мне отец и на этот
раз торговать лесом. Я готов был задушить ее.

Он походил по площадке и, подобрав камень, швырнул его вниз в долину. Потом
тронул камень покрупнее, но отскочил, когда свернувшаяся в клубок под
камнем змея подняла голову. Она, шипя, вытянулась, и Ренисенб увидела, что
это кобра.

Схватив тяжелую палку, Себек яростно бросился на змею и, хотя первым же
удачным ударом переломил ей хребет, все равно продолжал с остервенением
бить по ней палкой, откинув голову и что-то злобно бормоча сквозь зубы.
Глаза его сверкали.

- Перестань, Себек! - крикнула Ренисенб. - Перестань! Змея уже мертвая.

Себек остановился, забросил подальше палку и рассмеялся.

- Одной ядовитой змеей меньше на свете. И снова расхохотался. Он заметно
повеселел и зашагал вниз по тропинке.

- По-моему, Себеку нравится убивать, - тихо заметила Ренисенб.

- Да, - не выказав удивления, проговорил Хори, по-видимому, лишь
подтверждая то, что давно знал. Ренисенб повернулась к нему.

- Змей надо бояться, - произнесла она. - Но какой красивой была эта кобра...

Она не могла отвести глаз от растерзанной змеи. Почему-то сердце ее
пронзило острое сожаление.

- Я помню, когда мы все еще были детьми, - не спеша заговорил Хори, - Себек
подрался с Яхмосом. Яхмос был на год старше, но Себек крупнее, и сильнее.
Он схватил камень и принялся бить Яхмоса по голове. Прибежала ваша мать и
разняла их. Я помню, как она кричала: "Нельзя этого делать, Себек, нельзя,
это опасно. Говорю тебе, это опасно!" - Он помолчал и добавил: - Она была
очень красивая... Я понимал это еще в детстве. Ты похожа на нее, Ренисенб.

- Правда? - обрадовалась Ренисенб. И спросила: - А Яхмос сильно пострадал?

- Нет, хотя поначалу казалось, что сильно. Зато Себек на следующий день
заболел. По-видимому, чем-то отравился, но ваша мать сказала, что это из-за
его злости и жаркого солнца. Стояла самая середина лета.

- У Себека горячий нрав, - задумчиво проронила Ренисенб.

Она снова бросила взгляд на мертвую змею и, вздрогнув, отвернулась.

II

Когда Ренисенб подошла к дому, на галерее сидел Камени со свитком папируса.
Он пел. Она остановилась и прислушалась к словам песни.

                В Мемфис хочу поспеть и богу Пта взмолиться:
                       Любимую дай мне сегодня ночью!
                                Река - вино!
                           Бог Пта - ее тростник,
                  Растений водяных листы - богиня Сехмет,
          Бутоны их - богиня Иарит[20], бог Нефертум[21] - цветок.
                   Блистая красотой, ликует Золотая[22],
                      И на земле светло. Вдали Мемфис,
                     Как чаша с померанцами, поставлен
                                Рукою бога.

Он поднял глаза и улыбнулся.

- Тебе нравится моя песня, Ренисенб?

- А что это такое?

- Это любовная песня, которую поют в Мемфисе. И не спуская с нее глаз, тихо
повторил:

                В Мемфис хочу поспеть и богу Пта взмолиться:
                       Любимую дай мне сегодня ночью!

Лицо Ренисенб залилось краской. Она вбежала в дом, едва не столкнувшись с
Нофрет.

- Почему ты так спешишь, Ренисенб? В голосе Нофрет звучало раздражение.
Ренисенб удивленно взглянула на нее. Нофрет не улыбалась. Лицо ее было
мрачно-напряженным, руки стиснуты в кулаки.

- Извини, Нофрет, я тебя не разглядела. Здесь, в доме, темно, когда входишь
со света.

