о  добавил  инспектор,  -  он  всегда  был  в  некотором   роде
прохиндеем.
     - Жуликом? - уточнил я.
     Тавернер покачал головой: - Нет. Может быть, жуликоватым отчасти - но
не жуликом  в  полном  смысле  слова.  Никогда  не  позволял  себе  ничего
противозаконного. Леонидис из тех ушлых  ребят,  которые  могут  придумать
тысячу способов обойти закон. Он умудрился нажиться даже  на  этой  войне,
несмотря на свой весьма преклонный возраст. Как  всегда,  он  не  совершал
ничего противозаконного - но после каждой его деловой операции  у  властей
возникала необходимость в принятии нового закона, если вы понимаете, о чем
я говорю. Леонидис же тем временем уже занимался  организацией  следующего
предприятия.
     - В результате вырисовывается довольно несимпатичный тип,  -  заметил
я.
     - Как это ни странно, Леонидис был как  раз  очень  даже  симпатичным
человеком.  Личностью  с   большой   буквы,   понимаешь?   И   это   сразу
чувствовалось. Внешне - ничего  привлекательного:  безобразный  коротышка,
почти карлик. Но чем-то он привлекал людей, женщины всю жизнь влюблялись в
него.
     - Его брак произвел настоящий фурор, - сказал отец. - Он  женился  на
дочери крупного землевладельца.
     Я поднял брови: - Деньги? - Нет. Это был брак по любви. Она  случайно
познакомились с Леонидисом на свадьбе подруги - и влюбилась в него по уши.
Ее родители категорически возражали  против  этого  союза,  но  ничего  не
смогли поделать. Говорю вам, у него был какой-то шарм.  Девушку  очаровала
его экзотичность и скрытый в нем колоссальный заряд энергии. Ей до  смерти
надоели люди ее круга.
     - И это был счастливый брак?
     - Даже очень, как ни странно. Конечно, в высшем свете их  не  приняли
(в те дни деньги еще не стирали классовых различий), но это мало волновало
молодоженов. Они прекрасно обошлись и без высшего света. Леонидис построил
довольно несуразный особняк в Суинли-Дин, и супруги счастливо зажили там и
произвели на свет восьмерых детей.
     Старый Леонидис поступил  очень  умно,  обосновавшись  в  Суинли-Дин.
Тогда этот район только-только начинал входить в  моду,  второе  и  третье
поля для игры в  гольф  открылись  позднее.  Тамошние  старожилы  страстно
увлекались садоводством. Им пришлись по душе и молодая миссис Леонидис,  и
заинтересованные в знакомстве с  мистером  Леонидисом  крупные  лондонские
финансисты - так что новоиспеченные супруги могли выбирать  себе  знакомых
по своему вкусу. Полагаю,  они  жили  совершенно  счастливо,  пока  миссис
Леонидис не умерла от пневмонии в девятьсот пятом году.
     - Оставив мужа с восемью детьми?
     - Один ребенок умер  в  грудном  возрасте.  Двое  сыновей  погибли  в
последней войне. Одна из дочерей вышла замуж и уехала в Австралию,  где  и
умерла. Другая, незамужняя, погибла в автомобильной катастрофе.  Последняя
же умерла год-два назад.  В  живых  остались  двое:  старший  сын  Роджер,
который женат, но бездетен,  и  Филип,  женатый  на  известной  актрисе  и
имеющий троих детей: твою Софию, Юстаса и Джозефину.
     - И все они живут в Суинли-Дин в... этом, как его?  -  особняке  "Три
фронтона"?
     - Да. Дом Роджера разбомбило в самом начале войны. А Филип  с  семьей
обосновался там с тридцать седьмого  года.  Еще  там  живет  старая  тетка
Роджера и Филипа, мисс де Хэвилэнд, сестра первой миссис Леонидис. Мисс де
Хэвилэнд всегда открыто ненавидела зятя, но после смерти сестры сочла себя
обязанной  принять  приглашение  мистера  Леонидиса  жить  в  его  доме  и
воспитывать его детей.
     - И ревностно исполняла свой долг, - сказал инспектор Тавернер. -  Но
эта женщина не из тех, кто легко меняет свое мнение о  людях.  Она  всегда
осуждала Леонидиса и его методы работы...
     - Что ж, - заметил я, - интересная семейка. И кто же,  вы  полагаете,
убил старика?
     Тавернер покачал головой.
     - Еще слишком рано говорить что-либо определенное.
     - Да бросьте, Тавернер, - сказал я. - Бьюсь об заклад, вы знаете, кто
это сделал. Мы же не в суде, дружище.
