акой  шум
поднимется,  если  завещание  не  найдется?  Тогда,  вероятно,  его  вдове
достанется все или, по крайней мере, большая часть состояния.
     - Значит, пропажа завещания, скорей всего, выгодна Бренде?
     -  Да.  Если  тут  кроется  какой-то   обман,   то   логичнее   всего
предположить, что в нем замешана  Бренда.  А  тут  явно  кроется  какой-то
обман,  но  будь  я  проклят,  если  могу  понять,  как  все  это  удалось
провернуть!
     Тогда я тоже никак не мог этого  понять.  Полагаю,  все  мы  проявили
тогда невероятную тупость. И к тому же смотрели на дело  совершенно  не  с
той стороны.



                                    12

     После ухода Тавернера наступило молчание, потом я спросил:
     - Па, а какие они, эти убийцы?
     Старик задумчиво посмотрел на меня. Мы с ним так хорошо понимали друг
друга, что он тут же догадался, какая именно мысль  побудила  меня  задать
этот вопрос. И ответил очень серьезно:
     - Да. Сейчас все это чрезвычайно важно для тебя...  Ты  столкнулся  с
преступлением  вплотную  и  уже  не  можешь  оставаться  просто  сторонним
наблюдателем.
     Я всегда  по-дилетантски  интересовался  наиболее  заметными  делами,
которыми занимался  уголовно-следственный  отдел,  но,  как  сказал  отец,
оставался при этом сторонним наблюдателем. Но сейчас - и София поняла  это
намного быстрее меня - от расследования убийства зависело очень  многое  в
моей жизни.
     Старик продолжал:
     - Не знаю, верно ли ты адресовал свой  вопрос.  Могу  порекомендовать
тебе побеседовать на эту тему с парочкой занудных психиатров, работающих у
нас. У них наверняка на все припасен готовый ответ. Да  и  Тавернер  может
снабдить тебя обширной информацией по этому вопросу. Но ты  хочешь  знать,
что думаю по этому поводу лично  я,  исходя  из  своего  опыта  общения  с
преступниками?
     - Вот именно, - благодарно сказал я.
     -  Какие  бывают  убийцы?  Некоторые...  -  на  лице  отца  появилась
меланхолическая улыбка, - ...некоторые из  них  -  исключительно  приятные
люди.
     Наверное, вид у меня был несколько ошеломленный.
     - О да, именно, - продолжал отец. - Приятные  и  вполне  обыкновенные
люди - как ты, или я, или тот парень, с  которым  мы  недавно  беседовали,
Роджер Леонидис. Убийство,  видишь  ли,  зачастую  является  преступлением
дилетанта.  О  гангстерских  делах  я   не   говорю.   Нередко   создается
впечатление,  что  эти  приятные  и  вполне  обыкновенные  люди  совершали
убийство почти случайно: просто вдруг оказывались в какой-то экстремальной
ситуации или что-то позарез им было нужно: деньги, женщины, например, -  и
они убивали с целью заполучить  желаемое.  У  них  не  срабатывал  тормоз,
который  срабатывает  у  большинства  людей.  Ребенок,  как   ты   знаешь,
претворяет желание в действие без малейших угрызений совести. Он  сердится
на своего котенка и говорит: "Я убью тебя", и бьет его по голове молотком.
А потом долго и страшно страдает от того, что котенок больше не шевелится.
Многие дети вытаскивают младших сестренок и братишек из колясок и топят их
- из чистой ревности. С возрастом они начинают понимать, что так поступать
нельзя:  ведь  за  этим  последует  наказание.  Еще  позже  они   начинают
ч_у_в_с_т_в_о_в_а_т_ь_ с_е_р_д_ц_е_м_ невозможность  таких  поступков.  Но
некоторые люди, подозреваю, так и остаются нравственно незрелыми. Умом они
понимают - убивать нельзя, но сердцем этого не чувствуют. В моей  практике
не  было  ни  одного  убийцы,  который  бы  по-настоящему  раскаивался   в
содеянном... Вероятно, это и есть Каинова печать. Убийцы стоят  в  стороне
от рода людского, они "другие"... Да, убивать нельзя - но эта заповедь  не
для них: в их случае убийство было необходимо, жертва сама напросилась,  в
этом единственный выход...
     - Как ты думаешь, мог ли кто-нибудь убить старого Леонидиса просто из
ненависти?
