ть.
Перехвачено ваше письмо к сестре, где вы ей обещаете скорую богатую жизнь.
На Карге в песке найдены монеты, на трех из них отпечатки ваших пальцев.
Вина очевидна. Требуется только, чтобы вы показали, где спрятали золото.

Тютрюмов: Могу повторить одно: ни о каком золоте не знаю.

Малышев: Ну, Тютрюмов, это уж, знаете, идиотизм.

Берлинских: Ладно, гражданин Тютрюмов, не думаю, что в одиночку за
одиннадцать дней вы куда-то далеко перепрятали такой большой груз. Три
лошади - тоже не иголка: Найдем без ваших признаний. Вот только После этого
на пощаду не рассчитывайте.

Тютрюмов: А не надо пугать. Я пуганый. Золота им захотелось.

Берлинских: Что-что? Как понимать ваши последние слова?

Тютрюмов: А как душе угодно.

Берлинских: Ладно. Завтра вас доставят в Новониколаевск, продолжим там...

  - Это самое основное из протокола допроса в Пихтовом бывшего командира
частей особого назначения,- сказал Лестнегов, заметив, что Зимин закончил
читать.
  - А что было дальше? Известно, что дали допросы в Новониколаевске? -
спросил Зимин.
  - Допросов больше не было, - ответил Лестнегов. - По пути в
Новониколаевск Тютрюмов был убит, я уже говорил, при попытке к бегству.
Третьего сентября. Его охраняли так, что бежать практически было
невозможно. Он пошел напролом. Рассчитывал, скорее всего, что стрелять ни в
коем случае не будут.
  - То есть будут беречь, как хранителя тайны захоронения адмиральского
золота, - сказал Зимин.
  -  Да, - согласно кивнул собеседник.
  - Ну, и что было членам следственной комиссии? - спросил Зимин.
  - Ничего ровным счетом. Все пошли на повышение. Малышева, а он стрелял в
Тютрюмова, как я знаю, вскоре перевели в Москву. Дожил до пенсии.
  -  Это точно?
  - Абсолютно, - кивнул Лестнегов. - Пенсионер союзного значения.
  - Тогда я думаю, - после долгой паузы сказал Зимин, - давным-давно
никакой тайны нет. И самого Пихтовсого, тютрюмовского или адмиральского,
как хотите назовем, клада нет.
  - Странный вывод,- с удивлением сказал Лестнегов. - И почему вдруг так?
  - А потому, что никто из членов следственной комиссии, допустивших смерть
Тютрюмова, не пострадал. Хотя по логике они могли получить за это лишь весь
набор крупных неприятностей. Для представителя Сибревкома Малышева стрельба
на поражение в единственного хранителя тайны громадного золотого клада -
достояние молодой Советской республики - это вообще смертный приговор
самому себе. У него бы с кишками выдавливали, не в двадцатом, так в
тридцать седьмом: где золото, зачем стрелял? Но ведь говорите, не
пострадал?
  -  Нет.
  - А из этого следует, что какие-то секреты, не занесенные в протокол,
раскрыл все-таки следственной комиссии Степан Тютрюмов, и еще осенью
двадцатого, ну, может, в двадцать первом, золото тайно выкопали, увезли, и
все семьдесят лет клад под Пихтовой есть не более чем призрак. Золотой
мираж. И поисковые работы все эти годы разворачивались вокруг призрака.
  - Интересно. Я об этом вот так никогда не думал, - сказал Лестнегов. - Но
вы ошибаетесь.
  -  Возможно.
  - Ошибаетесь. Я думал, что со смертью Тютрюмова прервались все ведущие к
кладу ними. И многие годы, десятилетия лучше сказать, считалось так. Пока
не произошли два случая.
  Лестнегов спрятал листки протокола допроса сначала в папку, а потом в
портфель.
  - Произошли два случая, - продолжил. - Первый - в шестьдесят девятом
году. Летом. Подвыпивший парень, приезжий, в нашем привокзальном
ресторанчике вдруг начал угощать всех направо и налево. Официантка