- Да, здесь темно... - Нофрет секунду помолчала. - Куда приятнее побыть на
галерее и послушать, как Камени поет. Он ведь хорошо поет, правда?

- Да. Да, конечно.

- Но ты не стала слушать. Камени будет огорчен.

Щеки у Ренисенб снова зарделись. Ей было неуютно под холодным, насмешливым
взглядом Нофрет.

- Тебе не нравятся любовные песни, Ренисенб?

- А тебя интересует, что мне нравится, а что нет, Нофрет?

- Ага, значит, у кошечки есть коготки?

- Что ты хочешь этим сказать? Нофрет рассмеялась.

- Оказывается, ты не такая дурочка, какой кажешься, Ренисенб. Как
по-твоему, Камени красивый, да? Что ж, это его обрадует, не сомневаюсь.

- По-моему, ты ведешь себя гнусно, - разозлилась Ренисенб.

Она пробежала мимо Нофрет в глубь дома, слыша позади ее язвительный смех.
Но он не заглушил в ее памяти голос Камени и звуки песни, которую он пел,
не сводя глаз с ее лица...

III

В ту ночь Ренисенб приснился сон.

Они с Хеем плыли в ладье усопших в Царство мертвых. Хей стоял на носу ладьи
- ей был виден только его затылок. Когда забрезжил рассвет, Хей повернул
голову, и Ренисенб увидела, что это не Хей, а Камени. И в ту же минуту нос
лодки превратился в голову извивающейся змеи. "Ведь это живая змея, кобра,
- подумала Ренисенб, - та самая, что выползает из-под гробницы, чтобы
пожирать души усопших". Ренисенб окаменела от страха. А потом голова змеи
оказалась головой женщины с лицом Нофрет, и Ренисенб проснулась с криком:

- Нофрет! Нофрет!

Она вовсе не кричала, все это ей приснилось. Она лежала неподвижно, сердце
ее билось, подтверждая, что все увиденное - лишь сон. И Ренисенб вдруг
подумала: "Вот что бормотал Себек, когда убивал змею: "Нофрет... Нофрет..."

ГЛАВА VII

Первый месяц Зимы, 5-й день

I

Разбуженная страшным сном, Ренисенб никак не могла уснуть, лишь время от
времени на мгновение впадая в забытье. Когда под утро она открыла глаза,
предчувствие неминуемой беды уже не оставляло ее.

Она встала рано и вышла из дому. Ноги сами повели ее, как бывало часто, на
берег Нила. Там рыбаки снаряжали большую ладью, и вот, влекомая вперед
мощными взмахами весел, она устремилась в сторону Фив. На воде качались
лодки с парусами, хлопающими от слабых порывов ветра.

В сердце Ренисенб что-то пробудилось - какое-то смутное желание, которое
она не могла определить. Она подумала: "Я чувствую... Я чувствую..." Но что
она чувствует, она не знала. То есть не могла подыскать слов, чтобы
выразить свое ощущение. Она подумала: "Я хочу... Но что я хочу?"

Хотела ли она увидеть Хея? Но Хей умер и никогда к ней не вернется. Она
сказала себе: "Я больше не буду вспоминать Хея. Зачем? Все кончено,
навсегда".

Затем она заметила, что на берегу стоит еще кто-то, глядя вслед уплывающей
к Фивам ладье. Узнав в неподвижной фигуре, от которой веяло горьким
одиночеством, Нофрет, Ренисенб была потрясена.

Нофрет смотрела на Нил. Нофрет одна. Нофрет задумалась - о чем?

И тут Ренисенб вдруг поняла, как мало они все знают о Нофрет. Сразу приняли
ее за врага, за чужую, им не было дела до того, где и как она жила прежде.

Как должно быть Нофрет тяжко, внезапно осознала Ренисенб, очутиться здесь
одной, без друзей, в окружении людей, которым она не по Душе.