     - Из чистой ненависти? Нет, это маловероятно. - Отец взглянул на меня
с любопытством: - Под ненавистью ты, вероятно, имеешь в виду доведенную до
высшей степени неприязнь. Но существует еще ненависть - ревность,  которая
развивается  из  любви  и  разочарования.   Констанс   Кент,   по   общему
утверждению, очень  любила  своего  младшего  брата,  которого  убила.  Но
по-видимому, она хотела, чтобы предназначаемые ему любовь и нежность  были
обращены только на нее. Думаю, люди гораздо чаще убивают тех, кого  любят,
нежели тех, кого ненавидят. Потому  что  только  те,  кого  любишь,  могут
сделать твою жизнь по-настоящему невыносимой.  Но  всех  этих  рассуждений
тебе недостаточно, да? - продолжал отец. - - Ты хотел бы получить от  меня
некий универсальный опознавательный знак, по которому смог бы  безошибочно
узнать убийцу среди явно нормальных и приятных людей?
     - Точно.
     - Можно ли здесь найти какой-нибудь общий знаменатель? Интересно... -
Отец на секунду задумался. - А знаешь, если общий знаменатель и есть, то я
склонен считать - это тщеславие.
     - Тщеславие?
     - Да, я никогда не встречал убийцы, который не был бы тщеславен...  В
девяти случаях из десяти именно тщеславие и ведет  преступника  к  гибели.
Убийца может бояться разоблачения, но при этом он страшно гордится собой и
не может удержаться от хвастовства... И при этом он считает  себя  слишком
умным, чтобы попасться на этом. - Отец помолчал и добавил: - Убийце  очень
хочется _г_о_в_о_р_и_т_ь_.
     - Говорить?
     - Да. Понимаешь, совершив злодеяние, убийца чувствует себя бесконечно
одиноким. Ему хочется поделиться  с  кем-нибудь  своей  тайной  -  но  это
невозможно. А раз так - ему приходится довольствоваться общими разговорами
об убийстве: всесторонне обсуждать его, выдвигать различные  версии...  На
твоем месте, Чарлз, я бы искал именно такого  человека.  Поезжай  снова  к
Леонидисам,  поболтайся  среди  них,  разговори  каждого  в   отдельности.
Конечно, это не так просто.  Виновные  или  нет,  они  будут  рады  случаю
поговорить с посторонним человеком, которому могут сказать многое из того,
что не могут сказать друг другу. Но возможно, ты уловишь разницу. Человек,
которому есть что скрывать, не позволит себе говорить в  с  е.  Ребята  из
разведки знали это во время войны. Если  тебя  взяли  в  плен,  ты  можешь
назвать свое имя, звание, номер своей части, но _н_и_ч_е_г_о_ б_о_л_ь_ш_е.
Люди, пытающиеся  дать  дополнительную  ложную  информацию,  почти  всегда
выдавали себя. Заставь Леонидисов говорить, Чарлз,  и  следи  внимательно:
кто-то обмолвившись, может выдать себя.
     Я передал отцу слова Софии о жестокости - о разных видах жестокости в
этой семье. Отец заинтересовался.
     - Да, - сказал он, - твоя девушка это верно подметила. В  большинстве
семей есть какой-то изъян, какая-то трещина  в  броне.  Большинство  людей
может справиться с одной слабостью, но с двумя и разного рода  справиться,
как правило, не может. Интересная штука  -  наследственность!  Возьмем,  к
примеру, жестокость де Хэвилэндов -  и  качество,  которое  можно  назвать
"нещепетильностью",  свойственное  Леонидисам.  С  де  Хэвилэндами  все  в
порядке, потому что они щепетильны, а с Леонидисами все в порядке,  потому
что пусть они и нещепетильны, но  зато  очень  добры.  Но  вот  появляется
потомок, который наследует оба эти качества: жестокость и  неразборчивость
в средствах... Чуешь, куда я клоню?
     Я уже думал об этом, только не этими словами. Отец продолжал:
     - Но не буду морочить тебе голову вопросами наследственности. Все это
не так легко и просто.  Нет,  мой  мальчик,  тебе  следует  отправиться  в
Суинли-Дин и _з_а_с_т_а_в_и_т_ь_ и_х_ г_о_в_о_р_и_т_ь_. Твоя София права в
одном: и тебе, и ей нужна только правда.  Ты  должен  _д_о_к_о_п_а_т_ь_с_я
д_о_ и_с_т_и_н_ы_.
     - И повнимательней с ребенком, - добавил отец, когда я уже выходил из
кабинета.
     - С Джозефиной? Ты имеешь в виду не посвящать ее в свои планы?
     - Нет, не это. Я имею в виду - присматривай  за  ней.  Мы  не  хотим,
чтобы с ней что-нибудь случилось.
