Пожалуй, ты права. Камени счастливчик, да и красивый он, а? Ему повезло,
хочу я сказать, что, когда потребовалось, Нофрет умерла. Она бы доставила
ему кучу неприятностей - настроила бы против него твоего отца. Ей вовсе не
по душе было бы, если он взял бы тебя в жены, нет, ей бы это не
понравилось. По правде говоря, уж она бы нашла способ помешать вам, не
капли не сомневаюсь.

Ренисенб смотрела на нее с неприязнью.

- До чего же ядовит твой язык, Хенет! Жалит, как скорпион. Но тебе не
удастся меня огорчить.

- Ну, и прекрасно, чего же еще? Ты, наверное, влюблена по уши в этого
красавчика? Ох уж этот Камени, знает, как петь любовные песни. И умеет
добиваться чего надо, не беспокойся. Я восхищаюсь им, клянусь богами. А на
вид такой простосердечный и прямодушный.

- Ты о чем, Хенет?

- Всего лишь о том, какое восхищение у меня вызывает Камени. Я убеждена,
что он на самом деле простосердечный и прямодушный, а не прикидывается
таким. До чего это все похоже на одну из тех историй, которые рассказывают
на торжищах сказочники! Бедный молодой писец женится на дочке своего
господина, который оставляет им большое наследство, и с тех пор они
живут-поживают припеваючи. Удивительно, до чего же всегда везет молодым
красавцам!

- Я права, - заметила Ренисенб. - Ты нас и вправду ненавидишь.

- Как ты можешь говорить такое, Ренисенб, когда тебе хорошо известно, что я
из последних сил трудилась на вас всех после смерти вашей матери? - Однако
тайное торжество продолжало звучать в ее голосе вместо привычного нытья.

Ренисенб опять посмотрела на шкатулку, и тут ее осенила новая догадка.

- Это ты положила золотое ожерелье с львиными головами в эту шкатулку. Не
отрицай, Хенет. Я знаю.

Злорадного торжества как не бывало. Хенет испугалась.

- Я была вынуждена сделать это, Ренисенб. Я боялась.

- Чего ты боялась?

Хенет подвинулась на шаг и понизила голос:

- Мне его дала Нофрет. Подарила, хочу я сказать. За некоторое время до
смерти. Она иногда делала мне подарки. Нофрет была не из жадных. Да, она
была щедрой.

- То есть неплохо тебе платила.

- Не надо так говорить, Ренисенб. Я тебе сейчас все расскажу. Она подарила
мне золотое ожерелье со львами, аметистовую застежку и еще две-три вещицы.
А потом, когда пастух рассказывал, что видел женщину с ожерельем на шее, я
испугалась. Могут подумать, решила я, что это я бросила отраву в вино. Вот
я и положила ожерелье в шкатулку.

- И это правда, Хенет? Ты когда-нибудь говорила правду?

- Клянусь, что это правда, Ренисенб. Я боялась...

Ренисенб с любопытством посмотрела на нее.

- Ты вся дрожишь, Хенет, будто тебе и сейчас страшно.

- Да, страшно... У меня есть на то причина.

- Какая? Скажи.

Хенет облизала свои тонкие губы. И оглянулась. А когда вновь посмотрела на
Ренисенб, у нее был взгляд затравленного зверя.

- Скажи, - повторила Ренисенб. Хенет покачала головой.

- Мне нечего сказать, - не очень твердо отозвалась она.

- Ты слишком много знаешь, Хенет. Ты всегда знала чересчур много. Тебе это
нравилось, но сейчас знать много опасно - вот в чем беда, верно?

Хенет опять покачала головой. Потом зло усмехнулась.

- Подожди, Ренисенб. В один прекрасный день я буду щелкать кнутом в этом
доме. Подожди - и увидишь.

Ренисенб собралась с духом.

- Мне ты зло причинить не сумеешь, Хенет. Моя мать не даст меня в обиду.

Лицо Хенет изменилось, глаза засверкали.

- Я ненавидела твою мать, - выкрикнула она. - Всю жизнь ненавидела... И
тебя, у которой ее глаза, ее голос, ее красота и ее высокомерие, тебя я
тоже ненавижу, Ренисенб.

Ренисенб рассмеялась.

- Наконец-то я заставила тебя признаться.

ГЛАВА XX

Второй месяц Лета, 15-й день

I

Старая Иза, тяжело опираясь на палку, вошла в свои покои.