засомневалась, хватит ли у него денег расплатиться. Он бросил на стол
толстую пачку сотенных, сказал, что хватит и еще 'останется, если даже
поить всю ночь весь ресторан, а вечером завтра он сможет залить вином хоть
целую эту дыру Пихтовое, и не за цветные бумажки, а за золото самого
адмирала Колчака... Такое вот пьяное высказывание, которому официантка не
придала никакого значения. А на другой день обнаружили его убитым. В
двенадцати километрах от Пихтового. Без денег, без чемоданчика, который был
у него... Того, кто зарезал, нашли быстро. При нем были сторублевые купюры,
с номерами, что и в пачке, из которой накануне расплачивал- " ся убитый, и
- самое главное - свежераспиленный золо"той слиток дореволюционной
маркировки. Убийцу нашла милиция; сообщили в госбезопасность. Те
распорядились до своего приезда не допрашивать. Пока ждали, он попытался
бежать. Прыгнул на проходивший поезд - и сорвался, угодил под колеса. Как
раз напротив железнодврожной церкви. И все - тишина. Ни - кто, откуда родом
убийца, позарился ли на деньги в ресторане или же шел по пятам издалека,
где вторая половина бруска и зачем его распилили, где чемоданчик убитого-
все осталось тайной, как ни бились над разгадкой. Но самым неожиданным для
меня было- личность убитого. Племянник, или точнее сказать, внучатый
племянник Виктора Константиновича Малышева.
  - Того самого Малышева? Из двадцатого года? - спросил Зимин.
  - Да, того самого. Члена следственной комиссии, представителя Сибревкома.
Его к тому времени несколько лет уже не было в живых.
  - Серьезная заявка, что клад в двадцатых годах не увезли,- сказал Зимин.
- А второй случай?
  - Второй? - Лестнегов несколько раз сжал-разжал пальцы, обхватывавшие
колеса кресла-каталки. - Второй более свежий. И не такой кровавый, что ли.
Четыре года назад в городскую прокуратуру обратился пожилой мужчина. С
заявлением о том, что от отца, который воевал здесь, в Сибири, в
Гражданскую, ему известно о кладе. Он даже знает, где этот клад находится,
у него имеются примерные ориентиры, и если ему помочь хоть самую малость,
он берется отыскать золотое захоронение. Самодельную карту местности при-
  - ложил. В прокуратуре парни - вс„ молодежь. Наслы-
шаны, что время от времени наведываются в наши
края кладоискатели с "железными" координатами, а карт
за все эти годы нарисовано столько, что если переплести,
многотомник получится. Это раньше быдерьезно отнес-
лись. В сталинские времена вообще мигом бы в госбезо-
пасность переправили. А тут парни посмотрели на посе-
тителя, спросили: "Тебе, дед, лопату выделить, чтобы ко-
пать, или как?". Словом, посмеялись над ним, и он
ушел...
  Мы узнали об этом визите в прокуратуру через полтора-два месяца.
Взглянули на фамилию в гостиничной книге: Британс! Андрей Раймондович
Британс. А Британс Раймонд - это же заместитель самого Тютрюмова! Стали
искать, где Британс копал, и обнаружили в одном месте скелеты трех лошадей.
Кстати, и убитый родственник Малышева устремлялся в том же примерно русле.
У Тютрюмова было три лошади, на которых он мог увезти клад с Сопочной
Карги. Немедленно написали ему письмо. Не стали ждать, пока дойдет, поехали
к нему в Псков. Я сам поехал. Андрей Британс умер. За пять дней до моего
прилета... Сын его рассказывал, дескать, отец последние годы заговариваться
начал, о каком-то кладе весом в полтонны золота и платины твердил, рисовал
планы лесистых местностей, трубы чугунные, в какие, якобы, в старину
вставляли могильные кресты... Папки какие-то завел, сургучом их опечатывал,
