кую табуретку и сел подле меня. Положив свою руку  на
мою, он успокаивал и утешал меня, и я снова провалилась в сон.
   Когда я проснулась, должно быть, был  вечер,  однако  высоко  в  небе
сияло солнце. В хижине я была одна,  но  стоило  мне  пошевелиться,  как
вбежала старая  туземка.  Она  была  страшная,  как  смертный  грех,  но
одобряюще улыбнулась мне. Женщина принесла воды в  тазу  и  помогла  мне
вымыть лицо и руки. Потом она подала мне большую чашку супу, и  я  съела
все до капли. Я задала ей несколько вопросов, но она  только  улыбалась,
кивала и болтала на своем гортанном языке, и я поняла, что она не  знает
английского.
   Неожиданно она встала и почтительно  отступила  на  несколько  шагов,
вошел Гарри Рейберн, кивком  отпустил  ее,  и  она  вышла,  оставив  нас
вдвоем. Он улыбнулся мне.
   - Сегодня вам определенно лучше!
   - Да, правда, но я все еще ничего не понимаю. Где я?
   - Вы на небольшом островке на Замбези примерно в четырех  милях  выше
водопада.
   - А.., а мои друзья знают, что я здесь? Он покачал головой.
   - Я должна известить их.
   - Это, разумеется, ваше право, но на вашем месте я подождал бы,  пока
немного не окрепну.
   - Зачем?
   Он не ответил сразу, и я продолжила:
   - Как долго я здесь? Его ответ изумил меня.
   - Почти месяц.
   - О! - вскрикнула я. - Я должна сообщить о себе  Сьюзен.  Она  ужасно
беспокоится.
   - Кто такая Сьюзен?
   - Миссис Блейр. Я жила в гостинице вместе  с  ней,  сэром  Юстасом  и
полковником Рейсом, но вы, конечно, знаете об этом?
   Он покачал головой.
   - Я ничего не знаю, кроме того, что нашел  вас  на  развилине  дерева
без, сознания, ваша рука была сильно вывихнута.
   - Где находилось это дерево?
   - Оно нависало над ущельем. Если бы  ваша  одежда  не  зацепилась  за
ветки, вы, безусловно, разбились бы насмерть.
   Я содрогнулась. Потом мне в голову пришла мысль.
   - Вы говорите, что не знали, где я жила. А как же тогда записка?
   - Какая записка?
   - Которую вы послали мне, прося встретиться с вами в расселине.
   Он уставился на меня.
   - Я не посылал никакой записки.
   Я почувствовала, что краснею до корней волос. К счастью, он, кажется,
ничего не заметил.
   - А как вы очутились на месте столь чудесным образом? - спросила я по
возможности бесстрастно. - И что вы делаете в этом уголке света?
   - Я живу здесь, - просто ответил он.
   - На этом острове?
   - Да, я приехал сюда после войны. Иногда я катаю на лодке постояльцев
гостиницы, жизнь здесь очень дешева, и я делаю то, что хочу.
   - Вы живете здесь совсем один?
   - Я не жажду общества, уверяю вас, - холодно ответил он.
   - Прошу прощения, что навязала вам свое, -  парировала  я,  -  но  я,
кажется, об этом особенно не просила.
   К моему удивлению, его глаза слегка сверкнули.
   - Совершенно верно, не просили. Я взвалил  вас  себе  на  плечи,  как
мешок с  углем,  и  принес  в  лодку.  Совсем  как  первобытный  человек
каменного века.
   - Но по другой причине, - вставила я.
   На сей раз он залился жгучей краской смущения.  Она  проступила  даже
сквозь его загар.
   - Но вы не сказали, как очутились поблизости в столь  подходящий  для
меня момент? - поспешно произнесла я, чтобы скрыть его замешательство.
   - Я не мог уснуть. Не находил себе места - беспокоился - у меня  было
ощущение, что должно что-то произойти. В конце  концов,  я  взял  лодку,
высадился на берег и побрел вниз к водопаду. Я как раз  подошел  к  краю
пальмовой лощины, когда услышал ваш пронзительный крик.
   - Почему вы не  сходили  за  помощью  в  гостиницу,  а  вместо  этого
привезли меня сюда? - спросила я.
   Он снова покраснел.
   -  Наверное,  вам   мой   поступок   представляется   непростительной
вольностью, но не думаю, что даже сейчас вы осознаете, что вам угрожает!