     Я молча уставилась на отца.
     - Ну-ну, Чарлз. Один из живущих в этом доме - хладнокровный убийца. А
маленькая Джозефина, похоже, знает о  происходящих  в  семействе  событиях
лучше всех. Она, безусловно, была осведомлена о делах Роджера -  пусть  ее
вывод  о  растрате  и  оказался  ошибочным.  Но  ее  показания  по  поводу
подслушанного абсолютно соответствуют истине. Да-да. Показания  ребенка  -
всегда самые надежные показания. Им всегда  можно  доверять.  Не  в  суде,
конечно. Дети терпеть не могут прямых вопросов, они начинают  мямлить  или
глядят тупыми глазами и говорят, что ничего не знают. Лучше  всего,  когда
они похваляются, как похвалялась вчера перед тобой эта  девочка.  И  таким
образом из нее можно вытянуть очень  многое.  Главное  -  не  задавать  ей
никаких вопросов. Притворись, что ты уверен в полной ее  неосведомленности
в домашних делах. Это раззадорит ее.
     Отец помолчал и добавил:
     - Но присматривай за ней.  Она  может  знать  несколько  больше,  чем
требуется для полной ее безопасности.



                                    13

     Я отправился в "кривой домишко"  (так  я  мысленно  окрестил  особняк
Леонидисов)  с  легким  чувством  вины.  Хоть  я  и  рассказал  инспектору
Тавернеру о показаниях Джозефины относительно Роджера,  но  умолчал  о  ее
заявлении насчет того, что Бренда  и  Лоуренс  Браун  состоят  в  любовной
переписке.
     Я пытался убедить себя: это чистой воды выдумка, верить  которой  нет
никаких оснований. Но в  действительности  я  просто  чувствовал  странное
нежелание помогать сбору дополнительных улик против Бренды  Леонидис.  Мне
было жаль бедную женщину, окруженную решительно  настроенными  против  нее
людьми. Если эти  письма  и  существуют,  несомненно  Тавернер  со  своими
мирмидонами их рано или поздно найдет. Мне же не нравилась роль  человека,
бросающего  очередное  подозрение  на  оказавшуюся  в  трудном   положении
женщину. Более того, она ведь торжественно  поклялась  мне:  между  ней  и
Лоуренсом ничего такого нет, и я был склонен больше верить ей,  чем  этому
зловредному гномику Джозефине. И разве  Бренда  сама  не  сказала,  что  у
Джозефины очень даже "все дома".
     Я вспомнил умное выражение круглых блестящих глазок девочки и отогнал
прочь неприятную мысль о том, что у Джозефины очень даже "все дома".
     Я позвонил Софии и спросил, можно ли мне снова прийти к ним.
     - Пожалуйста, Чарлз.
     - Как у вас дела?
     - Не знаю. Вроде все в порядке.  Полицейские  продолжают  осматривать
дом. Чего они ищут?
     - Понятия не имею.
     - Мы все начинаем нервничать. Приезжай поскорей.  Я  просто  сойду  с
ума, если не поговорю с кем-нибудь.
     Я сказал, что выхожу немедленно. Когда я подъехал к  парадному  входу
дома, вокруг никого не было видно. Я заплатил таксисту, и машина уехала. Я
заколебался, соображая, позвонить ли мне или войти без звонка. Дверь  была
открыта.
     В это время за моей спиной раздался легкий шум. Я резко обернулся.  В
проеме живой изгороди стояла Джозефина и пристально смотрела на меня: лицо
девочки было частично скрыто огромным яблоком.
     Встретившись со мной взглядом, она отвернулась.
     - Привет, Джозефина.
     Ничего не ответив, девочка исчезла за изгородью. Я пересек дорожку  и
последовал за ней. Она сидела на неудобной деревянной скамье декоративного
пруда,  болтая  ногами  и  сосредоточенно  вгрызаясь  в   яблоко,   поверх
сферической розовой поверхности которого ее глаза наблюдали за мной мрачно
и как будто враждебно.
     - Я снова приехал, Джозефина, - сказал я.
     Это было никудышное начало, но молчание  Джозефины  и  ее  немигающий
взгляд несколько обескуражили меня.
     Продемонстрировав   великолепное   стратегическое   чутье,    девочка
продолжала молчать.
     - Вкусное яблоко? - спросил я.
     На этот раз Джозефина решила снизойти до ответа. Последний состоял из
одного слова:
     - Червивое.
     - Жаль, - сказал я. - Я не люблю червивые яблоки.
