Андрей КУРКОВ

                      МИЛЫЙ ДРУГ, ТОВАРИЩ ПОКОЙНИКА




                                    1

     Если б я курил - было бы легче после каждого тихого,  со  стороны  не
внятного и не прочитываемого скандала выкуривать по  несколько  сигарет  и
дым, никотин, становящийся на время  не  то,  чтобы  смыслом  или  запахом
жизни, но чем-то отвлекающим, как воскуриваемый в свою  собственную  честь
фимиам, помогал  был  мне  в  очередной  раз  увидеть  в  дальнейшем  моем
существовании радость. Но я не курил  с  детства  и  думал,  что  начинать
курить в тридцатилетнем возрасте - это уже точно  проявление  детства  или
глупости.
     Дождь никак не начинался. Вечерело. Жена закрылась в ванной,  но  это
было обычным приниманием ванны. Я тоже иногда закрываюсь в ванне,  хотя  с
чего бы я должен стесняться своей жены.  Вот  тут  и  вопрос,  проясняющий
причину - мы давно уже далеки друг от друга. Вечером, ложась в постель, мы
раздеваемся в темноте, а днем или при свете принимая ванну, мы  стесняемся
своей наготы. Нагота здесь - это ранимость. Она бы тоже самое сказала.  Но
и я раним, и чаще всего раним ею. Мы уже не говорим об этом,  хотя  раньше
пытались все выяснить и улучшить словами.
     Казалось бы - осень, время уходящего тепла, начало сезона  сохранения
прошлого  тепла  во  имя  грядущей  зимы,  чтобы  не   замерзнуть.   Время
заклеивания  окон  и  балконных  дверей.  Когда  еще  сама   природа   так
способствует мыслям о восстановлении или укреплении  уюта,  физического  и
душевного. Но что сентябрь  для  нас?  Ничего.  Мы  молчим,  разговариваем
междометиями. Каждый сам для себя варим кофе и жарим яишницы.
     Пора было это  заканчивать.  Уйти  некуда  -  однокомнатную  квартиру
пополам не поделишь.
     Любовь  прыгать  с  вышки  в  воду  вспоминалась   всякий   раз   при
выглядывании из окна нашего  восьмого  этажа.  Но  не  давала  необходимый
импульс для прыжка. Я не был рожден самоубийцей. Жизнь вне,  за  пределами
моего быта, мне очень нравилась. С каким-то легким замиранием  в  груди  я
проходил иногда вечером по Крещатику,  пытаясь  разглядеть  лица  вечерних
девушек, ожидающих клиентов на скамеечках или у  фонтана  под  кинотеатром
"Дружба". В полумраке, в искусственном городском освещении  они  выглядели
привлекательно, как изящно нарисованные,  многообещающие  силуэты,  обычно
бросающие какой-то карандашный взгляд с книжных мелодраматических форзацов
и обложек. Я легко представлял себя их  клиентом  или  даже  приближенным,
другом. Но представлять себя - это еще далеко  не  быть.  Мне  многого  не
хватало - решительности, денег,  свободы.  Но  они,  как  первая  ласточка
сошедшего с экрана американского образа жизни, дарили надежду на то, что и
другие сладкие американские картинки оживут  и  замельтешат  вокруг  меня,
тут, в Киеве.  И  я  окажусь  захваченным  этим  мельтешением,  постепенно
превращающимся в жизнь и вытесняющим жизнь прошлую, во  всем  временную  и
надоевшую каждой своей деталью, каждой составной частью,  каждой  газетной
статьей, подробно ее же описывающей.



