вой, - сказал Роджерс.
   - Уберете завтра утром, - распорядился Ломбард.
   - Ваша жена чувствует себя лучше? - спросил дворецкого Армстронг.
   - Поднимусь, посмотрю. - Чуть погодя Роджерс вернулся. - Она спит как
убитая.
   - Вот и хорошо, - сказал врач. - Не беспокойте ее.
   - Разумеется, сэр. Я приберусь в столовой, закрою  двери  на  ключ  и
пойду спать, - Роджерс вышел в столовую.
   Гости медленно, неохотно потянулись к лестнице.
   Будь они в старом доме со скрипящими половицами и темными закоулками,
доме, где обшитые панелями стены скрывали потайные ходы, их страх был бы
вполне объясним. Но здесь - в этом ультрасовременном особняке? Здесь нет
ни темных закоулков, ни  потайных  дверей,  а  комнаты  заливают  потоки
электрического света и все сверкает новизной! Нет, здесь  не  скроешься!
Ничего таинственного тут нет! И быть не может! Но это-то и вселяло в них
ужас...
   На площадке второго этажа гости пожелали друг Другу спокойной ночи  и
разошлись по комнатам. Войдя к себе, каждый машинально, даже не  отдавая
себе в этом отчета, запер дверь на ключ.
   В веселой светлой спальне раздевался, готовясь ко  сну,  судья  Уорг-
рейв. Он думал об Эдуарде Ситоне. Ситон стоял перед ним как живой. Блон-
дин с голубыми глазами, чей искренний взгляд производил прямо-таки неот-
разимое впечатление на присяжных.
   Государственный обвинитель Ллуэллин не обладал чувством меры. Он выс-
тупал крайне неудачно. Пережимал, доказывал то, что не нуждалось в дока-
зательствах. Матгьюз, адвокат, напротив, оказался на  высоте.  Он  умело
подал факты в пользу обвиняемого. На перекрестном допросе ловко  запуги-
вал и запутывал свидетелей. Мастерски подготовил выступление своего кли-
ента.
   Да и сам Ситон на перекрестном допросе держался великолепно. Не  вол-
новался, не оправдывался, сумел расположить к  себе  присяжных.  Маттьюз
считал, что оправдательный приговор у него в кармане.
   Судья Уоргрейв старательно завел часы, положил их на  ночной  столик.
Он помнил это судебное заседание так, будто оно происходило вчера,  пом-
нил, как он слушал свидетелей, делал заметки, собирал  по  крохам  улики
против обвиняемого. Да, такие процессы бывают не часто! Маттьюз произнес
блестящую речь. Ллуэллину не удалось рассеять хорошее впечатление от ре-
чи адвоката. А перед тем, как присяжным удалиться  на  совещание,  судья
произнес заключительное слово...
   Судья осторожно вынул вставную челюсть, положил ее в стакан с  водой.
Сморщенные губы запали, это придало его лицу жестокое, хищное выражение.
Судья опустил складчатые веки и улыбнулся сам себе: "Да, он не дал Сито-
ну убежать от расплаты".
   Ревматически хрустя костями, старый судья залез в постель и  выключил
свет.
   Внизу, в столовой, Роджерс глядел на фарфоровых негритят.
   - Чудеса в решете! - бормотал он. - Мог бы поспорить, что их было де-
сять.
   Генерал Макартур ворочался с боку на бок. Никак не мог заснуть. Перед
ним то и дело возникало лицо Артура Ричмонда. Ему нравился Артур, он да-
же к нему привязался. Ему было приятно, что и Лесли этот молодой человек
нравится. На нее трудно было угодить. Сколько прекрасных  молодых  людей
он приводил в дом, а она не желала их принимать, говорила, что они "нуд-
ные". И тут уж ничего не попишешь! Артур Ричмонд не казался  ей  нудным.
