Росс МАКДОНАЛЬД

                           ОСЛЕПИТЕЛЬНЫЙ ОСКАЛ




                                    1

     Я увидел ее, поджидающую у дверей моей конторы. Она была  коренастая,
среднего роста. На ней был  свободного  покроя  голубой  жакет  с  голубым
закрытым джемпером и накидка из голубой норки, которая не  могла  смягчить
очертаний ее фигуры. У нее было широкое, сильно загорелое лицо  и  черные,
коротко  подстриженные  волосы,  еще  больше  подчеркивающие  мальчишеские
черты. Эта женщина была из тех, кто в половине  девятого  утра  всегда  на
ногах, если только не были на ногах всю ночь.
     Пока я отпирал дверь, она стояла поодаль и  смотрела  на  меня  снизу
вверх с видом ранней пташки, выбирающей себе червяка нужного размера.
     - Доброе утро, - сказал я.
     - Мистер Арчер?
     Не дожидаясь ответа, она протянула мне похожую на обрубок  коричневую
руку. Ее пожатие было крепким, как мужское. Освободив руку, она  просунула
ее под мой локоть, втолкнула меня в мою собственную контору и  закрыла  за
собой дверь.
     - Очень рада вас видеть, мистер Арчер.
     Она уже начинала меня раздражать.
     - Почему?
     - Что "почему"?
     - Почему вы рады меня видеть?
     - Потому что... Давайте-ка сядем  поудобнее,  чтобы  нам  можно  было
потолковать.
     Не обладая шармом, она вызывала своей настойчивостью лишь тревогу.
     Она устроилась в кресле возле двери и оглядела приемную. Комната была
небольшая  и   плохо   обставленная.   Женщина,   видимо,   отметила   эти
обстоятельства, но реагировала на это лишь тем, что крепко стиснула  перед
собой унизанные кольцами пальцы. На каждой руке было по три  кольца,  а  в
них большие бриллианты, которые выглядели настоящими.
     - У меня есть для вас работа, - сказала она, обращаясь  к  стоящей  у
противоположной стены продавленной софе, покрытой зеленой имитацией кожи.
     Ее манеры изменились. От девичьей живости она перешла к  мальчишеской
серьезности.
     - Это небольшое дело, но я  хорошо  вам  заплачу.  Пятьдесят  в  день
достаточно?
     - Плюс расходы. А кто вас ко мне направил?
     - Никто. Да садитесь же! Ваше имя я знаю годы, просто годы.
     - Тогда у вас есть передо мной преимущество.
     Ее взгляд снова обратился ко мне.  От  небольшой  экскурсии  по  моей
приемной  он  немного  состарился  и  утомился.  Под  ее  глазами  темнели
коричневато-оливковые круги. В конце концов, она, может быть,  и  в  самом
деле не спала всю ночь. Выглядела она лет на пятьдесят, несмотря  на  свои
девичьи и мальчишеские замашки. Американки никогда не  стареют,  они  лишь
умирают, и в глазах ее я прочел порочное знание этой истины.
     - Зовите меня Уной, - сказала она.
     - Вы живете в Лос-Анжелесе?
     - Не совсем. Но неважно, где я живу. Я скажу вам, что  нужно  делать,
если вы хотите, чтобы я перешла к сути дела.
     - Если вы не перейдете, я этого просто не переживу.
     Ее твердый сухой взгляд ощупал меня почти осязаемо и  остановился  на
моем рте.
     - Выглядите вы отлично. Но мне вы кажетесь каким-то голливудским.
     У меня не было настроения выслушивать  комплименты.  Грубоватость  ее
напряженного голоса, смесь заискивания и  дурных  манер  беспокоили  меня.
Казалось, будто я говорил с несколькими людьми одновременно, и ни один  из
них не раскрывался до конца.
     - Это защитная окраска. Слишком разных людей приходится встречать.
     Она не покраснела. Ее лицо застыло на мгновение, и только лишь. Та ее
часть, которая была несовершеннолетним юнцом, сделала мне замечание:
     - У вас случайно нет привычки перерезать горло своим клиентам? А то у
меня есть кое-какой опыт в отбивании к этому охоты.
     - С детективами?
     - С людьми. А детективы тоже люди.
     - Вы сегодня просто начинены комплиментами, миссис.
     - Я же сказала: зовите меня Уной. Я не гордая. Могу ли я сказать вам,
что надо сделать и что установить? Вы можете взять деньги и  приняться  за
дело?
     - Деньги?
