сил  его  прийти  сюда  и
принести с собой документ. И позвонил тебе, Чарлз.
     Я до сих пор не понимал, зачем здесь  понадобилось  мое  присутствие.
Поведение отца и Тавернера в данном случае казалось мне непонятным. В свое
время я, безусловно, узнал бы об условиях завещания, и,  в  конце  концов,
меня совершенно не  касалось,  как  старый  Леонидис  распорядился  своими
деньгами.
     - Это что, совсем  другое  завещание?  -  спросил  я.  -  -  То  есть
наследство распределяется как-то иначе?
     - Естественно, - сказал поверенный.
     Мой отец внимательно смотрел на меня. И  главный  инспектор  Тавернер
тоже смотрел на меня очень  внимательно.  Я  почувствовал  себя  несколько
неуютно... Что-то было у них на уме  -  что-то,  о  чем  я  никак  не  мог
догадаться.
     Я вопросительно взглянул на Гэйтскилла.
     - Условия завещания мистера Леонидиса, - сказал поверенный, - конечно
же, ни для кого не являются секретом. Просто  я  посчитал  себя  обязанным
ознакомить с этим документом сначала  помощника  комиссара  и  инспектора,
дабы получить от них  дальнейшие  инструкции.  Насколько  я  понимаю...  -
мистер Гэйтскилл сделал  паузу.  -  Между  вами  и  мисс  Софией  Леонидис
существует... э-э... взаимопонимание, так скажем?
     - Я надеюсь жениться на ней, - ответил я. - Но в данный  момент  мисс
Леонидис не желает объявлять о помолвке.
     - Очень разумно с е„ стороны, - заметил мистер Гэйтскилл.
     Мысленно я с ним не согласился, но сейчас было не до споров.
     -  Согласно  этому  завещанию,  -  произнес   мистер   Гэйтскилл,   -
датированному двадцать девятым ноября прошлого года, мистер Леонидис после
отказа ста тысяч фунтов в  пользу  своей  жены,  оставляет  все  остальное
состояние целиком и полностью своей внучке, Софии Катерине Леонидис.
     У меня отвалилась челюсть. Я ожидал всего, чего угодно, но только  не
этого.
     - Он оставил все Софии? - тупо переспросил я. -  Как  странно.  А  по
каким соображениям?
     - Все свои соображения по  этому  поводу  он  очень  ясно  изложил  в
сопроводительном письме, - сказал отец, беря со стола лист бумаги. - Вы не
возражаете, если Чарлз ознакомится с ним, мистер Гэйтскилл?
     - Мне все равно, - холодно  ответил  поверенный.  -  Это  письмо,  по
крайней мере, предлагает  хоть  какое-то  объяснение  ситуации  и  хоть  в
какой-то мере извиняет дикое поведение мистера Леонидиса.
     Мой старик вручил мне лист бумаги,  исписанный  мелким  неразборчивым
почерком,  по  которому  можно  было  судить   о   сильном   характере   и
неординарности его обладателя.
     "Дорогой Гэйтскилл!
     Вы будете удивлены, получив это письмо, и, вероятно,  обижены.  Но  у
меня есть причины вести себя с непонятной для вас  скрытностью.  Я  всегда
глубоко верил в Индивидуальность. В любой  семье  (это  я  заметил  еще  в
детстве и запомнил навсегда), как правило,  есть  одна  сильная  личность,
которой суждено  нести  на  себе  груз  забот  и  проблем  всех  остальных
родственников. В моей семье такой личностью всегда был  я.  Я  переехал  в
Лондон,  устроился  здесь  и  всю  жизнь   помогал   живущим   на   Смирне
родственникам; однажды вызволил из тюрьмы одного из братьев,  потом  купил
одной  из  сестер  свободу  от  несчастливого  брака  и  так  далее.   Бог
благосклонно даровал мне долгую жизнь и счастливую  возможность  вырастить
детей и внуков. Многих забрала смерть, остальные же -  к  моей  радости  -
живут под одной крышей со мной. После моей смерти  бремя  ответственности,
которое сейчас несу я, должен будет взять на свои плечи кто-то  другой.  Я
долго сомневался, делить ли мне состояние среди моих любимых родственников
на - по возможности - равные части, и пришел к выводу,  что  в  результате
такое равенство обернется неравенством. Люди не рождаются одинаковыми -  -
и для того чтобы  компенсировать  разницу  природных  качеств,  необходимо
перераспределить  баланс.  Другими  словами,  кто-то  должен  стать   моим
преемником и взять на себя ответственность  за  всю  остальную  семью.  По
долгом размышлении я пришел к выводу, что ни один из моих сыновей  на  это
не способен. Мой горячо любимый сын Роджер абсолютно не  обладает  деловой
хваткой и, несмотря на прекрасную душу, слишком импульсивен,  чтобы  верно
оценивать ситуацию. Филип слишком неуверен в себе, чтобы сделать  в  жизни
что-нибудь большее, чем уйти от действительности  в  мир  книг.  Мой  внук
Юстас слишком еще молод, и я не думаю, что  он  обладает  необходимым  для
лидера здравым смыслом. Он ленив и легко поддается постороннему влиянию. И
только моя внучка София, по-моему, обладает всеми  требуемыми  качествами:
она умна, рассудительна, решительна, умеет объективно  оценивать  ситуацию
и,  полагаю,  благородна  духом.  Ей  я  и  поручаю   ответственность   за
благоденствие семьи и за благоденствие моей  дорогой  свояченицы  Эдит  де
Хэвилэнд, которой  я  глубоко  благодарен  за  пожизненную  преданность  и
верность нашей семье.
