Николай Оганесов
   Визит после полуночи
 
 
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
 
   В ПУТИ
 
   Двадцать три часа двадцать минут
   --------------------------------
 
   Мы идем по пустынному перрону навстречу  движущимся  вагонам  скорого
пассажирского поезда. Мокрый, с матовыми от тумана  окнами,  он  блестит
рифлеными боками в мертвенно-белом свете фонарей.
   Мимо проплывает нужный нам пятый вагон. На ступеньке  у  входа  стоит
высокий грузный мужчина - судя по форменной фуражке, проводник. Он заме-
чает нашу группу, ждет, когда состав окончательно остановится, потом не-
уклюже соскакивает на платформу и, зажав под мышкой  сигнальные  флажки,
пропускает меня и моих спутников в вагон.
   В коридоре нас встречают несколько пассажиров. Они стоят  в  проходе,
настороженно смотрят на идущего первым  сержанта.  Тот  останавливается,
вежливо просит их разойтись по своим местам. Узкий коридор пустеет, ста-
новится видна ковровая дорожка, местами вытоптанная до серой волокнистой
основы
   - Где? - спрашиваю у проводника.
   - В восьмом, - понимает он с полуслова. - Я запер. Ключ у меня.
   Отмечаю про себя, что голос его совершенно спокоен, даже  равнодушен,
будто нет ничего будничней, чем везти в закрытом купе труп человека.
   Волобуев, следователь прокуратуры, просит отпереть  дверь.  Проводник
возится с замком, потом отступает в сторону и замирает.
   На тесном прямоугольнике пола лежит человек. Его лицо уткнулось в лу-
жу крови. Она кажется, почти черной и похожа скорей на пролитый мазут.
   Мы с Волобуевым переглядываемся. Он вместе с экспертом склоняется над
трупом, а я отзываю проводника к Окну.
   - Кто его обнаружил?
   - Пассажир из седьмого купе.
   - Когда?
   - С полчаса назад.
   - Он здесь?
   Проводник кивает на соседнее купе. В эмалированный  ромбик  на  двери
вписана семерка.
   - Сколько пассажиров в вагоне?
   Он беззвучно шевелит губами - пересчитывает.
   - Семеро. - И, угадывая мой следующий вопрос, поясняет: - Все как се-
ли, так и едут. Никто не сходил.
   На всякий случай беру эти сведения на  заметку.  Кажется,  все.  Пока
все. Жестом отпускаю проводника и заглядываю в восьмое купе.
   Туда не войти. Осмотр в разгаре.
   Чтобы не терять времени, стучу в седьмое купе. Дверь мгновенно откры-
вается: похоже, меня ждали.
   На пороге - мужчина лет пятидесяти пяти, с ярко-розовой, в оправе ры-
жеватых волос, лысиной и таким же ярким румянцем на  одутловатых  щеках.
По беспокойному, бегающему взгляду не поймешь - пьян он или  взволнован,
а может, и то, и другое вместе.
   Я здороваюсь, представляюсь, задаю вопрос:
   - Это вы обнаружили труп?
   - Да... То есть, нет, - отвечает владелец  розовой  лысины,  и  запах
спиртного снимает сомнения - выпил, причем недавно.
   На нижней полке, в углу, сидит женщина. Лица ее не видно  -  она  де-
монстративно отвернулась к окну.
   - Пройдемте со мной, - приглашаю я мужчину.
   Мы выходим и направляемся к открытой  двери  двухместного  служебного
купе.
   - Ваше имя, фамилия?
   - Жохов Станислав Иванович.
   Он не настолько пьян, как мне показалось сначала.
   - Степан Гаврилович вас дезинформировал, труп обнаружил не я, а Эрих,
- продолжает Станислав Иванович, и у меня  возникает  ощущение,  что  он
присутствовал при нашем разговоре с проводником.
   - Кто это - Эрих?
   - Эрих? - Жохов делает  неопределенный  жест  рукой.  -  Он  тоже  из
восьмого купе, вместе с Рубиным ехали.
   - А кто такой Рубин? - спрашиваю я, потому что... потому  что  каждая
история должна иметь начало.
   - Рубин? - Интонация и жесты повторяются. - Рубин - это тот...  -  Он
морщится, затрудняясь объяснить. - Ну, тот, что лежит там...
   "Тот, что лежит там". Понятно.
   - Расскажите, как все произошло, - прошу я.
