Буало Нарсежак
   Последний трюк каскадера

   Перевод Галины Беляевой


   Дверь приоткрыта, свет из коридора, проникая сквозь щель,
мягко рассеивается, вспыхивает бликами... Позолота
переплетов, рамы картин, медная пепельница рядом с креслом,
какие-то блестящие предметы на письменном столе. Дверь
приоткрывается чуть шире, и на пороге возникает фигура. На
ковер ложится длинная тень. Где-то слышно мерное тиканье
старинных часов, впрочем, все замерло в тишине ночи. Тень
колеблется, затем делает шаг. Вот уже слышно ее прерывистое
дыхание, как у человека, объятого страхом. Еще шаг. Слабый
отблеск металлического предмета.
   Фигуру поглощает тьма, но по очертанию плеча можно узнать
мужчину. Он направляется к письменному столу. Чуть
скрипнуло кресло, человек сел. Внезапно в темноту дерева
врезается круг ослепительного света лампы - в кругу его
руки. В одной - смятый в комок носовой платок, в другой -
револьвер. В ярком свете только руки полны жизни. Лицо
мужчины похоже на подвешенную загадочным образом гипсовую
маску. Правая рука с величайшей предосторожностью кладет
оружие на подлокотник и застывает. Осмелев, рука
отодвигается, медлит. Человек вздыхает. Закрывает глаза.
Глазницы заливает мертвенная бледность. Левая рука
поднимает носовой платок к скорбному лицу, мелкими
движениями вытирает его, как бы успокаиваясь. Затем она
тянется к телефону, стоящему на углу стола, ставит его на
подлокотник, срывает трубку и точным движением нажимает на
клавиши. Трубка прижата к уху. Отчетливо слышен сигнал
вызова - в ночной тишине он будто пронзает бесконечность. И
вдруг щелчок. Голос.
   - Говорит Братская помощь, слушаю.
   Опять тишина. Дыхание становится прерывистым. Пальцы
теребят носовой платок. Наконец слышится шепот.
   - Я могу говорить?
   Стоит такая тишина, что от внезапно прозвучавшего рядом
ответа человек вздрагивает.
   - Слушаю вас... Я один... Можете спокойно говорить.
   - Могу говорить, сколько захочу?
   - Разумеется. Я здесь для того, чтобы быть вам полезным.
   Человек отрывает трубку от уха, вытирает пот, который
катится градом, и продолжает:
   - Простите меня... Так трудно найти слова.
   - Успокойтесь... Времени у нас сколько угодно.
   - Спасибо... Чувствуете, как я взволнован?
   - Да... Даже потрясены. Но я выслушаю вас. Скажите
себе, что я вам не судья, а такой же человек, как и вы. Как
знать, может, я сам пережил испытание, подобное вашему.
Надо выговориться... Доверьтесь мне... Ну как, вам не
лучше?
   - Да.
   - Говорите громче.
   - Да.
   - Прошу вас говорить громче, так как по вашему голосу
я... как бы это выразиться?.. сужу о состоянии сердца...
Вы не наделали глупостей?
   - Нет. Еще нет.
   - И вы не сделаете этого, так как сейчас расскажете...
все, что у вас на душе, как сумеете... не задумываясь...
Тяжесть, которая непосильна для вас... я возьму ее на себя.
   - Спасибо... Попытаюсь... Но предупреждаю вас, выхода
нет.
   - Никогда не произносите таких слов.
   - Других, однако, нет. Алло? Вы меня слышите?
   - Да... не бойтесь.
   - Простите. Мне показалось, что... Прежде всего, вы
имеете право повесить трубку. Слушать бредни старого...
   - Но вы пока еще ничего не сказали.
   - Вы правы.
   Голос слабеет. Вдалеке слышится бой часов - один низкий
удар, гул от которого долго не смолкает. Человек вытягивает
левую руку и, приоткрывая запястье, смотрит на часы.
Половина одиннадцатого.
   - Алло... Я думал... буду с вами откровенным. Пытаюсь
выиграть время. Дело не в том, что я боюсь. Прежде всего,
я ничем не рискую. Но когда слова прозвучат и вы их
услышите... У меня нет выхода. Понимаете... то, что я,
быть может, до сих пор скрываю от себя, станет явным. Будет
слишком поздно.
   - Смелее! Вы же свободный человек!
   В голосе теплота. Хотелось бы видеть это незнакомое
лицо. Оно, наверное, доброе, чуть встревоженное, по-братски
внимательное.
   - Нет, - говорит тень. - Я уже не свободен. Я будто
стою на узком карнизе, на двенадцатом этаже; пустяк может
смахнуть меня вниз. Пути назад уже нет.
