Александр Орлов-Рысич.
        Тора Бора


     Политический детектив

     2002 год




     11 сентября 2001 года миру
     стало понятно, что ХХ век был вполне
     сносен, а временами -- даже гуманен.
     Каким будет новый век? В него мы влетели на "Боингах",
     которые направляли не только террористы-смертники,
     но и государственные деятели, политики,
     "борцы" с терроризмом и несправедливостью мира.
     Автор восстанавливает самый черный день Америки,
     следуя той правде, которую называют художественной.
     При этом действующие лица повествования,
     их судьбы, взгляды и убеждения -- не плод его воображенья.
     Всякие совпадения и ассоциации в повести не случайны.
     Как не случайны и несовпадения.


     "ТАНЦУЮЩИЕ ДЕРВИШИ"

     Часть первая

     11 сентября 2001 года, 6:.31, Вашингтон.

     Чтобы  пройти  регистрацию   на  рейс  Бостон   --   Лос-Анджелес,  ему
понадобилось несколько минут. Раньше эти минуты представлялись совсем иными.
Когда он предъявил билет этой  толстой американке с сонным лицом, та даже не
глянула на  пассажира. Что-то  чиркнула себе в тетрадь,  заученным движением
пристукнула штемпель регистрации на билет и выложила билет на стойку.
     -- Прошу, следующий...
     Это даже задело двадцатилетнего поэта. Он столько времени  настраивался
на эти минуты, готовился к ним, раз за разом представлял весь  путь, столько
раз  сдавал экзамен  самому себе! Это было началом восхождения, его подвига,
самопожертвования. Он знал, что не дрогнет, а тут -- все так просто...
     Он замешкался  у  стойки. Его  подмывало  сказать этой  толстухе  нечто
такое, чтобы  она очнулась от своего вечного сна. Всего через  час ее сытая,
благополучная,  такая  надежная Америка  встанет  дыбом,  ее благонамеренные
сограждане  застынут  с раскрытыми  ртами,  из  которых  будут  вываливаться
гамбургеры. Нью-Йорк, Вашингтон и  Кемп-Девид будут корчиться в судорогах, а
эта пустая кукла... Потом она до конца дней своих будет рассказывать, что ей
сразу  показался  подозрительным  этот  страшный   араб  с  перекошенным  от
ненависти лицом.
     Еще  его подмывало  повернуться и  крикнуть  в зал:  "Аллах  велик!  Да
свершится возмездие!" И что-нибудь о том, что пришло время Америке  ответить
за все, в чем она виновна перед его миром.
     На какое-то мгновение ему показалось, что он не совладает с собой. Даже
закололо  кончики пальцев, это всегда  происходило  с ним перед наступлением
какого-то особого состояния, в котором уже не он, а кто-то другой, возможно,
находящийся  даже вне  его,  начинал  действовать. С трудом совладав  с этим
состоянием, словно очнувшись, Карим схватил со стойки документы и устремился
к выходу.
     За  ним через  несколько пассажиров шли аль-Масуд  и Саманта.  Странная
парочка. Он суданец, из  высокого  рода, выпускник известнейшего медресе при
мечети  "Купол  скалы"  в  Иерусалиме  и  Нью-Орлеанского   технологического
университета.  Она  американка, типичная жительница Манхэттена,  из  города,
который сегодня провалится  в преисподнюю. Аль Масуд -- руководитель группы,
один  из  тех командиров, которые  сейчас ведут  такие же группы  на  другие
рейсы.  Саманта... В  который раз у Карима тревожно заныло  сердце. Что  она
делает тут, стопроцентная американка?
     Неисповедимы пути Всевышнего. Ее привел в группу сам аль- Масуд, ничего
и никому не объясняя. На косые взгляды своих подчиненных и единомышленников,
с которыми пойдет на смерть, лишь упрямо сжал зубы и хрипловато бросил: "Так
надо".
     Как  караванщики привыкают к  птицам над караваном, так притерпелись  к
Саманте. Так  бывает -- увяжется глупая птица, следует за верблюдами и день,
и два, не понимая  насколько долог и опасен путь.  Но все знают: однажды она
либо повернет назад, либо падет посреди безводной раскаленной пустыни.
     Да, Саманта интересовала его,  может,  это было даже большее, но он  --
шахид. Для него это не главное.
     У посадочного модуля, он  был уже другим, чем  минуту  назад. Недавнего
студента Бостонского университета, успевшего за десять  лет жизни в  Америке
научиться не только выглядеть, но  и чувствовать себя американцем, больше не
существовало.  Он чувствовал  себя  тем,  кем был всегда. Как  Коран  нельзя
перевести на  чужой  язык,  ибо  любой перевод с  языка  Мекки  и Медины  не
передаст его  божественной сущности,  так  его  мысли  сейчас не  подвластны
пониманию других людей.