   - Я же говорю, что там уже был Эрих.  При  чем  здесь  я?  Ему  лучше
знать, что и как у них произошло.
   - А как вы сами оказались в восьмом купе?
   - Как оказался? - выгадывая время, переспрашивает Жохов. -  Да  очень
просто... Просто оказался. Пошел в туалет, вдруг слышу какой-то шум. Мне
показалось, что там что-то неладно. Ну, я и заглянул...
   - Что это был за шум?
   - Да как вам сказать... Шум как шум, - так и не подобрав нужных слов,
продолжает он. - А может, мне показалось, кто его знает.  Я,  понимаете,
не прислушивался, так что вполне мог ошибиться.
   Собственная непоследовательность нисколько не смущает  Жохова.  Поко-
павшись в кармане, он вытаскивает пачку сигарет, просит разрешения заку-
рить.
   - Значит, так... Когда я вошел, Рубин уже лежал на полу.  Без  движе-
ния. Под головой лужа крови. А рядом с ним на корточках сидел Эрих. Я  в
общем-то не из трусливых, но в тот момент, признаться, растерялся.
   Что делать? Решил звать на помощь. Крикнул что-то, уже не помню,  что
именно. Сразу сбежались люди, ну и пошло-покатилось. Вот и все. Кажется,
ничего не Пропустил.
   - Вы не заметили, что делал Эрих над трупом?
   - Как, что делал? Просто сидел на корточках.
   - Он успел вам что-нибудь сказать, прежде чем вы начали звать на  по-
мощь?
   - Ничего. Это точно. - Станислав Иванович провел ладонью, приглаживая
несуществующую шевелюру. - Когда собрались пассажиры, Эрих  стал  объяс-
нять, что он спал, и его разбудил какой-то шум, это Рубин упал с верхней
полки, разбился. Так он говорил. Все, кто там находился, могут  подтвер-
дить.
   - Вы не заметили, который был час?
   - Точно не скажу, но все произошло с полчаса назад, не  больше.  Зна-
чит... - он глянул на часы, - значит, приблизительно в одиннадцать.
   - Вы заходили в восьмое купе или все время продолжали стоять на поро-
ге?
   - Конечно, заходил. И я, и все остальные. Вы что, не поняли? Мы же не
были уверены, что Рубин мертв. Проверяли пульс, слушали дыхание.
   - Сдвигали труп с места?
   Жохов неопределенно жмет плечами.
   - Да нет вроде. Проводник предупреждал, чтоб  ничего  не  трогали  до
прибытия на станцию.
   - Что вы можете сказать об Эрихе?
   - Что сказать? Ну, познакомились в поезде. Вроде вежливый молодой че-
ловек. Интеллигентный.
   - Не знаете, где он сейчас?
   - Кажется, у Тенгиза.
   - Ясно, - говорю я, но ясности-то как раз и нет. Я поднимаюсь. Следом
за мной поднимается Жохов.
   - Станислав Иванович, вы еще можете нам  понадобиться  для  уточнения
кое-каких деталей. Не возражаете?
   - Конечно, конечно, - соглашается он. - Мы с женой едем  до  конечной
остановки. Если что - добро пожаловать.
   Мы вместе возвращаемся к седьмому купе. Когда дверь  отодвигается,  я
вновь вижу сидящую у окна женщину - очевидно, жену Станислава Ивановича.
Она нервно вскакивает с места, и, за секунду до того, как дверь отрезает
меня от супружеской пары, я успеваю заметить ее искаженное гневом лицо.
   Коридор, по-прежнему пуст. Где мне искать этого самого Эриха?
   Я снова стучу в дверь седьмого купе, отодвигаю  ее  и  слышу  обрывок
фразы:
   - ...Ты хуже убийцы!..
   Они растерянно смотрят на меня. Жохов поднимается с полки, голос  его
срывается на дискант, а руки непроизвольно взмывают вверх:
   - По какому праву вы врываетесь?! Кто вам позволил? Стучать надо...
   - Простите, я стучал. Станислав Иванович, вы сказали, что Эрих у Тен-
гиза. Я забыл уточнить, в каком купе?
   - В четвертом. - Он в  упор  смотрит  на  меня,  и,  отвернувшись,  я
чувствую его неприязненный взгляд, направленный мне в затылок.
   Поезд стоит на станции уже лишних полторы  минуты.  Диспетчер  обещал
десять, максимум пятнадцать и ни секундой больше. Его можно понять  -  у
нас разные ведомства...
 