Она была в смятении и очень устала. Возраст, думала она, наконец-то берет
свое. До сих пор ей приходилось испытывать только телесную усталость, духом
она была тверда, как в молодости. Но нынче, вынуждена была признать она,
душевное напряжение лишало ее последних сил.

Теперь она без сомнения знала, откуда надвигается угроза, но дать себе
послабление не могла. Наоборот, приходилось быть более чем когда-либо
начеку, ибо она намеренно привлекла к себе внимание. Доказательства,
доказательства, следует раздобыть доказательства. Но каким образом?

Вот тут она и осознала, что возраст стал для нее помехой. Она слишком
устала, чтобы что-то придумать, заставить свой разум напрячься в
созидательном усилии. Все, на что она осталась способна, была самозащита,
следовало быть настороже, не терять бдительности, оберегать собственную
жизнь. Ибо убийца - на этот счет она не заблуждалась - готов нанести
очередной удар. А она не испытывала ни малейшего желания стать его жертвой.
Оружием он изберет, несомненно, яд. Прибегнуть к насилию убийца не сможет,
поскольку она никогда не оставалась одна, а была постоянно окружена
слугами. Значит, яд. Что ж, придется искать противодействие. Еду ей будет
готовить и приносить Ренисенб. Сосуд с вином и ковшик уже поставили ей в
комнату, и, когда рабыня отпивала немного, она ждала еще сутки, чтобы
убедиться в его безвредности. Она давно заставила Ренисенб есть и пить
вместе с ней, хотя пока за Ренисенб можно было не беспокоиться. А глядишь,
и вообще не придется. Но этого никто не знает.

Она сидела неподвижно, с трудом собираясь с мыслями для доказательства
истины, и порой поглядывала, чтобы отвлечься, за маленькой рабыней, которая
крахмалила и разглаживала складки на ее льняных одеяниях и перенизывала
бусы и браслеты.

В этот вечер Иза особенно устала. Ей пришлось по просьбе Имхотепа обсудить
с ним прежде, чем он поговорит с дочерью, вопрос о замужестве Ренисенб.

От прежнего Имхотепа осталась лишь тень. Он превратился в ссутулившегося и
раздражительного старика. Исчезли спесь и самоуверенность. Теперь он
целиком полагался на неукротимую волю и решительность матери.

Что касается Изы, то она очень боялась сказать что-то не то. Необдуманное
замечание могло навлечь на кого-то смерть.

Да, наконец сказала она, это замужество - мудрое решение. И на поиски мужа
среди более влиятельных членов их рода нет времени. В конце концов владения
достанутся Ренисенб и ее детям по наследству, а ее муж будет всего лишь
управляющим.

Итак, предстояло только выбрать между Хори - человеком кристальной
честности, старым и верным другом, сыном мелкого землевладельца, чей
участок граничил с их землей, и молодым Камени, который якобы приходится им
родственником.

Иза долго раздумывала, прежде чем сделать выбор. Не то слово - и грянет
беда.

Наконец заявила с присущей ей властностью, не допуская и мысли о
возражении: Камени должен стать мужем Ренисенб, разумеется, если Ренисенб
согласна. Объявить об этом решении и устроить свадебные торжества - весьма
непродолжительные из-за недавних печальных событий в доме - следует через
неделю. Камени превосходный молодой человек, у них будут здоровью дети.
Более того, они любят друг друга.

Что ж, думала Иза, жребий брошен. На игральной доске сделан роковой ход.
Теперь от нее ничего не зависит. Она поступила так, как сочла
целесообразным. Если в этом есть риск, что ж, Иза любила посидеть за
игральной доской не меньше покойного Ипи. Нельзя всю жизнь остерегаться.
Хочешь выиграть - рискуй.

Вернувшись к себе, она настороженно огляделась. Особенно присмотрелась к
большому сосуду с вином. Он был закрыт и запечатан точно так, как при ее
уходе. Она всегда, уходя, опечатывала его, а печатку для сохранности вешала
себе на шею.

Да, на такой риск она не пойдет, усмехнулась Иза. Не так-то легко убить
старуху. Старухи умеют ценить жизнь, и большинство уловок им знакомо.

Завтра... Она позвала свою маленькую рабыню.

- Не знаешь, где Хори?

- Наверное, наверху, в гроте возле гробницы, - ответила девочка.

Иза была довольна.

- Поднимись туда к нему. Скажи, что завтра утром, когда Имхотеп и Яхмос
уйдут на поля, прихватив с собой Камени, чтобы было кому вести счет, а Кайт
будет играть с детьми у водоема, он должен прийти сюда. Поняла? Повтори.

