этаж вела винтовая лестница. Я поднялся.  Там  находились
спальня и гостиная тети Эдит, еще две ванные и  комната  Лоуренса  Брауна.
Оттуда  короткий  лестничный  марш  вел  вниз,  к  просторному  помещению,
расположенному над половиной слуг,  которое  использовалось  как  классная
комната.
     У двери  классной  комнаты  я  остановился.  До  меня  долетел  голос
Лоуренса Брауна. Должно  быть,  страсть  Джозефины  к  подслушиванию  была
заразна, потому что я без малейшего угрызения совести прислонился к косяку
и навострил ухо.
     Шел урок истории, темой которого был период  французской  Директории.
По мере того как я слушал, глаза мои удивленно расширялись: Лоуренс  Браун
оказался великолепным  преподавателем.  Непонятно,  почему  это  меня  так
удивило. В конце концов, Аристид Леонидис прекрасно  разбирался  в  людях.
Несмотря  на  свою  мышиную  внешность,  Лоуренс  обладал   редким   даром
пробуждать энтузиазм и воображение в  своих  учебниках.  Драма  термидора,
гонения  сторонников   Робеспьера,   величие   Бараса,   коварство   Фуше,
полуголодная жизнь молодого офицера  Наполеона  -  все  казалось  живым  и
достоверным в изложении учителя.
     Вдруг Лоуренс прервал повествование и предложил  Юстасу  и  Джозефине
поставить себя на место сначала одного, потом другого  героя  исторической
драмы. От Джозефины, голос которой звучал как-то  насморочно,  учитель  не
добился  внятного  ответа,  но  Юстас  отвечал   умно   и   рассудительно,
демонстрируя острое историческое чутье, несомненно  унаследованное  им  от
отца. И в голосе мальчика не слышалось обычной мрачности.
     Потом раздался скрип  отодвигаемых  стульев.  Я  рванул  к  лестнице,
прыгнул на несколько ступенек вверх  -  и  когда  дверь  классной  комнаты
распахнулась, я мирно спускался по лестнице в коридорчик.
     Из классной комнаты вышли Джозефина и Юстас.
     - Привет, - сказал я.
     Юстас удивленно взглянул на меня и удивленно спросил:
     - Вам что-то здесь надо?
     Джозефина,  не  проявив  никакого   интереса   к   моему   появлению,
проскользнула мимо меня.
     -  Я  просто  хотел  взглянуть  на  классную  комнату,   -   довольно
неубедительно ответил я.
     - Вы же видели ее. Просто комната  для  малышни.  Раньше  здесь  была
детская, и тут до сих пор полно игрушек.
     Он придержал дверь, пропуская меня.  Лоуренс  Браун  стоял  у  стола.
Подняв на меня глаза, он вспыхнул, пробормотал что-то  невразумительное  в
ответ на мое приветствие и торопливо вышел.
     - Вы его напугали, - заметил Юстас. - Его очень легко напугать.
     - Ты любишь его, Юстас?
     - О! С ним все в порядке. Конечно, он страшный осел.
     - Но хороший преподаватель?  -  Да,  с  ним  довольно  интересно.  Он
страшно образованный и  умеет  посмотреть  на  вещи  с  самой  неожиданной
стороны. Я, например, никогда не знал, что Генрих Восьмой  писал  стихи  -
Анне Болейн, само собой разумеется, - и премилые стихи, между прочим.
     Некоторое время  мы  с  мальчиком  оживленно  обсуждали  "Сказание  о
Древнем Мореходе", произведения Чосера, политическую  подоплеку  крестовых
походов, средневековое понимание смысла жизни,  а  также  удивительный,  с
точки зрения Юстаса, факт отмены Кромвелем рождественских  праздников.  За
вечной раздражительностью и дурными манерами  юного  Леонидиса  скрывался,
как я понял, любознательный и живой ум.
     Для меня стала очевидной и причина ожесточенности  мальчика:  болезнь
являлась для него не только тяжелым физическим испытанием, но и  крушением
всех  надежд,  трагедией,  разыгравшейся  в  тот  момент,  когда  он  всем
существом радовался жизни.
     - На следующий  семестр  я  бы  уже  перешел  в  одиннадцатый  класс.
Довольно фигово постоянно торчать дома и делать уроки  с  такой  малявкой,
как Джозефина. Ей же всего двенадцать.
     - Да, но вы же занимаетесь по разным программам, правда?
     - Конечно, она еще не проходит высшую математику и  латынь.  Но  кому
охота делить учителя _с _д_е_в_ч_о_н_к_о_й?