     Все  вышесказанное  является  объяснением   прилагаемого   документа.
Гораздо труднее мне объяснить вам, мой старый друг, почему я  прибегнул  к
подобному  обману.  Я  просто  посчитал  разумным  не  возбуждать   лишних
разговоров и раздумий по поводу того, как я распорядился своим состоянием,
и не хотел ставить семью в известность о своем решении  касательно  Софии.
Поскольку оба моих сына уже в достаточной мере обеспечены деньгами,  я  не
считаю, что условия данного завещания ущемят их жизненные интересы.
     Во избежание лишних разговоров и домыслов я  попросил  вас  составить
для меня завещание, которое и зачитал вслух на  семейном  собрании,  после
чего положил документ на стол, прикрыв его листом промокательной бумаги  и
велел пригласить в гостиную  двух  слуг  для  его  подписания.  Когда  они
подошли ко мне, я чуть сдвинул вверх промокашку, открыв нижнюю часть листа
с текстом завещания, поставил на нем свою подпись,  после  чего  предложил
расписаться и свидетелям. Излишне пояснять, что при  этом  подписано  было
завещание, приложенное к данному письму,  _а  _н_е_  составленное  вами  и
зачитанное мной семье.
     Не смею надеяться, что вы сможете  понять  причины,  побудившие  меня
совершить подобный поступок,  -  я  просто  прошу  вас  простить  меня  за
скрытность. Старики любят хранить свои маленькие секреты.
     Спасибо вам, мой дорогой друг, за усердие, с которым вы  всегда  вели
мои дела. Засвидетельствуйте перед Софией мою  глубокую  любовь  к  ней  и
призовите ее разумно править семьей.
     Искренне преданный вам Аристид Леонидис".
     Я ознакомился с этим замечательным документом с огромным интересом.
     - Невероятно! - сказал я, кончив читать.
     - В высшей степени невероятно! - мистер Гэйтскилл поднялся с  кресла.
- Повторяю, я всегда полагал, что мой старый друг мистер Леонидис доверяет
м_н_е_.
     - Нет,  Гэйтскилл,  -  сказал  мой  отец.  -  Старый  джентльмен  был
природным хитрецом. Он всю жизнь  любил  неординарные  ходы,  _к_р_и_в_ы_е
окольные пути.
     - Это уж точно, сэр, - с  чувством  подтвердил  Тавернер.  -  Он  был
хитрец из хитрецов.
     Гэйтскилл выплыл из кабинета с по-прежнему  оскорбленным  видом.  Как
профессионал он был уязвлен до глубины души.
     - Для него это тяжелый удар, - заметил инспектор  Тавернер.  -  Очень
уважаемая фирма "Гэйтскилл, Каллит энд Гэйтскилл".  Не  признают  никакого
мошенничества. И когда Леонидис прокручивал какие-то темные махинации,  он
никогда не обращался за содействием к этой фирме.  Его  обслуживал  еще  с
добрый десяток юридических контор. О, это был настоящий хитрец!
     - И как никогда это его качество проявилось при  составлении  данного
завещания! - подхватил отец.
     - Мы были глупы, - сказал Тавернер. - Ведь если подумать как следует,
то получается, что единственный, кто мог смухлевать с этим завещанием, был
сам старик. Нам просто не пришло в голову, что ему это могло понадобиться!