Маленькая рабыня повторила, и Иза отпустила ее.

Да, план ее был безупречен. Разговора с Хори никто не подслушает, потому
что Хенет она отправит с поручением под навес к ткачихам. Она расскажет
Хори, что им предстоит, и они вместе обговорят все подробности.

Когда черная рабыня вернулась с известием, что Хори обязательно придет, Иза
вздохнула с облегчением.

Только теперь, когда все было сделано, она почувствовала, как усталость
разлилась по всему телу. И велела рабыне взять горшочек с душистыми
притираниями и помассировать ей руки и ноги. Ритмичные движения навеяли
покой, а бальзам снял ломоту в костях. Наконец она вытянулась на своем
ложе, положив голову на деревянный подголовник, и заснула - страхи на
мгновенье исчезли.

Когда много позже она проснулась, то почувствовала, что ей почему-то
холодно. Руки и ноги окоченели, она не могла шевельнуть ими... Тело словно
оцепенело. Она ощущала, как стынет ее мозг, парализуя волю, как все
медленнее и медленнее бьется сердце.

"Это смерть..." - подумала она. Странная смерть - неожиданная, ничем о себе
не возвестившая. "Так умирают старики", - подумала она.

И вдруг пришло убеждение: это неестественная смерть! Это удар, нанесенный
из тьмы врагом. Яд... Но каким образом? Когда? Все, что она ела и пила,
пробовали другие и остались живы - тут не могло быть ошибки. Тогда как?
Когда? Последним проблеском угасающего сознания Иза пыталась проникнуть в
тайну. Она должна знать, должна, перед тем как ей суждено умереть.

Она чувствовала, что тяжесть все сильнее давит ей на грудь, смертельный
холод сжимает сердце. Дыхание слабело, стало болезненным.

Что сделал враг?

И вдруг из прошлого на помощь ей пришло беглое воспоминание. Кусочек
овечьей кожи - отец показывал, как кожа способна впитывать яд. Овечье сало
- благовонный бальзам, приготовленный на овечьем сале.

Вот каким путем добрался до нее враг. Горшочек с притираниями - необходимая
принадлежность каждой египтянки. В них был яд...

А завтра... Хори... Он уже не узнает... Она не сумела ему сказать... Уже
поздно.

Наутро перепуганная маленькая рабыня бежала по дому с криком, что ее
госпожа умерла во сне.

II

Имхотеп стоял и смотрел на мертвую Изу. На его лице была боль утраты, но ни
тени подозрения. Его мать, сказал он, умерла от старости. - Она была
старой, - говорил он. - Да, старой. Вот и пришла ей пора отправляться к
Осирису, а все наши беды и горести еще и ускорили ее кончину. Но,
по-видимому, смерть ее была легкой. По милости Ра на этот раз обошлось без
помощи человека или злых духов. Иза умерла своей смертью. Смотрите, какое у
нее спокойное лицо.

Ренисенб плакала, ее утешал Яхмос. Хенет вздыхала и качала головой, то и
дело повторяя, какую утрату они понесли и как она была предана Изе. Камени
перестал петь и ходил, как и полагается, со скорбным выражением на лице.

Пришел Хори и тоже стоял и смотрел на покойную. Именно в этот час она
велела ему прийти. Что она хотела ему сказать, думал он. Несомненно, она
нашла какие-то доказательства. Но теперь ему никогда не узнать. Впрочем,
думал он, может, он и сам догадается...

ГЛАВА XXI

Второй месяц Лета, 16-й день

I

- Хори, ее убили?

- Думаю, да, Ренисенб.

- А как?

- Не знаю.

- Но она была так осторожна. - В голосе Ренисенб слышались боль и
недоумение. - Она всегда была начеку. Принимала все меры предосторожности.
Все, что ела и пила, пробовали рабы.

- Я знаю, Ренисенб. Но тем не менее я уверен, что ее убили.

- Она была самая мудрая из всех нас, самая умная! Она была убеждена, что уж
с ней-то ничего не случится. Нет, Хори, тут все неспроста. В этом случае
действовали злые духи.

- Ты веришь в это, потому что таким путем легче всего объяснить
случившееся. Люди всегда так поступают. Сама Иза этому ни за что бы не
поверила. Если перед тем, как уснуть навсегда, она поняла, что умирает, то
не сомневалась, что это дело рук человека.

- А она знала, чьих?