Ренисенб нерешительно направилась к Нофрет, подошла и встала рядом. Нофрет
бросила на нее мимолетный взгляд, потом отвернулась и снова стала смотреть
на реку. Лицо ее было бесстрастно.

- Как много лодок на реке, - робко заметила Ренисенб.

- Да.

И, подчиняясь какому-то смутному порыву завязать дружбу, Ренисенб
продолжала:

- Там, откуда ты приехала, тоже так? Нофрет коротко рассмеялась - в ее
смехе звучала горечь.

- Отнюдь. Мой отец - купец из Мемфиса. А в Мемфисе весело и много забав.
Играет музыка, люди поют и танцуют. Кроме того, отец часто путешествует. Я
побывала с ним в Сирии, видела царство Вавилонское. Я плавала на больших
судах в открытом море.

Она говорила с гордостью и воодушевлением. Ренисенб молча слушала, поначалу
не очень представляя себе то, о чем рассказывала Нофрет, но постепенно ее
интерес и понимание росли.

- Тебе, должно быть, скучно у нас, - наконец сказала она.

Нофрет нервно рассмеялась.

- Здесь сплошная тоска. Только и говорят про пахоту и сев, про жатву и
укос, про урожай и цены на лен.

Ренисенб странно было это слышать, она с удивлением смотрела на Нофрет. И
внезапно, почти физически, она ощутила ту волну гнева, горя и отчаяния,
которая исходила от Нофрет.

"Она совсем юная, моложе меня. И ей пришлось стать наложницей старика,
спесивого, глупого, хотя и доброго старика, моего отца..."

Что ей, Ренисенб, известно про Нофрет? Ничего. Что сказал вчера Хори, когда
она выкрикнула:

"Она красивая, но жестокая и плохая"? - "Какой ты еще ребенок, Ренисенб", -
вот что он сказал. Теперь Ренисенб поняла, что он имел в виду. Ее слова
были наивны - нельзя судить о человеке, ничего о нем не ведая. Какая тоска,
какая горечь, какое отчаяние скрывались за жестокой улыбкой на лице Нофрет?
Что она, Ренисенб, или кто-нибудь другой из их семьи сделали, чтобы Нофрет
чувствовала себя у них как дома?

Запинаясь, Ренисенб проговорила:

- Ты ненавидишь нас всех.. Теперь мне понятно почему... Мы не были
доброжелательны к тебе. Но еще не поздно. Разве не можем мы, ты, Нофрет, и
я, стать сестрами? Ты далеко от своих друзей, ты одинока, так не могу ли я
помочь тебе?

Ее сбивчивые слова были встречены молчанием. Наконец Нофрет медленно
повернулась.

Секунду-другую выражение ее лица оставалось прежним - только взгляд,
показалось Ренисенб, чуть потеплел. В тиши раннего утра, когда все вокруг
дышало ясностью и покоем, Ренисенб почудилось, будто Нофрет чуть оттаяла,
будто слова о помощи проникли сквозь неприступную стену.

Это было мгновение, которое Ренисенб запомнила навсегда...

Затем постепенно лицо Нофрет исказилось злобой, глаза засверкали, а во
взгляде запылали такая ненависть и ожесточение, что Ренисенб даже
попятилась.

- Уходи! - в ярости прохрипела Нофрет. - Мне от вас ничего не нужно. Вы все
дураки, вот вы кто, все до единого...

Помедлив секунду, она круто повернулась и быстро зашагала в сторону дома.

Ренисенб двинулась вслед за ней. Странно, но слова Нофрет вовсе ее не
рассердили. Они открыли ее взору черную бездну ненависти и горя, до сих пор
ей самой неведомую, и навели на мысль, пока не совсем четкую, как страшно
быть во власти таких чувств.

II

Когда Нофрет, войдя в ворота, шла через двор, дорогу ей заступила, догоняя
мяч, одна из дочерей Кайт.