писал на них "Секретно", "Строго секретно". После поездки все папки сжег,
жалел об этом, опять чертил и сжигал. Как я понял, сын считал отца больным
человеком. Сына понять можно. Отец целую жизнь молчал, и вдруг ни с того ни
с сего на старости заговорил...
  Лестнегов умолк. Он расположен был говорить о колчаковском кладе времен
Гражданской еще и еще, но не обо всем, что ему известно, а целенаправленно,
в интересах собеседника.
  - На Британсе, заместителе командира ЧОНа, как отразилась вся история с
его командиром? - спросил Зимин.
  - Никак. Он остался вне подозрений. Принял командование отрядом, служил в
РККА, В тридцатых годах его репрессировали. Но не по этому деду пострадал.
Из латышей вообще редко кто уцелел. Вы лучше моего знаете.
  - Значит, как я понял, вы сделали вывод о том, что заместитель Тютрюмова
знал о месторасположении клада лишь сотому, что сын его откопал скелеты
трех лошадей? - спросил Зимин.
  -  Этого мало? - быстро отреагировал Лестнегов.
  - Не знаю, - уклончиво ответил Зимин. - Разве не могло быть случайности с
конями? Целые конные армии проходили здесь тайгой. Гибли не только люди. И
кони гибли, и их тоже закапывали.
  - Это так, - согласно кивнул Лестнегов. - Но вот представьте. Впервые
приезжает человек в совершенно незнакомое место, делает одну-единственную
раскопку - на. большее у него нет сил - и сразу результат. Прибавьте к
этому, что он сын человека, ближе всех стоявшего к непосредственно
запрятавшему золоти, - к Тютрюмову.
  - Здесь, конечно, трудно возражать. Но если Британс-старший был в сговоре
с Тютрюмовым, знал, где зарыт клад, почему он сам в двадцатых, в тридцатых
годах не приехал?
  - Мало ли. Он был военным. Легко военному направиться, куда вздумается?
Да и в конце двадцатых, в тридцатых здесь сплошь лагеря стояли.
  - Да, я был в одном таком, - вспомнив поездку с конюхом Засекиным на
пасеку, сказал Зимин: - "Свободный" называется.
  - Видите, а удивляетесь, почему не приехал Британс. Некоторое время
длилось молчание. Мысли, заснимавшие с утра Зимина, снова пришли на ум.
  - А что, Константин Алексеевич, когда допрашивали Тютрюмова, Пушилины оба
живы были? - спросил он.
  - Сразу не соображу. Пушилин-старший, Игнатий, был убит в Урочище
каменных идолов. А когда точно, сейчас взглянем, если угодно.
  Лестиегов порылся в портфеле, достал цветную фотографию, на которой видны
были на лесной поляие три каменных столба примерно одинаковой, в полтора
человеческих роста, высоты. Лестнегов, еще довольно молодой, был снят на
фоне этих столбов. Отстоящие на метрполтора друг от друга, они совершенно
естественно, как грибы, тянулись из земли. Когда Сергей упоминал о каменных
идолах в том месте, куда они собирались на рыбалку, Зимин думал, что идолы
рукотворные, высеченные из камня и вкопанные в землю. Оказывается, столбы,
издали напоминающие фигуры людей, - природные образования.
  - Двадцать девятого августа погиб старший Пушилин. По слухам, у крайнего
справа истукана зарыт, - сказал хозяин дома. - Банда была приличная, штыков
в триста пятьдесят. Ее не чоновцы, регулярные войска разбили. После этого
боя не больше тридцати человек оставалось вместе с младшим Пушилиным,
Степаном.
  - Степан - это тот, который на озере штыком ранил старшего лейтенанта
Взорова? - спросил Зимин не столько для того, чтобы показать свою
осведомленность, сколько для проверки точности сведений о Пушилиных.
  - Именно тот. Он организовывал отвозку золота от эшелона и ранил Взорова,
- подтвердил Лестнегов.