     - Вот.
     Она вынула из голубой кожаной сумочки банкноту и  бросила  ее  мне  с
таким видом, словно она была использованным лезвием безопасной  бритвы.  Я
поймал ее на лету. Это была  стодолларовая  банкнота,  но  я  не  стал  ее
убирать.
     - Задаток всегда помогает установить обстановку доверия, - заметил я.
- Я, конечно, все же перережу вам горло, но сперва дам вам нембутал.
     Она мрачно обратилась к потолку:
     - И почему в этих краях все такие юмористы? Вы же не ответили на  мой
вопрос.
     - Я сделаю все, что вам угодно,  если  это  не  противозаконно  и  не
лишено здравого смысла.
     - Ничего противозаконного я не предлагаю, - резко сказала  она.  -  И
обещаю вам, что смысл будет.
     - Это уже лучше.
     Я положил банкноту в бумажник, где она выглядела довольно одиноко,  и
открыл дверь кабинета.
     В нем стояло три кресла, а для четвертого места уже не  было.  Подняв
венецианские шторы, я  сел  на  вращающееся  кресло  за  письменный  стол.
Кресло, на которое я указал ей, стояло возле стола напротив  меня.  Однако
села она у стены, подальше от окна и света.
     Скрестив ноги в брюках, она  вставила  сигарету  в  короткий  золотой
мундштук и прикурила от золотой зажигалки.
     - Так вот, о работе, о  которой  я  говорила.  Мне  нужно,  чтобы  вы
последили за некоей особой, цветной девушкой, которая у меня работала. Она
оставила мой дом две недели назад, точнее первого сентября. По-моему,  это
было к лучшему, так как я отделалась легким испугом,  вот  только  она  на
прощание прихватила несколько моих безделушек. Пару  рубиновых  сережек  и
золотое ожерелье.
     - Застрахованные?
     - Нет. Они не особенно ценные. Я ценю их как память, понимаете?
     Она  попыталась  придать   своему   лицу   задумчивое,   затуманенное
воспоминаниями выражение.
     - Судя по всему, это дело для полиции.
     - Я так не считаю.
     Лицо ее вытянулось и стало жестким, словно вырезанным из  коричневого
дерева.
     - Вы что,  не  хотите  заработать?  Вы  же  зарабатываете  на  жизнь,
выслеживая людей.
     Я вынул из бумажника банкноту и бросил ее на стол.
     - Очевидно не хочу.
     - Не будьте таким нежным.
     Она выдавила улыбку на своих жестких губах.
     - По правде говоря, мистер Арчер, с людьми я круглая дура. Я чувствую
себя ответственной за всех, кто бы у  меня  ни  работал,  даже  если  люди
пользовались   моими   слабостями.   Я   испытывала   к   Люси   настоящую
привязанность, да и сейчас пожалуй, еще испытываю. Я не хочу создавать  ей
неприятности. У меня нет и мысли натравить на нее  полицию.  Все,  чего  я
добиваюсь, - это получить возможность поговорить с ней  и  получить  назад
свои вещи. И я так надеялась, что вы мне поможете.
     Она прикрыла короткими  щетинистыми  ресницами  свои  суровые  черные
глаза. Может быть, она и слышала вдали мелодию скрипок, я же  слышал  лишь
шум и скрежет уличного движения, доносящиеся с бульвара.
     - Помнится, вы сказали, что она негритянка.
     - Мне чужды расовые предрассудки.
     - Не об этом речь. Черных девушек разыскать в этом городе невозможно.
Я уже пытался.
     - Люси не в Лос-Анжелесе. Я знаю, где она.
     - Так почему бы вам просто не пойти к ней и не потолковать?
     -  Я  намерена  это  сделать.  Но  в  начале  я  бы  хотела  получить
представление об ее передвижениях. Прежде  чем  говорить  с  ней,  я  хочу
знать, с кем она видится и прочее.
     - Довольно дорогой способ искать пропавшие драгоценности.  Зачем  вам
это нужно?
     - Это уже не ваше дело.
     Она попыталась сказать это весело, с девичьим кокетством,  но  сквозь
все эти ухищрения проскальзывала враждебность.
     - Пожалуй, вы правы.
     Я перебросил ей банкноту через письменный стол и встал.
     - Все это похоже на  поиски  несбывшейся  мечты.  Почему  бы  вам  не
обратиться по соответствующим объявлениям в  "Таймсе"?  Есть  уйма  ищеек,
которые живут на строгой диете несбывшейся мечты.
