пленяла меня всю жизнь. Романтический прием приклю-
ченческих романов, которыми я зачитывался  в  детстве:  важный  документ
бросают в море, предварительно запечатав его в бутылку, неизменно сохра-
нял для меня очарование. Сохраняет он его и сейчас - вот почему я и  ре-
шил написать исповедь, запечатать ее в бутылку и доверить  волнам.  Один
шанс из ста, что мою исповедь найдут и тогда (возможно, я напрасно  льщу
себя такой надеждой) доселе не разрешенная тайна  Негритянского  острова
будет раскрыта.
   Но не только романтика пленяла меня. Я упивался, наблюдая гибель  жи-
вых существ, наслаждался, убивая их. Мне  нравилось  истреблять  садовых
вредителей...
   Жажда убийств была ведома мне с детских лет. Вместе с ней во мне жило
глубоко противоположное, но мощное  стремление  к  справедливости.  Одна
мысль о том, что по моей вине может погибнуть не только  невинный  чело-
век, но даже животное, преисполняла меня ужасом. Я  всегда  жаждал  тор-
жества справедливости.
   Я думаю, что это объяснит человеку, разбирающемуся в  психологии,  во
всяком случае, почему я решил стать юристом, - при моем складе характера
это был закономерный выбор. Профессия юриста отвечала чуть не всем  моим
стремлениям.
   Преступление и наказание всегда привлекали меня.
   Я с неизменным интересом читаю всевозможные детективы и  криминальные
романы. Я нередко изобретал сложнейшие способы убийства - просто,  чтобы
провести время.
   Когда наконец я стал судьей, развилась и еще одна черта моего  харак-
тера, до сих пор таившаяся под спудом.
   Мне доставляло неизъяснимое наслаждение наблюдать, как  жалкий  прес-
тупник уже на скамье подсудимых пытается уйти от наказания, но  чувству-
ет, что отмщение близится, что оно неотвратимо. Однако учтите:  вид  не-
винного на скамье подсудимых не доставлял мне удовольствия.
   Два раза, если не больше, когда мне казалось, что обвиняемый  невино-
вен, я прекращал дело: мне удавалось доказать  присяжным,  что  тут  нет
состава преступления. Однако  благодаря  распорядительности  полицейских
большинство обвиняемых, привлекаемых по делам об убийстве, были действи-
тельно виновны.
   Так обстояло дело и в случае с Эдвардом Ситоном.
   Правда, его внешность и манеры производили обманчивое  впечатление  и
ему удалось расположить к себе присяжных. Однако улики, пусть и не слиш-
ком впечатляющие, зато несомненные, и мой судейский опыт  убедили  меня,
что он совершил преступление, в котором его обвиняли, а именно, убил по-
жилую женщину, злоупотребив ее доверием.
   У меня сложилась репутация юриста, с легким сердцем посылающего людей
на виселицу, однако это более чем несправедливо. Мои напутствия  присяж-
ным всегда отличали справедливость и беспристрастность. Вместе с  тем  я
не мог допустить, чтобы наиболее пылкие из адвокатов своими пылкими  ре-
чами играли на чувствах присяжных. Я всегда обращал их внимание на имею-
щиеся в нашем распоряжении улики.
   В последние годы я стал замечать перемены в своем характере: я  поте-
рял контроль над собой - мне захотелось не только выносить приговор,  но
и приводить его в исполнение. Захотелось - я буду  откровенен  -  самому
совершить убийство. Я видел в  этом  жажду  самовыражения,  неотъемлемую
черту каждого художника. А я и был или, вернее, мог стать  художником  в
своей сфере - в сфере преступления! Я потерял власть над своим воображе-
нием, которое мне дотоле удавалось держать в узде: ведь  в  ином  случае
оно препятствовало бы моей работе.
   Мне было необходимо... просто необходимо совершить  убийство!  Причем
отнюдь не обыкновенное убийство. А небывалое, неслыханное, из  ряда  вон
выходящее убийство! Наверное, мое воображение осталось воображением под-
ростка.  Меня  манило  ко  всему  театральному,  эффектному!  Манило   к
убийству... Да, да, манило к убийству... Однако врожденное чувство спра-
ведливости, прошу вас мне поверить, останавливало  меня,  удерживало  от
убийства. Я не мог допустить, чтобы пострадал невинный.
