Агата КРИСТИ
   ПОЧЕМУ ЖЕ НЕ ЭВАНС?



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  tp://www.bestlibrary.ru


Анонс

   Находясь в гостях у приятельницы. Агата Кристи стала свидетельницей того,
как брат  приятельницы,  отложив  только  что  прочитанную  книгу,  заметил:
"Неплохо. Только непонятно, почему они не попросили  Эванс?"  Миссис  Кристи
тут же пришла в голову идея написать детектив с таким названием.
   Роман был написан в Сирии на археологических раскопках, где находились  в
это время супруги Мэллоуэны-Кристи.
   "Почему же не Эванс?" можно отнести к той  же  категории,  что  и  романы
"Таинственный противник",  "Человек  в  коричневом  костюме",  "Тайна  замка
Чимниз", "Тайна семи циферблатов",  т.е.  это  триллер,  а  не  канонический
детектив. Расследование  ведут  детективы-любители:  леди  Франсез  Деруэнт,
очень напоминающая неугомонную Бандл из "Тайны замка Чимниз", и ее  приятель
Бобби Джоунз - четвертый сын сельского викария. В этом контексте конечно  же
нельзя не вспомнить знаменитых Томми и Тапенс из "Таинственного противника".
   Роман отличают живость и увлекательность повествования, хотя присутствует
и некоторая надуманность ситуации, что, впрочем, характерно для  большинства
триллеров Кристи.
   Впервые роман вышел в Англии в 1934 году.