     - Никто не любит, - презрительно заметила Джозефина.
     - Почему ты не ответила мне, когда я поздоровался?
     - Не хотела.
     - Почему?
     Джозефина отняла яблоко от лица,  дабы  обеспечить  большую  четкость
произношения.
     - Вы пошли и нафискалили полиции.
     - О! - Я несколько растерялся. - Ты имеешь в виду... о...
     - О дяде Роджере.
     - Но, Джозефина, уже все в порядке - поспешно заверил я ее. -  Все  в
полном порядке. Полицейские знают, что он не сделал ничего плохого...
     Джозефина метнула на меня злобный взгляд.
     - Как вы глупы!
     - Но почему?
     - Я беспокоюсь вовсе не о дяде Роджере.  Просто  следственную  работу
нельзя  вести  таким  образом.  Разве  вы  не  знаете,   что   полицейским
н_и_ч_е_г_о_ нельзя рассказывать до самого последнего момента?
     - О, понимаю, - сказал я. - Я виноват. Я действительно очень виноват.
     - Естественно. - И добавила укоризненно: - А я вам верила.
     Я сказал, что виноват, в третий раз, и Джозефина  как  будто  немного
смягчилась. Она энергично куснула яблоко еще пару раз.
     - Но полиция все равно выяснила бы это обстоятельство, - сказал я.  -
Ты... я... мы не смогли бы долго держать его в секрете.
     - Вы имеете в виду скорое банкротство его фирмы?
     Как всегда, Джозефина была прекрасно информирована.
     - Да, думаю, дело кончится именно банкротством.
     - Сегодня  вечером  состоится  семейный  совет  по  этому  поводу,  -
сообщила Джозефина. - На нем будут присутствовать папа, мама, дядя  Роджер
и тетя Эдит. Тетя Эдит  собирается  отдать  дяде  Роджеру  свои  деньги  -
правда, она еще не получила наследства. А папа вряд ли станет помогать. Он
говорит, если Роджер попал  в  переплет,  то  винить  должен  только  себя
самого. А мама и слышать не желает ни о  какой  помощи  Роджеру,  так  как
хочет, чтобы папа вложил деньги в ее "Эдит Томпсон". Вы знаете  что-нибудь
про Эдит Томпсон? Она была замужем, но не любила  своего  мужа,  а  любила
молодого человека по имени Байуотерс, который  однажды  увязался  за  этим
мужем после спектакля и ударил его ножом в спину.
     Я еще раз подивился  необычной  направленности  интересов  и  полноте
познаний  маленькой  Джозефины,  а  также  драматическому  чутью,  которое
позволяло ей изложить все волнующие факты истории буквально в двух словах.
     - На словах-то все гладко  получается,  -  сказала  Джозефина.  -  Но
думаю, спектакль провалится, как и  "Иезавель".  -  Девочка  вздохнула.  -
Интересно все-таки знать, почему псы не съели кисти ее рук.
     - Джозефина, - сказал я. - Ты говорила, что знаешь  почти  наверняка,
кто является убийцей?
     - Ну.
     - И кто же?
     Джозефина одарила меня презрительным взглядом.
     - Понимаю, - сказал я. - В самый последний  момент?  И  даже  если  я
пообещаю ничего не говорить инспектору Тавернеру?
     - Мне нужно собрать еще некоторые улики, - сказала Джозефина. -  И  в
любом случае, - добавила она, швыряя огрызок яблока в пруд, - _в_а_м_ я не
скажу. Если вы вообще тянете в этой истории на какую-то роль -  то  только
на роль Ватсона.
     Я проглотил это оскорбление.
     - О'кей, - сказал я. - Я  Ватсон.  Но  даже  Ватсону  предоставлялись
исходные данные.
     -  Чего-чего?  -  Факты.  А  он  из  них  выводил  разные   ошибочные
заключения. Несколько мгновений  Джозефина  боролась  с  соблазном.  Потом
отрицательно потрясла головой:
     - Нет. - И добавила: -  И  вообще,  я  не  особо  увлекаюсь  Шерлоком
Холмсом. Он ужасно устарел. Представляете, в то время ездили в кэбах?
     - А что эти письма? - спросил я.
     - Какие письма?
     - Письма, которые, как ты говорила, Лоуренс Браун и Бренда пишут друг
другу.
     - Я это придумала, - сказала Джозефина.
     - Я тебе не верю.
     - Да. Придумала. Я часто придумываю всякую всячину. Развлекаюсь таким
образом.
     Я уставился на нее. Она уставилась на меня.
