Мамзель д'Артаньян 2:5010/30.41 03 Feb 02 18:07:00 
 
 
   Hаконец-то моя детектива готова. Огромное спасибо всем, кто любезно
снабдил меня сведениями про монастыри и алтари. Отдельное мерси за
консультации Татьяне Матвеевой. вот что в итоге получилось:
 
 
 
   Успение святой Иоланды 
 
 
   Часть первая: Расследование 
 
   День первый 
 
   Бом-бл„м-бом-били-бом! Заполошный звон колокола метался в монастырских
стенах, будто ополоумевший нетопырь на заваленном старой мебелью чердаке.
"Черт! Опять все снова да ладом, да чтоб вы провалились все! Так, юбка на
мне... а где Колиньи?.. Ладно, черт с ним... А деньги?!!" Марго выскочила
из постели, будто ее шилом в зад укололи, - босыми, теплыми со сна ногами
на холодный пол.
   "Тьфу, святая пятница! - Ей потребовалась пара минут, чтобы
окончательно проснуться. - Привидится же такое!..." Она ощупала себя.
Огляделась. Снова забралась в постель, села и принялась растирать
замерзшие ступни. Прислушалась. "у, ладно - Адмирал, царство ему ебесное.
о ведь трезвон-то мне не приснился!"
   Выглянула в окно - темно, как в могиле. Звезд - и тех за облаками не
разглядишь. По всему видать, погода днем будет не ахти. Открыла окно.
Потрогала чулки, с вечера выстиранные и повешенные на ставне - сырые.
Звонят, в самом деле, звонят... Это сколько же сейчас может быть времени?
Полунощница? ет, на нее здешние засони нипочем не поднимутся, хотя бы их
сам Боженька за ноги с кроватей тащил. А для хвалитных рановато: вон какая
темень на дворе! И чулки ни черта не высохли.
   А главное, звон не тот, каким обычно призывают святых матерей сотворить
молитву Господу. Слишком нестройный, сбивчивый, какой-то
лихорадочно-ликующий. Подозрительный звон.
   Марго поспешно оделась. Вытащила из-под подушки и надела на шею ладанку
на тонкой стальной цепочке - единственное, что принадлежало здесь лично
ей, и что ей удалось скрыть от жадных глаз казначеи, матери Гертруды: "а
всякий случай". В дверь забарабанили.
   - Сестра Маргарита! Сестра Маргарита! Вставайте! - Из-за двери раздался
женский голос, тонкий, как комариный зуд, и так же раздражавший уши. -
Сестра Маргарита!!
   - Да слышу, слышу! - шепотом проворчала Марго. Затем продолжала,
стараясь говорить таким же тонким и приторным голосом: "Это вы, матушка
Доротея? Сейчас, сию минуту!". Она резко - не без умысла - распахнула
дверь кельи, едва не разбив лицо сестре-привратнице, низкорослой, круглой,
крючконосой женщине лет пятидесяти, изрядно смахивавшей на сову, - если
только бывают совы с огромными связками разнокалиберных ключей на поясе. -
О, Пречистая Дева! Что случилось, матушка?
   Уж не пожар ли?
   - Чудо, сестра Маргарита! Господь явил нам чудо! Там, в церкви....
   идите... и узрейте! - Сестра Доротея молитвенно сложила пухлые ручки и
возвела очи горе, не забыв, впрочем, быстро заглянуть в келью Марго, но, к
огорчению своему, не обнаружила там ничего достойного внимания первой
сплетницы в Фонтен-Герирской обители бенедиктинок.
   "Чудо?! Ох, не нравится мне это! Единственные чудеса в своей жизни я
видела в Париже, когда добрый Боженька чудесным образом превращал
беспризорных детишек в солонину для ландскнехтов.
   Избавь меня Дева Мария от этаких чудес!" Выйдя из спального корпуса,
Марго побежала к церкви.
   Перед церковным порталом она остановилась, чтобы перевести дыхание. В
темной таинственной утробе церкви роились перед алтарем огоньки свечей.
Слышались тихие голоса, и голоса эти звучали... не то чтобы явно испуганно
или явно растерянно... но все же как-то не так. Марго вошла в церковь и
медленно, стараясь не топать, приблизилась к алтарю, - не спеша, однако,
присоединиться к монахиням, которые, насколько она могла разглядеть,
сгрудились вокруг чего-то лежащего на полу. Инстинкт подсказывал Марго,
что обнаружить себя она всегда успеет, и чем позже ее заметят, тем лучше.