   Кристоферу Мэллоку в память о Хайндз

Глава 1

Несчастный случай

   Бобби Джоунз положил мяч на метку для первого  удара,  нетерпеливо  отвел
клюшку назад и резко нанес удар.
   И что же, вы думаете  -  мяч  понесся  прямо,  перелетел  через  песочную
канавку  и  приземлился  так,  чтобы  его  легко  было  повести  клюшкой  по
четырнадцатой площадке?
   Ничуть не бывало. Он стремительно пронесся по земле и скатился в канавку!
   Тут не было толпы  пылких  болельщиков,  некому  было  огорченно  охнуть.
Единственный свидетель  этого  неудачного  удара  не  выразил  ни  малейшего
удивления. Да это и понятно, ведь бил по мячу не истый мастер-американец, но
всего лишь четвертый сын  викария  из  Марчболта  -  маленького  приморского
городка в Уэльсе.
   С губ Бобби сорвалось явное богохульство.
   Был он приятный с виду молодой человек лет двадцати восьми.  Даже  лучший
его друг не назвал бы  его  красивым,  но  лицо  у  него  было  на  редкость
симпатичное,  а  открытый  взгляд  честных  карих  глаз  светился   собачьим
дружелюбием.
   - Что ни день, то хуже, - удрученно пробормотал он.
   - Слишком сильный мах, - откомментировал его партнер.
   Доктор Томас был мужчина средних лет, с седыми волосами и румяным веселым
лицом. Сам он никогда не бил с полного  маха,  предпочитая  короткие  прямые
удары, и обычно обыгрывал более виртуозных, но не очень собранных игроков.
   Бобби что есть мочи ударил по мячу нибликом . Этот третий по счету удар оказался удачным. Мяч  лег  подле
площадки, которой доктор Томас достиг двумя делающими ему честь ударами.
   - Лунка ваша, - сказал Бобби.
   Они перешли к следующей мете.
   Первым бил доктор - удар получился хороший, прямой, но мяч ушел недалеко.
   Бобби вздохнул, поставил мяч, потом немного его поправил, широко взмахнул
клюшкой, неуклюже отвел ее  назад,  закрыл  глаза,  поднял  голову,  опустил
правое плечо - иными словами проделал все то, чего делать не следовало, -  и
направил мяч по центру.
   Он снова вздохнул.  Теперь  уже  удовлетворенно.  Столь  хорошо  знакомое
игроку в гольф уныние сменилось на его живом лице столь же  хорошо  знакомым
торжеством.
   - Теперь я знаю, что нужно делать, - уверенно заявил Бобби, но  это  было
глубочайшим его заблуждением.
   Отличный  удар  клюшкой  с  железным  наконечником,  небольшая   подсечка
нибликом, и Бобби положил мяч. Теперь у него стало четыре очка, а у  доктора
Томаса всего на одно больше.
   Воспрянув духом, Бобби перешел к шестнадцатой метке.  Опять  он  проделал
все то, что делать не следовало, но на сей раз чуда не произошло.  Получился
потрясающий, великолепный, почти сверхъестественный срез!  Мяч  подскочил  и
исчез из поля зрения.
   - Эх, пошел бы он прямо... - И доктор Томас даже присвистнул.
   - Вот именно, - с горечью отозвался Бобби. - Постойте-ка,  постойте,  мне
кажется, я слышал крик! Только бы мяч ни в кого не угодил.
   Крик донесся справа - Бобби стал всматриваться в  ту  сторону.  Свет  был
неверный. Солнце собиралось садиться, и, глядя прямо на  него,  трудно  было
что бы то ни было толком разглядеть. К тому  же  с  моря  поднимался  легкий
туман. В нескольких сотнях ярдов высился гребень скалы.
   - Там тропинка, - сказал Бобби. - Но так далеко мячу не долететь.  И  все
же я слышал крик. А вы?
   Нет, доктор ничего не слышал.
   Бобби отправился на поиски мяча. Найти его оказалось не так-то просто. Но
наконец он его углядел. Мяч лежал так,  что  поддать  его  не  было  никакой
возможности - застрял в кусте утесника. Бобби ударил, потом еще  -  на  этот
раз не напрасно. Подобрав мяч, он крикнул  доктору  Томасу,  что  сдает  ему
лунку.
   Доктор направился к нему - очередная мета находилась как раз у обрыва.
   Семнадцатая мета особенно страшила Бобби. Там мяч следовало провести так,
чтобы он не сорвался с кручи вниз. Расстояние, в сущности, было  не  так  уж
велико, но сознание того, что сразу за лункой обрыв, подавляло.
   Они пересекли тропу, которая оказалась теперь слева и шла от моря вглубь,
огибая край утеса.
   Доктор взял ниблик, но тут же отложил его в сторону.
   Бобби глубоко вздохнул и ударил по мячу. Тот стремительно понесся  вперед