   Двадцать три часа тридцать две минуты
   -------------------------------------
 
   В четвертом купе навстречу мне поднимается  рослый  молодой  человек.
Отгороженный его широкими плечами, я не сразу различаю лежащего на полке
второго пассажира, который дает знать о своем присутствии с  характерным
южным акцентом:
   - Заходи, дорогой. Заходи, пожалуйста.
   - Спасибо. - Я обращаюсь к молодому человеку. - Вы - Эрих?
   - Да, Эрих Янкунс, - отвечает он, возвращаясь на свое место.
   Я подворачиваю край матраца и присаживаюсь.
   - В вашем вагоне умер человек. Что вы можете сказать о случившемся?
   - Нехорошо получилось, - вступает в разговор  второй  пассажир.  Это,
как я понимаю, и есть Тенгиз. - Человека дома ждут, встречать  будут,  а
он... Нехорошо!
   Справедливое замечание, но времени на эмоции у меня не осталось, и  я
снова обращаюсь к Янкунсу.
   - Есть сведения, что первым труп обнаружили вы. Так ли это?
   - Наверно, так.
   - Наверно? Расскажите, как это произошло.
   - Я спал. Около одиннадцати часов проснулся от шума. На  полу  увидел
Виталия Рубина, соседа по купе. Встал посмотреть, что с ним. В это время
вошел пассажир из седьмого купе.
   - Жохов?
   - Да. Так, кажется, его фамилия.
   - Что за шум вы слышали?
   - Как это? - удивляется Янкунс. - Виталий упал с  верхней  полки.  От
этого я и проснулся.
   - В купе, кроме вас, никого не было?
   - Никого, мы вдвоем занимали восьмое купе.
   - Вы знали своего соседа раньше?
   - Нет. Познакомились в поезде.
   - Когда обнаружили его лежащим на полу, он был еще жив?
   - Когда я проснулся, в купе было темно. На полу кто-то лежал. Я  наг-
нулся, но ничего не успел рассмотреть.  Открылась  дверь,  вошел  Жохов,
стал кричать. Собрались пассажиры. Только тогда мы увидели, что этот че-
ловек мертв.
   - После случившегося вы перенесли свои вещи сюда?
   - Да, я перешел на свободное место.
   - До какой станции едете?
   - Мне выходить на конечной.
   - Хорошо. Оставайтесь здесь...
   В коридоре меня встречает Волобуев.
   - Ну, как у тебя розыск? С уловом?
   - Пока ничего определенного, - уклончиво отвечаю я.
   - На вот, почитай, - он протягивает мне протокол осмотра.  -  Эксперт
еще там, не закончил, просит подождать. Внутри духотища - не продохнуть.
   Мы пропускаем мимо себя понятых, фотографа, криминалиста и  возвраща-
емся к восьмому купе. Стоя у двери, я осматриваю то, что  теперь  офици-
ально называется местом происшествия, читаю протокол. Он составлен  под-
робно и тщательно, как всегда, когда дело ведет Юрий Сергеевич.
   Слева на полке, застеленной для сна, я вижу чемодан с откинутой крыш-
кой. В нем беспорядочной кучей свалена одежда со свежими бурыми пятнами.
Такие же, еще не успевшие высохнуть пятна на наволочке и простыне. Рядом
с чемоданом - небрежно брошенный пиджак, из которого в ходе осмотра изв-
лечены документы, принадлежавшие умершему. Из них следует,  что  фамилия
его - Рубин, звали Виталий Федорович. Родился  10  сентября  1939  года,
уроженец города Свердловска, русский, не женат, судим в 1965 году за хи-
щение государственного имущества, наказание отбыл,  с  последнего  места
жительства выписан три месяца назад.
   Этим информация о покойном исчерпывается.
   Еще раз перечитываю протокол осмотра.
   На вещах Рубина, на двери, столике и полках следов, пригодных к обра-
ботке и идентификации, не обнаружено. Дверные ручки полны смазанных  от-
печатков пальцев, поверхность пола затоптана десятками пар ног. Я  возв-
ращаю протокол Волобуеву и прошу:
   - Юрий Сергеевич, позвони жене, прямо из отдела.
   - Конечно. Езжай спокойно, я ей все объясню, - обещает он.
   В коридор, надевая на ходу плащ, выходит эксперт.
   - Пошли, пошли, товарищи, - торопит Волобуев. - До отправления четыре
минуты.
   Мы покидаем вагон и вместе с экспертом идем вдоль состава.
   - Что скажете, Геннадий Борисович? - спрашивает Волобуев. Зная  щепе-
тильность эксперта, он задает вопрос мягко, без присущей ему напористос-
ти.
   - Итоги подводить рано. Кое-что можно сказать уже сейчас, но при  ус-
ловии, что мое мнение будет использовано только в оперативных целях...
   Наше молчание принимается за полное согласие.
   - Смерть наступила больше часа назад, а точнее - около двадцати  двух
часов. Не позже. Возможно, даже чуть раньше, в пределах, скажем, пяти  -
десяти минут. Причина - непроникающее ранение в височной области.  Нане-
сено тупым предметом. Рассечен кожный покров на затылке, кровь оттуда...
   Геннадий Борисович сверхосторожен в оценках и выводах, но тем  надеж-
ней полученные от него сведения.
   - Скажите, а могли образоваться такие повреждения при падении с верх-
ней полки? - спрашиваю я, но в этот момент из вагона выносят  носилки  с
трупом. Эксперт ждет, пока санитары установят  их  на  тележку,  тележка
отъезжает, и я повторяю свой вопрос. В ответ эксперт демонстрирует  свои
способности по части дипломатии.
   - В данном случае утверждать это я бы не стал, но и полностью  исклю-
чить такую возможность было бы ошибкой.
   Мне приходится менять тактику.
   - По показаниям свидетелей смерть наступила от падения с верхней пол-
ки в двадцать три часа. Из ваших же слов получается, что на час раньше.
   - Хотите сказать, что с полки в одиннадцать часов упал уже труп? Едва
ли такое возможно.
   - Почему? Это очень важно.
   - Дело в том, что под труп натекло много крови. Такое количество мог-
ло излиться только после падения, а смерть наступила в десять. Повторяю,
в десять, а не в одиннадцать. Ошибка в шестьдесят минут исключена.  Если
он и упал, как утверждают ваши свидетели, то только в двадцать два часа.
   - Как быстро наступила смерть?
   - Мгновенно, - не задумываясь, отвечает эксперт.
   - А кровь на вещах?
   Я понимаю, что сморозил глупость, и Геннадий  Борисович  не  замедлит
этим воспользоваться.
   - А это, извините, уже в вашей компетенции, - ехидно  щурится  он.  -
По-моему, ясно, что человек, получивший  смертельную  рану,  за  которой
последовала мгновенная смерть, не может копаться в собственном чемодане.
Или у вас другое мнение?
   Я признаю полное поражение.
   - На сегодня, к сожалению, все. - Он разводит руками. - Добавить  мне
нечего. Остальное завтра - после вскрытия.
   Последние его слова перекрывает дребезжащий удар  гонга,  за  которым
следует объявление об отправлении поезда.
   Состав плавно трогается.
   Вместе с сержантом из дорожного отдела милиции мы прыгаем на подножку
пятого вагона.
 