- Да. Она довольно откровенно намекнула, на кого падает ее подозрение. И
стала опасной для убийцы. И то, что она умерла, только подтверждает, что в
своих подозрениях она оказалась права.

- А она тебе сказала, кто это?

- Нет, не сказала, - ответил Хори. - Она ни разу не назвала имени. Тем не
менее наши мысли, я убежден, совпали.

- В таком случае. Хори, скажи мне, чтобы я тоже его остерегалась.

- Нет, Ренисенб, мне слишком дорога твоя участь, чтобы я тебе его назвал.

- А если я не знаю, мне ничто не угрожает? Хори потемнел лицом.

- Нет, Ренисенб, я не могу сказать, что тебе ничто не угрожает. Опасность
существует для всех нас. Но опасность возрастет, если ты узнаешь правду,
ибо тогда ты станешь для убийцы угрозой, которую, каков бы ни был риск,
следует немедленно устранить.

- А как же ты. Хори? Ты ведь знаешь.

- Я считаю, что знаю, - поправил ее он. - Но никак этого не проявляю, я не
обмолвился и словом. Иза поступила неосторожно. Она высказалась,
обнаружила, куда ведут ее мысли. Этого делать не следовало, о чем я ей
потом и сказал.

- Но ты. Хори... Если что-нибудь случится с тобой...

Она замолкла, почувствовав, что Хори смотрит ей прямо в глаза. Его
печальный пристальный взгляд проникал в ее мысли и сердце.

- Не бойся за меня, Ренисенб, - осторожно взял он ее руки в свои. - Все
будет хорошо.

Если Хори так считает, подумала она, значит, и вправду все будет хорошо.
Она испытала удивительное чувство умиротворения, покоя, ликующего счастья,
прекрасное, но такое недосягаемое, как те дали, что она видит со скалы, в
которой высечена гробница, дали, куда не достигают шумные людские
притязания и запреты.

И вдруг услышала собственный голос, резкий, решительный:

- Я выхожу замуж за Камени. Хори отпустил ее руки - словно ни в чем не
бывало.

- Я знаю, Рениеенб.

- Они... Мой отец... Они считают, что так надо.

- Я знаю.

И пошел прочь.

Окружающие двор, стены, казалось, приблизились, голоса из дома и из-под
навесов, где лущили кукурузу, стали громкими и настойчивыми. "Хори уходит",
- мелькнуло у Ренисенб в голове.

- Хори, куда ты? - окликнула она его.

- На поля к Яхмосу. Уборка почти закончена, нужно многое подсчитать и
записать.

- А Камени?

- Камени тоже будет с нами.

- Я боюсь оставаться здесь, - выкрикнула Ренисенб. - Да, даже в разгар дня,
когда кругом слуги и Ра плывет по небесному океану, я боюсь.

Он тотчас вернулся.

- Не бойся, Ренисенб. Клянусь, тебе нечего бояться. Сегодня, во всяком
случае.

- А завтра?

- Живи одним днем. Клянусь тебе, сегодня ты в безопасности.

Ренисенб посмотрела на него и нахмурилась.

- Значит, нам все еще грозит опасность? Яхмосу, моему отцу, мне? Ты хочешь
сказать, что я не первая в череде тех, кому грозит опасность?

- Постарайся не думать об этом, Ренисенб. Я сделаю все, что в моих силах,
хотя тебе может казаться, что я бездействую.

- Понятно... - Ренисенб задумчиво посмотрела на него. - Да, я понимаю.
Первая очередь за Яхмосом. Убийца уже дважды использовал яд и промахнулся.
Он сделает и третью попытку. Вот почему ты хочешь быть рядом с ним - чтобы
защитить его. А потом наступит очередь моего отца и моя. Кто это так
ненавидит нашу семью, что...

- Тес. Лучше помолчи, Ренисенб. Доверься мне. И старайся прогнать страх.

Гордо откинув голову и глядя прямо ему в глаза, Ренисенб произнесла:

- Я верю тебе. Хори. Ты не дашь мне умереть... Я очень люблю жизнь и не
хочу уходить из нее.

- И не уйдешь, Ренисенб.

- И ты тоже. Хори.

- И я тоже.

Они улыбнулись друг другу, и Хори отправился на розыски Яхмоса.

II

Ренисенб сидела, обхватив руками колени, и следила за Кайт.

Кайт помогала детям лепить игрушки из глины, поливая ее водой из водоема.
Разминая пальцами глину и придавая ей нужную форму, она учила двух
насупленных от усердия мальчиков, как и что делать. Ее доброе некрасивое
лицо было безмятежно, словно страх смерти, царивший в доме, нисколько ее не
коснулся.