     Я вспомнил высокомерную улыбку Джозефины и е„ слова:  "Полицейские  -
д_у_р_а_к_и_!"
     Но Джозефина при оглашении завещания не присутствовала. И  даже  если
девочка подслушивала под дверью (что казалось мне весьма  вероятным),  она
едва  ли  могла  угадать  действия  своего  деда.  Но  откуда  тогда  этот
высокомерный  вид?  Какие  основания  у  Джозефины  называть   полицейских
дураками? Или это просто рисовка?
     Внезапно пораженный царящей в кабинете тишиной, я поднял глаза:  отец
и Тавернер внимательно наблюдали за мной. Не знаю, _ч_т_о_ в их  поведении
заставило меня возмущенно воскликнуть:
     - София ничего об этом не знала! Абсолютно ничего!
     - Нет? - произнес отец.
     Я не вполне понял, утверждение это или вопрос.
     - Она будет страшно удивлена.
     - Да?
     - Страшно удивлена!
     Наступило молчание. Потом - неожиданно  громко  и  резко  -  зазвонил
телефон на столе отца. Он поднял  трубку:  -  Да?  -  подождал  немного  и
сказал: - Соедините, - потом взглянул на меня:
     - Это твоя девушка. Хочет поговорить с тобой. Что-то важное.
     Я взял трубку:
     - София?
     - Чарлз? Это ты? Джозефина... - голос Софии сорвался.
     - Что Джозефина?
     - Кто-то ударил ее по голове. Сотрясение мозга. Она... она в  тяж„лом
состоянии... Врачи говорят, она может не оправиться...
     Я повернулся к отцу и инспектору:
     - На Джозефину совершено покушение.
     Отец взял у меня трубку и сказал со  всей  резкостью,  на  какую  был
способен:
     - Говорил же я вам присматривать за этим ребенком...


                             [ Глава 17??? ]



                                    18

     Уже через несколько минут  мы  с  Тавернером  неслись  в  полицейской
машине по направлению к Суинли-Дин.
     Я вспомнил вывалившуюся  мне  под  ноги  с  чердака  Джозефину  и  ее
небрежное замечание: "Пришло время для второго убийства".  Бедная  девочка
не предполагала, что именно она,  по  всей  вероятности,  и  явится  новой
жертвой.
     Я полностью признавал свою вину и справедливость молчаливой  укоризны
отца. Конечно же, я не должен был спускать с Джозефины  глаз.  Хотя  ни  у
меня, ни у Тавернера до сих пор не  возникло  никаких  догадок  по  поводу
личности отравителя, вполне возможно, что они  были  у  Джозефины.  И  все
принятое мной за детскую болтовню и рисовку вовсе таковым не  являлось.  В
процессе  своей  сыскной  деятельности  девочка   случайно   могла   стать
обладательницей какой-то информации, важности которой сама не понимала.
     Я вспомнил треск сухой ветки в саду.
     Тогда  у  меня  возникло  смутное  ощущение  опасности.   Позже   мои
подозрения показались мне необоснованными и мелодраматичными. Я же  должен
был отдавать себе отчет в том, что речь идет об убийстве и что совершивший
его  человек  рискует  головой  и,  значит,  в  целях  обеспечения   своей
безопасности не остановится перед вторым преступлением.
     Может быть, какой-то непонятный материнский инстинкт подсказал  Магде
- Джозефине грозит опасность, и именно этим  и  объясняется  ее  внезапное
решение отправить дочь в Швейцарию.
     София встречала нас у  дверей.  Джозефину,  сказала  она,  увезли  на
машине  "Скорой  помощи"  в  местной  госпиталь.  Доктор  Грей  сообщит  о
результатах рентгеновского обследования.
     - Как это случилось? - спросил я.
     София повела нас вокруг дома,  и  вскоре  мы  очутились  в  маленьком
заднем  дворике,  в  углу  которого  находилось  небольшое  сооружение   с
распахнутой настежь дверью.
     - Это что-то вроде прачечной, - пояснила  София.  -  В  нижней  части
двери вырезан лаз для кошки, и Джозефина  любила,  встав  в  него  ногами,
кататься на двери взад-вперед.
     Я вспомнил, как сам любил кататься на дверях в детстве.
     Прачечная была маленькая  и  довольно  темная.  Там  стояли  какие-то
ящики, старые стулья, валялись старые садовые инструменты, резиновый шланг
и прочий хлам. Прямо при входе  на  полу  лежал  упор  для  двери  в  виде
мраморного льва.
