру
машину (которая теперь угнана)? Если вернула, то когда?
   Выпив водки,  я  почувствовал,  что  успокаиваюсь.  Я  слишком  суетился.
Слишком часто выходил из себя. Обращал на людей гораздо больше внимания, чем
на получаемые от них сведения. Люди застили мне факты.
   Отныне и впредь надо быть осмотрительнее.
   Зазвонил телефон, я снял трубку. Подавляя дрожь в голосе, Джудит сказала:
   - Я у Ли. Пожалуй, тебе стоит прийти сюда.
   - А что такое?
   - Перед домом собрались какие-то люди. Их тут целая  толпа,  топчутся  на
лужайке.
   - Сейчас буду, - сказал я.  Схватив  куртку,  я  бросился  к  машине,  но
остановился на полпути, напомнив себе, что надо быть осмотрительнее.
   Я вернулся в дом и, позвонив в отдел  городских  новостей  "Бостон-глоб",
сообщил о сборище у дома Ли. Я старался говорить с придыханием  и  подпустил
мелодраматических ноток. Теперь они уж наверняка приедут.
   Сев в машину, я помчался к  Ли.  На  лужайке  догорал  деревянный  крест.
Неподалеку стояла патрульная машина, а перед домом толпились  люди,  главным
образом,  растерянные  соседи  и  их  отпрыски.  Небо  только-только  начало
темнеть, дым от тлеющего креста ровным столбом поднимался вверх.
   Я протиснулся сквозь толпу. Все окна  были  разбиты,  из  дома  доносился
плач. На крыльце меня остановил полицейский.
   - Кто вы такой?
   - Доктор Берри. В доме находятся моя жена и дети.
   Полицейский посторонился, и я поспешно юркнул в дверь.
   Все наши собрались в  гостиной.  Бетти  Ли  плакала,  Джудит  возилась  с
детьми. Повсюду валялись осколки стекла. У двоих малышей были глубокие,  но,
к счастью, неопасные порезы. С Бетти беседовал полицейский, но  без  особого
успеха, потому что миссис Ли, будто заведенная, твердила:
   - Мы просили защиты... Мы просили... Мы умоляли... Но вы не пришли...
   - О, господи, мадам! - в сердцах воскликнул полицейский.
   Я помог Джудит перевязать детей.
   - Что тут случилось?
   Полицейский резко повернулся ко мне.
   - Вы кто такой?
   - Врач.
   - Ну, наконец-то, - буркнул он и опять занялся Бетти.
   Джудит была бледна и подавлена.
   - Это началось минут двадцать назад. Но угрожали нам весь день.  Звонили,
писали записки. А потом подъехали четыре машины, из них  вылезли  подростки,
воткнули в  землю  крест,  облили  бензином  и  подожгли.  Их  было  человек
двадцать, и все орали: "Вперед, христианское воинство!" А потом увидели  нас
возле окон и принялись бросать камни. Это был какой-то кошмар!
   - Как они выглядели? Как были одеты? На каких машинах приехали?
   Джудит покачала головой.
   - Это самое страшное. Юные, приличные на вид  детишки.  Будь  это  старые
мракобесы, так и черт бы с ними, я хоть могла  бы  что-то  понять.  Но  ведь
подростки!
   Мы перевязали малышей и увели их из гостиной.
   - Покажи мне записки, - попросил я.
   В этот миг в комнату вполз годовалый сынишка Арта и Бетти. Он улыбался  и
тихонько ворчал, пуская пузыри и явно намереваясь  подобраться  к  блестящим
осколкам стекла.
   - Эй! - окликнул я стоявшего в дверях полицейского. - Хватайте его!
   Полицейский лишь тупо смотрел на  ребенка.  Наконец  до  него  дошло.  Он
поспешно наклонился и ухватил малыша за пухлую лодыжку.
   - Поднимите его с пола, - продолжал я. - Да не бойтесь, не обидит он вас!
   Легавый неохотно поднял мальчика, держа его  на  вытянутых  руках,  будто
чумного. На физиономии стража порядка читалось презрение.  Еще  бы,  отпрыск
подпольного акушера.
   Джудит пересекла засыпанную хрустящими под ногами стекляшками  комнату  и
взяла малыша на руки. Мальчонке, разумеется, было  невдомек,  какие  чувства
испытывал к нему легавый, и он увлеченно теребил блестящие пуговицы,  пуская
слюни на синий мундир. Парню явно не понравилось, когда  Джудит  лишила  его
новой игрушки.
   Я услышал, как второй полицейский увещевает миссис Ли:
   - Слушайте, угрозы - обычное дело. Нельзя же выезжать по  каждому  такому
вызову.
   - Но мы звонили... Сказали, что они подожгли  этот...  эту  штуковину  на
лужайке.
   - Это крест.
   - Я и без вас знаю, что это такое! - Бетти больше не плакала. Теперь  она
была в ярости.
   - Мы прибыли, как только смогли, - оправдывался  полицейский.  -  Честное
слово, мадам. Как только смогли.
   - Через четверть часа, - сообщила мне Джудит. - Когда все окна  уже  были
разбиты, а подростков и след простыл.
   Я подошел к столу и взглянул на аккуратную стопку записок. Все пришли  по
почте, в конвертах. В большинстве своем они  были  нацарапаны  от  руки,  но
попадалась  и  машинопись.  Все  послания  отличались   дивной   краткостью,
некоторые состояли из одной фразы. И все дышали злобой.