Когда имеешь дело с чудом, главное - держать ушки на макушке и поменьше
высовываться. И Марго, спрятавшись за спинкой скамейки, вся обратилась в
слух.
   - Я всегда говорила, что она - святая! - нервно перебирая четки, елейно
проворковала мать Селина, заведовавшая пансионом, сухопарая, с вечно
поджатыми губами, гордившаяся полученным в Пор-Ройяле образованием и еще
долго после выпуска являвшаяся "милым девочкам" в кошмарных снах.
   - Белая лилия сорвана перстами ангелов! - поддакнула мать Юнис, на чьем
попечении находились кухня и кладовые с провизией, - жизнерадостная
тридцатилетняя пышка, никогда не упускавшая случая "чего-нибудь
перехватить до обеда". Плохо приходилось той пансионерке, которая, получив
из дома гостинец, забывала поделиться с "душкой Юнис"! Послушание по мытью
сковородок жадине было обеспечено.
   - Стигматы! астоящие стигматы! Как у святого Франциска! И розы!
   Белые! О, если бы Господь удостоил меня такой же благоуханной кончины!
Господи Иисусе и Пречистая Дева! - упала на колени сестра Винсента,
помощница Селины, еще молодая и весьма симпатичная, - сестра Доротея
говорила, будто Винсента обрела утешение в религии, когда возлюбленный
оставил ее ради более богатой невесты.
   ("Интересно, при чем тут стигматы и розы? И кто это - "она"? Уж не мать
ли настоятельница изволила окочуриться? Тогда - кто же на ее место? Если
старуха Иеронима - значит, живем, а если казначея - дело худо!")
   - Сестра Маргарита, а что ж вы прячетесь?
   - (Черт, подкралась, старая стерва!") И не думала прятаться, матушка
Доротея! Вас поджидала! Боязно, матушка... Чудо всетаки... Прошу прощения,
матушка Доротея...
   - О, Mater Dei , какой же вы еще ребенок! Совершенно естественно, что
вы испытываете благоговейный страх, еще даже не узрев чуда Божия! у
хорошо, пойдемте вместе!
   - О, матушка, да благословит вас Господь за вашу доброту! - Марго,
склонившись, чмокнула Доротеину руку. ("Фу, кажется пронесло.
   о все-таки, что за чертовщину они там состряпали с белыми розами?")
   Доротея ловко ввинтилась между Селиной и Юнис, попутно с самым любезным
видом забрав у грозы пансиона подсвечник на три свечи, - надо же и другим
узреть печать благодати на ангельском лике! Одну свечу привратница,
покровительственно улыбаясь, вручила Марго. Та встала рядом с ней, на
всякий случай скроив благочестивую физиономию. "у вот! Я так и чуяла!
Слава-те, Господи, хоть не настоятельница. А кто же?"
   а полу под огромным распятием, украшавшим алтарную преграду,
распростерлось, сплошь засыпанное белыми розами, недвижное тело.
   Девушка лежала на спине, головой к алтарю, вытянувшись в струнку и
сложив на груди руки. Голова ее, в надвинутом низко на лоб розовом венке,
запрокинулась, будто бедняжка в последний миг желала встретиться взглядом
со Спасителем. а грудь, перекрещиваясь на затылке, спускались две темные
толстые косы. а "лилии, сорванной ангелами"" было голубое платье
пансионерки, но без передника; слишком короткий подол позволял видеть ее
босые ноги почти до колен, - на обеих темнели раны, узкие, будто ножом
прорезанные, точно в середине ступни. Приглядевшись, Марго заметила такие
же раны и на ладонях усопшей.
   "Брюхо Господне! икак, пансионерка копыта отбросила! То-то, я гляжу, у
мамзель Пансион будто репьев полны кальсоны! Да уж, это чудо так чудо...
вот только неприятностей с клиентами нам и недоставало - спасибо,
Боженька!" В церковь тем временем сбежалось почти все население монастыря.
Марго, воспользовавшись тем, что Доротея, вовсю молотившая языком,
восхваляя бесконечное милосердие Творца, уже не обращала на нее внимания,
выбралась из толпы шептавшихся монахинь, и тут же снова протолкалась в
первый ряд, встав под самыми ногами Христа. Теперь, подняв свечу, она
смогла разглядеть совсем юное, почти детское личико. И темную узкую рану
над левой ключицей.
   "Иоланда!! Только не это!! ет!!! о... Как же это, Святая Дева Мария?!!
Как же так можно?!! Куда же ты глядела, Пречистая, вместе со своим мужем и
сыночком?!!" Марго стиснула зубы, чтобы не разрыдаться, и опустилась на
колени, закрыв руками лицо.