   Происходит нечто неожиданное. В трубке раздается
дружелюбный смех. Словно на плечо ложится рука.
   - Мне нравится ваша метафора, - говорит голос. - Она
внушает доверие. Доказывает, что у вас довольно
хладнокровия, чтобы посмотреть на себя со стороны. А в
вашем случае требуется именно это. Не погружаться в
собственную душу, не начинать себя оплакивать.
   Пауза, затем голос поспешно продолжает:
   - Я, по крайней мере, не обидел вас?.. Позвольте сказать
вам кое-что... Сейчас вы сидите перед телефоном, не так ли?
...Ну конечно... Вы можете прервать разговор или продолжить
его. Можете закурить или выпить рюмочку... Вот видите...
Вы хозяин своих движений... В таком случае, дорогой друг...
вы позволите, чтобы я называл вас дорогим другом?.. Прошу
вас, возьмите себя в руки... Не обманывайте...
   - Простите, я не позволю...
   - Не обманывайте себя... Вы поняли, что я хочу
сказать?.. Алло! Отвечайте!
   Человек перекладывает телефонную трубку из правой в левую
руку, берет револьвер. Понижает голос.
   - Вы знаете, что у меня... Слушайте.
   Он постукивает дулом по столу.
   - Что это? - спрашивает голос.
   - Вы поняли? Я дошел до последней черты. Да, у меня
револьвер.
   - А!
   - И я пущу его в ход.
   Минутное колебание, затем голос тихо говорит:
   - У меня нет на вас никакого права... Вы думали, что я
не принимаю вас всерьез... Сожалею. Напротив, никогда я не
был ближе к вам, чем сейчас... Вы больны?
   - Нет.
   - Безработный?
   - Нет.
   - Замешана женщина?
   - Нет.
   - Дорогой друг, вы играете со мной в жестокую игру. Как
я могу угадать? У вас траур?
   - Нет. Я стар. Вот и все.
   - Не понимаю вас.
   - О, прекрасно понимаете!
   - У вас депрессия?
   - Никоим образом... Слушайте. У меня состояние, друзья,
я в добром здравии. У меня жена... Словом, все. Я
счастлив. Но устал. Впрочем, нет, не совсем то... Скорее,
далек от всего. Жизнь меня больше не интересует. Я даже
спрашиваю себя, зачем позвонил вам. Вы примете меня за
сумасшедшего. Но я вдруг сказал себе: "Что ты тут делаешь?
Будешь продолжать так каждый день... все одно и то же...
видеть все эти морды... Не знаю, поймете ли вы. Жизнь -
карусель... бег по кругу... Простите, но чем больше вы
заставляете меня говорить, тем больше я чувствую себя
посторонним в вашем мирке манекенов... Я удаляюсь.
Чувствую, что огорчил вас... Но что такое огорчение?
   Человек кладет телефон на подлокотник. Сжимает голову
руками. Голос в трубке теряет самообладание, кричит на
высокой ноте: "Алло... Алло... Отвечайте... Алло".
Глубокий вдох, трубка снова прижата к уху.
   - Алло!.. Скажите же что-нибудь... Вы должны говорить.
   - Да, - соглашается мужчина. - Но не прерывайте меня...
Я обратился к вам за помощью, чтобы у меня был свидетель,
который сможет повторить мои последние слова.
   - Нет, я...
   - Слушайте, прошу вас. Обычно пишут завещание. Пытаются
объяснить причину самоубийства. Но в моем положении мне
никто не поверил бы, и я хочу сразу же положить конец
комментариям недоброжелателей. Вы можете сообщить...
полиции... моей жене... кому угодно о нашем последнем
разговоре. Вы скажете им, что я был в здравом уме и твердой
памяти и решил уйти из жизни просто-напросто потому, что она
мне надоела... Уйти... как актер... как писатель...
примеров сколько угодно.
   - Это невозможно!
   - Почему же невозможно? Я не из тех, кого нужно утешать.
Одним словом... Единственная услуга, которую вы могли бы
мне оказать, это позвонить в полицию, дежурному, и доложить,
что господин Фроман, владелец Ля Колиньер, выстрелил себе в
сердце. Никто не упрекнет вас, вы спасали меня, как могли.
   - Давайте все-таки потолкуем не спеша.
   - Делайте то, что я вам говорю. Я хочу, чтобы моих
близких оставили в покое. Чтобы никаких неприятностей. И,
главное, пусть избавят меня от надгробных речей...