Нофрет с такой силой толкнула девочку, что та растянулась на земле. Услышав
ее вопль, Ренисенб подбежала и подняла ее.

- Разве так можно, Нофрет! - упрекнула ее Ренисенб. - Смотри, она ушиблась.
У нее ссадина на подбородке.

Нофрет резко рассмеялась.

- Значит, я все время должна думать о том, чтобы ненароком не задеть одно
из этих избалованных отродьев? С какой стати? Разве их матери считаются с
моими чувствами?

Услышав плач ребенка, из дома выскочила Кайт. Она подбежала к девочке,
осмотрела ее личико. И повернулась к Нофрет.

- Ядовитая змея! Злыдня! Подожди, мы еще расправимся с тобой!

И изо всех сил ударила Нофрет по лицу. Ренисенб вскрикнула и перехватила ее
руку, предупреждая второй удар.

- Кайт! Кайт! Что ты делаешь, так нельзя.

- Кто сказал, что нельзя? Берегись, Нофрет. В конце концов, нас здесь
много, а ты одна.

Нофрет не двигалась с места. На щеке у нее алел четкий отпечаток руки Кайт.
Возле глаза кожа была рассечена браслетом, что был у Кайт на запястье, и по
лицу текла струйка крови.

Но что поразило Ренисенб - это выражение лица Нофрет. Да, поразило и
напугало. Нофрет не рассердилась. Наоборот, взгляд у нее был почему-то
торжествующим, а рот снова растянулся, как у разозлившейся кошки, в
довольной усмешке.

- Спасибо, Кайт, - сказала она. И вошла в дом.

III

Что-то мурлыча про себя и полузакрыв глаза, Нофрет позвала Хенет.

Хенет прибежала, остановилась пораженная, заохала... Нофрет велела ей
замолчать.

- Разыщи Камени. Скажи ему, чтобы принес палочку, которой пишут, и папирус.
Нужно написать письмо господину.

Хенет не сводила глаз со щеки Нофрет.

- Господину?.. Понятно... - И, не выдержав, спросила: - Кто это сделал?

- Кайт, - тихо улыбнулась Нофрет, вспоминая происшедшее.

Хенет покачала головой, цокая языком.

- Ах, как дурно, очень дурно... Об этом обязательно надо сообщить
господину. - Она искоса поглядела на Нофрет. - Да, Имхотепу следует об этом
знать.

- Мы с тобой, Хенет, мыслим одинаково... - ласково произнесла Нофрет. -
По-моему тоже, господину следует об этом знать.

Она сняла со своего одеяния оправленный в золото аметист и положила его в
руку Хенет.

- Мы с тобой, Хенет, всем сердцем печемся о благополучии Имхотепа.

- Нет, я этого не заслужила, Нофрет... Ты чересчур великодушна... Такой
прекрасной работы вещица!

- Имхотеп и я, мы оба ценим преданность. Нофрет улыбалась, по-кошачьи щуря
глаза.

- Приведи Камени, - сказала она. - И сама приходи вместе с ним. Вы с ним
будете свидетелями того, что произошло.

Камени явился без большой охоты, хмурый и недовольный.

- Ты не забыл, что тебе велел Имхотеп перед отъездом? - свысока обратилась
к нему Нофрет.

- Нет, не забыл.

- Сейчас настало время, - продолжала Нофрет. - Садись, бери чернила и
палочку и пиши, что я скажу. - И, поскольку Камени все еще медлил,
нетерпеливо добавила: - То, что ты напишешь, ты видел собственными глазами
и слышал собственными ушами, и Хенет тоже подтвердит все, что я скажу.
Письмо следует отправить немедленно и никому про него не говорить.

- Мне не по душе... - медленно возразил Камени.

- Я не собираюсь жаловаться на Ренисенб, - метнула на него взгляд Нофрет. -
Она глупое и жалкое создание, но меня она не пыталась обижать. Тебя это
удовлетворяет?