Он с самого начала пришелся ей по душе. Они могли без  конца  разговари-
вать о литературе, музыке, живописи. Она шутила, смеялась с ним,  любила
поддразнить Артура. И генерал был в восторге от того, что Лесли принима-
ет поистине материнское участие в юноше.
   Материнское - это ж надо быть таким идиотом, и как он  не  сообразил,
что Ричмонду исполнилось двадцать восемь, а Лесли всего на год его стар-
ше. Он обожал Лесли. Она стояла перед ним как живая. Круглое,  с  острым
подбородочком личико, искрящиеся темно-серые  глаза,  густые  каштановые
кудри. Он обожал Лесли, беспредельно верил ей.
   И там во Франции, в передышках между боями, он думал о  ней,  вынимал
ее фотографию из нагрудного кармана, подолгу смотрел на нее.  Но  однаж-
ды... он узнал обо всем. Произошло это точь-в-точь как в пошлых романах:
Лесли писала им обоим и перепутала конверты. Она вложила письмо  к  Рич-
монду в конверт с адресом мужа. Даже теперь,  после  стольких  лет,  ему
больно вспоминать об этом... Боже, как он тогда страдал!
   Их связь началась давно. Письмо не оставляло никаких сомнений на этот
счет. Уик-энды! Последний отпуск Ричмонда...  Лесли,  Лесли  и  Артур...
Черт бы его побрал! С его коварными улыбками,  его  почтительными:  "Да,
сэр. Слушаюсь, сэр!" Обманщик и лжец! Сказано же: "Не желай жены ближне-
го твоего!"
   В нем исподволь жила мечта о мести, страшной мести. Но он ничем  себя
не выдал, держался с Ричмондом, будто ничего не  случилось.  Удалось  ли
это ему? Похоже, что удалось. Во всяком случае, Ричмонд ничего не  запо-
дозрил. На вспышки гнева на фронте никто не обращал внимания  -  у  всех
нервы были порядком издерганы. Правда, Армитидж иногда поглядывал на не-
го как-то странно. Мальчишка, сопляк, но голова  у  него  работала.  Да,
видно, Армитидж разгадал его замысел. Он хладнокровно послал Ричмонда на
смерть. Тот лишь чудом мог вернуться живым из разведки. Но чуда не прои-
зошло. Да, он послал Ричмонда на смерть и нисколько об этом  не  жалеет.
Тогда это было проще простого. Ошибки случались сплошь и рядом, офицеров
посылали на смерть без всякой необходимости. Всюду царили суматоха,  па-
ника. Может быть, потом и говорили: "Старик Макартур потерял голову, на-
делал глупостей, пожертвовал лучшими своими людьми", но и только.
   А вот этого сопляка Армитиджа провести было не так просто. У него по-
явилась неприятная манера нагло поглядывать на своего командира.  Навер-
ное, знал, что я нарочно послал Ричмонда на смерть. (А потом, когда вой-
на кончилась, интересно, болтал Армитидж потом или нет?)
   Лесли ничего не знала. Она (как он предполагал) оплакивала своего лю-
бовника, но к приезду мужа в Англию горечь утраты притупилась. Он никог-
да не позволил себе ни малейшего намека на ее отношения с Ричмондом.
   Они зажили по-прежнему, но она стала его чуждаться...
   А через три-четыре года после войны умерла от двустороннего  воспале-
ния легких. Все это было так давно. Сколько лет прошло с тех пор -  пят-
надцать, шестнадцать?
   Он вышел в отставку, поселился в Девоне. Купил маленький  домик,  ему
всегда хотелось иметь именно такой.
   Красивая местность, любезные соседи. Рыбная ловля, охота... По  воск-
ресеньям - церковь...
   (Но одно воскресенье он пропускал - то, когда читали, как Давид велел
поставить Урию там, где "будет самое сильное сражение". Ничего не мог  с
собой поделать. Ужасно гадко становилось на душе.)