   Мысль о возмездии осенила меня совершенно неожиданно -  на  нее  меня
натолкнуло одно замечание, которое обронил в случайном  разговоре  некий
врач, рядовой врач-практик. Он заметил, что есть очень много  преступле-
ний, недосягаемых для закона. И в качестве примера привел случай со сво-
ей пациенткой, старой женщиной, умершей незадолго до  нашего  разговора.
Он убежден, сказал мне врач, что пациентку погубили ее слуги, муж и  же-
на, которые не дали ей вовремя предписанное лекарство и притом  умышлен-
но, так как после смерти хозяйки должны были получить по  завещанию  из-
рядную сумму денег. Доказать их вину, объяснил мне врач, практически не-
возможно, и тем не менее он совершенно уверен в правоте своих  слов.  Он
добавил, что подобные случаи преднамеренного  убийства  отнюдь  не  ред-
кость, но привлечь за них по закону нельзя.
   Этот разговор послужил отправной точкой. Мне вдруг открылся путь,  по
которому я должен идти. Одного убийства мне мало, если  убивать,  так  с
размахом, решил я.
   Мне припомнилась детская считалка, считалка о десяти негритятах. Ког-
да мне было два года, мое воображение  потрясла  участь  этих  негритят,
число которых неумолимо, неизбежно  сокращалось  с  каждым  куплетом.  Я
втайне занялся поисками преступников... Не стану подробно описывать, как
я осуществлял поиски, - это заняло бы слишком много места. Чуть не  каж-
дый разговор, который у меня завязывался, я старался  повернуть  опреде-
ленным образом - и получал  поразительные  результаты.  Истерто  доктора
Армстронга я узнал, когда лежал в больнице, от ходившей за мной  сестры;
ярая поборница трезвости, она всячески старалась убедить меня  в  пагуб-
ности злоупотребления спиртными напитками и в доказательство рассказала,
как при ней пьяный врач зарезал во время операции женщину. Невзначай за-
дав вопрос, в какой больнице она проходила практику,  я  вскоре  выведал
все, что мне требовалось. И без всякого труда напал на след этого  врача
и его пациентки.
   Разговор двух словоохотливых ветеранов в моем  клубе  навел  меня  на
след генерала Макартура. Путешественник, только что возвратившийся с бе-
регов Амазонки, рассказа мне о том, как бесчинствовал в тех краях  некий
Филипп Ломбард.  Пышущая  негодованием  жена  английского  чиновника  на
Мальорке рассказала мне историю высоконравственной пуританки Эмили Брент
и ее несчастной служанки. Антони Марстона я выбрал из большой группы лю-
дей, повинных в подобных преступлениях. Неслыханная  черствость,  полная
неспособность к состраданию, на мой взгляд, делали его фигурой,  опасной
для общества и, следовательно, заслуживающей кары. Чго же касается  быв-
шего инспектора Блора, то о его преступлении я,  естественно,  узнал  от
моих коллег, которые горячо и без утайки обсуждали при мне дело Ландора.
Не могу передать, какой гнев оно вызвало у меня. Полицейский-слуга зако-
на и уже поэтому должен быть человеком безупречной нравственности.  Ведь
каждое слово таких людей обладает большим весом хотя бы в силу того, что
они являются стражами порядка.
   И наконец, я перейду к Вере Клейторн. Как-то, переплывая  Атлантичес-
кий океан, я засиделся допоздна в салоне для курящих, компанию мне  сос-
тавил красивый молодой человек Хьюго Хамилтон. Вид у него  был  донельзя
несчастный. Чтобы забыться, он усиленно налегал на выпивку. Видно  было,
что ему просто необходимо излить душу. Не надеясь ничего выведать от не-
го, я чисто машинально завязал с ним привычный разговор. То, что я услы-
шал, бесконечно потрясло меня, я и сейчас помню каждое его слово...
   - Вы совершенно правы, - сказал он. - Чтобы убить ближнего,  необяза-
тельно подсыпать ему, скажем, мышьяк или столкнуть со скалы, вовсе  нет.
- Он наклонился и, глядя мне в глаза, сказал: - Я знал одну - преступни-
цу. Очень хорошо знал... Да что там говорить, я даже любил ее. И, кажет-
ся, не разлюбил и теперь... Ужас, весь ужас в  том,  что  она  пошла  на
преступление из-за меня... Я, конечно, об этом не догадывался. Женщины -
это изверги. Сущие изверги, вы бы  никогда  не  поверили,  что  девушка,
славная, простая, веселая девушка способна на убийство? Что она отпустит
ребенка в море, зная, что он утонет, ведь вы бы не поверили, что женщина
способна на такое?