Хори просил Ренисенб ни о чем не думать, но при всем своем желании Ренисенб
не могла выполнить его просьбы. Если Хори знает, кто убийца, если Иза
знала, кто убийца, то почему и ей не знать? Быть может, не знать менее
опасно, но кто в силах с этим согласиться? Ей тоже хотелось знать.

Выяснить это, наверное, не так уж трудно - скорей даже легко. Отец,
совершенно ясно, не мог желать смерти своим собственным детям. Значит,
остаются... Кто же остается? Остаются двое, хотя поверить в это невозможно:
Кайт и Хенет.

Женщины...

И что у них за причина?

Хенет, правда, ненавидит их всех... Да, она, несомненно, их ненавидит. Сама
призналась, что ненавидит Ренисенб. Почему бы ей не пылать такой же
ненавистью и к остальным?

Ренисенб пыталась проникнуть в самые сокровенные мысли Хенет.

Живет здесь столько лет, ведет в доме хозяйство, без конца твердит о своей
преданности, лжет, шпионит, ссоря их друг с другом... Появилась здесь
давным-давно в качестве бедной родственницы красивой госпожи из знатного
рода. Видела, что эта красивая госпожа счастлива с мужем и детьми. Ее
собственный муж покинул ее, единственный ребенок умер... Да, это могло
стать причиной. Вроде раны от вонзившегося копья, как Ренисенб раз видела.
Снаружи эта рана быстро зажила, но внутри начала нарывать и гноиться, рука
распухла и стала твердой. Пришел лекарь и, прочитав нужное заклинание,
вонзил в опухшую руку небольшой нож, и оттуда брызнула струя вонючего
гноя... Еще похоже бывает, когда прочищают сточную канаву.

То же самое произошло, по-видимому, и с Хенет. Страдания и обиды, казалось,
забылись, но внутрь сознания просочился яд, который, накопившись, прорвался
потоком ненависти и злобы.

Испытывала ли Хенет ненависть и к Имхотепу? Вряд ли. Много лет она
увивается возле него, льстит и заискивает... А он полностью ей доверяет.
Неужто и с ним она притворяется?

Если же она искренне предана Имхотепу, то почему решилась причинить ему
столько горя?

А что, если она и его ненавидит? Ненавидела всю жизнь? И льстила, чтобы
ловко воспользоваться его слабостями? Что, если она ненавидит Имхотепа
больше всех? Тогда что может доставить большую радость человеку со столь
извращенными и порочными наклонностями, нежели возможность заставить своего
заклятого врага собственными глазами видеть, как один за другим погибают
его дети?

- Что с тобой, Ренисенб? На нее смотрела Кайт.

- У тебя такой странный вид. Ренисенб встала.

- Меня вот-вот вырвет, - сказала она. Отчасти это было правдой. От картины,
которую

она сама себе нарисовала, ее начало тошнить. Кайт

восприняла ее слова буквально.

- Ты, наверно, съела неспелых фиников либо рыба была несвежей.

- Нет, нет, это не от еды. Это от того, что у нас происходит.

- А, вот в чем дело, - откликнулась Кайт так равнодушно, что Ренисенб
удивленно уставилась на нее.

- Разве ты не боишься, Кайт?

- Нет, не боюсь, - задумчиво ответила Кайт. - Если с Имхотепом что-нибудь
случится, о детях позаботится Хори. Хори - человек честный, он будет им
хорошим опекуном.

- Опекуном станет Яхмос.

- Яхмос тоже умрет.

- Кайт, как ты можешь говорить об этом так спокойно? Неужели тебе
безразлично, умрут отец и Яхмос или нет?

Минуту-другую Кайт размышляла. Потом пожала плечами.

- Мы обе женщины, так что давай будем друг с другом откровенны. Имхотепа я
всегда считала деспотичным и несправедливым. А как возмутительно он показал
себя в истории с наложницей - позволил ей уговорить себя лишить наследства
собственных детей. Я никогда не испытывала привязанности к Имхотепу. Что
касается Яхмоса, то он пустое место. Сатипи делала с ним что хотела. Потом,
когда она умерла, он повел себя более решительно, стал распоряжаться. Но он
всегда будет относиться к своим детям лучше, чем к моим, что вполне
естественно. Поэтому, если ему суждено умереть, это будет только на благо
моим детям - вот какой я делаю вывод. У Хори де