   Соседи относились к нему как нельзя лучше. Поначалу.
   Потом ему стало казаться, что люди шушукаются о нем, и от этого  было
не по себе. На него начали смотреть косо. Так, словно до них дошел поро-
чащий его слух... (Армитидж? Что если Армитидж болтал?)
   Он стал сторониться людей, жил отшельником. Уж очень неприятно, когда
о тебе сплетничают за твоей спиной.
   Но все это было так давно.
   Лесли осталась в далеком прошлом, Артур Ричмонд тоже. Да и какое зна-
чение может иметь теперь эта история? Хоть она и обрекла его  на  одино-
чество. Он даже старых армейских друзей теперь избегал.  (Если  Армитидж
проболтался, эта история, несомненно, дошла и до них.)
   А сегодня вечером этот голос обнародовал давно забытую  историю.  Как
он себя вел? Не изменился в лице? Выразил ли подобающие  гнев,  возмуще-
ние? Не выдал ли своего смятения? Кто его знает. Конечно, никто из приг-
лашенных не принял этого обвинения всерьез. Ведь среди прочих  обвинений
были и самые нелепые, Эту очаровательную девушку, например,  обвинили  в
том, что она утопила ребенка. Вот уж ерунда! Ясно, что они имеют дело  с
сумасшедшим, которому доставляет удовольствие обвинять каждого встречно-
го и поперечного! Эмили Брент, к примеру, племяннице его старого армейс-
кого приятеля Тома Брента, тоже предъявили обвинение в убийстве. А  ведь
надо быть слепым, чтоб не заметить, какая она набожная:  такие  шагу  не
делают без священника.
   "Все это, - думал генерал, - по меньшей мере дико, а попросту говоря,
чистое безумие! Едва они приехали на остров... стоп, когда же это  было?
Сегодня днем, черт побери, ну да, они приехали только сегодня днем.  Как
долго тянется время! Интересно, когда мы уедем отсюда? - думал  генерал.
- Конечно же, завтра, едва прибудет моторка. Но странно, сейчас ему сов-
сем не хотелось покидать остров... Снова жить затворником в своем домиш-
ке, снова те же самые тревоги, те же страхи". В открытое окно  доносился
шум прибоя: море грозно шумело, поднимался ветер. Генерал думал:  "Убаю-
кивающий шум моря... спокойное местечко... Хорошо жить на острове  -  не
надо ехать дальше... Ты словно на краю света...
   Внезапно он понял, что ему совсем не хочется отсюда уезжать".
   Вера Клейторн лежала с раскрытыми глазами и глядела  в  потолок.  Она
боялась темноты и поэтому не погасила свет.
   "Хьюго, Хьюго, - думала она. - Почему мне кажется, что он сегодня ве-
чером где-то совсем близко. Где он сейчас? Не знаю. И никогда не  узнаю.
Он исчез из моей жизни, исчез навсегда...
   Зачем гнать от себя мысли о Хьюго? Она будет думать  о  нем,  вспоми-
нать...
   Корнуолл... Черные скалы, мелкий желтый песок... Добродушная толстуха
миссис Хамилтон... Маленький Сирил все время тянет ее за руку,  канючит:
"Я хочу поплыть к скале. Мисс Клейторн, я хочу к  скале.  Ну  можно  мне
поплыть к скале?" И каждый раз, поднимая глаза, она  видит  устремленный
на нее взгляд Хьюго... Вечером, когда Сирил спал...
   - Вы не выйдете погулять, мисс Клейторн?
   - Что ж, пожалуй, выйду...
   В тот день они, как обычно, гуляли по пляжу. Был теплый,  лунный  ве-
чер, Хьюго обнял ее за талию.
   - Я люблю вас, Вера. Я люблю вас. Вы знаете, что я вас люблю?
   Да, она знала. (По крайней мере, так ей казалось.)
