ину.

Три дня спустя

   Мне кажется  невероятным,  что  люди,  имеющие  возможность  покинуть
Англию зимой, остаются здесь! Климат просто отвратительный. Как  надоели
эти хлопоты. Агенты по сдаче  домов  говорят,  что  теперь,  после  всей
шумихи, будет практически невозможно сдать Милл-Хаус.  Каролину  удалось
успокоить, предложив двойное жалованье. Мы могли бы  с  тем  же  успехом
послать ей телеграмму из Канна. В сущности, как я и утверждал все время,
нам совершенно ни к чему было приезжать. Завтра я отправляюсь обратно.

День спустя

   Произошло несколько весьма удивительных событий. Начнем с того, что я
встретил Огастаса Милрея, наиболее  совершенный  образец  старого  осла,
представленный в нынешнем правительстве. С  дипломатической  скрытностью
он отозвал меня в клубе в тихий уголок. Он много говорил о Южной  Африке
и промышленной ситуации там. Об усиливающихся  слухах  о  забастовке  на
Ранде. О ее тайных мотивах. Я  слушал  как  мог  терпеливо.  Наконец  он
перешел на шепот и сообщил, что есть некие документы, которые необходимо
передать в руки генерала Смэтса .
   - Несомненно, вы совершенно правы, - сказал я, подавляя зевоту.
   - Но как мы ему  их  доставим?  Наше  положение  в  этом  деле  очень
щекотливое.
   - Разве почта не подойдет? - спросил я бодро.  -  Наклейте  на  пакет
марку за два пенни и опустите его в ближайший почтовый ящик.
   Мое предложение, кажется, весьма шокировало его.
   - Мой дорогой Педлер! Послать обычной почтой! Для  меня  всегда  было
тайной, зачем правительство  нанимает  королевских  курьеров  и  уделяет
такое внимание своим конфиденциальным документам.
   - Если вам не нравится почта, пошлите одного из ваших молодых  людей.
Он получит удовольствие от поездки.
   - Невозможно, - сказал Милрей, старчески покачав  головой.  -  На  то
есть причины, мой дорогой Педлер, уверяю вас, есть причины.
   - Что ж, - произнес я, вставая, - все это  очень  интересно,  но  мне
надо идти...
   - Одну минуту, мой дорогой Педлер, одну минуту,  прошу  вас.  Скажите
мне по секрету, разве вы  сами  вскоре  не  собираетесь  посетить  Южную
Африку? У вас обширные интересы  в  Родезии,  я  знаю,  а  вопрос  о  ее
вступлении в Союз живо интересует вас.
   - Да, я думал поехать туда примерно через месяц.
   - Не могли бы вы перенести отъезд  на  более  ранний  срок?  На  этот
месяц. А лучше на эту неделю.
   - Могу, - сказал я, разглядывая его с некоторым  любопытством,  -  Но
мне не кажется, что я испытываю подобное желание.
   - Вы оказали бы правительству большую услугу, очень большую услугу. И
оно.., не останется в долгу.
   - Вы хотите сказать, что я должен сыграть роль почтальона?
   - Вот именно. Вы не занимаете официального  положения.  Ваша  поездка
будет выглядеть естественно. Все пройдет замечательно.
   - Что ж, - сказал я в раздумье, - не возражаю.
   Единственно чего мне очень хочется, так это как  можно  скорее  снова
выбраться из Англии.
   -   Вы   найдете   климат   Южной   Африки   восхитительным,   просто
восхитительным.
   - Мой дорогой, мне все известно о ее климате. Я был там незадолго  до
войны.
   - Премного вам  обязан,  Педлер.  Я  пришлю  вам  пакет  с  курьером.
Передайте в собственные  руки  генерала  Смэтса,  понимаете?  "Килморден
касл" отплывает в субботу, это весьма приличное судно.
   Я немного прошел  с  ним  вместе  по  Пэлл-Мэлл  перед  тем,  как  мы
расстались. Он с жаром потряс мне руку и опять экспансивно  поблагодарил
меня. Я отправился домой, размышляя об окольных путях  правительственной
политики.
   Следующим вечером Джарвис, мой  дворецкий,  сообщил  мне,  что  некий
джентльмен хочет видеть меня по личному делу,  но  отказывается  назвать
свое имя. Я всегда быстро узнаю назойливых  страховых  агентов,  поэтому
велел Джарвису сказать,  что  не  могу  принять  его.  К  сожалению,  Ги
Пейджет, который в виде исключения  был  действительно  нужен,  лежал  в
постели с приступом холецистита Эти усердные  молодые  люди  со  слабыми
желудками всегда подвержены таким приступам.