   - Грех предаваться унынию, сестра Маргарита, - осой зажужжала у нее над
ухом вездесущая и всевидящая привратница, - Господь оказал мадемуазель де
Лавердьер величайшую милость, взяв ее душу в рай, а невинную плоть отметив
священными стигматами!
   - Да, матушка, конечно, конечно... но ...она была такой красивой...
   такой доброй, такой... - тем же тонким голоском залепетала Марго.
   ("Стигматы, как же! Кинжалом деланные... если не кухонным ножом... Да и
копьем Спасителя нашего, вроде как, пониже кольнули... Промахнулся
Боженька!")
   - Перст ебес указал на нашу обитель - возблагодарим же Господа и
Пресвятую Деву-Богородицу! - во всеуслышание провозгласила мать Теодорина,
благообразная статная особа средних лет, руководившая монастырским хором.
Пышная и смуглая сестра Беата, ее неразлучная подруга, немедленно взбежала
на хоры и уселась за орган.
   "Sa-al-ve Re-gi-i-i-na ..." - было что-то адское в том, как весело
взревели в полумраке органные трубы. Монахини, по-прежнему стоя кружком
вокруг тела Иоланды, поспешно подхватили молитву - мимо нот, ни в склад,
ни в лад. о - громко, из кожи вон вылезая от усердия, будто надеялись, что
от их какофонии Иоланда проснется.
   Радостно пели. И не потому, что Иоланда, дочь герцога де Лавердьера,
обрела вечное блаженство и свободу от земных забот.
   "Слава Всевышнему, - слышалось в голосах сестер, - наконец-то нашелся
человек, который пришел и сказал, что нужно делать, и тем избавил нас от
неприятной необходимости думать!"
   Salve-то, оно, конечно, Salve, кто же спорит? Вот только Regina тут
явно ни при чем.
   - Что бы ни произошло в обители - я вечно узнаю об этом последней! -
Эти слова прозвучали негромко, однако были тотчас же всеми услышаны, -
попробовали бы почтенные сестры не услышать! В церковь не вошла, а почти
вбежала настоятельница, преподобная мать Гонория, маленькая стройная
женщина неопределенного возраста, белокожая, со светло-серыми, почти
бесцветными глазами, похожими на льдинки, и античноправильными чертами
лица, на котором, казалось, раз и навсегда застыло дежурно-благочестивое
выражение. Ее боялись все - от младших пансионерок до ее помощницы,
старухи Иеронимы - не столько потому, что Гонория не скупилась на
епитимьи, сколько оттого, что по лицу аббатисы никогда невозможно было
угадать, что у нее на уме, и в каком она настроении, а настроение у нее
менялось, как погода в апреле. Монахини, оборвав пение, как одна,
повернулись и склонились перед ней. - Hу, дети мои, из-за чего весь этот
шум?
   - Матушка, Господь явил нам чудо!
   - Она святая! Господь отметил ее!
   - Смотрите, матушка! - раздались голоса, в которых страх и недоумение
смешивались с подобострастием, причем, страха было больше. Аббатиса быстро
подошла к алтарю.
   - Иоланда!! Дитя мое!! - упав на колени, аббатиса долго глядела в лицо
усопшей.
   - Представьте себе, матушка, - Доротея тоже упала на колени и воздела
руки к потолку, будто в порыве благочестивого восторга, - она была так
чиста и невинна, что Господь, в бесконечной милости своей, недавно избавил
ее от мерзких истечений крови, которые другим женщинам напоминают о
первородном грехе! Она была слишком непорочна для мира дольнего, и
всемилостивый Господь отворил перед ней райские врата...
   - И позволил ей присоединить свой нежный голос к ангельскому хору! -
восторженно подхватила Теодорина.
   Аббатиса поцеловала покойницу в лоб, перекрестила, и обернулась к своей
пастве. - Чудо!! Истинное чудо!! Помолимся, сестры, чтобы Господь возлюбил
нас, как возлюбил отроковицу сию!
   - I- nomine Patris et Filii et Spiritus sancti .... - тут же привычно
загнусила мать Иеронима. Остальные, возведя очи горе - чтобы не глядеть на
распростертое под ногами Иисуса тело - вторили ей.