     - Господи, я думала, он честный человек, - сказала она  словно  самой
себе. - Хорошо, мистер Арчер, пожалуй вы меня убедили.
     Это  меня  не  взволновало,  и  я  изобразил  на  своем  лице  полное
безразличие.
     - Я очень спешу, мне некогда было искать. Готова даже признаться, что
я попала в переделку.
     - Которая не имеет никакого отношения к хорошенькой воровке или краже
драгоценностей.  Вам  бы  следовало  придумать  историю  получше.  Но   не
пытайтесь, пожалуйста.
     - Я и не собираюсь. Скажу вам правду.  Когда  Люси  работала  в  моем
доме, она естественно узнала о моих семейных делах. Она  ушла  с  недобрым
чувством, хотя я не подала к этому причин. Есть  один-два  факта,  огласка
которых была бы для меня нежелательна. Я  боюсь,  что  она  станет  о  них
болтать, и поэтому хочу знать, с кем она общается. На  основании  этого  я
смогу принять собственное решение.
     - Если бы я знал немного больше об этих неприятных фактах...
     - О них я вам не скажу, это уж точно. Я  и  прийти  к  вам  решилась,
потому что хочу помешать их огласки.
     Эта история по-прежнему мне не нравилась, но вторая версия была лучше
первой. Я снова сел.
     - Какого рода работу она для вас выполняла?
     Уна немного подумала.
     - Главным  образом,  домашнюю.  Она  служанка.  Ее  полное  имя  Люси
Чампион.
     - А где она у вас работала?
     - В моем доме, естественно. А уж где он находится,  вам  знать  ни  к
чему.
     Я подавил приступ раздражения.
     - Где она сейчас, или это тоже секрет?
     - Я знаю, что кажусь неразумной и подозрительной, - ответила  Уна,  -
но я попала в очень затруднительное положение. Значит, вы беретесь за  эту
работу?
     - Могу попытаться.
     - Она в  Белла-сити,  за  Вейли.  Вам  придется  поторопиться,  чтобы
попасть туда до полудня. Это добрых два часа езды.
     - Я знаю, где это.
     - Хорошо. Одна моя подруга видела ее  вчера  в  кафе  на  Мейн-стрит,
почти на углу Гидальго-стрит. Подруга поговорила с официантами  и  узнала,
что Люси приходит туда каждый день к ленчу, между двенадцатью и часом. Это
кафе и в то же время винный погребок под названием "Том". Его легко найти.
     - Фотография Люси могла бы мне помочь.
     - Мне очень жаль.
     Уна развела руками в механическом жесте, выдававшем место ее рождения
- северный берег Средиземного моря.
     - Все, что я могу дать - это описание. Она красивая девушка  и  такая
светлая, что может сойти за южноамериканку или калифорнийскую  испанку.  У
нее очень приятные большие карие глаза и не слишком большой рот,  как  это
бывает у некоторых из них. И фигурка была бы неплохая,  не  будь  она  так
костлява.
     - Сколько ей лет?
     - Не так много. Она моложе меня...
     Я отметил это указание, как и сравнение с собственной тучностью.
     - Я бы сказала, двадцать с небольшим.
     - Волосы?
     - Черные, прямые, стриженые. Она держит их прямыми с помощью масла.
     - Рост?
     - Сантиметров на пять выше меня. Во мне метр пятьдесят семь.
     - Особые приметы?
     - Самое лучшее у нее - это ноги, о чем она прекрасно знает.
     Уна не могла подарить женщине незаслуженный комплимент.
     - Нос немного вздернут. Это было бы мило, если бы ноздри не  смотрели
на вас в упор.
     - Как она была вчера одета?
     - На ней был костюм из искусственного шелка в черную и белую  клетку.
Насколько мне известно, он принадлежит ей. Я подарила его ей пару  месяцев
назад, и она его себе переделала.
     - Значит, его вы вернуть не хотите.
     Эта фраза, видимо, хлестнула  ее  по  нервам.  Она  схватила  окурок,
выпавший  из  мундштука,  и  с  силой  ткнула  его  в  стоявшую  на  столе
пепельницу.
     - Вы слишком много себе позволяете, мистер!
     - Теперь мы почти сквитались, - сказал я.  -  Я  выровнял  счет.  Мне
просто не хотелось, чтобы вы считали, что слишком много покупаете за сотню
долларов, вот и пришлось этим заняться. Вы подозрительная, а я нежный.
     - Вы говорите так, будто вас  драл  медведь.  У  вас,  случайно,  нет
семейных неприятностей?