   Двадцать три часа пятьдесят минут
   ---------------------------------
 
   Гаврилыч - проводник пятого вагона - сидит напротив меня и  разливает
свежезаваренный чай.
   Мы молчим уже несколько минут. Мне необходимо собраться с  мыслями  и
привести в систему противоречивые данные, собранные за время стоянки.
   Итак, первое: смерть Виталия Рубина наступила не позже двадцати  двух
часов. Это установлено.
   Второе: труп обнаружен в двадцать три часа, то есть спустя час  после
смерти. Обнаружили его двое, с разницей, по их словам, в пределах  мину-
ты. Возможно, часы Янкунса отстают? На  целый  час?  Но  даже  если  это
действительно так, часы Жохова не могут отставать тоже ровно на час.  Да
и сообщение о случившемся поступило в милицию сразу после одиннадцати.
   Третье: смерть наступила мгновенно. Однако на вещах Рубина, на подуш-
ке, простыне и наволочке следы крови.
   Четвертое: и Жохов, и Янкунс, обнаружившие труп, утверждают, что  не-
посредственно перед этим слышали шум. Эта версия не выдерживает  никакой
критики.
   Кровь на полу под трупом свидетельствует, что покойник  лежал  там  с
двадцати двух часов.
   Но если Рубин не падал с полки в двадцать три часа, то какой шум мог-
ли слышать Янкунс и Жохов?
   Если Станислав Иванович ослышался - зачем тогда он заходил в  восьмое
купе? В то же время, если Янкунс, в самом деле, спал, то  почему  он  не
проснулся в десять, почему не дал знать о случившемся несчастье?
 