     Есть один  истинный мир, достойный любви. Это его  родина,  куда влечет
правоверных со всего света. Это Черный камень -- сердце этого мира.
     Черный камень Каабы, рассказывал  ему  в детстве дед,  некогда  сверкал
белоснежной яшмой. Он был белее  снежных  вершин и цвета садов несравненного
Джаната.  Этот камень  послал  с небес Аллах своему  народу. Чтобы жизнь его
никогда не была тронута тенью несчастия.
     Но не вышло счастливой жизни для его народа. Из века  в век приносят им
зло гяуры. И стал темнеть Священный камень Кааба -- от горестей, несчастий и
бед.
     Пока не стал совсем черным.
     Карим  с презрительной улыбкой  наблюдал, как полицейский заглядывал  в
его полупустой баул. При Кариме никакого оружия. Весь необходимый арсенал на
борту. Сам этот "борт" -- его оружие.

     5 июля 1999 года, 7:10. Джерси-Сити

     Загнав новенькую  "Тайоту" в гараж и  в который раз дав себе  слово  на
этой неделе наконец  сбыть  с рук рыдван,  некогда бывший "Меркурием"  -- он
загораживал помещение -- Алекс направился к почтовому ящику. Вынул "Нью-Йорк
Таймс", два конверта.
     Один  с  рекламным  буклетом новой охранной домашней системы, вторым за
последнюю неделю,  другой  -- письмо. Из Санкт-Петербурга, от Штерн  Евгении
Львовны, его матери, которая с тем же постоянством, что и рекламная компания
по распространению  охранных систем,  присылала  своему Алексу два письма  в
неделю.
     Начинала всегда  мамочка с  подробного  обзора всех  своих  неизлечимых
болезней,  пару  абзацев  уделяла  беглому анализу российских  теленовостей,
далее сетовала, как же она  далеко от сына, ждет, не может  дождаться, когда
вновь увидит его.
     Видела она его раз в полгода. В течение по крайней мере двух недель. Во
время очередного  прилета  ее  из  России  Алекс  настоятельно  просил  маму
остаться у него навсегда. Ему  было  бы значительно  дешевле, чтобы она жила
здесь, в  Джерси,  а  не жгла  доллары перелетами через  океан.  Всякий  раз
Евгения Львовна,  прикрыв  глаза,  с блаженной  улыбкой  выслушивала сыновьи
просьбы, потом вздыхала:
     -- Ах,  мой мальчик, я счастлива, что ты у меня такой заботливый. Но ты
ведь знаешь, это невозможно...
     Алекс знал. Его  дорогая мамочка за миллион долларов не  согласилась бы
остаться в Америке навсегда. В этом  не было  никакого  смысла.  Вот в  том,
чтобы все  ее петербургские знакомые обсуждали ее полеты к сыну  в  Америку,
смысл был...
     Он знал  свою  маму,  если и сердился на нее  за эту  слабость,  манеру
взлетать над  жизнью, пользуясь им,  как Бубка шестом,  то  только слегка, а
больше прощал ей эту странность с улыбкой -- он при своем нынешнем жаловании
не разорится, даже если мать захочет прилетать к нему каждый месяц.
     Александр  Юрьевич Штерн эмигрировал  из СССР в  89-м.  Не без проблем,
поскольку  до этого  пять лет проработал не то чтобы в "почтовом  ящике", но
рядом -- входил в группу математиков-программистов Научно-исследовательского
института  радиоэлектроники,  где  после  физико-математического  факультета
Ленинградского  госуниверситета  занимался разработкой прикладных программ в