     - Не в суде, - мрачно  согласился  Тавернер.  -  И  вполне  возможно,
никогда там и не окажемся с этим делом.
     - То есть, возможно, никакого убийства и не было?
     - О, старика убили, это точно. Отравили. Но ты ж понимаешь, что такое
- дело об отравлении. Очень сложно раздобыть доказательства. Очень сложно.
Все улики могут указывать на одного человека, а...
     - Именно об этом я и  веду  речь.  У  вас  уже  составилось  какое-то
определенное мнение о ситуации, ведь правда?
     - В этом деле все  слишком  очевидно.  Ситуация  вроде  бы  абсолютно
ясна... Но все-таки я не уверен. Сложный вопрос.
     Я взглянул на Старика.
     - В деле об убийстве, - медленно проговорил он, - правильным  выводом
обычно является  вывод  очевидный.  Видишь  ли,  старый  Леонидис  женился
вторично десять лет назад.
     - В возрасте семидесяти семи лет?
     - Да, и женился на двадцатичетырехлетней женщине.
     Я присвистнул.
     - И что это была за женщина?
     -  Официантка,  работавшая  в  одном  из  его  ресторанчиков.  Весьма
приличная молодая особа, привлекательная в своем роде, но несколько  вялая
и апатичная.
     - Она-то и есть та самая очевидность?
     - Подумай сам, - сказал Тавернер. - Сейчас ей всего  тридцать  четыре
года - а это опасный возраст. В  доме  же  служит  один  молодой  человек,
учитель внуков Леонидиса. На войну  его  не  взяли:  то  ли  сердце  не  в
порядке, то ли еще что-то. Этих двоих водой не разольешь.
     Я задумчиво  смотрел  на  Тавернера.  Конечно,  здесь  вырисовывается
хорошо знакомая картина. Вторая миссис Леонидис, по  словам  отца,  весьма
приличная  дама.  Во  имя  соблюдения  приличий  совершалось  очень  много
убийств.
     - И что же это было? - спросил я. - Мышьяк?
     - Нет. Мы еще не получили медицинского заключения, но доктор  считает
- это эзерин.
     - Несколько необычно, не правда ли?  Вероятно,  покупателя  препарата
будет легко проследить?
     - Только не в этом  случае.  Видишь  ли,  эзерин  принадлежал  самому
старику. Глазные капли.
     У Леонидиса был  диабет,  -  сказал  отец.  -  Ему  регулярно  делали
инъекции инсулина. Инсулин выпускается в маленьких пузырьках с  резиновыми
пробками. Пробка протыкается иглой для подкожных впрыскиваний, и лекарство
втягивается в шприц.
     Я попытался продолжить сам:
     - А в бутылочке оказался не инсулин, а эзерин?
     - Совершенно верно.
     - И кто же делал старику инъекцию?
     - Его жена.
     Теперь я понял,  что  имела  в  виду  София,  говоря  о  "надлежащем"
человеке.
     - Семья Леонидисов находится в хороших отношениях  со  второй  миссис
Леонидис?
     - Нет. Они едва разговаривают с ней.
     Ситуация  все  больше  прояснялась.  Но  было  совершенно   очевидно:
Тавернер не ликовал по этому поводу.
     - А что вас, собственно, смущает? - поинтересовался я.
     - Если старика убила миссис Леонидис, Чарлз, то ведь потом она  легко
могла заменить пузырек с  эзерином  на  нормальный  пузырек  с  инсулином.
Действительно, если убийца она, то разрази  меня  гром,  никак  не  пойму,
почему она этого не сделала!
     - Да, это было бы вполне  логично.  И  много  инсулина  у  старика  в
аптечке?
     - О, куча пузырьков - и пустых, и полных. И если бы  миссис  Леонидис
подменила пузырек,  ставлю  десять  против  одного,  доктор  ничего  и  не
заподозрил бы. О посмертных признаках отравления  эзерином  медицине  мало
что известно. Но тут доктор проверил склянку с инсулином (на случай,  если
вдруг  концентрация  лекарства  окажется  слишком  сильной)  и,   конечно,
обнаружил, что это вовсе н е инсулин.
     - Итак, получается, - задумчиво проговорил я, - что  миссис  Леонидис
либо очень глупа... либо, вполне возможно, очень умна.
     - Ты имеешь в виду...
     - Миссис Леонидис может делать ставку на то, что вы решите - никто не
может быть глуп настолько, насколько кажется она в данной  ситуации.  Есть
еще варианты? Какие-нибудь другие подозреваемые?