Вы полагаете, я должен был известить ваших  друзей?  Прекрасных  друзей,
позволивших вам попасть в смертельную ловушку. Нет, я поклялся себе, что
позабочусь о вас лучше, чем кто-либо другой. На этом островке ни души. Я
договорился со старой Батани, которую когда-то вылечил от лихорадки, что
она будет приходить ухаживать за вами. Она верный  человек.  Никогда  не
скажет ни слова. Я мог держать вас здесь месяцами,  и  никто  ничего  не
узнал бы.
   Я мог держать вас здесь месяцами, и никто ничего  не  узнал  бы!  Как
бывают приятны некоторые слова!
   - Вы поступили совершенно правильно, - спокойно  сказала  я.  -  И  я
никого не буду извещать.  Один-два  лишних  дня  беспокойства  не  имеют
существенного значения. Эти люди мне не слишком близки. Мы, в  сущности,
только знакомые - даже со Сьюзен. И тот, кто написал ту записку,  должен
был знать очень много! Это не мог сделать посторонний.
   На сей раз мне удалось упомянуть о записке, совсем не покраснев.
   - Если бы вами руководил я... - нерешительно произнес он.
   - Не думаю, что получится, - заявила я чистосердечно. - Но  послушать
не вредно.
   - Вы всегда делаете то, что хотите, мисс Беддингфелд?
   - Обычно да, - осторожно ответила я. Кому-нибудь  другому  я  сказала
бы: "Всегда".
   - Мне жаль вашего мужа, - неожиданно сказал он.
   - Не стоит жалеть его, - парировала я. - Я и не подумаю выйти  замуж,
если безумно не полюблю. А  женщине,  разумеется,  ничто  не  доставляет
такого удовольствия, как делать все то, что ей не нравится,  ради  того,
кто ей действительно  нравится.  И  чем  она  своевольнее,  тем  большее
удовольствие она получает.
   - Боюсь, я не согласен с вами. Ответственность, как правило, лежит на
другом. - Он говорил с мягкой усмешкой.
   - Вот именно, - с жаром воскликнула я. - Именно в этом причина такого
большого количества несчастных браков. Во всем виноваты мужчины. Они или
уступают своим женам - тогда жены презирают их, - или проявляют  крайний
эгоизм, настаивая только  на  своем,  и  никогда  не  говоря  "спасибо".
Счастливые мужья заставляют своих жен делать то, что им нужно,  а  потом
страшно шумно начинают заботиться о них в благодарность за это.  Женщины
любят подчиняться, но не выносят, когда их жертвы  не  получают  должной
оценки. Мужчины,  со  своей  стороны,  не  ценят  по-настоящему  женщин,
которые  всегда  внимательны  к  ним.  Когда  я  выйду  замуж,  то  буду
дьяволицей, но время от времени, когда мой муж будет меньше всего ждать,
я буду показывать ему, каким совершенным ангелочком могу быть! Гарри  от
души расхохотался.
   - Вы будете жить, как кошка с собакой!
   - Влюбленные всегда воюют, - подтвердила я. - Потому что не  понимают
друг друга. А когда они уже начинают понимать, они уже больше не любят.
   - Обратное тоже соответствует истине? Те, кто воюет  друг  с  другом,
всегда влюбленные?
   - Я.., я не знаю, - сказала я, на мгновение сконфузившись.
   Он отвернулся к очагу.
   - Хотите еще супу? - спросил он как бы между прочим.
   - Да, пожалуйста. Я так голодна, что съела бы и гиппопотама.
   - Очень хорошо.
   Он занялся огнем, я наблюдала.
   - Когда я смогу вставать, я буду вам готовить, - пообещала я.
   - Вы вряд ли что-нибудь смыслите в готовке.
   - Я умею разогревать консервы не хуже вас, - возразила я, показав  на
выстроенные на камине в ряд банки.
   - Сдаюсь, - сказал он и засмеялся.
   Когда  он  смеялся,  лицо  его   совершенно   менялось,   становилось
мальчишеским, счастливым - совсем другой человек.
   Я с удовольствием поела супу. За едой я напомнила, что  он,  в  конце
концов, так и не дал мне совета.
   - Ах, да, я хотел сказать вам следующее. На вашем месте я затаился бы
здесь, пока окончательно не оправился бы. Ваши враги будут  считать  вас
мертвой. Едва ли они  удивятся,  не  найдя  тела.  Оно  должно  было  бы
вдребезги разбиться о камни и быть унесено стремительным потоком.
   Я вздрогнула.
   - Когда вы полностью выздоровеете,  вы  сможете  спокойно  поехать  в
Бейру и сесть на пароход, чтобы вернуться в Англию.
   - Это было бы очень банально, - насмешливо возразила я.
   - В вас говорит неразумная школьница.
   - Я вовсе не глупая школьница, - вскричала  я  с  негодованием.  -  Я
взрослая женщина.