   - Я не решаюсь просить вашей руки... У меня нет ни гроша. Мне хватает
на жизнь, и только. А ведь как-то у меня целых три месяца был шанс  раз-
богатеть. Сирил появился на свет через три месяца после смерти Мориса...
   Если бы родилась девочка, состояние унаследовал бы Хьюго. Он признал-
ся, что был тогда очень огорчен:
   - Я, разумеется, не строил никаких расчетов. И все же я тяжело  пере-
нес этот удар. Видно, не под счастливой звездой я родился. Но Сирил  ми-
лый мальчик, и я к нему очень привязался!
   И это была чистая правда. Хьюго и впрямь любил Сирила, готов был  це-
лыми днями играть с ним, выполнять все его капризы. Злопамятства  в  нем
не было.
   Сирил рос хилым ребенком. Тщедушным, болезненным. Он вряд  ли  прожил
бы долго...
   А дальше что?
   - Мисс Клейторн, можно мне поплыть к скале? Почему мне нельзя к  ска-
ле? - без конца канючил Сирил.
   - Это слишком далеко, Сирил.
   - Ну, мисс Клейторн, позвольте, ну, пожалуйста..."
   Вера вскочила с постели, вынула из туалетного  столика  три  таблетки
аспирина и разом проглотила.
   "Если бы мне понадобилось покончить с собой, - подумала она, - я при-
няла бы сильную дозу веронала или какое-нибудь другое снотворное, но  уж
никак не цианистый калий".
   Она передернулась, вспомнив искаженное, налившееся кровью лицо Антони
Марстона.
   Когда она проходила мимо камина, ее взгляд невольно упал на считалку.
   Десять негритят отправились обедать,
   Один поперхнулся, их осталось девять
   "Какой ужас, - подумала она. - Ведь сегодня все именно так и было!
   Почему Антони Марстон хотел умереть? Нет, она умереть не хочет.  Сама
мысль о смерти ей противна... Смерть - это не для нее..."
 
 
   Глава шестая
 
   Доктор Армстронг видел сон...  В  операционной  дикая  жара...  Зачем
здесь так натопили? С него ручьями льет пот. Руки взмокли,  трудно  дер-
жать скальпель... Как остро наточен скальпель... Таким легко  убить.  Он
только что кого-то убил.
   Тело жертвы кажется ему незнакомым. Та была толстая, нескладная  жен-
щина, а эта чахлая, изможденная. Лица ее не видно.  Кого  же  он  должен
убить? Он не помнит. А ведь он должен знать! Что если спросить у сестры?
Сестра следит за ним. Нет, нельзя ее спрашивать. Она и так его  подозре-
вает.
   Да что же это за женщина лежит перед ним на операционном столе? Поче-
му у нее закрыто лицо? Если б только он мог взглянуть  на  нее!..  Нако-
нец-то молодой практикант поднял платок и открыл ее лицо.
   Ну, конечно, это Эмили Брент. Он должен убить Эмили Брент.  Глаза  ее
сверкают злорадством. Она шевелит губами. Что она говорит? "Все  мы  под
Богом ходим".
   А теперь она смеется.
   - Нет, нет, мисс... - говорит он сестре, -  не  опускайте  платок.  Я
должен видеть ее лицо, когда буду давать ей наркоз. Где эфир?  Я  должен
был принести его с собой.
   Куда вы его дели, мисс? Шато Неф-тю-Пап? Тоже годится.  Уберите  пла-
ток, сестра!
   Ой, так я и знал! Это Антони Марстон! Его налитое кровью лицо искаже-
но. Но он не умер, он скалит зубы.
   Ей-Богу, он хохочет, да так, что трясется операционный стол. Осторож-
но, приятель, осторожно. Держите, держите стол, сестра!
   Тут доктор Армстронг проснулся. Было уже утро - солнечный свет  зали-
вал комнату. Кто-то, склонившись над ним, тряс его  за  плечо.  Роджерс.