   "Грязный коммуняга жидолюб убил любовницу! Ты и  твое  семя  получите  шо
заслужыли, детоубойцы. Ты - грязь земная. Может, думаеш, шо ты  в  Хермании,
так нет, выкуси!"
   Без подписи.

   "Господь, Спаситель наш, говаривал: "Страждучи за младенцев,  да  придете
ко Мне". Ты сагришыл  супротив  Господа  Иисуса  Бога  Нашего  и  ждет  тебя
воздаяние от Рук Его Всемогущего. Хвала Богу в его  бесконечной  мудрости  и
милосердии".
   Без подписи.

   "Честные богобоязненные народы Содружества не будут сидеть сложа руки. Мы
будем вас бороть повсюду где придетса. Выживем  вас  из  домов  ваших  и  из
страны этой изгоним. Всех изгоним,  покуда  не  станет  Содружество  хорошим
местом для всех штобы жыть тута"
   Без подписи.

   "Ага, попался! И дружков твоих прищучим. Лекари  поганые,  думают,  могут
творить, что хотят: а), в этих  здоровенных  "Кадиллаках"  раскатывать;  б),
драть деньгу немилосердно; в), заставлять больных ждать  подолгу,  потому  и
больные они, что пока ждут - заболеют; г),  но  все  вы  -  зло,  и  мы  вас
остановим, зло это".
   Без подписи.

   "Что, нравится деток гробить? Погоди, скоро твоих угробят, тогда узнаешь,
каково это!" Без подписи.

   "Аборт есть  преступление  против  Бога,  человека,  общества  и  еще  не
народившихся поколений. Ты поплатишься за  него  в  этой  жизни,  а  Господь
обречет тебя на вечное пламя в аду".
   Без подписи.

   "Аборт хужей смертоубийства. Что они тебе сделали,  зародыши  эти?  Когда
найдешь ответ на сей вопрос, уразумеешь, что прав  я.  Чтоб  тебе  сгнить  в
темнице. Чтоб они сдохли, все чада и домочадцы твои".
   Без подписи.

   И, наконец, последнее послание, написанное красивым женским почерком:

   "С огорчением узнала о постигшей Вас беде. Понимаю, что для  Вас  настала
пора испытаний, и хочу сказать спасибо за помощь, оказанную мне год назад. Я
верю в Вас и в то, что Вы делаете. Вы - самый замечательный  врач  из  всех,
кого я знаю, и самый честный. Благодаря Вам моя жизнь наладилась, а без  Вас
пошла бы прахом, и мы с мужем бесконечно Вам благодарны.  Буду  молиться  за
Вас ежевечерне. Миссис Элисон Бэнкс".

   Эту бумажку я сунул в карма