   С непонятным выражением он  смотрел,  как  я  привстала  на  постели,
покрасневшая и взволнованная.
   - Спаси меня Бог, вы правы, - пробормотал  он  и  внезапно  вышел  из
хижины.
   Я быстро  поправлялась.  Мои  раны  ограничивались  ушибом  головы  и
сильным вывихом руки. Последнее было более  серьезно,  и  мой  спаситель
сначала подумал, что рука сломана.  Однако  внимательный  осмотр  убедил
его, что он ошибался, и, несмотря  на  то,  что  рука  очень  болела,  я
довольно успешно восстанавливала способность пользоваться ею.
   Это было странное время. Мы жили отрезанные от мира, вдвоем, как Адам
и Ева, но сколь  иным  было  наше  положение!  Старая  Батани  вертелась
вокруг, но мы не принимали ее в расчет, как  какую-нибудь  собачонку.  Я
настояла, что буду готовить, по крайней мере,  насколько  мне  позволяла
одна рука. Гарри помногу отсутствовал, но потом мы проводили долгие часы
вместе, лежа в тени пальм, беседуя и споря обо всем на свете, ссорясь  и
снова  мирясь.  Мы  много  спорили,  но  между  нами  крепли   настоящие
товарищеские отношения, о которых я никогда даже не мечтала. Дружба -  и
не только.
   Приближалось время, когда я буду уже в силах ехать, и я сознавала это
с тяжелым сердцем. Неужели он меня  отпустит?  Без  единого  слова?  Без
вздоха сожаления? На него находили приступы  молчания,  длинные  периоды
дурного настроения, мгновения, когда он вскакивал и убегал бродить один.
Однажды вечером наступил кризис. Мы закончили наш скромный ужин и сидели
в дверях хижины. Солнце садилось.
   Мне были жизненно необходимы шпильки, но Гарри не мог достать  их,  и
мои волосы, прямые  и  черные,  свисали  до  колен.  Я  сидела,  положив
подбородок на руки, погруженная в размышления. И  вскоре  почувствовала,
чем увидела, что Гарри смотрит на меня.
   - Вы похожи на колдунью, Энн, - сказал он наконец,  и  в  его  голосе
прозвучало нечто совершенно новое.
   Он протянул руку и слегка коснулся моих волос. Я  затрепетала.  Вдруг
он вскочил с проклятиями.
   - Вы должны уехать завтра же, слышите? - кричал он. - Я.., я не  могу
больше. В конце концов, я мужчина. Вы должны уехать, Энн, должны. Вы  не
дурочка. Вы сами понимаете, что так не может продолжаться.
   - Наверное, вы  правы,  -  медленно  сказала  я.  -  Но..,  это  было
счастливое время, не так ли?
   - Счастливое? Это был ад!
   - Так ужасно?
   - За что вы меня изводите? Зачем вы  дразните  меня?  Почему  вы  так
говорите, - смеясь про себя?
   - Я не смеюсь и не дразню вас. Если вы  хотите,  чтобы  я  уехала,  я
уеду. Но если хотите, чтобы я осталась - я останусь.
   - Не надо! - закричал он исступленно. - Не надо. Не  искушайте  меня,
Энн. Вы  понимаете,  кто  я?  Дважды  преступник.  Человек,  за  которым
охотятся. Здесь я известен как Гарри Паркер. Они не знают, что я ездил в
Англию, но в любой день могут сообразить, что к чему - и  тогда  нанесут
удар. Вы так молоды, Энн, и так прекрасны, ваша красота сводит мужчин  с
ума. Перед вами весь мир -  любовь,  жизнь,  все.  Моя  жизнь  позади  -
сгоревшая, искалеченная, с привкусом пепла.
   - Если я не нужна вам...
   - Вы знаете, что нужны мне. Вы знаете, что я отдал  бы  душу  за  то,
чтобы взять вас на  руки,  оставить  здесь  и  спрятать  от  всего  мира
навсегда-навсегда. А вы меня искушаете, Энн. С вашими  длинными,  как  у
ведьмы, волосами,  золотыми,  карими,  сам  не  пойму  какими,  глазами,
никогда не перестающими смеяться, даже когда  вы  не  улыбаетесь.  Но  я
спасу вас и от вас и от себя. Вы уедете сегодня вечером. В Бейру...
   - Я не поеду в Бейру, - прервала его я.