   - А вы не ошибаетесь? - спросил я. - Ведь это могла быть чистая  слу-
чайность.
   - Нет, это не случайность, - сказал он, внезапно протрезвев. - Никому
другому это и в голову не пришло. Но мне достаточно  было  взглянуть  на
нее, и я все понял сразу, едва вернулся... И она поняла, что я  все  по-
нял. Но она не учла одного: я любил этого мальчика... - Он замолчал,  по
он и так сказал достаточна, чтобы я смог разузнать все подробности  этой
истории и напасть на след убийцы.
   Мне нужен был десятый преступник. И я его нашел: это был неким  Айзек
Мершие. Подозрительный тип. Помимо прочих грязных делишек, он  промышлял
и торговлей наркотиками, к которым пристрастил дочь одного из моих  дру-
зей. Бедная девочка на двадцать втором году покончила с собой.
   Все время, пока я искал  преступников,  у  меня  постепенно  вызревал
план. Теперь он был закончен, и завершающим штрихом к нему послужил  мой
визит к одному врачу с Харли-стрит. Я уже упоминал, что  перенес  опера-
цию. Врач уверил меня, что вторую операцию делать не  имеет  смысла.  Он
разговаривал ев мной весьма обтекаемо, но от меня не так-то легко скрыть
правду.
   Я понял, меня ждет долгая мучительная смерть, но отнюдь не намеревал-
ся покорно ждать конца, что, естественно, утаил от врача Нет,  нет,  моя
смерть пройдет в вихре волнений. Прежде чем умереть, я наслажусь жизнью.
   Теперь раскрою вам механику этого дела.
   Остров, чтобы пустить любопытных по ложному следу, я  приобрел  через
Морриса. Он блестяще справился с этой операцией, да иначе и быть не мог-
ло: Моррис собаку съел на таких делах Систематизировав  раздобытые  мной
сведения о моих будущих жертвах, я придумал для каждого  соответствующую
приманку. Надо сказать, что все без исключения  намеченные  мной  жертвы
попались на удочку Приглашенные прибыли на Негритянский остров 8  авгус-
та. В их числе был и я.
   С Моррисом я к тому времени уже расправился. Он страдал от несварения
желудка. Перед отъездом из Лондона я дал ему таблетку и наказал  принять
на ночь, заверив, что она мне чудо как помогла.  Моррис  отличался  мни-
тельностью, и я не сомневался, что он с благодарностью  последует  моему
совету. Я ничуть не опасался, что после него останутся  компрометирующие
бумаги или записи. Не такой это был человек.
   Мои жертвы должны были умирать в порядке строгой очередности -  этому
я придавал большое значение. Я не мог поставить их на одну доску -  сте-
пень вины каждого из них была совершенно разная. Я решил,  что  наименее
виновные умрут первыми, дабы не обрекать их на длительные душевные стра-
дания и страх, на которые обрекал  хладнокровных  преступников.  Первыми
умерли Антони Марстон и миссис Роджерс; Марстон - мгновенно, миссис Род-
жерс мирно отошла во сне. Марстону, по моим представлениям,  от  природы
не было дано то нравственное чувство,  которое  присуще  большинству  из
нас. Нравственность попросту не существовала для  него:  язычником,  вот
кем он был. Миссис Роджерс, и в этом я совершенно уверен, действовала  в
основном под влиянием мужа.
   Нет нужды подробно описывать, как умерли эти двое.
   Полиция и сама без особого труда установила бы, что послужило  причи-
ной их смерти. Цианистый калий раздобыть легко - им уничтожают ос. У ме-
ня имелся небольшой запас этого яда, и, воспользовавшись  общим  замеша-
тельством, наставшим после предъявленных нам обвинений, я незаметно под-
сыпал яд в почти опорожненный стакан Марстона.
   Хочу добавить, что я не спускал глаз с лиц моих гостей, пока они слу-
шали предъявленные им обвинения, и пришел к выводу, что они все без иск-
лючения виновны: человек с моим опытом просто не может ошибиться.