     Я попытался успокоить его уязвленное мужское самолюбие, заметив,  что
Джозефина - не по годам развитой ребенок.
     - Вы полагаете? Я считаю ее ужасно глупой.  Она  свихнулась  на  этой
детективной белиберде - бродит по  дому,  сует  всюду  свой  нос,  чиркает
что-то в черном блокнотике и притворяется, будто очень много знает. Просто
маленькая глупая девчонка, - презрительно сказал Юстас. - И кроме того,  -
добавил он, - девчонки не могут быть настоящими сыщиками. Я ей уже говорил
это. Думаю, мама совершенно права, и чем скорей Джо отправят в  Швейцарию,
тем лучше.
     - Ты не будешь скучать по ней?
     - Скучать по этой малявке? - высокомерно удивился Юстас.  -  Конечно,
буду. Бог мой, наш дом - это просто что-то невообразимое!  Мать  постоянно
носится в Лондон и заставляет посредственных сценаристов переписывать  для
нее  посредственные  сценарии,  и  постоянно  поднимает  страшный  шум  по
ничтожнейшим поводам. А отец сидит запершись в кабинете со своими  книгами
и зачастую даже не слышит, как к нему  обращаются.  Почему  мне  достались
такие странные родители? Дядя Роджер всегда так доброжелателен и участлив,
что иногда просто с души воротит. С тетей Клеменси все в порядке: она,  по
крайней мере, никому не докучает своим присутствием, но иногда  производит
впечатление не вполне нормальной. Тетя Эдит - тоже ничего, но она  слишком
стара. С приездом Софии в доме  стало  немного  повеселей,  хотя  сестрица
временами  бывает  чересчур  резка.  Но  согласитесь  все-таки,   странная
семейка? Когда бабушка по возрасту годится  тебе  в  тети  или  в  старшие
сестры, чувствуешь себя по-идиотски.
     Отчасти я мог понять мальчика, потому что смутно помнил и собственную
сверхчувствительность в этом возрасте, свой ужас и стыд при мысли  о  том,
что я или мои родственники  можем  показаться  смешными  и  непохожими  на
окружающих людей.
     - А дедушка? - спросил я. - Ты любил его?
     Странное выражение скользнуло по лицу Юстаса.
     - Дедушка, - сказал он, - был абсолютно антисоциальным элементом!
     - В каком смысле?
     - Он думал только о своей выгоде. Лоуренс  утверждает,  это  в  корне
неправильная позиция. И дедушка был очень большим  индивидуалистом.  Такие
черты должны отмирать со временем, как вы считаете?
     - Что ж, - довольно резко сказал я, - он, собственно, и умер.
     - Не такая уж это трагедия, - заметил Юстас.  -  Не  хочу  показаться
жестоким,  но  по-моему,  в  этом  возрасте   уже   нельзя   по-настоящему
р_а_д_о_в_а_т_ь_с_я_ жизни.
     - И твой дед уже не радовался?
     - Естественно, нет. И в любом случае он умер вовремя. Он...
     Юстас смолк, увидев входящего в классную комнату Лоуренса.
     Мистер Браун принялся рыться в книгах на столе,  но  мне  показалось,
краешком глаза он наблюдает за мной.
     Наконец молодой человек взглянул на наручные часы и сказал:
     - Пожалуйста, будь здесь ровно в одиннадцать, Юстас. Мы  очень  много
пропустили за последние несколько дней.
     - О кей, сэр.
     Юстас неторопливо направился к двери и вышел, что-то насвистывая.
     Лоуренс Браун метнул еще один настороженный взгляд в  мою  сторону  и
нервно облизал губы. Я был уверен -  он  вернулся  в  классную  комнату  с
единственной целью поговорить со мной.
     Наконец после нескольких  бессмысленных  манипуляций,  долженствующих
изображать поиски нужной ему книги, Лоуренс заговорил:
     - Э-э... И насколько же они продвинулись в следствии?
     - Они?
     - Полицейские.
     Его ноздри задрожали. Мышь в ловушке, подумалось мне. Настоящая  мышь
в ловушке.
     - Они не поверяют мне свои секреты, - ответил я. - О! Мне показалось,
помощник комиссара - ваш отец.
     - Так оно и есть, - подтвердил я. - Но естественно, он не  разглашает
служебной тайны.
     Я говорил намеренно напыщенным тоном.
     - Значит, вы не знаете, как... что... если... - его голос сорвался. -
Они никого не собираются арестовывать?
     - Насколько мне известно, пока нет. Но повторяю, я не в курсе дела.