   Человек поднимается, прижимает трубку к груди, чтобы не
слышать, как в отчаянии и бессилии зовет, срывается голос.
Он хватает револьвер и направляется в глубину комнаты,
осторожно подтягивал и раскручивая на достаточную длину
телефонный шнур.
   Когда он пересекает освещаемое лампой пространство, свет
падает на пиджак - он кажется серым, - но силуэт тотчас
растворяется в полумраке. Человек доходит до балконной
двери, бесшумно открывает ее. Шелестит листва. Ночной
воздух полон аромата скошенной травы. Он подносит трубку ко
рту.
   - Я рад, что имел дело с вами, месье. Прощайте.
   Он поворачивает трубку наружу и, поднеся револьвер к
аппарату, стреляет в воздух. "Нет, нет!" - выкрикивает
голос в трубке. Человек тихо возвращается, гасит лампу,
медленно кладет на пол револьвер и телефон. Аппарат
агонизирует на мягком ковре. В несколько прыжков человек
выскакивает из кабинета, но, очевидно, он где-то рядом -
слышится шорох ткани, хриплое дыхание, будто ворочают что-то
очень тяжелое. Вскоре он появляется, волоча тело. Именно
тело - руки и ноги безжизненно повисли, различается лишь
нечто бесформенное. По глухому шуму можно догадаться, что
труп положили на пол, рядом с письменным столом. Теперь
работают руки - подносят к трупу затихший телефон, взводят
курок. Только два выстрела: одна пуля принесла смерть,
другая - улетела в пространство. Найти должны одну
стреляную гильзу. Вот так-то, безупречная работа требует
тщательности. Значит, на место одной из двух пуль надо
вложить новую и позаботиться о том, чтобы при повороте
барабана в стволе оказалась холостая гильза.
   Дело сделано. Разыграно как по нотам. Наконец,
последнее: рука в перчатке сжимает пальцы мертвеца на
рукоятке. Осторожно. Не стирать следы пороха; нечего
сомневаться, что полиция применит парафиновый тест. Надо
все предусмотреть. Он будто согнулся под тяжкой ношей или
от неясного раскаяния. Человек быстро берет себя в руки,
еще раз все перепроверяет. Балконная дверь приоткрыта.
Пусть. Господину Фроману всегда было жарко. Тело упало
вперед. Хорошо. Пуля в сердце. Телефон стоит там, где
полагается. Черт! Надо протереть. Упаси бог, если найдут
отпечатки... К счастью, труп еще не закоченел. Левая кисть
легко сжимает телефонную трубку, затем так же легко
разжимает ее. Человек пятится до самого порога, оглядывает
комнату. Медленно пожимает плечами, словно хочет сказать:
"Неужели все это было необходимо?" - и удаляется.
   Около одиннадцати, когда комиссар Дрё, надев пижаму,
чистил зубы, раздался звонок. Жена в спальне листала
иллюстрированный журнал.
   - Пошли их подальше в конце концов! - крикнула она,
когда комиссар прошел через спальню в кабинет. По привычке
она прислушалась, но супруг отвечал односложно:
   - Да... Да... Слушаюсь... Хорошо... Понимаю... Нет,
нет... Согласен. Еду... Ну разумеется... Гарнье у вас?..
Я заеду за ним.
   Со злости Женевьева Дрё швырнула журнал на ковер.
   - Тут еще почище, чем в Марселе! Между прочим, тебя
заверяли, что здесь нечего будет делать... а ты дома не
живешь.
   Комиссар уже собрал одежду и прошел в ванную.
   - Фроман покончил с собой.
   - Какое мне дело до этого типа? Кто это? - бросила она.
   - Цементные заводы Запада. Крупнейший здешний
предприниматель.
   - Прямо так, ночью, и покончил с собой? А тебе не
кажется... Это не может подождать до завтра?.. Что ты там
будешь делать? Констатировать? Может, достаточно одного
Гарнье?
   Дрё вернулся в спальню.
   - Не найду галстук. Куда ты его сунула? - буркнул он.
   - Откуда я знаю. Зачем тебе ночью галстук?.. Твой
Фроман уже не заметит, в галстуке ты или без него.
   - Мой Фроман, как ты изволила выразиться, президент не
знаю скольких компаний, первый заместитель, генеральный
советник, а выборы на носу...
   - Ну и что?
   Дрё поднял глаза к потолку и покачал головой.
   - Спи. Так будет лучше. Завтра объясню.
   Он оделся и спустился в гараж. Быстро сел в машину. В
полицейском управлении его ждал инспектор Гарнье.