     - Я как раз собирался спросить вас о ваших.
     - Не стоит заботиться о моей личной жизни. И хватит говорить о Люси.
     Настроение менялось у нее очень быстро, либо она делала вид, что  оно
меняется.
     - О черт, это моя жизнь, и я ею живу. Мы зря тратим  время.  Согласны
вы делать то, что я говорю, не больше и не меньше?
     - Во всяком случае, не больше. Она может и не прийти  сегодня  в  это
кафе. Если же она придет, я прослежу за ней. Составлю список мест, которые
она посетит и людей, с которыми она встретится. Я сообщу вам все это, так?
     - Да, сегодня вечером, если можно.  Я  остановилась  в  Белла-сити  в
отеле "Миссион". Спросите миссис Ларкин.
     Она посмотрела на ручные квадратные золотые часы.
     - Вам уже нужно ехать. Если она покинет город, немедленно  дайте  мне
знать и останьтесь с ней.
     Уверенно и быстро Уна двинулась к выходу.  Ее  затылок  под  короткой
стрижкой был массивный со вздутыми  мышцами,  словно  она  имела  привычку
бодаться или рыть головой землю. Дойдя до двери, она повернулась и подняла
руку в  прощальном  приветствии,  затем  подтянула  повыше  свою  норковую
накидку. Я подумал, не использовала ли  она  ее  для  того,  чтобы  скрыть
чрезмерную тучность.
     Вернувшись к столу,  я  набрал  номер  коммутатора  своей  справочной
службы. Стоя у окна, я  смотрел  на  тротуар  через  щели  между  планками
венецианских штор. Он был запружен  яркой  толпой  мальчишек  и  девчонок,
снующих и порхающих туда-сюда в поисках счастья и долларов.
     Уна  появилась  среди  них,  темная  и  коротенькая  с  высоты  моего
наблюдательного пункта. Она направилась к верхней части  города,  выставив
чуть вперед голову на мощной шее, олицетворяя собой  сокрушительную  силу,
ожидающую преграды.
     После пяти гудков служба связи ответила булькающим женским голосом. Я
сообщил, что уезжаю на уикэнд.



                                    2

     С  вершины  склона  я  видел  вдали  горы  на  краю  долины,  лежащие
гранитными пластами на фоне голубого неба.  Дорога  подо  мной  извивалась
между коричневых  сентябрьских  холмов,  заплатанных  чернильными  пятнами
дубов. Между этими холмами и дальними горами долина была покрыта  аркадами
живой зелени, коричневыми рубцами вспаханных  полей  и  яркими  лоскутками
садов. Среди них  лежал  Белла-сити,  нескладный  и  пыльный,  уменьшенный
расстоянием. Я поехал вниз, к нему.
     По краям зеленых полей  стояли  похожие  на  ангары  склады  общества
садоводов. Питомники  и  ранчо  предлагали  помидоры,  яйца  и  лимоны  по
минимальной цене. Я  проехал  мимо  заправочных  станций,  кинотеатров  на
открытом воздухе, мотелей  с  заманчивыми  названиями.  Большие  грузовики
сновали по дороге, таща в Белла-сити дым и тяжелые прицепы.
     Шоссе являлось социальным экватором, резко делящим город на  белое  и
черное полушария. Наверху, в северном полушарии, жили белые, они владели и
манипулировали банками и церквями, одеждой, бакалеей и винными магазинами.
Внизу, в меньшей секции, стиснутой  и  придавленной  публичными  домами  и
прачечными, жили желтые  и  темные,  мексиканцы  и  негры.  Они  выполняли
большую часть работы в Белла-сити и  его  окрестностях.  Я  вспомнил,  что
Гидальго-стрит тянулась параллельно шоссе, двумя кварталами ниже его.
     Было довольно жарко и очень сухо. От сухости у меня  заболела  грудь.
Мейн-стрит была шумной и сверкающей от плотного  полуденного  движения.  Я
повернул налево, на восток Гидальго-стрит, и в первом  же  квартале  нашел
место для стоянки. Черные, коричневый и смуглые жены несли и катили  сумки
с провизией. Пара мексиканских детишек, мальчик и девочка, шествовали рука
об руку в вечном полудне к ранней женитьбе.
     Двое рядовых в форме возникли из ниоткуда, бледные, словно  вызванные
к реальности духи. Я вышел из машины и последовал за  ними  через  Мейн  и
дальше к магазину на  углу.  Незажженная  вывеска  "Кафе  Том"  находилась
напротив через улицу. "Свежее пиво высшей марки.  Попробуйте  наши  особые
спагетти".