   "Чего? - Горе в душе Марго уступило место злости, холодной и тяжелой,
как топор. - Чтоб Господь и меня возлюбил, как эту бедную малютку?! ет уж,
дудки! Тем более, что возлюбил ее не добрый Боженька, а кто-то другой. И
рука у этого другого была тяжелая". Марго снова опустилась на колени, и
поцеловала Иоланду в губы. "Значит, так, сестренка: не будь я Маргарита
Латур, если не дознаюсь, кто приделал тебе два крылышка одним перышком. И
не будь я Марго-Терновник, если ему это сойдет с рук! Вот тебе крест,
сестренка", - она медленно и торжественно перекрестилась, глядя в глаза
деревянному Христу. Делая вид, что молится, Марго внимательно разглядывала
покойницу, стараясь запомнить вс„ до малейшей подробности.
   - Дети мои! Господь, явив нам чудо, не освободил нас от наших
обязанностей! Хвалитны мы, можно считать, отслужили... хотя и не совсем
вовремя. - Помолчав, аббатиса добавила не допускавшим возражений тоном:
"Каждая из вас знает свой долг.
   Исполняйте же его!" Монахини, послушницы, белицы и служанки, вздохнув с
облегчением, поспешно устремились к выходу. "А сестра Беата и мать
Теодорина помогут мне позаботиться о новопреставленной! И вы, матушка
Августа, тоже" - все три названные, уже почти дошедшие до порога,
возвратились к алтарю, недовольно перешептываясь. "Матушка, - произнесла
самым умильным голосом, на какой только была способна, шкафообразная,
носатая, с лошадиным лицом, Августа, заведовавшая ризницей и больше всего
на свете ценившая свой покой, - зачем вам утруждать себя (она все же не
посмела сказать "нас") столь неприятной работой? Ведь у вас, слава
Всевышнему, имеется девка для услуг!" "Что ж, разумно, - ледяным тоном
бросила через плечо прекрасно все понявшая аббатиса. - Hу так пришлите ко
мне эту девку, а сами можете идти!" Обернувшись, Гонория заметила Марго,
стоявшую на коленях в головах у покойницы и, казалось, полностью
погруженную в молитву. "Ах, Маргарита, ты, оказывается, здесь! В таком
случае, мать Августа, - продолжала настоятельница с той же ледяной
любезностью, - сделайте милость, пошлите ко мне мать Сильвию. Да
поскорее!" - голос Гонории ожег монахинь, как кнут, и они, все три,
поспешно скрылись за дверью церкви. "Та-ак! - подумала Марго. - Похоже, на
днях старой лентяйке не поздоровится!"
   ...Пришла, с новой льняной простыней под мышкой, мать Сильвия,
заведовавшая лазаретом, маленькая, кругленькая, цветущая старушенция с
хитрыми карими глазками и вечной сладкой улыбкой на морщинистом лице, -
местный ангел милосердия, из-под чьих сияющих риз подчас выглядывал
краешек раздвоенного копытца. С ней все обитательницы монастыря, - включая
матушку аббатису - были всегда чрезвычайно вежливы. За старой травщицей,
как корова на веревке, топала Мари, глухонемая деревенская дурочка, взятая
в монастырь из милости и со всем доступным ее скудному разуму усердием
следившая за чистотой в лазарете. Лекарка с Гонорией поахали-поохали,
Марго по мере сил поддакивала. Мари стояла, тупо, по-коровьи, уставясь на
мертвую Иоланду.
 
   О, Матерь Божия! (лат)
   Славься, царица небесная! (лат) (поется на мажорный мотив)
   Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.. (лат)
   Тело положили на простыню и отнесли в покойницкую - небольшое
приземистое здание рядом с церковью, причем, несли Мари с Марго, а обе
матушки плелись позади, состроив скорбные мины. Гонория немедленно
заявила, что вот-вот упадет в обморок "от этого жуткого запаха" и поспешно
удалилась. Сильвия отправилась к матери Ефразии, своей задушевной подруге,
чьей обязанностью была забота об одежде и белье святых сестер, за платьем,
в которое надлежало обрядить покойницу; но, увлекшись благочестивой
беседой, позабыла - или сделала вид, будто позабыла, - о цели своего
прихода.
   В результате "девке для услуг", как того и следовало ожидать, досталась
вся беготня и вся грязная работа. И ей было над чем поразмыслить, свершая
свой скорбный труд.
   ...Когда пробил час третий, Иоланда де Лавердьер снова лежала в церкви,
у ног Иисуса - но теперь уже в наспех сколоченном и обитом белым атласом
гробу, вымытая, нарядная, умиротворенная. Ее волосы Марго распустила по
плечам, чтобы прикрыть рану.