общем-то  неизвестного ему назначения. Перестройка в Союзе до  такой степени
оголила  полки  универсамов  и  девальвировала   образование  первоклассного
программиста,  каким он себя не только  считал, но и был на  самом деле, что
оставаться в этой  стране  было просто глупо. К  тому же он  чувствовал, что
страна  все  уверенней  катилась к старым добрым  погромам,  недаром  многие
знакомые засуетились, засобирались, кто в Израиль, кто в Штаты
     Из сложных отношений  с  полузакрытым НИИ ему помогли выпутаться мамины
знакомые, они же дали пару-тройку рекомендаций к "своим" людям за "бугром".
     Рекомендации оказались действительно к серьезным  людям. Все устроилось
как нельзя лучше. В Израиле он не задержался, специалисты его профиля нужнее
были в  Штатах. Всего  через полгода его пригласили лететь  на международный
семинар по компьютерным технологиям, а в первый же вечер в гостиничный номер
явился человек, который предложил кантракт на работу  с  приличным окладом и
массой социальных  льгот. И вот уже вторую "пятилетку" Алекс ударно трудится
в корпорации "CGT" -- Center Global Technology, нечто похожее на его прежний
ленинградский НИИ.
     Он кинул почту на столик, не распечатывая конвертов. Дома никого уже не
было.  Анни  приходится уезжать  рано,  сначала  завезет  в  школу Эдда,  их
младшего, потом отправится в Сити. Она работает в самом  сердце Нью-Йорка, в
Международном торговом центре.  Сорок километров по автостраде,  сорок минут
по  городу --  добираться до  места  около  полутора часов. Алекс  не раз ей
предлагал, даже настаивал найти работу поближе, в самом Джерси-сити, но Анни
не  хочет  и  слушать. Ее можно понять --  престижная работа на величайшей в
мире  бирже  никак  не  может  сравниться  с  местом  брокера  даже в  самой
значительной в Джерси управляющей компании.
     Не часто, но три-четыре раза в месяц Алекс возвращается домой вот  так,
утром. Это  началось три  года  назад,  когда Центр оторвал заказ  Агентства
национальной  безопасности  на  разработку редкой  по  сложности  программы,
которую именуют  "GHUH". Что скрывается за этой абракадаброй, один лишь черт
знает. Каждый отдел занимался только  своим участком работы  и не ведал, чем
заняты соседи. Лишь в общих чертах можно понять, что это программа анализа и
прогноза многоуровневой текущей  обстановки, с возможностью съема информации
с десятков, если не сотен тысяч датчиков.
     Неясно в каких космических войнах будет ее использовать дядюшка Сэм, но
это  математическое чудовище  из  месяца  в месяц сжирало труд  доброй сотни
программистов экстракласса.
     Работа в  целом  закончена  полгода  назад. Уже  без  широкого  участия
специалистов  Центра  ее  обкатывают на  суперкомпьютерах АНБ,  но  время от
времени  штурмовщина все же  случается.  То срочно требуется пересчитать тот
или иной раздел, то ввести дополнения, продиктованные практикой.
     Дежурство его группы  было объявлено и вчера. Ребята сутки прослонялись
из лаборатории в бар, а работу так и не подвезли.
     --  Можем  копать, можем  не  копать, стоит  одинаково, --  пошутил  на
прощание Алекс. Коллеги рассмеялись -- русская шутка всем понравилась.