     - Послушай, Джозефина. У меня есть один знакомый, который работает  в
Британском музее. Он знает все-все про Библию. Если я у него узнаю, почему
собаки не съели кисти рук Иезавели, ты расскажешь мне о письмах?
     На этот раз Джозефина заколебалась по-настоящему.
     Где-то поблизости громко  треснула  сухая  ветка.  Наконец  Джозефина
решительно произнесла:
     - Нет, не расскажу.
     Я вынужден был смириться с поражением. Несколько запоздало я вспомнил
совет отца.
     - Ну ладно, - сказал я. - Все это всего лишь игра. Конечно, ты просто
ничего не знаешь.
     Джозефина  яростно  сверкнула  на  меня  глазами,  но  не   поддалась
искушению.
     Я поднялся со скамейки.
     - Мне надо идти искать Софию. Пойдем.
     - Я останусь здесь, - сказала Джозефина.
     - Нет, не останешься. Ты пойдешь со мной.
     Я бесцеремонно поднял ее  и  поставил  на  ноги.  Девочка,  казалось,
удивилась  и  хотела  было  запротестовать,  но  сдержалась   -   отчасти,
несомненно, потому, что была не прочь понаблюдать за реакцией домашних  на
мое появление.
     В тот момент я и сам не смог бы объяснить, почему настаиваю  на  том,
чтобы Джозефина непременно пошла со мной. Я понял это только когда мы  уже
входили в дом.
     Меня насторожил резкий треск сухой ветки.



                                    14

     Из  большой  гостиной   доносился   приглушенный   шум   голосов.   Я
поколебался, но прошел мимо и, повинуясь какому-то импульсу, открыл дверь,
ведущую на половину слуг, и оказался в темном коридоре. Внезапно  одна  из
выходящих в коридор дверей распахнулась, и в освещенном  проеме  появилась
полная пожилая женщина в белоснежном накрахмаленном фартуке. При виде  нее
у меня сразу  же  возникло  чувство  покоя  и  уверенности,  какое  всегда
возникает в присутствии старой доброй няни. Мне тридцать пять, но внезапно
я ощутил себя четырехлетним мальчиком, надежно защищенным от всех невзгод.
     Нэнни никогда раньше меня не видела, но сразу же сказала:
     - Это мистер Чарлз, не так ли? Заходите на кухню, я угощу вас чайком.
     Кухня была просторная, светлая, с веселыми занавесками  на  окнах.  Я
сел за стоящий посередине стол, и Нэнни поставила передо мной чашку чая  и
блюдечко с двумя пирожными. Больше чем когда-либо в жизни  я  почувствовал
себя  маленьким  ребенком  в  уютной  детской.  Здесь  царили  доброта   и
спокойствие - и страх темноты и ночные ужасы оставили меня.
     - Мисс София очень обрадуется вашему приходу, - сказала Нэнни. -  Она
чересчур возбуждена сегодня. - И добавила осуждающе: -  Все  они  чересчур
возбуждены.
     Я оглянулся через плечо:
     - А где Джозефина? Она вошла в дом вместе со мной.
     Няня неодобрительно поцокала языком.
     - Вечно подслушивает под дверями и что-то записывает в этот  дурацкий
блокнот, который постоянно таскает с собой. Ей бы ходить в школу да играть
со своими ровесниками. Я это говорила мисс  Эдит,  и  она  согласилась  со
мной, но хозяин решил, что девочку лучше держать дома.
     - Наверное, он очень любит ее, - сказал я.
     - Да, сэр. Он очень любил их всех.
     Я несколько удивился тому обстоятельству, что чувства Филипа к  своим
отпрыскам так определенно относятся к прошедшему  времени.  Нэнни  увидела
выражение моего лица и, чуть покраснев, пояснила:
     - Когда я говорю "хозяин", я имею в виду старого мистера Леонидиса.
     Прежде чем я успел ей ответить, дверь распахнулась и  в  кухню  вошла
София.
     - О, Чарлз... - выдохнула она и потом быстро  проговорила:  -  Нэнни,
как я рада, что он пришел!
     - Знаю, золотко.
     Нэнни нагрузила поднос кастрюлями  и  сковородками  и  отправилась  в
судомойную. Когда дверь за ней закрылась, я встал из-за стола,  подошел  к
Софии, обнял ее за плечи и притянул к себе.
     - Милая, - сказал я. - Ты вся дрожишь. В чем дело?
     - Мне страшно, Чарлз. Страшно.
     - Я люблю тебя, - сказал я. - Если  бы  только  я  мог  забрать  тебя
отсюда...