   - Выкладывай, - начал комиссар. - Твой коллега упомянул
Братскую помощь. Якобы Фроман предупредил, что собирается
покончить с собой. Это так?
   - Так точно... И дежурный - тот, кого называют "человек
у аппарата", - слышал выстрел.
   - Где это произошло? Я не очень хорошо понял.
   - В Ля Колиньер, замке Фромана.
   - Где это? Извини, я здесь недавно.
   - Езжайте прямо. Затем надо свернуть на Сомюрскую
дорогу, мимо насыпи... Да вы, наверное, видели замок
издалека, когда прогуливались пешком. Мощное сооружение
между Анжу и Сен-Матюреном, похожее на казарму. Живет там
всего пять человек. Фроман, его кузен Марсель де Шамбон,
старая мать кузена, молодая госпожа Фроман и ее брат
Ришар... Бедняга парализован по вине старика... Осторожно!
Вы думаете, эти идиоты велосипедисты свернут направо?.. О,
тут целая история.
   - Слушаю тебя внимательно. Возьми "голуаз" в ящике для
перчаток.
   - Спасибо. Вчера вечером я выкурил пачку... Да, так я
говорил о старике. На самом деле он не так уж стар,
шестьдесят, может, с хвостиком. Всегда гонял, как псих, на
огромных американских драндулетах, аварий была куча... Но,
сами понимаете, это же президент Фроман, ему многое
дозволено... И вот в прошлом году, примерно за месяц до
вашего приезда, на Турской дороге, у Шато-де-Вальер - там
есть одно чертово местечко он врезался в старую "пежо-403",
аккурат в середину... Девица чудом отделалась контузией, но
вот Ришар, бедолага... переломы таза, паралич обеих ног. В
общем, полуфабрикат.
   Инспектор захохотал.
   - Вам смешно?
   - Нет, я смеюсь... не над калекой... над Фроманом.
Этот старый козел, кстати, известный в округе, втюрился в
девицу - любовь с первого взгляда. Двадцать пять лет,
лакомый кусочек, и, представьте себе, сумела-таки...
довести его и до мэрии, и до церкви. Невероятно!
   - Я этого не знал, - заметил Дрё.
   - Скандал замяли. Фроман сделал широкий жест, женился на
девице, а парня поселил в замке, как принца... У следующего
перекрестка проедем через подвесной мост... И мы почти у
цели... Подождите, патрон, это еще цветочки! Фроман...
старинный анжерский род... мукомольные, шиферные заводы, а
теперь еще и цемент... деньжищ - гора, а девица, малышка
Изабелла... угадайте-ка, чем она занималась со своим
Ришаром? Несмотря на все меры предосторожности, принятые
стариком, разнюхали- таки... узнали через Центральную
справочную... она была акробаткой в кино... Заметьте, и
Ришар тоже! О, Фроман сорвал куш! Он распустил слух, что
Изабелла - его дальняя родственница... ну, а поскольку она
вела себя очень скромно... Я уж не говорю о парне - тот
вроде Железной маски... Так вот. Будто ничего не
произошло... Понимаете? Без шума. Или по большому
секрету. Только ведь скоро муниципальные выборы... а это
самоубийство... Вам сбагрили дельце, патрон, не
позавидуешь!
   - Особенно после инцидента в прошлом месяце, - заметил
комиссар.
   - Вот именно. Люди могут связать самоубийство с
забастовками. Дело дрянь... Пока не начали болтать, что
его подтолкнули, беднягу! Уже недалеко... Вот мост.
Теперь свернем на проселочную дорогу.
   - А этот тип... как его... дежурный у телефона?
   - Его вызвали на завтра. Он утверждает, что спас уже
немало бабенок, которые собирались отравиться или угореть...
Так теперь он жутко расстроен, словно Фроман застрелился у
него на руках. А вот и хибара!
   В конце газона, окруженного деревьями, возвышавшимися
темной стеной, фары высветили стоящий наискось белый фасад
довольно внушительного замка... в стиле Ренессанс с двойным
главным корпусом вокруг парадного двора. Первый этаж был
залит светом.
   - Там, видно, не спят, - заметил комиссар.
   Через секунду он притормозил у ограды и посигналил. Из
домика вышла женщина, надевая на ходу халат.
   - Полиция! - крикнул Дрё.
   Чтобы не ослеплять ее, он убрал фары, включил подфарники.
Одной рукой она придерживала на груди халат, другой
старалась открыть ворота, бормоча что-то невнятное.
   - Пойди, помоги ей, - сказал Дрё.
   Пока Гарнье открывал тяжелые ворота, комиссар внимательно
оглядел замок. У подъезда две машины. Входная дверь
открыта, вестибюль освещен.