     - Это мог сделать практически любой из домашних,  -  спокойно  сказал
отец. - В доме всегда большой запас инсулина -  по  меньшей  мере  на  две
недели. Можно было легко  налить  эзерин  в  какой-нибудь  пузырек  из-под
инсулина - и знать, что в свое время его используют должным образом.
     - И любой в доме имел более-менее свободный доступ к лекарствам?  Да.
Лекарства хранились в аптечке в ванной комнате старика. Любой в  доме  мог
спокойно зайти туда.
     - Какие-нибудь серьезные мотивы?
     Отец вздохнул.
     - Милый Чарлз. Аристид Леонидис был чрезвычайно богат.  Он  обеспечил
каждого члена семьи большими деньгами, но ведь могло случиться, что кто-то
возжелал большего.
     - Но скорей всего, возжелать большего могла ныне вдовствующая  миссис
Леонидис. У ее молодого человека есть какие-нибудь средства?
     И тут меня озарило. Я  вспомнил  процитированную  Софией  строчку,  а
затем и весь детский стишок:
     Жил-был человечек кривой на мосту,
     Прошел он однажды кривую версту
     И вдруг на пути меж камней мостовой
     Нашел потускневший кривой золотой.
     Купил за монетку кривую он кошку,
     А кошка кривую нашла ему мышку.
     И так они жили себе понемножку
     Все вместе в кривом и убогом домишке.
     - Как вам показалась эта... миссис Леонидис? Что вы о ней думаете?  -
спросил я Тавернера.
     - Трудно сказать... очень трудно сказать, - медленно заговорил он.  -
Она непроста. Чрезвычайно тиха и спокойна - нельзя догадаться, о  чем  она
думает. Но миссис Леонидис любит безмятежную, размеренную жизнь - в этом я
могу поклясться.  Мне  она  напомнила,  знаете  ли,  кошку.  Такую  сладко
мурлыкающую, толстую, ленивую кошку...  Не  то  чтобы  я  имел  что-нибудь
против кошек. С ними как раз все в порядке... - Тавернер вздохнул.  -  Что
нам требуется - так это доказательства.
     "Да, - подумал я. - Нам _в_с_е_м_ требуются доказательства того,  что
именно миссис Леонидис отравила своего мужа. И Софии, и мне, и  инспектору
Тавернеру".
     И если они найдутся, все устроится самым лучшим образом.
     Но София не была уверена в виновности  миссис  Леонидис,  и,  похоже,
Тавернер - тоже.



                                    4

     На следующий день я отправился в Суинли-Дин вместе с Тавернером.
     Я находился в странном положении. Его можно было назвать  по  меньшей
мере  совершенно  небанальным.  Но  мой  Старик   никогда   не   отличался
склонностью к банальным решениям.
     У  меня  имелись  некоторые  формальные  права   присутствовать   при
расследовании преступления: в самом начале войны я работал в Особом отделе
Скотленд-Ярда. Эта работа, конечно, не имела ничего общего с деятельностью
следователя по уголовным делам, но сам факт моего пребывания на  службе  в
Скотленд-Ярде давал мне, как говорится, определенный официальный статус.
     - Если мы хотим раскрыть это преступление, - сказал мне отец,  -  нам
нужно обзавестись тайным осведомителем. Мы должны знать о Леонидисах  все.
И должны узнать эту семейку _и_з_н_у_т_р_и_  -  а  не  со  стороны.  И  ты
поможешь нам в этом.
     Мне это совсем не понравилось. Я швырнул сигарету в камин и ответил:
     - Ты предлагаешь мне стать шпионом? И добывать для вас  информацию  у
Софии, которую я люблю и которая, хочется верить, любит  меня  и  доверяет
мне?
     -  Бога  ради,  -  раздраженно  сказал  Старик,  -  не   вставай   на
обывательскую точку зрения. Для начала, ты ведь не веришь, не  правда  ли,
что твоя девушка убила своего деда?
     - Конечно, не верю. Это абсолютно нелепое предположение.