                                    2

     Будучи студентом инъяза я любил дружить  с  иностранцами.  От  них  я
учился и языкам, и какому-то другому пониманию жизни. Они  так  отличались
от нас, как может отличаться белый гриб от ежика. Внутреннее наше различие
могло сравниться лишь с каким-либо явным внешним,  вроде  вышеприведенного
примера. У них было другое детство, другие игры. Они мне и  рассказали  об
одной игре, которая в какой-то момент  завладевает  уже  не  первым  и  не
десятым поколением детей, не знавших советского детства.  Игра  простая  -
надо составить цепочку из знакомых, которая выведет  тебя,  к  примеру,  к
королеве Англии или к  Маргарет  Тэтчер  -  она  в  то  время  была  более
актуальна. Выходило, что почти  каждый  играющий  мог  через  трех-четырех
связанных между собой и с ним людей выйти на английского премьер-министра.
Принцип до смешного простой - я знаю его,  он  знает  ее,  она  знает  еще
кого-то, кто лично знаком с Ним или с Ней. Я пробовал тогда  сделать  тоже
самое и выйти таким образом на Брежнева или на Щербицкого. Не  получалось.
Цепочка просто не начиналась. И  вот  теперь,  вдруг,  должно  быть  из-за
отчаянности моей жизни и моего быта, я понял, как надо играть в  эту  игру
здесь, на нашей земле. Надо искать выход на убийц. Их много, они среди нас
и некоторые из них особенно и не скрывают свой  род  занятий.  Лет  десять
назад я знал как минимум двоих, уже отсидевших свое  убийц  -  нормальных,
общительных и даже готовых прийти на помощь.  Правда  тогда  они,  убийцы,
были другие - в них было больше романтики. Сейчас любые отношения строятся
на деньгах и убийство стало для некоторых хорошо оплачиваемой  профессией.
Даже слово новое привнесли из английского - киллер.  Это  было  похоже  на
продолжение  американской  традиции  улучшения   имиджа   и   наименования
неквалифицированных и непрестижных профессий. Помню,  что  уборщика  улиц,
или  попросту  -  дворника  -  в  Америке  переименовали  в  инженера   по
санитарному  состоянию  городской  среды.  Но  там   причина   для   этого
переименования  была  проста  и  понятна  -   придать   дворникам   больше
самоуверенности  и  самоуважения.  А  у  нас  вышло   по-другому.   Просто
получилось, что убийца высшей квалификации,  работающий  исключительно  на
заказах получает звание киллера. Ну а тот, прошлый тип убийцы  -  бытовой,
романтический, по пьянке и из ревности так  и  остается  простым  убийцей.
Таких и ловят, и садят в то время, как киллер остается птицей неуловимой и
невидимой.
     Эти размышления сами вывели меня на тему, пытавшуюся  уже  много  раз
достучаться из моего подсознания. Я ведь уже несколько лет искал выход  из
своей тупиковой жизненной ситуации. Но искал  его  больше  в  воображении,
больше в своих фантазиях. А теперь выход напрашивался сам -  выход  не  из
ситуации, но из самой жизни. Для самоубийцы я был слишком  жизнелюбив,  но
для жертвы я был то, что надо. Прекрасный пример несправедливости  судьбы,
умный мужчина в расцвете сил и способностей да и еще  убитый  по  чьему-то
заказу! Репутация  жертвы  заказного  убийства  защекотала  мне  нервы.  Я
представил себе, как будут озадачены мои  многочисленные  знакомые,  сразу
решив, что они обо мне практически ничего не знали, ведь  тот  я,  который
был им знаком, с которым они пили вино и кофе, не мог и не должен был быть
замешан в дела, за которыми следуют  разборки  или  заказные  убийства.  Я
представил  себе,  как  всех  их   будет   вычислять   уголовный   розыск,
допрашивать, задавая десятки "крутых" вопросов. "У него были враги?", "Чем
он занимался?", "Кто мог быть заинтересован в его смерти?"  и  так  далее.
Оставалось найти недорогого киллера, деньги на  его  гонорар  и  уж  тогда
спланированное мною идеальное убийство станет  очередной  из  неразрешимых
загадок. Эффектный конец бестолковой жизни меня прельщал. А  у  загадочных
убийств есть еще одна привлекательная черта - о них часто вспоминают  и  в
газетах, и в книгах, вспоминают с подробностями и с именем  жертвы  -  так
что у меня будет реальный шанс остаться в памяти народной если не на века,
то во всяком случае - надолго.