и, перемахнув через край, исчез из поля зрения.
   - Опять то же самое, - с горечью сказал Бобби.
   Подойдя к краю расселины, он стал всматриваться.  Далеко  внизу  сверкало
море, но мяч мог туда и не долететь, это только поначалу спуск был крутой, а
ближе к морю становился пологим.
   Бобби медленно шел вдоль расселины. Он знал, тут  есть  одно  место,  где
можно довольно легко спуститься.
   Мальчики, подносящие мячи, делали это без особого труда  -  спрыгивали  с
крутого края вниз и потом  появлялись,  запыхавшиеся,  но  торжествующие,  с
мячом в руках.
   Вдруг Бобби замер и окликнул своего противника:
   - Послушайте, доктор, идите скорее сюда. Что вы на это скажете?
   Внизу, футах в сорока, виднелось что-то темное, похожее  на  кучу  старой
одежды.
   У доктора перехватило дыхание.
   - О, Господи, - выдохнул он. - Кто-то  сорвался  с  утеса.  Надо  к  нему
спуститься.
   Бок о бок они стали осторожно спускаться по крутому обрыву. Бобби,  более
тренированный, помогал доктору. Наконец они добрались до  зловеще  темневшей
бесформенной груды. Оказалось, это мужчина лет сорока, он еще дышал, хотя  и
был без сознания.
   Доктор Томас осмотрел его - потрогал руки, ноги, пощупал  пульс,  опустил
веки. Потом встал рядом с ним на колени и обследовал его более обстоятельно.
После чего посмотрел на Бобби, которому было явно не  по  себе,  и  медленно
покачал головой.
   - Ему уже ничем не поможешь, - сказал он. - Его песенка спета. У  бедняги
сломан позвоночник. Да... Видно, тропа была ему незнакома, и, когда поднялся
туман, он оступился. Сколько раз я говорил нашему муниципалитету, что  здесь
необходимо поставить ограждение.
   Доктор встал.
   - Пойду за Помощью, -  сказал  он.  -  Распоряжусь,  чтобы  тело  подняли
наверх. А то не успеем оглянуться, как стемнеет. Вы побудете здесь?
   Бобби кивнул.
   - Значит, ему уже ничем не поможешь? - спросил он.
   Доктор помотал головой.
   - Ничем. Ему недолго осталось - пульс быстро слабеет. Минут двадцать,  не
больше. Возможно, он еще придет в себя. Но скорее всего нет. И все же...
   - Ну конечно, - тотчас отозвался Бобби. - Я останусь. А вы поспешите.  На
случай, если он вдруг очнется.  У  вас  нет  какого-нибудь  снадобья...  Или
чего-нибудь еще?.. - Он запнулся.
   Доктор опять помотал головой.
   - Ему не будет больно, - сказал он. - Никакой боли.
   Он повернулся и стал быстро карабкаться вверх по скале. Бобби не сводил с
доктора глаз, пока тот, махнув рукой, не перевалил через кромку обрыва.
   Бобби сделал шаг-другой по узкому карнизу, уселся на  каменный  выступ  и
зажег сигарету. Он был потрясен. Никогда еще не приходилось ему сталкиваться
ни с тяжким недугом, ни со смертью.
   Вот ведь как бывает! Один неверный шаг - и жизнь  кончена.  И  все  из-за
какого-то тумана, невесть откуда взявшегося в такой погожий  вечер...  Такой
красивый и, похоже,  крепкого  здоровья...  Наверно,  никогда  и  не  болел.
Залившая лицо смертельная бледность не  смогла  скрыть  великолепный  загар.
Загар человека, проводившего много времени на свежем воздухе,  возможно,  за
границей. Бобби  внимательнее  к  нему  пригляделся  -  вьющиеся  каштановые
волосы, чуть тронутые на висках сединой, крупный  нос,  жесткий  подбородок,
меж  полураскрытых  губ  крепкие  белые  зубы.  Широкие  плечи  и   красивые
мускулистые руки. Ноги были как-то неестественно выгнуты. Бобби вздрогнул  и
опять перевел взгляд на лицо. Привлекательное  лицо  -  живое,  решительное,
умное. Вероятно, подумал Бобби, глаза  у  него  синие...  И  только  он  это
подумал, глаза открылись.
   Они и вправду оказались синие - глубокой и чистой синевы. И  смотрели  на
Бобби.  Взгляд  ясный,   незатуманенный...   Вполне   сознательный   взгляд.
Внимательный и в то же время как будто вопрошающий.
   Бобби вскочил, кинулся к незнакомцу.  Но  еще  прежде,  чем  он  оказался
рядом, тот заговорил. Голос  вовсе  не  был  слабым,  он  звучал  отчетливо,
звонко.  -  Почему  же  не  Эванс?  -  произнес  он.  И  вдруг  его  странно
передернуло, веки опустились, челюсть отвисла...
   Незнакомец был мертв.