     "Напугай их", - говорил мне инспектор Тавернер. Что ж, Лоуренс  Браун
был явно напуган.
     Он, страшно нервничал, зачастил:
     - Вы не представляете себе, что  это  такое..  Это  напряжение...  Не
знаешь, как... я имею в виду,  они  просто  приходят  и  уходят...  задают
дурацкие вопросы, как будто не имеющие никакого отношения к делу...
     Молодой человек резко смолк. Я ждал. Он хочет  поговорить  -  что  ж,
пусть говорит.
     - Вы здесь были  в  тот  день,  когда  главный  инспектор  сделал  то
чудовищное  предположение?  Относительно   меня   и   миссис   Леонидис?..
Ч_у_д_о_в_и_щ_н_о_е_  предположение!  И  ведь  ничего   нельзя   поделать.
Нельзя... запретить людям строить догадки! И все  это  так  несправедливо!
Просто потому, что она... была гораздо моложе мужа... Это  ужасная  мысль,
ужасная! Я  чувствую...  не  могу  не  чувствовать...  это  организованный
з_а_г_о_в_о_р_!
     - Заговор? Интересно.
     Это было действительно интересно, хотя и не в  том  смысле,  в  каком
понял молодой человек.
     - Эта семья, вы знаете... В семье мистера Леонидиса никогда не любили
меня. Всегда меня чуждались. Я всегда ощущал их презрение.
     У Лоуренса затряслись руки.
     - Просто потому, что они всегда  были  богаты  и  могущественны.  Они
смотрели на меня свысока. Кто я для них?  Всего  лишь  жалкий  учителишка,
человек, отказавшийся от воинской службы. Но у меня  были  на  это  веские
основания! Были!
     Я промолчал.
     - Ладно, - взорвался Лоуренс. - Пусть  я...  испугался!  Испугался  -
вдруг не потяну, вдруг в нужный момент  не  сумею  заставить  себя  нажать
спусковой крючок. Как можно быть уверенным, что убиваешь именно нациста, а
не  простого  деревенского  паренька,  не  имеющего  никаких  политических
убеждений и просто призванного в армию? Я  убежден:  война  -  это  зло  и
несправедливость. Твердо убежден.
     Я продолжал молчать. Молчание  сейчас  было  уместней  любых  реплик,
потому что Лоуренс Браун спорил с собой, раскрывая при этом скрытые доселе
стороны своей души.
     - Все постоянно смеются надо мной. - Голос его  задрожал.  -  У  меня
какая-то феноменальная способность всегда выглядеть смешным. Не то чтобы я
трус, но я все время делаю все невпопад. Однажды я бросился в горящий  дом
спасать женщину, но сразу же заблудился в комнатах,  потерял  сознание  от
удушья, и пожарникам пришлось долго разыскивать меня. Я слышал потом,  как
они говорили: "И  чего  этот  идиот  полез  не  в  свое  дело?"  Я  вечный
неудачник, и все вечно недовольны мной. Тот, кто убил  мистера  Леонидиса,
подстроил все так, чтобы подозрение падало на меня. Убийца хотел  погубить
м е н я!
     - А что вы можете рассказать о миссис Леонидис? - спросил я.
     Лоуренс вспыхнул и стал чуть больше похож на человека и чуть меньше -
на мышь.
     - Миссис Леонидис - это ангел, - сказал он. - Ангел.  Ее  нежность  и
доброта по отношению к старому мужу достойны восхищения. И подозревать  ее
в отравлении смешно, просто смешно! И как  этот  меднолобый  инспектор  не
понимает этого!
     - Он настроен с  некоторым  предубеждением,  -  пояснил  я,  -  из-за
большого количества раскрытых дел об  отравлениях  пожилых  мужей  нежными
молодыми женами.
     - Несносный болван! - сердито отрезал Лоуренс Браун.
     Он подошел к книжному шкафу и принялся рыться в  нем.  Решив,  что  у
учителя мне больше  ничего  не  удастся  вытянуть,  я  медленно  вышел  из
классной комнаты.



                                    17

     Когда я шел по коридору, слева от меня неожиданно распахнулась дверь,
и откуда-то сверху мне под ноги свалилась Джозефина.
     Она появилась так  эффектно,  как  появляется  дьявол  в  старомодном
пантомиме. Лицо и руки были перепачканы пылью, с  одного  уха  свешивалась
густая длинная паутина.
     - Ты откуда, Джозефина?