   - Поедете. Вы поедете в Бейру, даже если мне придется  силой  отвезти
вас туда и закинуть на пароход.  Из  чего,  вы  думаете,  я  сделан?  Вы
соображаете, что я буду  просыпаться  каждую  ночь  в  страхе,  что  они
схватили вас?  Нельзя  все  время  рассчитывать  на  чудеса.  Вы  должны
вернуться в Англию, Энн, и.., и выйти замуж, и быть счастливой.
   - За надежного человека, который создаст мне здоровую семейную жизнь!
   - Лучше так, чем явное несчастье.
   - А как же вы?
   Его лицо стало жестоким и неподвижным.
   - Я знаю,  что  делать.  Не  спрашивайте  меня.  Полагаю,  вы  можете
догадаться. Но одно скажу - я верну свое честное  имя  или  погибну  при
этом, и я задушу проклятого негодяя, сделавшего  все,  чтобы  убить  вас
тогда ночью.
   - Надо быть справедливыми, -  сказала  я.  -  На  самом  деле  он  не
сталкивал меня.
   - У него не было необходимости. Его план был хитрее. Я потом поднялся
к той дорожке. Все выглядело нормально, однако  по  следам  на  земле  я
увидел, что камни, которыми была размечена дорожка, были сначала убраны,
а потом положены обратно, но не  совсем  на  прежнее  место.  Над  самым
обрывом растут высокие кусты. Тот человек укрепил на них камни с внешней
стороны дорожки, так, что вы должны были считать, что находитесь еще  на
ней, когда в действительности шагнули в пустоту. Спаси его Бог, если  он
попадется мне в руки!
   Он сделал небольшую паузу, а потом произнес совершенно другим тоном:
   - Мы никогда не говорили об этой истории,  Энн,  правда?  Но  настало
время. Я хочу, чтобы вы все узнали - с самого начала.
   - Если  вам  больно  возвращаться  в  прошлое,  не  надо  мне  ничего
говорить, - тихо сказала я.
   - Ноя хочу, чтобы вы знали. Никогда не думал, что буду  с  кем-нибудь
говорить об этом отрезке моей жизни. Забавные штуки  выкидывает  судьба,
не правда ли?
   Минуту-другую  он  помолчал.  Солнце  село,  и  бархатистая   темнота
африканской ночи окутала нас, как мантия.
   - Кое-что мне известно, - мягко сказала я.
   - Что именно?
   - Что ваше настоящее имя - Гарри Лукас.
   Он все еще колебался, не  глядя  на  меня,  уставившись  прямо  перед
собой. Я не могла разгадать ход его мыслей, но наконец он резко  тряхнул
головой, как бы молча соглашаясь с каким-то  невысказанным  решением,  и
начал свой рассказ.

Глава XXVI

   - Вы правы. Мое настоящее имя -  Гарри  Лукас.  Мой  отец,  отставной
солдат, приехал обрабатывать землю в Родезию. Он умер, когда я учился на
втором курсе в Кембридже.
   - Вы любили его? - вдруг спросила я.
   - Я.., я не знаю.
   Потом он покраснел и продолжал с неожиданной горячностью:
   - Почему я так говорю? Я, конечно, любил моего  отца.  Мы  наговорили
друг другу много горького, когда виделись в последний раз,  и  мы  часто
ссорились, из-за моей необузданности и моих долгов, но я любил  старика.
Насколько сильно, я понимаю только сейчас, когда  слишком  поздно.  -  И
продолжал более спокойно. - Именно в Кембридже я познакомился  с  другим
парнем...
   - Молодым Ирдсли?
   - Да, с молодым Ирдсли. Его отец, как вы знаете, был одним  из  самых
видных деятелей в Южной Африке. Мы сразу сошлись,  мой  друг  и  я.  Нас
объединяла любовь к Южной Африке и тяга к  неисхоженным  уголкам  земли.
После того как Ирдсли бросил учебу, он окончательно рассорился с  отцом.
Старик дважды выплачивал его долги, в третий  раз  он  отказался.  Между
ними произошла очень неприятная сцена.  Сэр  Лоуренс  объявил,  что  его
терпению пришел конец, - больше он ничего не  станет  делать  для  сына.
Некоторое время он должен заботиться о себе сам. В результате,  как  вам
известно, эти два молодых человека уехали вместе в Южную Америку  искать
алмазы. Сейчас я не буду вдаваться в подробности, скажу только,  что  мы
там чудесно провели время. Много трудностей, вы понимаете, но жизнь была
прекрасна - изнурительная борьба за существование вдали  от  проторенных
путей, - но, Бог мой, именно там можно узнать друга. Между нами возникли
узы, которые могла бы разорвать только  смерть.  Итак,  как  вам  сказал
полковник Рейс,  наши  усилия  увенчались  успехом.  Мы  открыли  второй
Кимберли в дебрях джунглей Британской Гвианы. Не могу передать вам,  как
бурно мы радовались. И дело было не столько в реальной ценности  находки
- в денежном выражении - понимаете, Ирдсли привык к деньгам и знал,  что
после смерти отца станет миллионером, а Лукас всегда был беден и  привык
к этому. Нет, то был чистый восторг от сделанного открытия.