   От страшных приступов боли, участившихся в последнее время, мне  про-
писали сильное снотворное - хлоралгидрат. Мне не составило  труда  нако-
пить смертельную дозу этого препарата Роджерс принес своей жене  коньяк,
поставил его на стол, проходя мимо, я подбросил снотворное в  коньяк,  И
опять все прошло гладко, потому что в  ту  пору  нами  еще  не  овладела
страшная подозрительность.
   Генерал Макартур умер без страданий. Он не слышат, как я подкрался  к
нему. Я тщательно продумал, когда мне уйти с площадки так,  чтобы  моего
отсутствия никто не заметил, и все прошло прекрасно.
   Как я и предвидел, смерть генерала побудила гостей  обыскать  остров.
Они убедились, что, кроме нас семерых, никого на острове нет, и в их ду-
ши закралось подозрение. Согласно моему плану, на этом этапе  мне  нужен
был сообщник. Я остановил свой выбор на Армстронге. Он произвел на  меня
впечатление человека легковерного, кроме того, он знал меня в лицо,  был
обо мне наслышан и ему просто не могло прийти в голову,  что  человек  с
моим положением в обществе может быть убийцей. Его подозрения падали  на
Ломбарда, и я сделал вид, что разделяю их. Я намекнул ему,  что  у  меня
есть хитроумный план, благодаря которому мы сможем, заманив  преступника
в ловушку, изобличить его.
   Хотя к этому времени комнаты всех  гостей  были  подвергнуты  обыску,
личный обыск еще не производился. Но я знал, что его следует  ожидать  с
минуты на минуту.
   Роджерса я убил утром 10 августа. Он колол дрова и не слышал,  как  я
подобрался к нему. Ключ от столовой, которую он накануне запер, я  выта-
щил из его кармана.
   В разгар суматохи, поднявшейся после этого,  для  меня  не  составило
труда проникнуть в комнату Ломбарда и изъять его револьвер. Я знал,  что
у него при себе револьвер: не кто иной, как я, поручил Моррису напомнить
Ломбарду, чтобы он не забыл захватить с собой оружие.
   За завтраком, подливая кофе мисс Брент, я подсыпал ей в чашку остатки
снотворного. Мы ушли из столовой, оставив ее в одиночестве. Когда я чуть
позже проскользнул в комнату, она была уже в полудреме, и  я  сделал  ей
укол цианистого калия. Появление шмеля вы можете счесть ребячеством,  но
мне действительно хотелось позабавиться. Я старался ни в чем  не  отсту-
пать от моей любимой считалки.
   После чего события развернулись так, как я и рассчитывал: если память
мне не изменяет, именно я потребовал подвергнуть всех обыску. И всех са-
мым тщательным образом обыскали. Но револьвер я уже спрятал, а яд и сно-
творное использовал.
   Тогда-то я и предложил Армстронгу привести в действие мой  план  План
мой отличала незамысловатость - следующей жертвой должен  был  стать  я.
Убийца переполошится, к тому же, если я буду числиться мертвым, я  смогу
невозбранно бродить по  дому  и  выслежу,  кто  этот  неведомый  убийца.
Армстронгу мой план пришелся по душе. В тот же вечер мы  провели  его  в
жизнь. Нашлепка из красной глины на лбу, алая клеенка из  ванной,  серая
шерсть - вот и все, что нам понадобилось для этой  постановки.  Добавьте
неверный, мерцающий свет свечей, к  тому  же  приблизился  ко  мне  один
Армстронг. Так что и тут все прошло без сучка, без задоринки.  Вдобавок,
когда мисс Клейторн, едва водоросли коснулись ее шеи, испустила истошный
крик, все кинулись к ней на помощь, и у меня с лихвой  хватило  времени,
чтобы как можно натуральнее изобразить мертвеца.
   Эффект превзошел все наши ожидания. Армстронг  отлично  справился  со
своей ролью. Меня перенесли в мою комнату и уложили  в  постель.  Больше
обо мне не вспоминали: все они были насмерть перепуганы и опасались друг
друга.
   У меня было назначено свидание с Армстронгом на без малого два  ночи.
Я завел его на высокую скалу позади дома. Сказал, что отсюда мы  увидим,
если кто-нибудь захочет к нам подкрасться, нас же,  напротив,  никто  не
увидит, потому что окна выходят на другую сторону.
   Армстронг по-прежнему ничего не подозревал, что было более чем стран-
но: ведь считалка, вспомни он только ее, предупреждала -  "один  попался
на приманку"...