  - Старший лейтенант во второй раз появился в Пихтовсй спустя почти год, -
продолжал Зимин. - Пушилины все это время находились поблизости от
сокровищ, всегда имели к ним свободный доступ. Не верится, что не
воспользовались такой возможностью. А из протокола допроса явствует, что
члены следственной комиссии были уверены, что Тютрюмов единолично завладел
всем, что было утоплено на становище.
  - Очень интересная мысль, - подхватил Лестнегов, -очень интересная. Вам
кажется, что клад с зимы, с ноября месяца девятнадцатого по август
двадцатого разделился на две доли - тютрюмовскую и пушилинскую. Так?
  -  Так. И у Пушилиных - главная часть могла осесть.
  - Я тоже об этом много думал. И знаете к какому выводу пришел уже давно?
Пушилины могли бы целиком завладеть кладом. Однако они были твердо
убеждещд, что белый возвратятся, и с них, как с хранителей сокровищ, тогда
строго спросится. Вас это убеждает?
  - Могло быть такое, конечно... - не очень-то охотно согласился Зимин.
  - Так и было! - твердо сказал Лестнегов. -И все-таки Пушилин-младший не
удержался от соблазна. Через два месяца после того как сбросили под лед
ящики с золотым запасом, приехал на Сопочную Каргу, около трех пудов золота
взял. Второй раз наведг(лся посде гибели отца и фактического прекращения
существования банды. И не нашел ничего. Тютрюмов успел похозяйничать.
  -  Говорите так, будто присутствовали при этом.
  - Не присутствовала ни одна живая душа, но это, пожалуй, достоверно.
  - Что получается: не видел, но свидетельствую?- заметил Зимин.
  - Подождите. Сначала послушайте, а уж после... В пятьдесят девятом,
кажется, году мы в очередной раз вели поиски колчаковского клада в тайге
вокруг Пихтовой. Самая значительная находка была на речке Малый Кужербак. У
истоков нашли труп человека. Ну, какой труп, можете представить себе, если
не меньше двух десятков лет пролежал на открытом воздухе. Скелетированный
труп. При нем - часы на браслете, планшетка и револьвер. Все, конечно,
проржавело, полуистлело. На внутренней стороне планшетки сохранилась
надпись чернилами - фамилия владельца - "А. Т„мушкйн". Позднее по часам и
револьверу подтвердили, что так и есть: Анатолий Т„мушкин, начальник
районного НКВД МО района. Он исчез еще в тридцать шестом, за пять лет до
войны... Определили, что он был убит выстрелом в голову, да это и по дырке
в черепе видно было. Ну, и еще в дупле лиственницы, около которой лежал
Т„мушкйн, нашли револьверный патрончик и кокарду царского образца. Мы обо
всем этом говорили в сельце Летний Острог, в лесхозе. И был там дряхлый
старичок, счетовод. Мурашов Ростислав Андреевич. Никогда бы не подумал, что
судьба способна так укатать человека.
  Счетовод этот лесхозовский после ко мне одному подошел и сказал, что,
кажется, знает, кто убил Т„мушкина, может назвать, если я поклянусь, что
тайну эту, пока он жив (он еще после этого лет пять-шесть прожил), я никому
не раскрою.
  Хотелось ему, подмывало его рассказать - и боялся. Страшно боялся. Я
поклялся, и он назвал. Кто бы вы думаете был? - посмотрел на Зимина
Лестнегов: - Гадайте, не угадаете - Степан Пушилин!
  - Все тот же самый Пушилин? - с удивлением спросил Зимин.
  - Тот же самый. Судьба свела его и Мурашова в одной тюрьме, в одной
камере на несколько дней.
  -  После Гражданской?
  - Много после. В тридцать шестом. Ночь наиролет Мурашов мне рассказывал,
и потом я к нему еще не раз приезжал. Вот почему, хоть не присутствовал при
действиях Пушилина, а ьшаю и о его причастности к кладу, и многонько о
нем...