Роджерс с посеревшим от испуга лицом повторял:
   - Доктор, доктор!
   Армстронг окончательно проснулся, сел.
   - В чем дело? - сердито спросил он.
   - Беда с моей женой, доктор. Бужу ее, бужу и не могу добудиться. Да и
вид у нее нехороший.
   Армстронг действовал быстро: вскочил с постели, накинул халат и пошел
за Роджерсом.
   Женщина лежала на боку, мирно положив руку под  голову.  Наклонившись
над ней, он взял ее холодную руку, поднял веко.
   - Неужто, неужто она... - пробормотал Роджерс и провел языком по  пе-
ресохшим губам.
   Армстронг кивнул головой:
   - Увы, все кончено...
   Врач в раздумье окинул взглядом дворецкого, перевел взгляд на  столик
у изголовья постели, на умывальник, снова посмотрел на неподвижную  жен-
щину.
   - Сердце отказало, доктор? - заикаясь спросил Роджерс.
   Доктор Армстронг минуту помолчал, потом спросил:
   - Роджерс, ваша жена ничем не болела?
   - Ревматизм ее донимал, доктор.
   - У кого она в последнее время лечилась?
   - Лечилась? - вытаращил глаза Роджерс. - Да я и не упомню,  когда  мы
были у доктора.
   - Вы не знаете, у вашей жены болело сердце?
   - Не знаю, доктор. Она на сердце не жаловалась.
   - Она обычно хорошо спала? - спросил Армстронг.
   Дворецкий отвел глаза, крутил, ломал, выворачивал пальцы.
   - Да нет, спала она не так уж хорошо, - пробормотал он. Сухое красное
вино.
   - Она принимала что-нибудь от бессонницы?
   - От бессонницы? - спросил удивленно Роджерс. - Не знаю. Нет,  навер-
няка не принимала - иначе я знал бы.
   Армстронг подошел к туалетному столику. На нем стояло несколько буты-
лочек: лосьон для волос, лавандовая вода, слабительное, глицерин, зубная
паста, эликсир...
   Роджерс усердно ему помогал - выдвигал ящики стола, отпирал шкафы. Но
им не удалось обнаружить никаких следов наркотиков - ни жидких, ни в по-
рошках.
   - Вчера вечером она принимала только то, что вы ей  дали,  доктор,  -
сказал Роджерс.
   К девяти часам, когда удар гонга оповестил о завтраке, гости уже дав-
но поднялись и ждали, что же будет дальше. Генерал Макартур и судья про-
хаживались по площадке, перекидывались соображениями о мировой политике.
Вера Клейторн и Филипп Ломбард взобрались на вершину скалы за домом. Там
они застали Уильяма Генри Блора - он тоскливо глядел на берег.
   - Я уже давно здесь, - сказал он, - но моторки пока не видно.
   - Девон - край лежебок. Здесь не любят рано вставать, - сказала  Вера
с усмешкой.
   Филипп Ломбард, отвернувшись от них, смотрел в открытое море.
   - Как вам погодка? - спросил он.
   Блор поглядел на небо.
   - Да вроде ничего.
   Ломбард присвистнул.
   - К вашему сведению, к вечеру поднимется ветер.
   - Неужто шторм? - спросил Блор.
   Снизу донесся гулкий удар гонга.
   - Зовут завтракать, - сказал Ломбард. - Весьма кстати, я уже проголо-
дался.
   Спускаясь по крутому склону, Блор делился с Ломбардом:
   - Знаете, Ломбард, никак не могу взять в толк, с какой стати Марстону
вздумалось покончить с собой. Всю ночь ломал над этим голову.
   Вера шла впереди.
   Ломбард замыкал шествие.
   - А у вас есть другая гипотеза? - ответил Ломбард вопросом на вопрос.
   - Мне хотелось бы получить доказательства. Для начала хотя бы узнать,
что его подвигло на самоубийство. Судя по всему в деньгах этот парень не
нуждался.