     Я заглянул в  открытую  дверь.  Несколько  ступенек  вели  наверх,  в
прямоугольное чердачное помещение, в глубине  которого  маячило  несколько
больших котлов.
     - Из котельной.
     - А что ты там делала?
     - Расследовала, - деловито сообщила Джозефина.
     - Но что можно расследовать в котельной?
     На это Джозефина просто сказала:
     - Мне нужно умыться.
     - Это уж непременно.
     Девочка исчезла за дверью ближайшей ванной комнаты,  потом  выглянула
оттуда и спросила:
     - Вам не кажется, что пришло время для второго убийства?
     - Что ты имеешь в виду?.. Какого второго убийства?
     - Ну как же, в книгах всегда совершается  второе  убийство  -  вскоре
после первого. Убийца убивает того, кто слишком много знает, пока  тот  не
успел ничего рассказать полиции.
     - Ты читаешь слишком много детективов,  Джозефина.  В  жизни  так  не
бывает. И если кто-нибудь в этом доме что-нибудь и знает, он меньше  всего
хочет делиться своими знаниями с полицией.
     Голос Джозефины прозвучал невнятно из-за шума льющейся  в  умывальник
воды:
     - Бывает, кто-то что-то знает, но сам об этом не догадывается.
     Я  поморгал,  обдумывая  последнее   высказывание.   Потом,   оставив
Джозефину совершать омовение, направился вниз.
     Как раз в тот момент, когда я выходил на лестничную площадку  второго
этажа, из дверей своей гостиной легко и стремительно выскользнула Бренда.
     Она приблизилась ко мне, взяла меня за руку и заглянула мне в глаза:
     - Ну что?
     Тот же вопрос, только иначе сформулированный, задал  мне  Лоуренс.  И
единственное  произнесенное  устами  Бренды  слово  было   гораздо   более
действенным, чем все сбивчивые тирады Лоуренса.
     Я отрицательно покачал головой:
     - Ничего нового.
     Женщина глубоко вздохнула:
     - Я так боюсь, Чарлз... Так боюсь...
     Ее страх был непритворным; сейчас, в этом тесном пространстве, он как
будто передался и мне, и я еще раз остро ощутил одиночество  Бренды  среди
этого враждебного окружения.
     Она как будто отчаянно воскликнула: "Кто, кто же на моей стороне?!" И
что можно было бы ей ответить?  Лоуренс  Браун?  Но  кто  такой,  в  конце
концов, этот Лоуренс Браун?  Разве  можно  на  него  опереться  в  трудную
минуту? Слабое, жалкое существо. Я вспомнил, как накануне вечером эти двое
проплывали в сумерках мимо окон гостиной.
     Мне очень хотелось помочь Бренде. Но я ничего не мог для нее  сделать
и не мог сказать ей ничего утешительного. И в глубине  души  я  чувствовал
себя виноватым, словно за  мной  следили  насмешливые  глаза  Софии.  "Она
успела тебя обработать", - слышался мне голос девушки.
     И София  никак  не  желала  войти  в  положение  Бренды  -  одинокой,
беспомощной, подозреваемой в убийстве женщины.
     - На завтра назначено  официальное  дознание,  -  сказала  Бренда.  -
Что... что там будет происходить?
     Здесь я мог успокоить ее.
     - Пусть это вас не волнует.  Дознание  отложено.  Хотя  это  развяжет
языки газетчикам. До сих пор в прессе не появлялось никаких сообщений, что
мистер Аристид умер не естественной смертью. Леонидисы - очень влиятельная
семья. Но сейчас, когда дознание  отложено,  вероятно,  и  начнется  самое
забавное.
     (Какие дикие слова иногда  срываются  с  языка!  Забавное!  Почему  я
употребил именно это слово?!)
     - Это все... будет ужасно?
     - На вашем месте я бы просто никому  не  давал  никаких  интервью.  И
знаете, Бренда, вам нужен адвокат...
     Она отпрянула в сторону, задохнувшись от ужаса.
     - Нет-нет, вы меня неправильно поняли. Просто юрист, охраняющий  ваши
интересы и могущий посоветовать, что делать и говорить и чего не делать  и
не говорить. Вы же понимаете, - добавил я, - вы остались совсем одна.
     Она сжала мою руку:
     - Да! Вы поняли это. Вы помогли мне, Чарлз, помогли...
     Я повернулся и начал спускаться вниз с чувством некоторого облегчения
и удовлетворения... И тут я увидел  стоящую  на  ступеньках  Софию.  Голос
девушки был холоден и сух.