     - Хорошо. Мы тоже ее не подозреваем. Девушка несколько  лет  жила  за
пределами Англии, и, кроме того, она всегда была в прекрасных отношениях с
дедом. У нее весьма приличный доход, а старый Аристид, надеюсь, был бы рад
узнать о ее помолвке с  тобой  и,  вероятно,  выделил  бы  внучке  богатое
приданое. Мы не подозреваем мисс Леонидис. С чего бы вдруг? Но  ты  можешь
быть уверен в одном: пока  преступление  не  будет  раскрыто,  девушка  не
выйдет за тебя. После всего,  что  ты  рассказал  мне  о  ней,  я  в  этом
абсолютно  убежден.  И   заметь:   преступление   подобного   рода   может
н_а_в_с_е_г_д_а_ остаться нераскрытым. Мы можем сколько угодно подозревать
жену убитого и молодого учителя в  преступном  сговоре,  но  подозрения  -
одно,  а  доказательства  -  совсем  другое.  И  пока  мы  не   раздобудем
неопровержимых улик против миссис Леонидис, в душе у всех останутся всякие
гадкие сомнения. Ты ведь сам это понимаешь.
     Да, я это понимал.
     Потом Старик спокойно предложил:
     - А почему бы тебе не ввести ее в курс дела?
     - Ты имеешь в виду,  спросить  Софию,  не  будет  ли  она  возражать,
если... - Я осекся.
     Старик энергично закивал.
     - Да-да. Я вовсе не предлагаю тебе  что-то  вынюхивать  за  спиной  у
девушки. Посоветуйся с ней, узнай ее мнение по этому поводу.
     И вот на следующий день я ехал в  Суинли-Дин  в  компании  с  главным
инспектором Тавернером и сержантом Лэмбом.
     Сразу за полем для игры в гольф мы  свернули  на  подъездную  дорогу,
которую, по-видимому, до войны перегораживали импозантные ворота. Их смела
волна патриотизма или безжалостных  реквизиций.  Мы  проехали  по  длинной
извилистой дороге, по обеим сторонам обсаженной рододендронами, и  выехали
на усыпанную гравием короткую аллею, ведущую к дому.
     Потрясающее зрелище открылось моим глазам! Интересно, почему  особняк
назывался "Три фронтона"? Правильней  было  бы  назвать  его  "Одиннадцать
фронтонов".  Здание  производило  странное   впечатление:   оно   казалось
несколько перекошенным с фундамента до крыши. И я понял, почему.  С  точки
зрения архитектуры это был простой коттедж деревенского типа - но коттедж,
раздутый  до  невероятных  размеров,  словно  оказавшийся   под   огромным
увеличительным стеклом. Косые балки  крыши,  дерево,  кирпич,  треугольные
фронтоны - "кривой домишко" из детского стишка, вдруг выросший, как  гриб,
за одну ночь!
     Но замысел архитектора я уловил.  Я  видел  перед  собой  воплощенное
представление выбившегося из низов зажиточного грека о чем-то  английском.
Сооружение призвано было являть собой дом истинного англичанина -  но  при
этом не уступало по размерам хорошему средневековому замку! Интересно, что
думала  об  этом  семейном  гнездышке  первая  миссис  Леонидис?  Вряд  ли
кто-нибудь советовался с ней  и  обсуждал  проект  здания.  Скорей  всего,
экзотический  супруг  приготовил  для  нее  _м_а_л_е_н_ь_к_и_й_   сюрприз.
Интересно, содрогнулась она при виде этого монстра - или улыбнулась?
     Но так или иначе, чета Леонидисов жила здесь счастливо.
     - Немножко чересчур, да? -  сказал  инспектор  Тавернер.  -  Конечно,
старый джентльмен постарался вовсю. Практически это три отдельных дома под
одной крышей - со своими кухнями и прочим. Внутри все отделано по  высшему
разряду.
     В дверях дома появилась София. Она была без шляпы, в зеленой блузке и
юбке из твида.
     При виде меня девушка стала как вкопанная:
     - Ты?!
     - София, - торопливо сказал я. - Мне нужно поговорить  с  тобой.  Где
это можно сделать?
     На  какое-то  мгновение   мне   показалось,   что   София   откажется
разговаривать со мной, но потом она повернулась со словами:
     - Сюда, пожалуйста.
     Мы пересекли небольшую лужайку. Отсюда открывался прекрасный  вид  на
поле для игры в гольф; за ним поднимался поросший редкими  елями  холм,  а
дальше простирались туманные луга.
     София провела меня в садик с каменными декоративными  горками,  и  мы
уселись на страшно неудобную, грубо сработанную деревянную скамью.
     - Итак? - Голос девушки не предвещал ничего хорошего.
     Я доложил ей все, что имел доложить.
     София слушала очень внимательно. По ее лицу нельзя было догадаться, о
чем она думает, но, когда наконец я умолк, девушка глубоко вздохнула.
     - Твой отец - очень умный человек.
     - У Старика есть свои  достоинства.  Сам  я  лично  нахожу  эту  идею
недостойной, но...