     - Это упор от главной двери, - пояснила София. - Должно быть,  кто-то
пристроил его здесь на верхней части двери.
     Тавернер провел рукой по верхней кромке низкой двери домика.
     - Ловушка, - сказал он и  для  пробы  несколько  раз  болтанул  дверь
туда-сюда, потом наклонился над куском мрамора, но брать  его  в  руки  не
стал.
     - Кто-нибудь дотрагивался до этого?
     - Нет, - сказала София. - Я не позволила.
     - Правильно. Кто обнаружил девочку?
     - Я. Джозефина не появилась к обеду в  час.  А  пятнадцатью  минутами
раньше Нэнни видела, как она прошла через кухню на задний двор - Джо здесь
часто играет в мяч или катается на двери.
     И я пошла за ней.
     София замолчала.
     - Говорите, девочка любила кататься на двери? Кто знал про это?
     София пожала плечами:
     - Да все в доме, пожалуй. - Кто пользовался этим домиком? Садовники?
     София помотала головой:
     - Никто к нему и не приближается.
     - И этот дворик из дома не просматривается?
     - Инспектор Тавернер подытожил:
     - Значит,  практически  любой  мог  проскользнуть  сюда  незаметно  и
подстроить эту ловушку. Хоть и очень ненадежную...
     Он замолчал и снова задумчиво повращал дверь на петлях туда-сюда.
     - Наверняка тут  не  рассчитаешь.  Либо  попадание,  либо  промах.  И
скорей, промах, чем попадание. Но Джозефине не повезло: в ее  случае  было
попадание.
     София содрогнулась, а Тавернер  перевел  взгляд  на  пол  и  принялся
рассматривать белеющие на нем выбоины.
     - Похоже, злоумышленник сначала поэкспериментировал... проверял,  как
будет падать камень... В доме никто ничего не слышал?
     - Нет. Ни у кого и в мыслях не было ничего дурного, пока я  не  пошла
за Джозефиной и не нашла ее здесь... распростертую на полу лицом  вниз,  -
голос Софии чуть дрогнул. - Голова у нее была вся в крови.
     - Это ее шарф? -  тавернер  указал  на  клетчатый  шерстяной  шарфик,
валяющийся чуть в стороне.
     - Да.
     С помощью шарфа инспектор осторожно поднял с пола кусок мрамора.
     - Здесь могли остаться отпечатки пальцев, - сказал он, но без  особой
надежды  в  голосе.  -  Правда,  тот,  кто  это  сделал,   наверняка   был
осторожен...
     - И спросил меня:
     - Что тебя так заинтересовало?
     Я разглядывал деревянный стул со сломанной спинкой, стоявший  поодаль
у стены. На его сиденье чернелось несколько комков свежей земли.
     - Любопытно, - сказал Тавернер. - Кто-то забирался  на  этот  стул  с
грязными ногами. Зачем ему это понадобилось?
     Он потряс головой.
     - Когда именно нашли девочку, мисс Леонидис?
     - Вероятно, около пяти минут второго.
     - А Нэнни видела  Джозефину  двадцатью  минутами  раньше.  Кто-нибудь
сегодня до без пятнадцати час выходил на задний двор?
     - Понятия не имею. Разве что сама Джозефина. Она  каталась  здесь  на
двери после завтрака.
     Тавернер кивнул.
     - Значит, начиная с того времени и до без четверти час кто-то подошел
к прачечной и устроил здесь ловушку для Джозефины. Говорите, это  упор  от
главной двери? Вы не заметили, когда он пропал оттуда?
     София покачала головой.
     - Сегодня дверь не держали открытой: слишком холодно.
     - Вы не знаете, кто где находился в течение утра?
     - Я выходила прогуляться. Юстас и  Джозефина  занимались  в  классной
комнате до половины первого с перерывом в  половине  одиннадцатого.  Отец,
кажется сидел все утро в библиотеке.
     - А ваша мать?
     - Когда я вернулась с прогулки, она только-только вышла из спальни  -
это было приблизительно в четверть первого. Мама не любит вставать рано.
     Мы вернулись в дом. Я последовал за  Софией  в  библиотеку.  Филип  с
бледным, осунувшимся лицом сидел в кресле.  У  его  коленей,  тихо  плача,
примостилась Магда.
     - Из госпиталя звонили? - спросила София.
     Филип отрицательно покачал головой.
     Магда всхлипнула.