     - Где ты пропадаешь так долго?  -  осведомилась  она.  -  Звонили  из
Лондона. Твой отец срочно хочет видеть тебя.
     - Он в Скотленд-Ярде?
     - Да.
     - Интересно, зачем я понадобился ему? Он ничего не говорил?
     София отрицательно  покачала  головой.  Взгляд  ее  был  тревожен.  Я
притянул девушку к себе.
     - Не волнуйся, дорогая моя, - сказал я. - Я скоро вернусь.
     В кабинете отца царила какая-то  напряженная  атмосфера.  Мой  старик
сидел за столом, главный инспектор Тавернер стоял у окна, опершись  плечом
о  стену.  В  кресле  посетителей  сидел  мистер  Гэйтскилл,  явно  чем-то
раздраженный.
     - ...оскорбительное недоверие... - холодно говорил он.
     - Конечно, конечно - успокаивал его отец. - А, привет, Чарлз! Ты  как
раз вовремя. Тут обнаружились некоторые удивительные обстоятельства дела.
     - Беспрецедентный случай, - вставил мистер Гэйтскилл.
     Маленький поверенный был явно уязвлен чем-то до глубины души. За  его
спиной инспектор Тавернер ухмылялся мне.
     - Я расскажу, с вашего позволения? - сказал отец. - Мистер  Гэйтскилл
получил  сегодня   любопытную   записку,   Чарлз.   От   некоего   мистера
Агродополуса, владельца ресторана "Дельфос". Это глубокий старик, грек  по
национальности. Очень давно Аристид  Леонидис  выручил  его  -  тогда  еще
молодого человека - из  беды,  и  Агродополус  навсегда  сохранил  чувство
благодарности  к  другу  юности   и   благодетелю.   И   похоже,   Аристид
безоговорочно доверял ему.
     - Никогда бы не поверил, что Леонидис так подозрителен и  скрытен,  -
раздраженно заговорил  мистер  Гэйтскилл.  -  Конечно,  он  был  в  весьма
преклонных годах... практически на грани старческого слабоумия.
     - Видите ли, мистер Гэйтскилл, - мягко заметил отец, - когда  человек
очень стар, он часто уносится мыслями  в  свои  молодые  годы,  к  друзьям
юности.
     - Но я вел дела Леонидиса больше сорока лет! - взвился поверенный.  -
Сорок три с половиной года, если уж быть точным.
     Тавернер снова ухмыльнулся.
     - А что, собственно, случилось? - поинтересовался я.
     Мистер Гэйтскилл открыл было рот, но отец опередил его:
     - В своей записке мистер Агродополус сообщал, что выполняет указания,
данные его  другом  Аристидом  Леонидисом.  Короче,  с  год  назад  мистер
Леонидис отдал ему на хранение письмо, которое мистер  Агродополус  должен
был передать мистеру Гэйтскиллу сразу после смерти  старого  Леонидиса.  В
случае  же  если  мистер  Агродополус  умрет   первым,   передача   письма
возлагалась на его сына, крестника  мистера  Леонидиса.  В  своей  записке
мистер Агродополус извиняется за задержку,  объясняя  ее  тем,  что  болел
воспалением легких и узнал о смерти старого друга только вчера вечером.
     - Все это в  высшей  степени  непрофессионально!  -  прошипел  мистер
Гэйтскилл.
     - Вскрыв запечатанный конверт  и  ознакомившись  с  его  содержанием,
мистер Гэйтскилл счел себя обязанным...
     - В данных обстоятельствах, - вставил поверенный.
     - ...ознакомить с ним и нас. В конверте находится  завещание  старого
Леонидиса, должным образом подписанное и  заверенное,  и  сопроводительное
письмо.
     - То есть завещание наконец-то обнаружилось? - уточнил я.
     Мистер Гэйтскилл побагровел.
     - Это не то завещание! - рявкнул он. - Это не тот документ, который я
составлял  по  просьбе  мистера  Леонидиса.  Это  завещание  написано  его
собственной рукой! Очевидно, мистер Леонидис хотел выставить  меня  полным
идиотом.
     Главный инспектор  Тавернер  попытался  налить  немного  бальзама  на
душевные раны поверенного.
     - Все-таки он был очень стар, мистер Гэйтскилл,  -  сказал  он.  -  А
старики, как правило, все с приветом... Нет, они не сумасшедшие  -  просто
слегка эксцентричные.
     Мистер Гэйтскилл только фыркнул в ответ.
     - Итак, мистер Гэйтскилл позвонил нам, - продолжал отец, - и  вкратце
ознакомил нас с содержанием  завещания.  Я  попро