   И главное: кто рылся в чемодане и постели погибшего? Что там  искали?
Из протокола осмотра видно, что ничего особенного, заслуживающего внима-
ния, среди вещей покойного нет. Может, потому и нет,  что  кто-то  успел
взять?
   - Гаврилыч, - спрашиваю я, отхлебывая обжигающую пахучую жидкость,  -
а что, все ваши пассажиры сели одновременно на одной станции?
   - Да, как сели вместе, так и едут: от конечной до конечной.
   - Постарайтесь вспомнить, что происходило в вагоне с десяти до  один-
надцати.
   Общительный и контактный Гаврилыч как-то сразу скучнеет, теряет инте-
рес к разговору.
   - А ничего особенного не происходило. Кто  чай  пил,  кто  спал,  кто
что...
   - Так и запишем в протокол?
   - Протокол, протокол, чуть чего - протокол. Я и так  расскажу,  скры-
вать мне нечего... Видно, скучно им было, пассажирам-то. Так  они  карты
затеяли. Я им замечание сделал, раз-другой, а им - как с гуся вода.
   - Ну вот, а говорите, ничего. Кто же играл в карты?
   - Да все и играли.
   - Где играли?
   - В восьмом купе. До девяти резались. Ну да, до девяти, а  потом  ра-
зошлись.
   - Виталий Рубин тоже играл?
   - Это который того? - Проводник хмыкает. - А  как  же.  Без  него  не
обошлось. И парень этот, как его? Эрих, сосед, тоже, значит, там был.  И
грузин из четвертого, и муж дамочки из седьмого - фамилии, извините,  не
знаю - лысый такой.
   - Жохов?
   - Во-во, Жохов. Они вместе с Эрихом и пассажиром из пятого купе после
карт в ресторан пошли ужинать.
   - А остальные?
   - Остальные по местам разошлись, куда ж тут еще денешься. У нас  ведь
не погуляешь, тесно.
   - И когда эти трое вернулись из ресторана?
   - Поздненько. - Гаврилыч пожевал губами, вспоминая. - Около  одиннад-
цати. Как раз перед тем, как бедолагу этого, Рубина, значит, обнаружили.
   - Давайте посчитаем, кто оставался в вагоне с девяти до  одиннадцати,
- предлагаю я и начинаю перечислять: - Рубин Виталий -  раз,  Тенгиз  из
четвертого купе- два Кто еще?
   - Жена этого лысого, - подсказывает Гаврилыч.
   - Жохова - три. Еще?
   - Ну и Родион. Вообще-то, билет у него в седьмое купе был,  но  он  с
самого начала попросил меня перевести его в свободное: неудобно, мол,  с
супругами, зачем мешать. А мне что - жалко? Если есть свободные места, я
не против, пожалуйста. Открыл ему второе купе, постель выдал, там  он  и
лег.
   - Давайте-ка еще разок, что-то я совсем запутался. Значит, во  втором
купе едет Родион. В четвертом Тенгиз. В пятом - кто?
   - Не знаю, как его кличут. Тихий такой. Он в ресторан вместе с  лысым
и Эрихом ушел. В девять.
   - Так, дальше. В седьмом - муж и жена Жоховы,  -  продолжаю  я.  -  В
восьмом - Эрих и Рубин. Правильно?
   - Правильно. Больше никого. Посторонних в вагоне с самого отправления
не было, только свои.
   Я допиваю остатки чая и прошу проводника позвать ко мне Эриха  Янкун-
са...
 
   Ноль часов семь минут
   ---------------------
 
   В дверном проеме появляется Эрих. Некоторое время  мы  молча  смотрим
друг на друга, затем я приглашаю его войти.
   - Проходите, Эрих, садитесь. Расскажите, пожалуйста, чем  вы  занима-
лись между девятью и одиннадцатью часами.
   - Спал, как все нормальные люди, - отвечает он с вызовом,  давая  по-
нять, что беседа в столь поздний час не доставляет ему удовольствия.
   Что ж, мне тоже.
   - Если я вас правильно понял, вы легли в девять и спали все это  вре-
мя?
   - Не совсем так.
   - Уточните.
   - До девяти мы играли в преферанс.  Вас  это  тоже  интересует?  Могу
рассказать о ходе игры.
   - Пока в этом нет необходимости, - говорю я и, чтобы он не  обольщал-
ся, повторяю: - Пока нет. Когда вы сели за карты?
   Кажется, он сообразил, что от него требуется.
   - Хорошо, я скажу. Сели мы в шесть. Играл Тенгиз, вы его видели.  Иг-
рал еще Лисневский...
   - Как зовут Лисневского, не знаете?
   - Как будто Родион, но я не уверен.
   - Продолжайте.
   - Играл Виталии Рубин и я. В начале десятого закончили.  Я  вместе  с
Квасковым...
   - Кто такой Квасков? - вновь перебиваю я.
   - Он из пятого купе.
   - Так. И что же вы сделали вместе с Квасковым?
   - Пошли в вагон ресторан ужинать. Вместе с нами  пошел  Жохов.  Около
десяти я ушел, а они остались. У себя в купе я лег спать.  Остальное  вы
знаете: услышал шум, проснулся увидел на полу Рубина.
   - Когда вы вернулись из ресторана он был еще жив?
   Задавая вопрос, я н