   Армстронг проглотил приманку, ничего не заподозрив.
   И тут опять же все прошло без сучка, без задоринки.
   Я нагнулся, вскрикнул, объяснил, что увидел ниже по склону ход в  пе-
щеру и попросил его убедиться, так ли это.
   Он наклонился. Я толкнул его в спину, он покачнулся и рухнул в бушую-
щее море. Я вернулся домой. Наверное, Блор услышал, как я шел по коридо-
ру. Чуть выждав, я пробрался в комнату Армстронга, а чуть погодя, нароч-
но стараясь топать как можно громче, чтобы меня услышали,  ушел  оттуда.
Когда я спустился вниз, наверху открылась дверь. Они, должно быть, виде-
ли, как я выходил из дому.
   И спустя минуту двое пошли за мной следом. Я обогнул  дом,  проник  в
него через окно столовой, которое предварительно оставил открытым.  Окно
за собой прикрыл и только тогда разбил стекло. Потом поднялся к  себе  и
лег в постель.
   Я предполагал, что они снова обыщут весь  дом,  но  рассчитывал,  что
приглядываться к телам не станут, разве  заглянут  под  простыню,  чтобы
убедиться, не прячется ли там под видом трупа Армстронг. Так оно и  выш-
ло.
   Да, забыл упомянуть, что револьвер я подбросил  в  комнату  Ломбарда.
Видимо, вам будет любопытно узнать, куда я его спрятал на время  обыска.
В шкафу хранились запасы консервов, всевозможных коробок с  печеньем.  Я
открыл одну из нижних коробок, кажется, с галетами, сунул туда револьвер
и снова заклеил ее скотчем.
   Я рассчитал - и не ошибся, - что никому не придет в голову  рыться  в
запаянных банках и запечатанных коробках, тем более что все верхние жес-
тянки были нетронуты. Алую клеенку я упрятал под ситцевый  чехол  одного
из кресел в гостиной, шерсть в диванную подушку, предварительно ее  под-
поров.
   И вот наконец настал долгожданный миг: на острове осталось всего  три
человека, которые до того боялись друг друга, что были  готовы  на  все,
притом у одного из них имелся револьвер. Я следил за ними из окна. Когда
Блор подошел к дому, я свалил на него мраморные часы из окна Веры.
   Из своего окна я видел, как Вера застрелила Ломбарда.  В  смелости  и
находчивости ей не откажешь. Она ничем не уступала Ломбарду, а в  чем-то
и превосходила его. После этого я сразу кинулся в комнату Веры -  подго-
товить сцену к ее приходу.
   Я ставил увлекательный психологический эксперимент. Понудят ли Веру к
самоубийству угрызения совести (ведь она только что застрелила человека)
вкупе с навевающей ужас обстановкой, будет ли этого достаточно? Я  наде-
ялся, что будет. И не ошибся. Вера Клейторн повесилась у меня на глазах:
затаившись за шкафом, я следил за ней.
   Перехожу к последнему этапу. Я вышел из-за шкафа, поднял стул, поста-
вил его у стены. Револьвер я нашел на лестничной площадке - там его  об-
ронила Вера. Я постарался не смазать отпечатки ее пальцев.
   Что же дальше? Я завершил мой рассказ. Вложу рукопись в бутылку,  за-
печатаю и брошу ее в море. Почему? Да, почему?.. Я тешил свое  самолюбие
мыслью изобрести такое преступление, которое никто не сможет  разгадать.
Но я художник, и мне открылось, что искусства для искусства нет. В  каж-
дом художнике живет естественная жажда признания. Вот и мне хочется, как
ни стыдно в этом признаться, чтобы мир узнал о моем хитроумии...
   Я написал свою исповедь, исходя из предположения,  что  тайна  Негри-
тянского острова не будет раскрыта. Но не исключено, что полиция окажет-
ся умнее, чем я ожидал. Как-никак есть три обстоятельства, которые могут
способствовать разгадке моего преступления. Первое: полиции отлично  из-
вестно, что Эдвард Ситон был виновен. А раз так, они знают, что один  из
десятерых в прошлом не совершал убийства, а из этого,  как  ни  парадок-
сально, следует, что не кто иной, как этот человек, виновен в  убийствах
на Негритянском острове. Второе обстоятельство содержится в седьмом куп-
лете детской считалки Причиной смерти Армстронга  послужила  "приманка",
на которую он попался, а вернее