   Джарвис вернулся.
   "Джентльмен просил сказать вам, сэр Юстас, что он от мистера Милрея".
   Дело предстало в другом свете. Через несколько минут я принимал моего
посетителя в библиотеке.  Это  был  крепкий,  сильно  загорелый  молодой
человек. От уголка глаза через всю щеку  по  диагонали  спускался  шрам,
портивший красивые, хотя и несколько резкие, черты ею лица.
   - Да, - сказал я, - что вам угодно?
   - Мистер Милрей прислал меня к вам, сэр Юстас.  Я  буду  сопровождать
вас в Южную Африку в качестве секретаря.
   - Мой дорогой друг, - сказал я, - у меня уже есть  секретарь.  Другой
мне не нужен.
   - А я думаю, нужен, сэр Юстас. Где сейчас ваш секретарь?
   - Он лежит внизу с приступом холецистита, - объяснил я.
   - Вы уверены, что дело только в этом?
   - Разумеется. У него бывают такие приступы.
   Мой гость улыбнулся.
   - Может быть, у него приступ, а может быть,  и  нет.  Время  покажет.
Однако могу сказать вам, сэр Юстас, мистер Милрей не будет удивлен, если
вашего секретаря попытаются убрать с дороги. О, за  себя  вы  можете  не
опасаться, - полагаю, на моем лице мелькнула тень тревоги, - вам  ничего
не угрожает. Но если ваш секретарь выйдет из игры, до  вас  легче  будет
добраться. В любом случае мистер Милрей хочет, чтобы я сопровождал  вас.
Мою  поездку  мы,  разумеется,  оплатим,  но  вам  надо  позаботиться  о
паспорте, заявив, что нуждаетесь в услугах второго секретаря.
   Он казался решительным молодым человеком.  Мы  пристально  посмотрели
друг на друга, и он заставил меня опустить глаза.
   - Очень хорошо, - сказал я вяло.
   - Никому ничего не говорите о том, что я поеду с вами.
   - Очень хорошо, - повторил я.
   В конце концов, наверное, лучше было бы взять этого  парня  с  собой,
однако у меня было предчувствие, что я попадаю в беду.  Как  раз  тогда,
когда я считал, что обрел покой!
   Я остановил моего гостя, повернувшегося, чтобы уйти.
   - Было бы неплохо, если бы я узнал  имя  моего  нового  секретаря,  -
заметил я саркастически.
   Он поразмышлял с минуту.
   - Гарри Рейберн, кажется, вполне подходящее имя, - сказал он.
   Любопытная манера представляться.
   - Очень хорошо, - повторил я в третий раз.

Глава IX
(Продолжение рассказа Энн)

   Морская болезнь - вещь совершенно недостойная героини. В  книгах  чем
больше качка, тем она ей больше нравится. Когда  все  остальные  больны,
она одна бродит по палубе, бросая вызов стихии,  и  просто  наслаждается
штормом. К сожалению, должна сказать, что при первых признаках  качки  я
побледнела и поспешила вниз. Меня встретила симпатичная  горничная.  Она
предложила мне сухих тостов и имбирного пива.
   Три дня я простонала в своей каюте,  забыв  про  свои  поиски.  Я  не
проявляла больше никакого интереса к разгадыванию тайн. Я была совсем не
та Энн, что, ликуя, примчалась на Кенсингтон-сквер из конторы пароходной
компании.
   Теперь я улыбаюсь при воспоминании о том, как ворвалась  в  гостиную.
Миссис Флемминг сидела там одна. Она повернулась, когда я вошла.
   - Это вы, Энн, дорогая? Я хочу кое-что обсудить с вами.
   - Да? - сказала я, едва скрывая свое нетерпение.
   - Мисс Эмери уходит от меня. - Мисс Эмери была экономкой. - Поскольку
вам пока не удалось найти ничего подходящего, я подумала -  может  быть,
вы захотите - было бы так мило, если бы вы остались с нами насовсем.
   Я была тронута. Она не нуждалась во мне, я  знала  это.  Она  сделала
свое предложение исключительно из христианского  милосердия.  Я  ощутила
раскаяние за то, что втайне осуждала ее. Повинуясь порыву, я подбежала к
ней и обвила руками ее шею.
   - Вы милая! - воскликнула я. - Милая, милая,  милая!  И  большое  вам
спасибо. Но все устроилось. В субботу я еду в Южную Африку.
   Моя неожиданная выходка поразила добрую женщину. Она  не  привыкла  к
внезапным проявлениям чувства. А мои слова удивили ее еще больше.