Глава 2

Немного об отцах

   Бобби опустился подле него на колени, но  сомневаться  не  приходилось  -
человек умер. Последнее просветление, этот неожиданный вопрос - и конец.
   Не без неловкости Бобби сунул  руку  в  его  карман  и,  достав  шелковый
носовой платок, почтительно  накрыл  им  лицо  умершего.  Больше  он  ничего
сделать не мог.
   Тут он заметил, что вместе с  платком  вытащил  из  кармана  что-то  еще.
Оказалось, это  фотография,  но,  прежде  чем  засунуть  ее  обратно,  Бобби
взглянул на запечатленное на ней лицо.
   Лицо было женским и почему-то сразу приковывало к себе внимание. Красивая
женщина с широко расставленными глазами. Казалось, совсем  еще  молоденькая,
ей, конечно, гораздо меньше тридцати,  но  не  сама  красота,  а  скорее  ее
странная притягательность захватила воображение Бобби. Такое лицо  не  скоро
забудешь. Осторожно, даже с каким-то  благоговением  он  положил  фотографию
обратно - в карман погибшего, потом опять сел  и  стал  ожидать  возвращения
доктора.
   Время тянулось очень медленно, во всяком случае,  так  казалось  молодому
человеку. К тому же он вдруг вспомнил, что пообещал отцу играть на органе во
время вечерней службы. Служба начиналась в шесть,  а  сейчас  было  уже  без
десяти шесть. Отец, конечно, все потом поймет, но лучше было бы предупредить
его через доктора. Достопочтенный Томас Джоунз  был  личностью  на  редкость
нервозной. Он имел обыкновение волноваться по всякому поводу, par excellence
 без повода, а когда волновался,  у  него  сразу  нарушалось
пищеварение и начинали одолевать мучительные боли. Бобби был очень  привязан
к отцу, хотя и считал его старым дурнем.  Достопочтенный    Томас  Джоунз,  в  свою  очередь,  считал  своего
четвертого сына молодым дурнем и с  куда  меньшей  терпимостью,  чем  Бобби,
пытался его вразумить.
   "Бедный папаша, - думал Бобби. - Он будет рвать и метать. Весь изведется,
не зная, то ли ему начинать службу, то ли нет. Так себя взвинтит, что у него
разболится живот и тогда  он  не  сможет  ужинать.  И  ведь  ни  за  что  не
сообразит, что я бы никогда не подвел его без особой причины. Да  и  вообще,
что тут такого? Но у него свой взгляд на эти вещи. Кому  уже  за  пятьдесят,
все они одним миром   мазаны  -  никакого  благоразумия  -  из-за  всякого
пустяка, который гроша ломаного не стоит,  готовы  загнать  себя  в  могилу.
Видно, так уж нелепо их воспитали, и теперь они  ничего  не  могут  с  собой
поделать. Бедный старик, у курицы и то больше мозгов".
   Такие мысли одолевали Бобби, преисполненного смешанным чувством  любви  и
досады. Ему казалось, что  он  без  конца  приносит  себя  в  жертву  весьма
странным понятиям отца. А мистер Джоунз полагал, что это он приносит себя  в
жертву молодому поколению, которое этого толком не понимает и не ценит.  Вот
ведь как по-разному можно смотреть на одно и то же.
   Доктора нет уже целую вечность. Пора бы ему вернуться...
   Бобби встал и нетерпеливо  затоптался  на  месте.  В  эту  минуту  сверху
донеслись какие-то звуки, и он поднял голову, радуясь, что наконец подоспела
помощь и в его услугах больше нет нужды. Но это был не  доктор,  а  какой-то
незнакомый человек в брюках гольф.
   - Послушайте, -  сказал  незнакомец.  -  Что-нибудь  неладно?  Несчастный
случай? Я могу чем-нибудь помочь?
   Высокий мужчина, с приятным тенорком. Толком его разглядеть Бобби не  мог
- с каждой минутой становилось все темнее.
   Бобби рассказал, что произошло, незнакомец что-то  невнятно  пробормотал.
Потом спросил:
   - Что мне сделать? Привести кого-нибудь на помощь или еще что?
   Бобби объяснил, что помощь на подходе, и спросил, не видно ли кого.
   - Нет, пока нет.
   - Понимаете, - продолжал Бобби. - Мне в шесть нужно быть в одном месте.
   - И вы не хотите оставлять...
   - В общем, да, - сказал Бобби. - Бедняга, конечно, уже мертв, и  тут  уже
ничего не поделаешь, и все-таки...
   Он замолчал, ему, как всегда, трудно было облечь в слова свои ощущения  и
переживания.
   Однако незнакомец, казалось, все понял.
   - Разумеется, - сказал он. - Послушайте, я к вам спущусь..,  только  если
сумею.., и дождусь приезда этих молодцов из полиции.
   - Ох, правда? - с благодарностью отозвался Бобби,  -  У  меня  встреча  с
отцом. Он у меня славный, но, если его подведешь, огорчается. Вам видно, где