Бронзовое лицо Камени запылало.

- Я об этом и не думал...

- А по-моему, думал, - тихо сказала Нофрет. - Ладно, приступай к выполнению
своих обязанностей. Пиши.

- Пиши, пиши, - вмешалась Хенет. - Я очень огорчена тем, что произошло,
очень. Имхотепу непременно следует об этом знать. Пусть справедливость
восторжествует. Как ни трудно, но человек обязан выполнять свой долг. Я
всегда так считала.

Нофрет беззвучно рассмеялась.

- Я в этом не сомневалась, Хенет. Ты неизменно выполняешь свой долг! А
Камени будет делать свое дело. Я же... я буду поступать, как мне хочется...

Но Камени все еще медлил. Лицо у него было мрачное, почти злое.

- Не нравится мне это, - повторил он. - Нофрет, лучше бы тебе не спешить и
сначала подумать.

- Ты смеешь говорить это мне? Ее тон задел самолюбие Камени. Он отвел
взгляд, лицо его окаменело.

- Берегись, Камени, - тихо произнесла Нофрет. - Имхотеп полностью в моей
власти. Он слушается меня и... пока тобой доволен... - Она многозначительно
умолкла.

- Ты мне угрожаешь, Нофрет? - спросил Камени.

- Возможно.

Мгновение он со злостью смотрел на нее, затем склонил голову.

- Я сделаю, что ты скажешь, Нофрет, но думаю, тебе придется об этом
пожалеть.

- Ты угрожаешь мне, Камени?

- Я предупреждаю тебя...

ГЛАВА VIII

Второй месяц Зимы, 10-й день

I

День шел за днем, и Ренисенб порой казалось, что она живет как во сне.

Дальнейших робких попыток подружиться с Нофрет она не предпринимала. Теперь
она ее боялась. В Нофрет было что-то такое, чего Ренисенб не могла понять.

С того дня, когда произошла ссора во дворе, Нофрет изменилась. В ней
появилась какая-то странная удовлетворенность, ликование, которые были
непостижимы для Ренисенб. Иногда ей думалось, что смешно и глупо считать
Нофрет глубоко несчастной. Нофрет, казалось, была довольна собой и всем,
что ее окружало.

А в действительности все вокруг Нофрет изменилось, и определенно не в ее
пользу. В первые дни после отъезда Имхотепа Нофрет намеренно, по мнению
Ренисенб, сеяла вражду между членами их семьи и преуспела в этом.

Теперь же все в доме объединились против пришелицы. Прекратились ссоры
между Сатипи и Кайт. Сатипи перестала ругать вконец растерявшегося Яхмоса.
Себек стих и хвастался куда меньше. Ипи стал вести себя более уважительно к
старшим братьям. В семье, казалось, воцарилось полное согласие, но оно не
принесло Ренисенб душевного спокойствия, ибо породило стойкую скрытую
неприязнь к Нофрет.

Обе женщины, Сатипи и Кайт, больше с ней не ссорились - они ее избегали. Не
затевали с Нофрет разговоров и, как только она появлялась во дворе, тотчас
подхватывали детей и куда-нибудь удалялись. И в то же время в доме стали
случаться мелкие, но странные происшествия. Одно льняное одеяние Нофрет
оказалось прожженным чересчур горячим утюгом, а другое запачкано краской.
За ее одежды почему-то цеплялись колючки, а возле кровати нашли скорпиона.
Еда, которую ей подавали, была то чересчур переперчена, то в нее вовсе
забыли положить специи. А однажды в испеченном для нее хлебе очутилась
дохлая мышь.

Это было тихое, мелочное, но безжалостное преследование - ничего
очевидного, ничего такого, к чему можно было бы придраться, - одним словом,
типичная женская месть.

Затем, в один прекрасный день, старая Иза призвала к себе Сатипи, Кайт и
Ренисенб. За креслом Изы уже стояла Хенет, качая головой и заламывая руки.