   Он сделал паузу, а потом добавил, почти извиняясь:
   - Вы не возражаете, что я рассказываю таким образом? Как будто сам не
принимал никакого участия?  Мне  сейчас  самому  так  кажется,  когда  я
оглядываюсь назад и вижу тех двух мальчиков. Я почти забываю,  что  один
из них - Гарри Рейберн.
   - Рассказывайте, как вам нравится, - сказала я, и он продолжал:
   - Мы приехали в Кимберли - очень гордые своей находкой. Мы привезли с
собой великолепный набор алмазов,  чтобы  представить  их  экспертам.  А
потом - в гостинице в Кимберли - мы встретили ее...
   Я ощутила некоторую напряженность, и моя рука, покоившаяся на дверном
косяке, сжалась.
   - Анита Грюнберг - так ее звали. Она  была  актриса.  Совсем  юная  и
очень красивая. Родилась в Южной  Африке,  но  ее  мать  была,  кажется,
венгерка. В Аните было что-то таинственное, и это, разумеется, усиливало
ее привлекательность для двух парней, вернувшихся домой из  дебрей.  Ей,
наверное, было совсем нетрудно пленить нас. Мы оба сразу влюбились в нее
и тяжело переживали. Впервые между нами пробежала тень, но даже  она  не
ослабила нашу дружбу. Каждый из нас, я искренне верю, хотел  устраниться
ради успеха другого. Но ее замысел состоял в  ином.  Потом  я  время  от
времени недоумевал, почему  так,  ибо  единственный  сын  сэра  Лоуренса
Ирдсли был выгодной партией. Но правда заключалась в том, что  она  была
замужем - за сортировщиком из компании "Де Бирс", - хотя никто  об  этом
не знал. Она притворилась, что испытывает необычайный интерес  к  нашему
открытию, и мы рассказали все и даже показали наши алмазы. Далила -  так
ее стоило бы назвать - отлично исполнила свою роль!
   Обнаружилась пропажа алмазов "Де Бирс", и,  как  удар  грома,  к  нам
внезапно нагрянула полиция. Они захватили наши алмазы. Сначала мы только
смеялись - так нелепо все выглядело. А затем алмазы были  предъявлены  в
суде - и, без сомнения, это были камни, украденные у  "Де  Бирс".  Анита
Грюнберг исчезла. Она достаточно аккуратно осуществила  подмену,  и  наш
рассказ о том, что представленные алмазы вовсе  не  наши,  был  встречен
издевательским смехом.
   Сэр Лоуренс Ирдсли пользовался огромным влиянием. Ему удалось  замять
дело, но два молодых человека были погублены  и  опозорены,  они  должны
были жить с клеймом воров, и это окончательно разбило сердце старика.  У
него было горькое свидание с сыном, во  время  которого  он  осыпал  его
всеми мыслимыми упреками. Сэр Лоуренс сделал все, что мог, чтобы  спасти
честь семьи, но теперь совершенно отрекся от сына.  А  тот,  как  гордый
молодой глупец, каким он и был,  хранил  молчание,  считая  ниже  своего
достоинства протестовать и доказывать свою невиновность не верившему ему
отцу. Он вышел после встречи взбешенный - друг ждал его.  Неделю  спустя
объявили войну. Оба они пошли добровольцами. Вы  знаете,  что  случилось
дальше. Лучший товарищ, какого можно себе представить, был убит, отчасти
из-за собственного безрассудного пренебрежения опасностью,  побуждавшего
его идти на ненужный риск. Он умер с запятнанным именем...
   Клянусь вам, Энн, в основном из-за него я испытывал такое ожесточение
против той женщины, С ним все  было  гораздо  серьезнее,  чем  со  мной.
Некоторое время я был безумно влюблен в нее - я даже думаю,  что  иногда
пугал ее, - однако его чувство было явно спокойнее и  глубже.  Для  него
она была центром вселенной - и ее предательство подорвало  самые  основы
его жизни. Удар оглушил его и парализовал.
   Гарри помолчал немного, а через минуту-другую продолжал:
   - Как вам известно, обо  мне  сообщили,  что  я  "пропал  без  вести,
предположительно убит". Я совсем не беспокоился о том,  чтобы  исправить
ошибку. Я взял себе фамилию