спускаться? Чуть левее.., теперь  вправо..,  вот  так.  На  самом  деле  это
нетрудно.
   Бобби направлял незнакомца,  подсказывал,  куда  тому  лучше  ступать,  и
наконец они оказались лицом к лицу на узкой площадке.  Пришедшему  было  лет
тридцать пять. Лицо маловыразительное, к нему так и напрашивались монокль  и
усики.
   - Я нездешний, - объяснил он. - Кстати,  моя  фамилия  Бассингтон-Ффренч.
Приехал приглядеть здесь дом. Скверная, однако, история! Он оступился? Бобби
кивнул.
   - Туман. А тут поворот... Ну, до свидания.  Огромное  спасибо.  Мне  надо
спешить. Вы очень добры.
   - Ну что вы, - возразил тот. - На моем месте любой поступил  бы  так  же.
Невозможно оставлять беднягу одного... Это было бы как-то не по-божески.
   Бобби  взбирался  по  крутой  тропе.  Очутившись  наверху,   он   помахал
незнакомцу и припустился бегом. Чтобы выиграть время, он  не  стал  обходить
кругом, а просто перескочил через церковную ограду.
   Викарий заметил это из окна ризницы и страшно возмутился. Было  уже  пять
минут седьмого, но колокол еще звонил.
   Объяснения и взаимные упреки были отложены до окончания службы.
   Едва отдышавшись, Бобби занял свое  место  и  принялся  со  знанием  дела
включать  регистры  старого  органа.  В  унисон  своим  мыслям  он   заиграл
шопеновский похоронный марш.
   Позднее не столько разгневанный, сколько  огорченный  -  и  он  ясно  дал
понять это сыну - викарий принялся его распекать.
   - Если не можешь  сделать  что-нибудь  как  следует,  нечего  и  браться,
дорогой мой, - сказал он. - Ты и все твои дружки, похоже,  вовсе  не  имеете
понятия о времени, но есть Некто, кого мы не вправе заставлять ждать. Ты сам
вызвался играть на органе. Я тебя не принуждал. Но ты человек слабовольный и
вместо этого предпочел играть в какую-то там игру...
   Бобби подумал, что отца лучше остановить -  пока  тот  не  зашел  слишком
далеко.
   - Прости, папа, - сказал он легко  и  непринужденно  -  в  обычной  своей
манере. - На сей раз моей вины нет. Я оставался с трупом.
   - Оставался с кем?
   - С беднягой, который оступился и упал с  утеса.  Знаешь,  это  там,  где
глубокая расселина, у семнадцатой метки на поле  для  гольфа.  Там  как  раз
поднялся легкий туман, и  бедолага,  должно  быть,  сделал  неверный  шаг  и
оступился.
   - О, Господи! Какое несчастье! И что же, он так сразу и умер?
   - Нет, не сразу, но он был без сознания. А умер, когда доктор  Томас  уже
ушел. Но я чувствовал, что должен побыть около него... Не мог я дать тягу  и
бросить его там одного. Но потом появился еще какой-то  человек,  я  оставил
его в качестве траурного караула и со всех ног кинулся сюда.
   Викарий вздохнул.
   - Ох, дорогой  мой  Бобби,  неужто  ничто  не  в  силах  поколебать  твою
бесчувственность? Не могу передать, как ты меня  огорчаешь.  Ты  только  что
столкнулся лицом к лицу со  смертью..,  с  внезапной  смертью.  А  тебе  все
шуточки. Полное, полное равнодушие... Для твоего поколения все.., все  самое
печальное, самое святое - лишь повод повеселиться.
   Бобби заерзал на месте.
   Что ж, коль отец не может понять, что шутишь  только  оттого,  что  из-за
случившегося у тебя так гнусно на душе, ну, значит, не может...  Такое  ведь
не  объяснишь.  Когда  имеешь  дело  со  смертью,  с  трагедией,  приходится
проявлять выдержку.
   Впрочем, этого следовало ожидать. Те, кому уже перевалило  за  пятьдесят,
просто не в состоянии  ничего  понять.  У  них  обо  всем  самые  диковинные
представления.
   "Наверно, это из-за войны , - подумал Бобби, пытаясь оправдать отца. - Она  выбила  их  из
колеи, и они так и не смогли оправиться".
   Ему и стыдно было за отца, и жаль его.
   - Прости, папа, - сказал он, ясно понимая, что объяснения бесполезны.
   Викарию и жаль было сына - тот явно был  смущен,  -  и  стыдно  за  него.
Мальчик не представляет, сколь серьезна жизнь.  Даже  его  извинение  звучит
весело - ни следа раскаяния.
   Они направились к дому, и каждый изо всех сил старался  найти  оправдания
для другого.
   "Хотел  бы  я  знать,  когда  наконец  Бобби  подыщет  себе  какое-нибудь
занятие..." - думал викарий.
   "Хотел бы я знать, сколько времени еще придется здесь торчать?.." - думал
Бобби.
   Но, что бы им там ни думалось, отец и сын обожали друг друга.