     Солдаты с видом знатоков изучали стойку с комиксами.  Они  выбрали  с
полдюжины книг, расплатились и ушли.
     - Молокососы, - заметил продавец.
     Это был седовласый мужчина в запачканных очках.
     - Их сейчас чуть ли не с сосочки кормят. Всех можно укокошить в  один
прием. То ли дело, когда я служил в армии.
     Я  усмехнулся,  стоя  у  витрины.  Кафе  "Том"   могло   похвастаться
разнообразной клиентурой. Мужчины в деловых костюмах, спортивных рубашках,
теннисках и свитерах, входили и выходили из него. Женщины были в клетчатых
платьях или костюмах, состоящих из лифчика и брюк  или  шортов,  в  легких
пальто поверх поношенных шелковых платьев. Среди  них  были  и  белые,  но
преобладали негры и мексиканцы. Костюмов из искусственного шелка в  черную
и белую клетку я не заметил.
     - Вот когда я был в армии... - задумчиво повторял продавец.
     Я взял журнал и сделал вид, будто  читаю  его,  следя  за  меняющейся
толпой на другой стороне улицы. Свет плясал продольными волнами на  крышах
проезжавших машин.
     Совсем другим тоном продавец заметил:
     - Вы не должны их читать, вы еще не заплатили.
     Я бросил ему четверть доллара, и он успокоился.
     - Вы же понимаете, дело есть дело.
     - Конечно, - ответил я грубо, в армейской манере.
     Сквозь пыльное стекло люди казались пожилыми в размытом свете  улицы.
Фасады домов были непонятной окраски и  такие  уродливые,  что  я  не  мог
представить себе их внутри. Кафе  "Том"  было  стиснуто  с  одной  стороны
ломбардом, в витрине которого  были  выставлены  скрипки  и  пистолеты,  и
кинотеатром, украшенным огненным объявлением "Банда подростков", с  другой
стороны. Толпа, казалось, потекла левее, а потом  все  сфокусировалось  на
двойных дверях кафе "Том". Светлая  негритянка  с  короткими  волосами,  в
костюме из искусственного шелка  в  черно-белую  клетку,  вышла  из  кафе,
помедлила и повернула к югу.
     - Вы забыли свой журнал! - крикнул мне вслед продавец.
     Я был на середине улицы,  когда  она  дошла  до  Гидальго-стрит.  Она
повернула налево, шла быстро короткими  шажками.  Солнце  сверкнуло  в  ее
блестящих волосах. Я скользнул за руль и включил мотор.
     Люси держалась эффектно. Ее бедра покачивались как  груши  на  тонком
черенке талии, а смуглые ноги без чулок  приятно  работали  под  клетчатой
юбкой. Я дал ей пройти остальную часть квартала, потом последовал за  ней,
рывками  передвигаясь  от  стоянки  до  стоянки.  Во  втором  квартале   я
остановился перед остовом будущей церкви, в третьем возле зала для игры  в
пул, где молодые негры, азиаты и мексиканцы толпились у зеленого стола.  В
четвертом - у красной кирпичной школы на  желтой  безлюдной  площадке  для
игр. Люси торопливо шла дальше к востоку.
     Дорога перешла из асфальтовой  в  проселочную,  тротуар  исчез.  Люси
умело прокладывала себе путь среди групп детей, которые бегали,  сидели  и
валялись в пыли, она  шла  мимо  домов  с  разбитыми  окнами,  заделанными
картоном, и корявыми облупившимися дверями или вообще без дверей. В  ярком
фотогеничном свете ветхость домов приобретала строгость чистоты и красоты,
подобно лицам старых людей под солнцем. Их крыши осели, стены наклонились,
словно усталые люди, и у них были  свои  голоса:  скорбящие,  болтливые  и
поющие. Дети в пыли играли в шумные игры.
     На двенадцатом перекрестке Люси сошла с Гидальго-стрит и  направилась
к северу вдоль зеленой живой изгороди бейсбольного парка. Пройдя  квартал,
она снова повернула на восток, но уже по  улице  другого  типа.  Это  была
замощенная  улица  с  тротуаром  и  небольшими  зелеными  газонами   перед
маленькими  крепкими  домами.   Я   остановился   на   углу,   полускрытый
подстриженной изгородью, обрамлявшей угловой участок. На  табличке  стояло
назва