                             ПУШИЛИН (СТЕПАН)

  ...К утру "молотобойцы", два молодых крепыша с крестьянскими лицами,
заканчивали свою работу, натягивали на потные тела гимнастерки,
вздрагивающими от возбуждения и усталости руками наливали из графина в
граненые стаканы воду, жадно пили, выплескивая остатки на лежащую на полу
жертву, Степана Пушилина, и тогда же в каменном мешке подвала появлялся
начальник районного НКВД Т„мушкин.
  Сухопарый, лобастый, с кубарями лейтенанта в петлицах, затянутый ремнями
портупеи, он, набычась, смотрел в избитое, в кровоподтеках лицо Пушилина,
цедил тихо:
  -  Вставай, сука...
  Обессилевший от ударов и пинков в голову, в спину, в живот, в пах,
СтедГан Пушилин начинал шевелиться, пытаясь подняться. "Молотобойцы", желая
угодить начальнику, перед которым трепетали и с которым избегали
встречаться глазами, живо ставили жертву на ноги.
  - Все одно, падаль, я тебя заставлю говорить. Лейтенант закуривал
беломорину, щелчком откидывал горелую спичку в сторону Степана Пушилина.
  - Расколешься, - убежденно-утвердительно говорил лейтенант и покидал
пыточную.
  Пушилин глядел ему вслед с внутренним облегчением. С уходом лейтенанта
пытки прекращались, и впереди было по меньшей мере полсуток передышки.
  Конвойные, доведя его до камеры, бросали в распахнутую дверь так, что
казалось, это не он падает, а бетонный пол летит ему навстречу.
Единственный сосед по камере, лет пятидесяти трех мужчина с бородкой
клинышком, наблюдал, как на четвереньках добирается до нар Пуйтлин,
протягивал ему руку, помогая забраться на нары. Сокамерник Пушилина до
Октябрьского переворота был адвокатом в Москве, позднее за чуждое
происхождение выслан в Сибирь и перед арестом работал пимокатом в какой-то
артелишке. Пушилин не интересовался, сосед рассказал о себе скупо в первый
день знакомства и впредь не докучал разговорами. Пушилину после свиданий с
лейтенантом и подручными было не до бесед.
  Особенно сильно после нынешнего допроса ныла спина чуть выше поясницы, и
Пушилин некоторое время целиком был поглощен мыслью: уж не отбили ли почки?
Кажется, пока нет. Боль постепенно уходила. Он с-трудом повернул голову к
адвокату, спросил:
  -  Что значит "коалиция"?
  - Как точнее сказать, - отозвался адвокат. - Союз, объединение для
совместных действий.
  -  Что-то такое и думал...
  - Значит, вам инкриминируют, то есть вменяют в вину, участие в какой-то
коалиции?
  - Коалиция двинцев, - с усилием выдохнул Степан Пушилин. - Главарь...
  - Да. Это уже хуже. - Экс-адвокат встал со своих нар, прошелся по камере,
сел на нары, скрестил руки на животе. - И для меня скверно.
  -  А тебе-то что? Тебя даже не бьют.
  - Меня они, наверно, совсем не тронут. У меня больное сердце.
  - Не смеши. Сердце его они берегут. Пожалел волк кобылу...
  - Не спешите с выводами. Выслушайте. Заметили, эта камера особая?
  -  Чем это?
  - В других таких же по двадцать-тридцать человек, а здесь - двое. До вас
был мужчина. Тоже его крепко били. И требовали, чтобы сознался, что
руководитель организации "Паспортисты".
  - А ты?
  - Руководитель координационного шпионского центра "Тропа связи", -
невесело усмехнулся адвокат.
  -  Подписал уже?
  -  Подписываю...
  -  Расстреляют.
  - И что с того, - равнодушным голосом сказал сокамерник. - Все равно не
выпустят. А так - меньше мучений.
  - А я не подпишу. Не дождутся, - убежденно проговорил Пушилин.
  - Воля ваша. Но еще два-три таких допроса, и вам вс„ едино - в коалиции
ли вы, главарь ли, пешка ли. И крючок, подпись вашу, поставят за вас.
Поверят. Убийство возведено большевиками в ранг государственной политики,
кто будет даже проверять подлинность подписи?
  -  Говоришь, как Ковшаров.
  -  Не знаком.
  - Полковник. На германской я был у него вестовым. Он говорил еще, что в
этой стране, если проиграем большевикам, делать нечего. Эх, не послушал...
- Слезы отчаянья брызнули из глаз Пушилина. - Ведь и золото было. Тьма
золота, - говорил он сквозь всхлипыванья. - И сейчас, я подыхаю, а оно
лежцт.
  -  Серьезно?
  - Три пуда.
  Несмотря на сильную боль, Степан Пушилин резко повернулся к адвокату,
заговорил зло, отрывисто:
  - Только не думай, что если стукнешь про золото, расколют меня эти гады,
где оно.
  - Не нужно мне золота. Ничего не нужно уже. - Адвокат печально вздохнул.
После долгого молчания сказал: - А вот вы могли бы купить на этом себе
свободу.
  -  Ххэ, отдать. Пришьют меня - и делу конец.
  -  Отдавать не надо никому ничего.
  - Это как? - Пушилин жадно, полными надежды глазами смотрел на адвоката.
  - Как? - переспросил тот. - У вас есть на воле родственники, которые не
отреклись от вас, на которых можно положиться?
  - Сын. Жена...
  -  Сын взрослый?
  -  Семнадцать.
  -  Далеко живут?
  - Сто километров отсюда, даже меньше. Слышали, может. Пихтовое.- Невольно
Пушилин перешел на "вы".
  - Хорошо, рядом. В следующий раз, когда вызовут на допрос, попросите
свидания с женой. Поставьте это свидание непременным условием признания.
  -  Зачем?
  - Слушайте, не-перебивайте. У нас мало времени. В любую минуту могут меня
увести на допрос.
  - А если не согласится лейтенант?
  - Согласится, - убежденно сказал сокамерник. - Подлинная подпись ему
все-таки предпочтительней. В случае успеха всего этого дела со мной, с
вами, с главарем "Паспортистов" он надеется небольшое повышение по
службе... После свидания жена и сын должны немедленно скрыться. Учтите, их
будут очень тщательно искать. У вас есть надежное место?
  -  Нашлось бы... Что я должен сказать Анне?
  -  Это имя жены?
  - Да.
  - Только назначить место встречи и велеть там ждать.
  -  Ну, и что изменится?
  - Все! Важен сам факт встречи с женой и последующее ее внезапное
исчезновение. И, считайте, Темушкин в ваших руках. На первом же после
свидания