     24 августа 1998 года, Москва

     Еще за неделю  до обвала рубля на каком-то  приеме  в Георгиевском зале
Кремля Сема  Маков, подойдя к  Сергею, намекнул, что за сто  тысяч баков, он
так  и  сказал  --  баков,  может  сообщить  нечто  особо  важное  и  Сергей
Владимирович может удвоить, а то и утроить свои капиталы.
     Сема кормился  с  того,  что  подвизаясь  экспертом неведомо  по  каким
вопросам в одном из управлений  Администрации Президента, питался  слухами и
приторговывал  ими.  Он  виртуозно  умел  выдавать  коридорные   сплетни  за
основательную, полученную едва ли не из первых рук самых высоких чиновников,
информацию.
     Однажды Сергей уже обжегся на этом, потому на сей раз только посмеялся,
походя сунул Семе в карман стодолларовую бумажку.
     --  На,  подпишись  на  какой-нибудь  бульварный  листок.   Тогда  твоя
информация будет более содержательной.
     Он  помнит,  как  зло  блеснули глаза  бывшего  однокашника,  но  сразу
погасли,  затянулись масляно.  Теперь ясно: он все-таки что-то  знал.  И  не
предупредил. Отомстил, сволочь.

     -- Сергей Владимирович, приехали гости. -- Доложили снизу.
     --  Я  сейчас  выйду.  Пока  проводите во флигель. Юрий  Михайлович  не
появился?
     -- Еще нет.
     Прибыли не просто визитеры. Собралась особая команда, которую в течение
последних нескольких  лет  подбирал  Михеев.  Не  раз,  глядя  те  или  иные
телевизионные дебаты, он по каким-то только ему ведомым соображениям отмечал
кого-то из выступавших и отдавал распоряжение:
     -- Пригласи поговорить. В этом парне что-то есть.
     Михеев... Кто  он  Сергею?  Сразу и не объяснишь. Партнер? Покровитель?
Хозяин? Единственное, что знал Сергей, они с Михеевым  --  навсегда. В любых
обстоятельствах.  Сам Михеев  ни разу не заговаривал об  этом, но интуитивно
Сергей знал: этот человек, сделав однажды выбор, никогда не меняет его, если
его  к тому не  побудят особые обстоятельства. Чтобы соответствовать доверию
этого человека, Сергею пришлось  многое  переменить в жизни, переоценить и в
себе, и в окружающем мире.
     Вчера  Юрий  Михайлович  собрал своих  "яйцеголовых",  которые,  по его
словам,  только и  могут  найти  выход  из  кризисной  ситуации,  в  которой
оказалась корпорация.  Но вряд ли  это по силам  даже лучшим  умам,  слишком
внезапна была торпеда, которая ударила в борт их корабля. Сергей подобрал со
стола  бумаги,  которые  беспристрастно  сообщали,  что  их  империя тает на
глазах.
     Напряжение  последних нескольких суток давало о себе  знать.  Ничего не
хотелось -- ни сопротивляться,  ни думать.  Махнуть бы на  все рукой, уехать
куда  глаза  глядят.  В деревню, в  глушь,  в Саратов.  Сидеть  с удочкой на
бережку, щуриться на предосеннее солнце. А может, правда, уехать?
     Он сам виноват. Расслабился. Потерял нерв последних событий,  возомнил,
что главное сделано. Это как на татами,  решил, что победа у тебя в кармане,
получи...  Михеев  в последние  месяцы  почти  не  бывал  в России,  у  него
нарастали какие-то контакты за рубежом, на  хозяйстве  оставался Сергей и не
углядел, куда дуют ветры.
     Эх, усыпили  его эти последние месяцы! И даже заверения Ельцина о  том,
что все идет нормально и никакого спада не  ожидается,  не  насторожили его.
Потерял, совсем потерял нюх, Сергей Владимирович.

     Он вышел из кабинета, махнул приподнявшейся с дивана охране.  Спустился
по мраморной лестнице  на первый этаж.  Во дворе  встретил Юрия Михайловича.
Тот только что подъехал.
     -- Кто пожаловал? --  Кивнул Михеев  на чужие машины,  что  выстроились
перед особняком.
     -- Пожарные. -- Хмыкнул Сергей. -- Я всех обзвонил по списку. Форменный
совет в Филях...
     -- Хорошо, я только переоденусь.
     Михеев выглядел плохо. Щеки  запали, под глазами мешки. Вымотался. Всем
подложил  свинью этот  "киндер-сюрприз", молодой  премьер. Чей он  все-таки?
Выскочил ниоткуда, заболтал всех, усыпил. Первоклассный кидала, если принять
во внимание, что всех своих заранее вывел и из ГКО, и из других сомнительных
финансовых операций.
     Перед дверью во флигель он обернулся: Михалыч стоял  на крыльце,  глядя
Сергею  в след.  Или просто  задумался  о чем-то. Уж кто-кто, а он-то знает,
понимает, на пороге какого краха они стоят. И тоже прошляпил, рыцарь плаща и
кинжала!