                                    3

     Осень запаздывала. Или у природы не хватало денег на красные и желтые
краски, словно природа копировала печальное финансовое  положение  страны.
Правда, стало прохладнее и по вечерам немного дождило.  Но  яркой  картины
увядания природы не получалось. Люди же увядали на глазах, а сам  я  -  на
собственных глазах в зеркале.  Друзья  звонили,  чтобы  сообщить,  как  им
плохо. Я в ответ молчал, вынашивая, но скрывая от всех,  свою  драгоценную
идею идеального выхода из жизненного тупика.
     Жена стала позднее обычного возвращаться домой,  иногда  за  полночь.
Раздевалась она в темноте и ложилась на свой край дивана под свое  одеяло.
Каждый ее приход будил меня и раздражал.  А  даже  если  и  не  будил,  то
раздражал еще сильнее. От нее не  было  никакого  тепла  и  сама  мысль  о
женщине, не приносящей тепла, меня злила, особенно когда я думал конкретно
о ней, о той женщине, что была рядом.
     Вечером в среду я сам решил задержаться в центре. У меня было немного
денег и имелось довольно конкретное решение - как с ними поступить.  Проще
говоря - хотелось выпить. Но не соло,  а  как  минимум  дуэтом.  Идеальная
святая цифра "3" еще больше порадовала бы меня, если б, конечно, все  трое
были близкими знакомыми. Случайных попутчиков к  станции  "выпивка"  я  не
любил.  К  семи  я  приехал  на  Контрактовую  площадь,  где  в  одном  из
коммерческих магазинчиков видел  пару  раз  через  стекло  своего  бывшего
одноклассника Диму Самородина. Не виделись мы с ним со школьного  времени,
да и тогда, когда я видел его через  витрину  магазинчика  -  меня  он  не
видел,  обслуживая  очередных  покупателей.  Поэтому  казалось  мне,   что
внезапная встреча для него будет радостной, тем  более,  что  в  школе  мы
ладили и ничто так не объединяет людей, как общее прошлое, будь  то  школа
или тюрьма.
     Мои размышления  подтвердились.  Как  только  я  зашел  в  магазинчик
походкой задумчивого покупателя - он меня узнал и  окликнул.  Между  делом
обслуживая покупателей реальных, он задавал мне  массу  вопросов  о  наших
бывших одноклассниках, интересуясь кого и когда я видел  последний  раз  и
кто что делает. Порадовать его я особенно не  мог.  За  все  годы  у  меня
произошло всего-то пять-шесть случайных "транспортных" встреч  с  друзьями
детства, о чем я ему и рассказал.
     - Ты подожди полчасика, - попросил он. - Шеф  заедет  за  выручкой  и
тогда я закроюсь и можем здесь посидеть...
     Я с радостью кивнул. Но ждать  в  магазине  не  хотелось  и  я  вышел
прогуляться по Подолу.
     Яркие огни,  неоновые  линии  и  буквы  глуповатых  названий  кафе  и
ресторанчиков    разгоняли    вечернюю    темень.    Выйдя    из     света
встречно-направленных реклам и огней, я уселся на скамейке возле памятника
первому украинскому буддисту Григорию Сковороде.  На  соседних  скамейках,
пользуясь неосвещенностью памятника, целовались счастливые силуэты. Я один
ни с кем не целовался возле памятника  и  из-за  этого  почувствовал  свою
ущербность. Чем я плох? Я еще молод, симпатичен, не толст. Меня еще  можно
считать привлекательным. Конечно, дело во мне. Ни одна женщина не подойдет
ко мне первая с вопросом "Разрешите вас поцеловать?" Что со мной? Ведь еще
лет пять назад я любил  сам  ошарашивать  женщин  подобными  вопросами.  А
теперь?
     Когда я вернулся в магазинчик - покупателей уже не было.
     - Порядок, - сказал Дима. - Выручку забрали. Можем закрываться.
     Он занавесил окна-витрины. Закрыл тяжелую металлическую  дверь  и  мы
словно отрезались в  этом  магазинчике  от  окружающего  мира,  мы  словно
оказались в кабине космического корабля, только судя по  всем  стоящим  на