     - Почему мне не позволяют поехать к  ней!  Мое  дитя...  мое  смешное
безобразное  дитя.  Я  дразнила  ее  подкидышем  троллей  и  страшно  этим
сердила... Как я могла быть столь жестокой?! И теперь она умрет... Я знаю,
она умрет...
     - Замолчи, дорогая, - сказал Филип. - Замолчи. Бога ради.
     Я почувствовал, что мое присутствие здесь неуместно, незаметно  вышел
из библиотеки и отправился на розыски  Нэнни.  Старая  женщина  сидела  на
кухне, тихо плача в передник.
     - Это наказание мне, мистер Чарлз, за мои скверные мысли.  Наказание,
вот что это такое.
     Я не стал уточнять, какие именно мысли она имеет в виду.
     - В этом доме обитает зло. Вот что здесь обитает. Я не  хотела  этого
замечать, не хотела поверить в это. Но теперь верю. Кто-то убил хозяина, и
он же пытался убить маленькую Джо.
     - А зачем кому-то убивать Джозефину?
     Нэнни выглянула из-за передника одним внимательным глазом.
     - Вы достаточно хорошо представляете себя, что это  был  за  ребенок,
мистер Чарлз. Она хотела все знать - это у нее с самого  детства.  Бывало,
крошка пряталась под обеденным столом и подслушивала разговоры служанок, а
потом все им же и выкладывала. Чувствовала себя при  этом  страшно  важной
персоной. Понимаете, она всегда была обделена вниманием и  лаской  матери.
Джозефина, в отличие от  первых  двух,  -  некрасивый  ребенок.  Маленькая
дурнушка. "Подкидыш троллей", - называла  ее  миссис.  Я  всегда  порицала
миссис за это. Убеждена, именно такое отношение  и  озлобило  девочку.  Но
Джозефина в какой-то мере поквиталась за обиду тем, что стала вынюхивать у
окружающих разные секреты и давала им понять о своей  осведомленности.  Но
это совсем небезопасно делать, когда где-то рядом ходит отравитель!
     Конечно, это было совсем небезопасно  делать.  В  связи  с  этим  мне
пришла в голову одна мысль.
     - А вы не знаете, где она хранила маленький черный блокнот, ну тот, в
который все записывала? - спросил я.
     - Я понимаю, о чем вы говорите, мистер Чарлз. Джозефина  берегла  его
как зеницу ока. Однажды я увидела, как она  лизала  карандаш  и  писала  в
блокнотике и потом снова лизала карандаш. И я ей сказала тогда:  "Не  лижи
грифель, отравишься!" А она мне: "Нет, не отравлюсь, потому что в  грифеле
никакого свинца нет, а есть только уголь". Хотя  я  не  понимаю,  как  так
может  быть:  ведь  если  предмет  называется  "свинцовый  карандаш",  то,
наверное, все-таки потому, что сделан он из свинца.
     - Я вас понимаю, -  согласился  я.  -  Но  в  этом  случае  Джозефина
действительно была права. - (Джозефина  всегда  была  права.)  -  Так  как
насчет этого блокнотика? Вы не знаете, где она его хранила?
     - Понятия не имею, сэр. Берегла его как зеницу ока.
     - А когда ее нашли, блокнотика при ней не было?
     - О нет, мистер Чарлз, не было.
     Значит, блокнотик кто-то взял?  Или  Джозефина  прячет  его  в  своей
комнате? Я решил пойти посмотреть. Где находится комната Джозефины,  я  не
знал, но когда я в нерешительности шел по коридору, из-за одной из  дверей
раздался голос Тавернера:
     - Зайди-ка сюда, Чарлз!  Я  в  комнате  ребенка.  Видел  когда-нибудь
что-нибудь подобное?
     Я переступил порог и стал как вкопанный.
     У небольшой комнаты был такой  вид,  будто  по  ней  пронесся  ураган
страшной силы. Ящики комода выдвинуты, и их содержимое разбросано по полу.
Матрасы и постельное белье сдернуты с маленькой кровати. Ковры  свалены  в
кучу в углу, стулья перевернуты, картины  сорваны  со  стен  и  фотографии
вырваны из рамок.
     - Боже мой! - воскликнул я. - Что здесь произошло?
     - А как ты сам полагаешь?
     - Кто-то что-то искал.
     - Точно.
     Я осмотрелся и присвистнул.
     - Но как... как можно было  пробраться  в  комнату  и  учинить  такой
разгром, не будучи никем увиденным или услышанным?
     - Да очень просто. Миссис Леонидис все  утро  провела  в  спальне  за
маникюром, телефонными разговорами с друзьями и примеркой новых