   "В Южную Африку? Моя дорогая Энн, вы  должны  относиться  к  подобным
вещам с большой осторожностью".
   Этого я желала в последнюю очередь. Я объяснила, что уже взяла  билет
на пароход и по приезде надеюсь получить место горничной. Ничего другого
мне тогда в голову не пришло. В Южной Африке, сказала я,  большой  спрос
на горничных. Я заверила миссис Флемминг, что  способна  позаботиться  о
себе, и в конце концов, со вздохом облегчения от того, что  она  сбывает
меня с рук, она согласилась с моим планом без дальнейших расспросов. При
расставании она сунула мне в руку  конверт.  Внутри  я  обнаружила  пять
новеньких хрустящих пятифунтовых купюр и записку, в которой  говорилось:
"Я надеюсь, что вы не обидитесь и примете это с моей любовью". Она  была
очень хорошей, доброй женщиной. Ч не могла бы продолжать жить  с  ней  в
одном доме, но признала достоинства ее души.
   Итак, с двадцатью пятью фунтами в кармане я смело смотрела на  мир  и
продолжала искать приключений.
   Только на четвертый день горничная наконец уговорила  меня  подняться
на палубу. Внушив себе, что внизу я умру быстрее, я упрямо  отказывалась
покинуть мою койку. А теперь меня соблазнило приближение Мадейры. В моей
душе родилась надежда.  Можно  сойти  на  берег  и  стать  горничной  на
Мадейре. Я отдала бы все ради суши.
   Закутанную в пальто и пледы  и  слабую,  как  только  что  родившийся
котенок, меня вытащили наверх и поместили мою инертную массу в  шезлонг.
Я лежала в нем, закрыв  глаза,  испытывая  чувство  ненависти  к  жизни.
Корабельный эконом, светловолосый молодой человек с круглым мальчишеским
лицом, присел ко мне.
   - Привет! Немного жаль себя, да?
   - Да, - ответила я, ненавидя его.
   - Через день или два вы себя  не  узнаете.  В  заливе  была  довольна
противная качка, но впереди нас ждет приятная погода. Завтра мы  с  вами
займемся метанием колец в цель.
   Я ничего не ответила.
   "Думаете, что никогда уже  не  поправитесь,  а?  Но  я  видел  людей,
которым было много хуже, чем вам, а два дня спустя они  уже  были  душой
общества на нашем судне. То же будет и с вами".
   Я не чувствовала в себе достаточно решительности, чтобы сказать  ему,
что он лжет, но постаралась передать это взглядом. Он мило поболтал  еще
несколько минут и наконец оставил меня одну. Люди приходили  и  уходили,
оживленные пары "совершали моцион", дети шалили, молодые люди  смеялись.
Несколько других бледных страдальцев, подобно мне, лежали в шезлонгах.
   Воздух был свежий, бодрящий, но  не  слишком  холодный,  солнце  ярко
светило. Невольно я слегка приободрилась и  начала  осматриваться.  Одна
женщина  привлекла  мое  особое  внимание.  Ей  было   около   тридцати,
круглолицая блондинка с ямочками на щеках и яркими голубыми глазами.  Ее
одежда, хотя и  совершенно  простая,  несла  на  себе  тот  неизъяснимый
отпечаток, который свидетельствовал  о  парижском  происхождении.  Кроме
того,  своими  приятными,  но   властными   манерами   она   производила
впечатление хозяйки судна.
   Палубные стюарды носились взад-вперед, выполняя ее  указания.  У  нее
был особый шезлонг и,  по-видимому,  неисчерпаемый  запас  подушек.  Она
трижды заставляла переставлять свой  шезлонг.  Но  при  этом  оставалась
очаровательной. Она казалась одним из тех редких в мире  людей,  которые
знают, чего хотят, заботятся о получении желаемого и  способны  добиться
своего, никого не обижая. Я решила, что, если когда-нибудь поправлюсь  -
хотя, конечно, этого не произойдет, - мне  будет  приятно  поговорить  с
ней.
   Мы прибыли на Мадейру примерно в полдень. Я была еще  слишком  вялой,
чтобы двигаться, но наслаждалась  видом  живописных  местных  торговцев,
поднявшихся на борт и разложивших свои товары  на  палубе.  Там  были  и
цветы. Я зарылась лицом в огромный букет сладко пахнущих мокрых фиалок и
почувствовала себя определенно лучше. В  сущности,  подумалось  мне,  я,
вероятно,  могла  бы  выдержать  поездку  до  конца.   Когда   горничная
заговорила о достоинствах бульона из молодого цыпленка, я возразила  ей,
но слабо. Когда его принесли, я поела с удовольствием.