- Чем, мои умные внучки, - спросила Иза, вглядываясь в женщин с присущим ей
ироническим выражением на лице, - объяснить, что одежды Нофрет, как я
слышала, испорчены, а ее еду нельзя взять в рот?

Сатипи и Кайт улыбнулись. Улыбка их отнюдь не грела душу.

- Разве Нофрет тебе жаловалась? - спросила Сатипи.

- Нет, ответила Иза и сдвинула набок накладные волосы, которые она носила
даже дома. - Нет, Нофрет не жаловалась. Вот это-то меня и беспокоит.

- А меня нет, - вскинула свою красивую голову Сатипи.

- Потому что ты дура, - заметила Иза. - У Нофрет вдвое больше ума, чем у
каждой из вас...

- Посмотрим, - усмехнулась Сатипи. Она, по-видимому, пребывала в хорошем
настроении и была довольна собой.

- Зачем вы все это делаете? - спросила Иза. Лицо Сатипи отвердело.

- Ты старый человек, Иза. Не хотелось бы говорить с тобой непочтительно, но
то, чему ты уже не придаешь значения, остается важным для нас, ибо у нас
есть мужья и малые дети. Мы решили взять дело в свои руки и наказать
женщину, которая пришлась нам не ко двору и не по душе.

- Отличные слова, - сказала Иза. - Отличные. - Она хихикнула. - Только не
все годится, что говорится.

- Вот это верно и умно, - вздохнула Хенет из-за кресла.

Иза повернулась к ней.

- Хенет, что говорит Нофрет по поводу происходящего? Ты ведь знаешь. Все
время крутишься при ней.

- Так приказал Имхотеп. Мне это противно, но я обязана выполнять волю
господина. Не думаешь же ты, я надеюсь...

- Мы все это знаем, Хенет, - прервала ее нытье Иза. - Что ты всем нам
предана и что тебя мало благодарят. Я спрашиваю, что говорит по этому
поводу Нофрет?

- Она ничего не говорит, - покачала головой Хенет. - Только улыбается.

- Вот именно. - Иза взяла с блюда, что стояло у ее локтя, ююбу, внимательно
осмотрела и только потом положила себе в рот. А затем вдруг резко и зло
сказала: - Вы дуры, все трое. Власть на стороне Нофрет, а не на вашей. Все,
что вы делаете, ей только на пользу. Могу поклясться, что ваши проделки
даже доставляют ей удовольствие.

- Еще чего, - возразила Сатипи. - Нофрет одна, а нас много. Какая у нее
власть?

- Власть молодой красивой женщины над стареющим мужчиной. Я знаю, о чем
говорю. - И, повернув голову, Иза добавила: - И Хенет понимает, о чем я
говорю.

Верная себе Хенет принялась вздыхать и заламывать руки.

- Господин только о ней и думает. Что естественно, вполне естественно в его
возрасте.

- Иди на кухню, - приказала Иза. - И принеси мне фиников и сирийского вина;
Да еще меду. Когда Хенет вышла, старуха сказала:

- Я чувствую, что замышляется что-то дурное, чую по запаху. И всем этим
заправляешь ты, Сатипи. Так будь же благоразумна, коли считаешь себя умной.
Не лей воду на чужую мельницу!

И, откинувшись на спинку кресла, закрыла глаза.

- Я вас предупредила - теперь уходите.

- Власть на стороне Нофрет, еще чего! - тряхнула головой Сатипи, когда они
очутились возле водоема. - Иза уже такая старая, что в голову ей приходят
совсем несуразные мысли. Власть на нашей стороне, а не у Нофрет. Не будем
делать ничего такого, что дало бы ей возможность жаловаться на нас с
доказательствами в руках. И тогда скоро, очень скоро она пожалеет, что
вообще приехала сюда.

- Какая ты жестокая! - воскликнула Ренисен