   Гарнье вернулся.
   - Тело они обнаружили только что, - сообщил он.
   - Кто именно?
   - Сначала кузен, затем молодая дама. Они были в Анже и
недавно вернулись. Привратник с ними. Они нам сразу же
позвонили.
   Комиссар вырулил на аллею, опустил стекло.
   - Не закрывайте, сейчас прибудет много народу, - попросил
он консьержку, нажал на акселератор, и мелкий гравий
застучал по металлическому кузову.
   - Она в ужасе, - пояснил Гарнье, - для нее Фроман -
Господь Бог.
   Дрё поставил машину рядом с белой "пежо-604" и красной
"альфеттой".
   - Если я не ошибаюсь, кузен и вдова не были вместе...
Это, конечно, их машины, - заметил он.
   - Старик распустил прислугу, чтобы ему не мешали, -
продолжал инспектор.
   - Вполне возможно.
   Они поднялись по ступенькам парадного подъезда и
остановились перед входом в просторный вестибюль.
Изумительные бра чугунного литья, старинная люстра, огни
которой бросали блики на панели темного дуба, кое-какая
дорогая мебель, цветы, а в глубине - лестница, шедевр
неизвестного мастера.
   - Вот бы пожить здесь! - прошептал инспектор. - Я бы
сто раз подумал, прежде чем пустить себе пулю в лоб. Есть
же на свете счастливчики, которые даже не понимают этого!
   Комиссар проследовал через вестибюль и вдруг оказался
лицом к лицу с растерянным человеком, напялившим охотничью
куртку прямо на ночную сорочку.
   - Полиция, - сказал Дрё. - Где тело?.. Вы консьерж?..
Проводите нас.
   - Чудовищно, - хныкал консьерж. - Господин президент
выглядел совершенно нормально... Сюда, пожалуйста.
   - Тут ничего не трогали?
   - Нет. Он в кабинете. Мадам и господин Марсель около
него. Врачей, полицию предупредили. Но вас не ждали так
быстро.
   - Давно ли вернулась госпожа Фроман?
   - Нет. Господин Марсель приехал первым. Сам открыл
ворота. Он всегда старается нас не беспокоить. Он такой
добрый!.. Почти вслед за ним я увидел госпожу. Ее легко
узнать. Я вышел, чтобы закрыть за ними.
   - Давно ли они уехали из дома?
   - О, да! Достаточно давно. Господин Марсель выехал
около восьми тридцати, госпожа - несколько позднее.
Пожалуй, часов в девять.
   - А другие?
   - Они еще спят. Старая госпожа де Шамбон живет в левом
крыле, ближе к парку. Ей больше семидесяти пяти. А
господин Ришар не может ходить с тех пор, как произошел
несчастный случай. Все глотает транквилизаторы да
снотворное.
   Комиссар остановился.
   - А персонал? Кто следит за порядком в доме?
   - Я и моя жена, - виновато ответил консьерж. - Была
горничная, но она взяла расчет в прошлом месяце, когда
началась забастовка.
   - Почему?
   - Испугалась. Жозеф тоже ушел. Это был мастер на все
руки. Занимался и кухней, и садом. Его по-настоящему жаль.
В конце коридора послышался крик.
   - Успокойтесь же, успокойтесь! Нужно время, чтобы они
приехали.
   - Господин Марсель, - пояснил консьерж. - Для бедной
госпожи это такое потрясение. Вы позволите? Он побежал к
кабинету.
   - Полиция приехала.
   Его кто-то оттолкнул. На пороге появился господин де
Шамбон. На нем было легкое габардиновое пальто. Он забыл
снять белое кашне, но, представляясь, не забыл стянуть
правую перчатку:
   - Марсель де Шамбон.
   - Комиссар Дрё... Офицер полиции Гарнье.
   Шамбон выглядел этаким щеголем: высокий, худощавый,
подчеркнуто благовоспитанный.
   Мужчины поздоровались за руку.
   - Он там, - прошептал Шамбон.
   Комиссар вошел в кабинет. "Так вот оно что, каскадерка!"
- подумал он, поклонившись молодой женщине, которая стояла,
опершись на спинку кресла и прижимая ко рту носовой платок.
На госпоже Фроман было легкое меховое манто, под которым
угадывалось стройное тело, в ушах бриллианты, на шее
жемчужное ожерелье - сама роскошь.
   Дрё взглянул на распростертое тело.
   - Я глубоко сожалею. Примите мои соболезнования, -
промолвил он и обратился к Шамбону, стоявшему на пороге