   Привлекшая меня женщина была на берегу Она вернулась в  сопровождении
высокого темноволосого  человека  с  военной  выправкой.  Еще  раньше  я
заметила его вышагивающим по палубе. Я тут же сочла его одним из сильных
молчаливых родезийцев. Ему было около сорока,  начинающие  седеть  виски
оттеняли бронзовое лицо. Он был явно самым красивым мужчиной на судне.
   Когда горничная принесла мне еще один плед, я спросила, не  знает  ли
она, кто эта привлекательная женщина.
   "Известная светская дама, почтенная миссис Кларенс Блейр. Вы,  должно
быть, читали о ней в газетах".
   Я кивнула, посмотрев на  нее  с  удвоенным  интересом.  Миссис  Блейр
действительно пользовалась очень большой популярностью как одна из самых
модных женщин наших дней. Мне было немного забавно видеть, что она стала
центром повышенного внимания. Несколько человек попытались навязаться  к
ней в знакомые с бесцеремонностью, допустимой на  судне.  Я  восхитилась
тем, как вежливо миссис  Блейр  их  осадила.  По-видимому,  она  выбрала
сильного молчаливого мужчину в качестве единственного  кавалера,  и  он,
кажется, по достоинству оценил оказанное ему предпочтение.
   На следующее  утро,  сделав  несколько  кругов  по  палубе  со  своим
предупредительным   спутником,   к   моему   удивлению,   миссис   Блейр
остановилась возле моего шезлонга.
   - Сегодня вам лучше?
   Я поблагодарила ее и ответила, что  чувствую  себя  немного  лучше  и
становлюсь более похожей на человека.
   - Вчера вы  действительно  выглядели  больной.  Полковник  Рейс  и  я
решили, что нас ждет волнующее событие - похороны в море, однако вы  нас
разочаровали.
   Я рассмеялась.
   - Мне помог воздух.
   - Ничто не помогает лучше, чем  свежий  воздух,  -  сказал  полковник
Рейс, улыбаясь.
   - Пребывание в этих душных каютах может убить кого угодно, -  заявила
миссис Блейр, опускаясь в шезлонг подле меня и  легким  кивком  отпуская
своего кавалера. - Ваша каюта, надеюсь, расположена с внешней стороны?
   Я покачала головой.
   - Моя дорогая девочка! Почему вы не поменяли ее? Ведь полно свободных
кают.  Многие  сошли  на  Мадейре,  и  судно  полупустое.  Поговорите  с
экономом. Он милый мальчик - предоставил мне прекрасную новую каюту, так
как мне не нравилась прежняя.  Поговорите  с  ним,  когда  спуститесь  к
ланчу.
   При мысли об этом я содрогнулась.
   - Я не могу пошевелиться.
   - Не будьте глупышкой. Вставайте и погуляйте со мной.
   Она ободряюще улыбнулась мне. Сперва я, ощущала  большую  слабость  в
ногах, но, пройдя  несколько  раз  взад  и  вперед,  почувствовала,  что
оживаю.
   После одного или двух кругов по  палубе  к  нам  снова  присоединился
полковник Рейс:
   - Вы сможете увидеть большую вершину Тенерифе с другой стороны.
   - Правда? Как вы думаете, смогу я сфотографировать?
   - Нет, но это не удержит вас от того, чтобы пощелкать ее.
   Миссис Блейр рассмеялась.
   - Вы злой. Некоторые из моих фотографий очень хороши.
   - Правда, годными у вас выходят только около трех процентов.
   Мы перешли на другую сторону. Там, окутанная нежной розоватой дымкой,
сверкала заснеженная вершина. У меня вырвалось восторженное восклицание.
Миссис Блейр побежала за своей камерой.
   Невзирая на саркастические замечания полковника Рейса, она  энергично
щелкала аппаратом:
   - Вот и конец пленки. О, боже, - произнесла она огорченно,  -  я  все
время снимала со вспышкой.
   - Мне всегда нравится видеть ребенка с новой игрушкой, -  пробормотал
полковник.
   - Какой вы противный... Но у меня есть другая пленка.
   Миссис Блейр торжественно достала ее из кармана  свитера.  Однако  от
внезапной  качки  она  потеряла  равновесие  и,  хватаясь  за  поручень,
выронила пленку, и та упала вниз.
   - О! - вскрикнула миссис Блейр с  комическим  испугом  и  перегнулась
через поручень. - Вы думаете, пленка упала за борт?
   - Нет, вы достаточно  везучи,  чтобы  размозжить  голову  несчастному
стюарду на нижней палубе.