   Пансионерки и монахини по очереди подходили и целовали сложенные на
груди руки новопреставленной. Разглядывали безобразные отметины - кто со
страхом, кто с любопытством. В воздухе пахло дождем... а заодно - еще
кое-чем, не к ночи оно будь помянуто, упаси, Пречистая! о пока запах этого
"чего-то" был так тонок и неощутим, что его способно было уловить разве
что кошачье чутье бывалой обозной девки....
   - ...Вознеслась? Это тебе так сказали, а ты и уши развесил. Ты ее
видел?... ну, то есть, до того, как ее в гроб положили? ет? То-то же. А я
видела. Больше того, я ее вот этими вот руками обмыла и одела. И я тебе
говорю, дружище: ее убили! Ей выпустили кровь, как свинье! А потом
приволокли в церковь и показали нам чертову комедию! ет, Антуан, я ведь
тоже не какая там нибудь арапская нехристь... а только вот это, - Марго
многозначительно указала пальцем в направлении церкви, - походит на
вознесение, как селедка - на сельдерей!
   - Да... - задумчиво протянул монастырский конюх Антуан, - вот тебе и
тихая пристань, спасительная гавань... ет, ну когда на войне убивают - это
еще куда ни шло... о ежли и в святой обители... да еще и невинного
ребенка... Слушай, надо же ехать, сообщить... что ж аббатиса...
   - Тихо! Аббатиса тут, похоже, сама не без греха.
   - Чтоб ее... - Антуан, как пустую бочку в погреб, спустил длинное
замысловатое ругательство.
   - А ты что думал, старина? - Марго ласково взъерошила жесткие рыжеватые
волосы бывшего солдата. - Что в монастырь попасть - все едино, что на
небеса? Эх, на войне... а помнишь, как мы с тобой тогда, под Иври...? Вот
было времечко!... Эй-эй, потише с лапищами! е наелся! Слышь, Туан, -
продолжала она уже громко, в расчете на возможных непрошеных слушателей, -
ты пока суд да дело, приготовил бы матушкину парадную тарахтелку -
аббатиса, сегодня, как пить дать, пошлет за аббатом в Валь-де-Рей.
   - Точно! - расхохотался Антуан, - когда он смеялся, его грубо
вылепленное смуглое лицо со шрамом на левой щеке выглядело намного
симпатичнее. - Как всегда. Три лье туда, три обратно, да кружечка сидра у
папаши Мило - и мне хорошо, и лошадки довольны.
   - Еще б им не быть довольными: воздух возят! - прыснула в кулак Марго.
- А аббат Гаспар тем временем прохлаждается с мамзель Гонорией...
   - И вылезает только по ночам - чисто кот подзаборный! Тьфу ты, ветры
Господни! Ежли меня пошлют за этим хлюстом, кто ж тогда сестру Матильду-то
повезет?
   - ичего, сама сядет на козлы и доберется как-нибудь. Ты, кстати,
пришпандорил бы верх к фургончику, - представляешь, что будет, если у
Матильды сыры размокнут?
   - Ты думаешь? - Антуан, припадая на правую ногу, прошел к воротам
конюшни и выглянул наружу. - А ведь ты права, сестренка, - обернулся он к
Марго, тщательно отряхивавшей с покрывала сухие травинки, - дело, похоже,
и впрямь к дождю.
   - Да, дружище, сон-то мой оказался в руку... - подойдя к нему вплотную,
шепнула Марго.
   - А ты знаешь, что этот тупица-садовник..., - начал ее приятель тоже
шепотом.
   - Тсс!
   - Сестра Маргарита! Вас уже целый час ищут! А вы вот, оказывается, где!
Матушка, она здесь! С кавалером беседует! - Торжествующий писк сестры
Доротеи даже у сырных голов вызвал бы жуткую мигрень.
   - ("еужто саму аббатису черти приволокли?") Да здесь я, матушка!
   Я-то думала, вы еще отдыхаете...
   - И что же с того? - астоятельница с нескрываемым подозрением
посмотрела на Антуана. И встретила гневный, более того - презрительный
взгляд. ("еужели он что-то знает?")
   - е извольте беспокоиться, все сделано, как вы велели... Я только
хотела распорядиться, матушка...
   - Вот как? ет, вы слышали, сестра Доротея? - обернулась аббатиса к
привратнице. Этого мига Марго хватило, чтобы подать приятелю знак:
берегись! - И что же было угодно приказать вашей милости? - Ей на миг
почудилось, что руки настоятельницы сжимают не четки, а хлыст. Тонкие,
холеные, белые... Да нет, не такие уж они сегодня и белые! Откуда бы
взяться этим цыпкам? И мозолям содранным, во