     Иногда  Сергея тяготило,  что всем своим  возвышением он  обязан  этому
человеку. Что знал  он  о нем?  Что в прошлом Михалыч служил  в КГБ.  Звание
полковника  за  красивые  глаза  в  их ведомстве не давали,  но  чем  именно
занимался Михеев, за годы общения  так и осталось тайной. Сергей мог сказать
одно:  его  карьера   предпринимателя  не   поднялась   бы  выше   небольшой
торговлишки, если бы не знакомство с этим уволенным в запас полковником.
     Тот  на дух не переносил ни Горбачева с  его перестройкой, ни Ельцина с
его  "панимаишь".  Свое  мнение,  далекое  от  почитания,   имел  и   об  их
предшественниках. А однажды выяснилось, что не жалует полковник и Сталина.
     --  Михалыч, ты  случайно не пламенный  ленинец? -- поинтересовался под
настроение Сергей.
     -- Я,  Сережа,  все  ипостаси  прошел.  Впадал из  одного  "единственно
верного  учения"  в  другое,  пока  не   уразумел,  что  понятие  социальной
справедливости -- это инструмент для решения личных и групповых интересов...
     -- Монархист, Михалыч? -- удивился Сергей.
     Тот посмотрел на него с улыбкой:
     -- На царей, Сереженька, России еще более не везло...
     В  нем  вообще было  много такого, в  чем не сразу и разберешься. Почти
десять лет они вместе, а ничего не  стало  ясней. Но именно Михалыч  и начал
лепить из него крупного российского бизнесмена, президента нескольких фондов
и международной корпорации. Заставил учиться в  "плехановке", свел с нужными
людьми, поддерживал в самых сумасшедших проектах.
     А первым шагом в их бизнесе стала продажа, в 87 году, магазина, которым
Сергей владел и которым очень гордился. Располагался магазинчик антиквариата
на  Самотеке,  питал  своего  создателя  большими  надеждами  и   кое-какими
карманными  деньгами.  За  вырученные  пятнадцать  тысяч  Михеев  откупил  у
государства особняк  на Воробьевых горах. Не бросающийся  в глаза,  закрытый
парковой зоной. Один из  тех особняков,  о  существовании которых не знают и
коренные москвичи.

     Некогда это была резиденция Фиделя Кастро, где пламенный барбудос любил
отдохнуть и подлечиться в паузах борьбы с американским империализмом.
     -- Владей, -- без патетики вложил Михеев ключи в руку Сергея.
     --  Ну  и  чем  заниматься  в этом  благолепии?  -- потерянно  вопрошал
вчерашний торговец.
     -- Бизнесом, Сергей Владимирович. Бизнесом. Садись-ка вот в это кресло,
подпиши бумаги...
     Сергей  с  самого начала  не  только  доверился  этому  человеку, но  и
безоглядно  пошел за  ним,  было  в нем  что-то такое. Но слишком  велик был
прыжок от подсобки на Самотеке до кресла Фиделя.
     Сначала  Сергей  Сторожук   стал   генеральным  директором  сразу  трех
экспортно-импортных фирм. Вскоре -- владельцем Солнцевского ликеро-водочного
завода. Завод  этот присмотрел тоже  Михеев. Приватизация, решение  кадровых
вопросов, отладка  производства,  сбыт.  Вскоре  проблемная социалистическая
экономика  для  завода  закончилась.  Из  ворот  ожившего предприятия плотно
потянулись груженые фуры: после отмены антиалкогольной  компании народ кушал
водочку с аппетитом.
     Когда  дело  пошло  на  лад,  в  особняк на  Воробьевых  горах  прибыли
"смежники". Сергей давно ждал этого  момента и  никак не  мог  взять в толк,
почему Михеев не заводит охраны.

     Ритуал у "солнцевских", надо сказать, был отработан блестяще -- "БМВ" и
два черных "черокки", хлопанье  бронированных  дверей, коридор для  главаря,
который вышел неспешно, последним. Все ребята были как на подбор, кожанки на
их плечах скрипели сильней, чем ступени еще не отреставрированного особняка.
     --  Так вот  вы где обитаете?! --  в предвкушении новых доходов просиял
открытой  улыбкой старшой.  --  Хорошее производство  в  Солнышках  подняли,
молодцы. Зарплата, радость  людям. Налоги  государству. А я все выспрашиваю,
чье да чье? Оказывается, ваше. Давайте знакомиться...
     Массивный  перстень, на бандитском  жаргоне  "шайба",  блеснул на  руке
вожака сногсшибательным бриллиантом.
     --  Меня звать Павел,  можно -- Паленый, слыхали, нет? А вопрос у нас к
вам простой: есть еще один налог, самый важный...
     -- Простой вопрос, говоришь? Я люблю простые вопросы. -- Вертел в руках
очки Михалыч.
     Еще до появления в  кабинете бандитов он предупредил Сергея, что  вести
разговор будет сам. И сейчас сидел у камина, вполоборота к Паленому.
     -- Приятно  говорить  с  умным  человеком.  Всех дел  пять  процентов с
оборота. Ставка мизер, и никаких хлопот со случайными людьми.
     --  В нашем  деле  случайных  людей  не бывает. Так что  эта услуга  не
востребована, -- все еще рассматривал стекла очков Михалыч.
     -- Хорошо! Но платить все же придется.
     -- Платить будешь ты.
     Эти  слова произвели  эффект разорва