   Маленький мальчик, незаметно подошедший  к  нам  сзади  на  несколько
шагов, оглушительно протрубил в горн.
   - Ланч, - восторженно объявила миссис Блейр. - Я с завтрака ничего не
ела, кроме двух чашек бульона. Пойдемте на ланч, миссис Беддингфелд?
   - Что ж, - сказала я задумчиво. - Я действительно проголодалась.
   - Великолепно. Вы сидите  за  столом  эконома,  я  знаю.  Попытайтесь
уговорить его насчет каюты.
   Я спустилась в салон,  начала  есть  потихоньку,  но  к  концу  ланча
поглотила огромное количество пищи.  Мой  вчерашний  приятель  поздравил
меня с выздоровлением. Сегодня, по его словам, все меняли  каюты,  и  он
обещал, что мои вещи будут без промедления перенесены в каюту на внешней
стороне.
   За нашим столом сидели только четверо пассажиров: я, две пожилые дамы
и миссионер, много говоривший о "наших бедных черных братьях".
   Я  огляделась  вокруг.  Миссис  Блейр  сидела  за  столом   капитана.
Полковник Рейс рядом с ней. По другую сторону от  капитана  сидел  седой
мужчина с запоминающейся внешностью. Очень  многих  я  заметила  еще  на
палубе, но один человек раньше нигде не появлялся. Если бы он где-нибудь
появился, то вряд ли мог ускользнуть от моего внимания. Он был высокий и
темноволосый, меня  просто  поразило  зловещее  выражение  его  лица.  Я
спросила эконома с некоторой долей любопытства, кто этот человек.
   "Вон тот? Секретарь сэра Юстаса Педлера.  Бедняга  очень  страдал  от
морской болезни и до сих пор не выходит из каюты Сэр Юстас взял с  собой
двух секретарей, и море не пощадило обоих. Другой парень еще не пришел в
себя. А этого зовут Пейджет".
   Итак, на борту  находился  сэр  Юстас  Педлер,  владелец  Милл-Хауса.
Возможно, всего лишь совпадение, и все же.
   - А вот и сам сэр Юстас, - продолжал мой информатор, - сидит рядом  с
капитаном. Напыщенный старый осел.
   Чем больше  я  изучала  физиономию  секретаря,  тем  она  мне  меньше
нравилась. Ее ровная бледность,  скрытные  глаза  с  набрякшими  веками,
странно приплюснутая голова - все вызывало у меня отвращение  и  рождало
мрачные предчувствия.
   Выйдя из салона одновременно с ним, я пошла следом на верхнюю палубу.
Он разговаривал с сэром Юстасом, и я невольно услышала несколько фраз.
   - Тогда я сейчас же позабочусь о каюте, хорошо?  В  вашей  невозможно
работать из-за этих чемоданов.
   - Мой дорогой друг, - отвечал сэр Юстас. - Моя  каюта  предназначена,
во-первых, для того, чтобы я в ней спал и,  во-вторых,  чтобы  я  в  ней
одевался, если сумею. У меня никогда  не  было  ни  малейшего  намерения
позволить вам оккупировать ее и стучать там на вашей  проклятой  пишущей
машинке.
   - Именно об этом я и говорю, сэр Юстас, должно же у нас быть какое-то
место для работы...
   Здесь  я  рассталась  с  ними  и  пошла   вниз,   чтобы   посмотреть,
продвигается ли мой переезд. Я застала стюарда складывающим вещи.
   - Чудесная каюта, мисс. На палубе "Д", номер 13.
   - О, нет! - вскрикнула я. - Только не 13.
   13 - единственное, к чему я питаю суеверное предубеждение.  Это  была
хорошая  каюта.  Я  осмотрела  ее,  поколебалась,  но  глупое   суеверие
возобладало. Я почти плача обратилась к стюарду.
   - Нет ли какой-нибудь другой каюты, которую я могу занять?
   Стюард задумался.
   - Есть каюта номер 17 по правому борту. Сегодня  утром  она  была  не
занята, но, мне кажется, ее уже кому-то предназначили. Все же, поскольку
вещи того джентльмена еще не  перенесли  и  джентльмены  совсем  не  так
суеверны, как дамы, полагаю, что он не будет возражать против обмена.
   Я с  благодарностью  приняла  предложение,  и  стюард  отправился  за
разрешением эконома. Вернулся он, посмеиваясь.
   - Все в порядке, мисс. Мы можем переезжать.
   Он повел меня в 17-ю. Она была не такой большой, как 13-я, но я нашла
ее в высшей степени подходящей.
   - Я сейчас же принесу ваши вещи