     - О нет, - прервала меня София. - Это вовсе не недостойная идея.  Это
единственная тактика, которая может привести к реальным результатам.  Твой
отец, Чарлз, безошибочно угадал мои мысли. Он понял меня лучше, чем ты.
     Неожиданно она ударила кулаком одной руки о ладонь  другой.  Это  был
почти жест отчаяния.
     - Я _д_о_л_ж_н_а_ знать правду. Я должна _з_н_а_т_ь_.
     - Из-за нас? Но, дорогая...
     - Не только из-за нас, Чарлз. Я должна знать правду ради собственного
спокойствия. Понимаешь... вчера я тебе не сказала... но дело в том, что  я
боюсь.
     - Боишься?
     - Да! Боюсь, боюсь, боюсь! Полиция, и твой отец, и ты, и  все  вокруг
полагают, что это сделала Бренда.
     - Просто вероятность этого...
     - О да, вероятность велика. Да. Но когда  я  говорю:  "Вероятно,  это
сделала Бренда", - я полностью отдаю себе отчет в том, что это всего  лишь
желаемое. Потому что, видишь  ли,  в  _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_с_т_и_  я
т_а_к_ н_е_ д_у_м_а_ю_.
     - Ты так _н_е_ д_у_м_а_е_ш_ь_? - медленно переспросил я.
     - Не знаю. Ты имел возможность посмотреть на это дело со стороны, как
я и хотела. Теперь выслушай меня. Я просто-напросто не верю, что Бренда на
такое способна. Мне кажется, она не из тех,  кто  станет  подвергать  себя
какой-либо опасности. Она слишком заботится о своем покое.
     - А как насчет этого молодого человека? Лоуренса Брауна?
     - Лоуренс - заячья душа. У него не хватило бы  смелости  на  подобный
поступок.
     - Как знать.
     - Да, мы  ничего  не  можем  знать  наверняка.  То  есть  люди  могут
поступать иногда самым  неожиданным  образом.  И  зачастую  сложившееся  о
человеке представление  оказывается  совершенно  неверным...  Но  все-таки
Бренда... - София покачала головой.  -  Она  всегда  вела  себя  в  полном
соответствии со своим характером. Это тот тип женщин,  который  я  называю
гаремным. Любит праздно сидеть у  окна  и  есть  конфеты,  любит  красивую
одежду и драгоценности, читает дешевые романы и ходит в кино. И -  странно
даже говорить такое, когда  речь  идет  о  восьмидесятилетнем  старике,  -
Бренда побаивалась дедушку. В нем была какая-то сила, понимаешь?  Рядом  с
ним  любая  женщина  могла  почувствовать  себя...  королевой,  фавориткой
султана!  Думаю,  дедушка  заставил  Бренду  ощутить   себя   пленительной
романтической героиней. Он всю жизнь знал, как вести себя с женщинами -  а
ведь это искусство, которое с годами только совершенствуется.
     Я отвлекся от размышлений о Бренде и вернулся  к  взволновавшей  меня
фразе Софии.
     - Почему ты сказала, что боишься?
     София легко задрожала и стиснула руки.
     - Потому что боюсь, - тихо произнесла она. - И очень важно, чтобы  ты
понял это. Видишь ли, мы чрезвычайно странная семья...  Все  мы  в  чем-то
жестоки... причем каждый - по-своему. Вот что страшно.
     Очевидно,  не  уловив  на  моем  лице  понимания,  София  с  чувством
продолжала:
     - Попробую объяснить, _ч_т_о_ я имею  в  виду.  Возьмем,  к  примеру,
дедушку. Однажды,  рассказывая  о  своей  юности  в  Смирне,  он  вскользь
упомянул, что  зарезал  двух  человек.  В  рассказе  фигурировал  какой-то
скандал, смертельное оскорбление... подробностей дедушка сам не  помнил  -
но для него это убийство казалось чем-то совершенно естественным.  И  ведь
он действительно  почти  напрочь  забыл  обстоятельства  случившегося.  Но
здесь, в  Англии,  просто  дико  слышать,  как  о  таких  вещах  упоминают
вскользь, к слову.
     Я кивнул.
     - Это один вид семейной жестокости, - продолжала София. -  Потом  еще
моя бабушка. Я ее едва помню, но очень много слышала о ней.  Думаю,  и  ей
была  свойственна   жестокость,   происходящая   от   полного   отсутствия
воображения. Все ее предки и родственники - это  деревенские  охотники  да
прямолинейные отставные генералы.