   Из гостиной навстречу им кинулась Эмили Брент.
   - Лодка уже вышла? - спросила она.
   - Еще нет, - ответила Вера.
   Они вошли в столовую. На буфете  аппетитно  дымилось  огромное  блюдо
яичницы с беконом, стояли чайник и кофейник. Роджерс придержал перед ни-
ми дверь, пропустил их и закрыл ее за собой.
   - У него сегодня совершенно больной вид, - сказала Эмили Брент.
   Доктор Армстронг - он стоял спиной к окну - откашлялся.
   - Сегодня нам надо относиться снисходительно  ко  всем  недочетам,  -
сказал он. - Роджерсу пришлось  готовить  завтрак  одному.  Миссис  Род-
жерс... э-э... была не в состоянии ему помочь.
   - Что с ней? - недовольно спросила Эмили Брент.
   - Приступим к завтраку, - пропустил мимо ушей ее вопрос Армстронг.  -
Яичница остынет. А после завтрака я хотел бы кое-что с вами обсудить.
   Все последовали его совету. Наполнили тарелки, налили себе  кто  чай,
кто кофе и приступили к завтраку. По общему согласию  никто  не  касался
дел на острове. Беседовали о том о сем: о новостях, международных  собы-
тиях, спорте, обсуждали последнее появление Лохнесского чудовища.
   Когда тарелки опустели, доктор Армстронг откинулся в кресле,  многоз-
начительно откашлялся и сказал:
   - Я решил, что лучше сообщить вам печальные новости  после  завтрака:
миссис Роджерс умерла во сне.
   Раздались крики удивления, ужаса.
   - Боже мой! - сказала Вера. - Вторая смерть на острове!
   - Гм-гм, весьма знаменательно, - сказал судья, как всегда чеканя сло-
ва. - А от чего последовала смерть?
   Армстронг пожал плечами.
   - Трудно сказать.
   - Для этого нужно вскрытие?
   - Конечно, выдать свидетельство о ее смерти без вскрытия я бы не мог.
Я не лечил эту женщину и ничего не знаю о состоянии ее здоровья.
   - Вид у нее был очень перепуганный, - сказала Вера. - И потом,  прош-
лым вечером она пережила потрясение. Наверное, у нее отказало сердце?
   - Отказать-то оно отказало, - отрезал Армстронг, - но нам  важно  уз-
нать, что было тому причиной.
   - Совесть, - сказала Эмили Брент, и все оцепенели от ужаса.
   - Что вы хотите сказать, мисс Брент? - обратился к ней Армстронг.
   Старая дева поджала губы.
   - Вы все слышали, - сказала старая дева, - ее обвинили в том, что она
вместе с мужем убила свою хозяйку - пожилую женщину.
   - И вы считаете...
   - Я считаю, что это правда, - сказала Эмили Брент. - Вы  видели,  как
она вела себя вчера вечером. Она до смерти перепугалась, потеряла созна-
ние. Ее злодеяние раскрылось, и она этого не  перенесла.  Она  буквально
умерла со страху.
   Армстронг недоверчиво покачал головой.
   - Вполне правдоподобная теория, - сказал он, - но принять ее на веру,
не зная ничего о состоянии здоровья умершей, я не могу. Если у нее  было
слабое сердце...
   - Скорее это была кара Господня, -  невозмутимо  прервала  его  Эмили
Брент.
   Ее слова произвели тяжелое впечатление.
   - Это уж слишком, мисс Брент, - укорил ее Блор.
   Старая дева вскинула голову, глаза у нее горели.
   - Вы не верите, что Господь может покарать грешника, а я верю.
   Судья погладил подбородок.
   - Моя дорогая мисс Брент, - сказал он, и в голосе его  сквозила  нас-
мешка, - исходя из своего опыта, могу сказать, что Провидение предостав-
ляет карать злодеев нам, смертным, и работу