Глава 3

Путешествие на поезде

   О том, как события развивались дальше, Бобби не знал. Наутро он  уехал  в
Лондон - встретиться с другом, который стал владельцем гаража и полагал, что
участие Бобби в этом предприятии может оказаться весьма полезным.
   Они замечательно обо всем договорились,  и  через  два  дня  Бобби  решил
возвращаться домой поездом  11.30.  Правда,  когда  он  изволил  прибыть  на
Паддингтонский вокзал ,  часы
показывали 11.28 - он кинулся в туннель, выскочил на платформу, - поезд  уже
тронулся, и тогда Бобби устремился к ближайшему вагону, презрев  возмущенные
крики контролеров и носильщиков.
   Рывком отворив дверь, он рухнул на четвереньки, потом кое-как поднялся...
Проворный носильщик захлопнул за  ним  дверь,  и  Бобби  остался  наедине  с
единственным пассажиром этого купе .
   Это оказалось купе первого класса. В углу, лицом по ходу  поезда,  сидела
смуглая девушка и курила сигарету. В красной юбке, в коротком зеленом жакете
и ослепительно ярком голубом берете она, несмотря на  некоторое  сходство  с
обезьянкой  шарманщика  (миндалевидные  темные,  полные   грусти   глаза   и
наморщенный лобик), была, несомненно, привлекательна. Бобби принялся с жаром
извиняться и, вдруг запнувшись, воскликнул:
   - Франки! Неужели это ты! Тысячу лет тебя не видел.
   - И я тебя. Садись, рассказывай. Бобби усмехнулся.
   - У меня билет в другом классе.
   - Не важно, разницу я оплачу, - любезно сказала Франки.
   - При одной мысли об этом восстает все мое мужское  самолюбие,  -  сказал
Бобби. - Как я могу позволить даме платить за меня?
   - Кажется, только на это мы теперь и годимся, - сказала Франки.
   - Я сам оплачу ра