полочках бутылкам, консервным банкам и  прочему  -  это  был  как  минимум
западноевропейский корабль.
     Дима усадил меня за  пластмассовый  белый  столик,  а  сам  отошел  к
полочкам.
     - Что пьем? - спросил он.
     - "Все вокруг народное, все вокруг мое" - подумалось мне.
     - Давай, не стесняйся!  -  подбадривал  меня  Дима,  стоя  у  шеренги
бутылок. - Я угощаю. Мне здесь в виде премии положены две бутылки в  день,
а если больше, то плачу со скидкой...
     - Тогда виски, - сказал я.
     Виски  мы  пили,  как  другие  пьют  водку,  маленькими  хрустальными
стопочками в один глоток. Стопочки для этого временно сняли с продажи.
     - Женьку Долгого я последний раз видел  года  три  назад,  -  говорил
Дима. - Он мясником работал в гастрономе у Оперного. А Чемерис в Волгоград
уехал. Он полысел страшно за последнее время...
     - А я как-то Галю Колесниченко встретил... - поделился я. -  Тут  же,
на Подоле...
     Допив виски, решили попробовать джин.
     - Вообще-то его с тоником пьют, - говорил, открывая бутылку, Дима.  -
Но тоник сегодня  весь  раскупили.  Ничего,  он  и  так  вкусный.  Помнишь
Мельничука из Б-класса?
     - Помню.
     - Ему два года назад вышку дали, но потом на пятнадцать лет заменили.
     - А за что? - поинтересовался я.
     - Уголовщина. У какого-то челнока выкачивал пять тысяч баксов  и  для
острастки бросил ему днем в окно гранату, а там теща  с  малым  была.  Два
трупа...
     - Да, - протянул я. - Грязно.
     Разговор перешел на созвучные теперешнему времени уголовные истории и
ужасы. Мы открыли кипрские маслины и банку камчатских  крабов.  Под  такой
разговор пилось и закусывалось  отменно.  Круглое  лицо  Димы  покраснело,
глаза горели. Думаю, что и я выглядел не трезвее. Между делом поговорили о
доходах - слово "зарплата" уже вышло из обихода. Дима  заколачивал  триста
баксов плюс премиальный товар, который обычно выпивал  и  съедал  в  кругу
друзей. Я, увы, материальными достижениями похвастаться не мог.
     - Мой шеф тысяч пять-шесть в месяц имеет, у него еще  пять  точек  на
Подоле и один обменный киоск, - рассказывал Дима. - Но я ему не завидую...
     - Слушай, а ты не знаешь, сколько киллеры заколачивают? - спросил я.
     - А ты что, "ведомости" не читаешь? В зависимости от важности объекта
и пять тысяч и десять тысяч баксов...
     - А если объект не важный?
     - А кому надо убирать такой объект?
     Я пожал плечами.
     - Ну вроде как муж хочет убрать любовника своей жены... - предположил
я.
     Дима помолчал минутку, потом тоже пожал плечами.
     - Это мелочевка, - сказал он. - Любовники ходят без охраны...  Должно
быть дешево. Может баксов пятьсот... Но серьезный профи за такую мелочь не
возьмется... По крайней мере те, кого я знаю...
     Я тяжело вздохнул и налил себе и Диме джина. В бутылке оставалось еще
на пару стопочек. Алкоголь  уже  плыл  вперемешку  с  кровью  по  венам  и
артериям, но в голове было светло, как днем.
     - У твоей что, любовник есть? - спросил вдруг Дима.
     Я кивнул, скорее автоматически, чем в знак согласия с  предположением
Димы. Но, в принципе, сомневаться в наличии любовника у моей жены было  бы
глупо.
     - Конечно, есть, - подкрепил я свой кивок словами.
     - У меня есть один парень... В общем-то  профи...  -  Дима  заговорил
тише и я понял, о чем он говорит. - Если хочешь, я с ним посоветуюсь... Он
порядочный, от близких даже аванса не берет... У тебя есть бабки?
     Я снова вздохнул.
     - Сейчас неважно с деньгами...
     - Я тебе могу одолжить, это  же  дело  серьезное...  Вопрос  семейной
жизни... Так что, поговорить с ним?
     - Да, - скоропалительно выдохнул я. И в подкрепление своей  решимости
еще разок кивнул.



                                    4

     Два дня спустя вечерком я зашел в магазинчик к Диме.  Покупателей  не
было. Видимо еще днем  зависшая  над  Подолом  морось,  время  от  времени
переходившая в дождь, разогнала людей по домам. Он сидел в ярко освещенном
аквариуме магазинчика за прилавком и читал книгу.
     - Привет, - крикнул я,  заскочив  в  открытую  настеж  дверь.  -  Что
читаем?
     - А что читают в такую погоду? Конечно, Чейза. Как  жизнь?  Согреться
не хочешь?
     Я кивнул.
     Он вытащил из под прилавка  початую  бутылку  лимонного  "Кеглевича",
поставил передо мной хрустальную стопочку и наполнил ее. Налил и себе.  Мы
как-то по-деловому  опрокинули  стопки.  Водка  пошла  удивительно  мягко,
словно в ней и градусов не было.
     - Дамская! - уловив мое выражение лица, пояснил Дима.  -  Подожди,  я
закроюсь и тогда поговорим.
     Он закрыл дверь, занавесил окна-витрины.
     - Все олрайт! - усевшись на свое место за прилавком, сообщил он  мне.
- У него только ребенок родился... Он сам сказал, что ни в какие серьезные
дела лезть сейчас не хочет... Так что твой любовник как раз к месту.
     - И сколько? - спросил я.
     - Хотел семьсот, но я с ним поторговался... ну и обещал, что  ты  сам
подробно все подготовишь.
     - Что подготовлю? - испугался я.
     - Ну наводки разные. Когда и где он бывает. Может, фото сделаешь...
     Я  задумался  о  фото  и  вдруг  сообразил,  что  в  этот  момент   я
действительно  думал  о  некоем  абстрактном,  мною  никогда  не  виденном
любовнике моей жены. "Господи - мысленно воскликнул я. -  Речь  идет  ведь
обо мне, о  моей  фотографии,  о  тех  местах,  где  я  бываю!.."  Немного
успокоившись и списав нерасторопность  своей  мысли  на  плохую  погоду  и
"дамского Кеглевича", я заново включился в организованную мною самим игру.
     - Так как? - выждав паузу, снова спросил Дима.
     - Насчет наводок?
     - Да.
     - Хорошо. И фото будет. Так сколько в конце вышло?
     - Четыреста пятьдесят баксов. Мы сначала на пятистах  сошлись,  но  я
почувствовал, что могу его еще немного дожать. Так что с тебя бутылка!
     - А когда я с ним встречусь?
     - Ты что! Зачем тебе с  ним  встречаться?  Он  тебе  позвонит  завтра
вечером, а все необходимое как-то перешлешь ему.
     После делового разговора другой разговор уже как-то не завязывался  и
мы, заполняя паузы между стопками анекдотами,  просидели  еще  с  полчаса,
прежде чем разойтись.
     Когда я вернулся домой, жены еще не было. Я заварил себе чаю.  Глянул
на часы -  было  уже  начало  первого.  В  доме  напротив  светилось  лишь
несколько окон. На улице царствовала  сырость.  В  желтых  пятнах  уличных
фонарей блестел асфальт. Мне почему-то  показалось  жарко  на  кухне  и  я
открыл окно. Высунув голову, смотрел вниз.  На  пустынную  улицу.  Смотрел
минут пять, пока перед нашим парадным не остановилась  старенькая  красная
иномарка, из  которой  вышла  моя  жена  и  какой-то  мужик.  Я  уже  было
испугался, что они сейчас оба зайдут в парадное, но  этого  не  случилось.
Они поцеловались под освещавшим вход в парадное фонарем  и  она  зашла,  а
мужик, снова сев в свою иномарку, уехал.
     - Вот, - подумал я, все еще  глядя  на  вновь  опустевшую  улочку.  -
Должно быть о нем я думал в начале сегодняшнего разговора с Димой.  О  его
фотографии. Может, взять и переключить все это действительно на  него?  Но
тогда в этом не будет ничего оригинального. Банальная ревность. Да  еще  и
неоправданная, ведь я уже давненько не люблю свою жену, к тому же с полной
взаимностью. Нет, пускай живет, или точнее  -  пускай  живут  и  радуются.
Хотя, думаю, мое заказное убийство и на них подействует, и еще  неизвестно
как.
     Скрежетнул ключ в двери.
     - Ты еще не спишь? - безразлично, но  с  некоторой  долей  удивления,
заметила моя жена.
     - Чай пил и в окно глядел, - ответил я.
     На это она уже не ответила. Прошла в комнату.
     Я подождал, пока она выключила там свет и тоже пошел спать.



                                    5

     Димин знакомый  позвонил  на  следующий  день  вечером.  Представился
Костей. Дал мне два дня на фотографию и на  "подготовку  советов".  Обещал
позвонить через два дня и сообщить, как все это ему передать.
     Утром  я  достал  коробку  из-под  югославских  ботинок,  давно   уже
изношенных и выброшенных. В этой коробке хранились мои фотографии, начиная
с традиционных голых младенцев  и  дальше,  без  всякого  хронологического
порядка, вперемешку. Но  даже  самые  поздние  из  них  были  сделаны  лет
пятнадцать назад, в теплой тинейджеровской компании. После этого,  видимо,
никому я не был особенно нужен или же просто интерес к фотографированию  у
моих друзей пропал. Я отложил две фотографии, где я был изображен  крупным
планом. На одной - в Пуще-Водицком парке, с бутылкой белого портвейна,  на
второй - на пикнике где-то в Святошино,  у  костра,  горящего  черно-белым
огнем.  Подойдя  к  зеркалу  и   сравнив   себя   сегодняшнего   с   собой
фотографическим, я понял, что передавать такие фото  можно  только  в  том
случае, если я не хочу быть узнанны