После заноса устья старицы
песком и лесным ломом. Чалбышей привозили со становища... Много попадалось.
  Непонятно, зачем сказал: секретарь укома наверняка знал, а Взорову в
высшей степени безразлично - и про возникновение озера, и про каких-то
чалбышей. Догадывался: рыба, а какая - зачем это ему?
  Дорога все заметнее шла под уклон. Среди пикообразных елей вдруг
мелькнула неподвижная водная гладь, высвеченная косыми утренними лучами.
  Проехали еще два десятка шагов, и зеркало воды с высокого берега
открылось полностью. Узкое, длиной с треть версты, не более, таежное озеро
имело форму полумесяца. Хвойный лес близко подступал к озеру. В иных местах
стволы теснились у самого среза воды. Лишь в западной части, щедро
освещенной в это раннее время солнцем, сверкала песчаная просторная
полоска. В воде, у края этой полоски, было мелко. Замытые в дно карчи
выступали своими острыми верхушками высоко над водой.
  -  Сопочная Карга, - сказал Тютрюмов.
  Взоров припал к конской гриве, глянул с высоты покатой горы вниз. Дома он
не увидел. Правы комиссары, и поручик Хмелевский перед дуэлью назвал
неточно место? Или, может подъехали к озеру с другой стороны? Старший
лейтенант дернул поводья, погнал жеребца вниз, не особо заботясь об
осторожности. Спутники последовали за ним.
  Был, был бревенчатый дом среди елей невдалеке от озера. Только в прошлом.
Сейчас на том месте валялась груда обугленных бревен вперемешку с кирпичами
от порушенной печи.
  Взоров глядел на пепелище, повернулся лицом к чоновскому командиру.
  - Хм, впрямь была изба,- сказал Тютрюмов. - Ну, а где ящики скидывали,
помнишь?
  - Старший лейтенант не вдруг, но оторвал взгляд от обугленных бревен.
Подъехал к самой воде, всматривался в ее зеркально-чистую темную гладь.
Действительно, где той страшной стылой ночью зияли на снегу округлые
пасти-проруби, около одной из которых он упал, ударенный штыком в спину?
Живо он представил, как скатывался с горы; припоминал, где рябой возница
натянул вожжи, останавливая повозку...
  - Пожалуй, чуть ближе места, где коряги. И правее их, - сказал Взоров,
слезая с коня.
  Тютрюмов и Прожогин тоже спешились.
  Начальник Пихтовского чоновского отряда нашел в траве под ногами камушек,
размахнулся и с силой кинул его в сторону торчащих из воды карчей.
  -  Там? - спросил, едва успел камушек булькнуть.
  -  Возможно, - старший лейтенант пожал плечами.
  Тютрюмов взял коня за уздечку, увлек за собой вдоль берега, туда, где
сверкала песчаная полоска. Дойдя до нее, разделся догола, аккуратной
стопкой сложил одезеду, поверх небрежно кинул увесистый "смит-вессон";
переваливаясь с ноги на гону, неторопливо направился к воде. Вода была
холодной, однако плотное, закаленное в постоянных походах, крепкое и с
упругой чистой кожей тело Тютрюмова даже не покрылось пупырышками. Лишь в
двух местах - на плече и на бедре, - где были застарелые следы от сабельных
ударов, - кожа сделалась иссиня-багровой.
  Войдя в воду по грудь Тютрюмов поплыл. Нырнул и быстро вынырнул. Сделал
еще гребков десять, опять нырнул, и снова вскоре голова его замаячила над
поверхностью воды, опять он поплыл. Взоров с секретарем укома наблюдали.
  - А не дальше коряг-то проруби были? - спросил Прожогин.
  -  Возможно, - отвечал старший лейтенант.
  -  Или ближе? - допытывался Прожогин.
  -  Тоже может быть...
  Тютрюмов нырял раз, наверное, пятнадцать или больше, и от погружения к
погружению на глубину задерживался там все дольше.
  Неизвестно, в какой уже раз по счету вынырнув, Тютрюмов не появлялся
чересчур много времени, так что секретарь укома заволновался: чего доброго
утонет.
  Опасения оказались напрасными, но стоило начальнику чоновского отряда
вынырнуть, как Прожогин закричал:
  -  Кончай, Степан. Случись что, отвечай еще за тебя...
  Тютрюмов неожиданно легко, как будто лишь и ждал распоряжения.
Подчинился, подплыл к берегу. Выбрел из воды так же неторопливо, как и
входил в нее, сел на песок около своей одежды. Воспользоваться ею после
довольно-таки продолжительного купания в студеном озере не спешил, натянул
одни кальсоны. Сидел и ладонями сгребал сухой песок перед собой в кучу.
  -  Ну, чего там? - громко спросил Прожогин.
  - Подь сюда, чего перекрикиваться, - позвал Тютрюмов.
  Секретарь укома, оставив коней на Взорова, охотно пошел.
  - Ты это кончай, - говорил, приближаясь к начальнику чоновцев. - Тут,
если и есть что, целый отряд ныряльщиков нужен.
  - Обойдемся.- Щурясь от солнца, Тютрюмов посмотрел на секретаря укома. -
Хорошая память у твоего офицерика.
  -  Как понимать? Нашел, что ли, что-то?
  -  Хм, нашел, - повторил неопределенно Тютрюмов.
  - Да чего мнешься, объясни толком, нашел или ее нашел?
  - Нашел. Только ты тише. Он услышит, - Тютрюмов сделал движение головой в
сторону старшего лейтенанта.
  -  Пусть слышит.
  - Погоди, погоди. Я сам ему скажу. Вот только коечто уточню, и скажу.
Глянь.
  Тютрюмов разгреб песчаную горку, и глазам секретаря укома предстал
небольших размеров мокрый мешочек, облепленный песком. Горловина мешочка,
очевидно, только-только что была прошнурована, обмотана проволокой и
опломбирована. Теперь же пломба вместе с оборванной проволокой валялась в
песке.
  Тютрюмов запустил в мешочек пальцы, вытащил несколько монет.
  - Империалы. Там таких мешочков между патронными коробками напихано... И
в слитках золото. - Глаза Тютрюмова холодно, как в солнечном луче монеты,
которые он держал в руках, блеснули.
  -  Сосчитал, двадцать четыре ящика там...
  Секретарь укома нагнулся, взял монеты из рук Тютрюмова, подержал недолго
на ладони и положил обратно в мешочек.
  - И что ты еще уточнять собираешься? - спросил. - Все, как он написал.
  - Два ящика раскрыты. Кто-то копался, - ответил Тютрюмов.
  -  А он причем?
  -  Кто его знает. Может, его рук дело.
  - Брось ты тень на плетень наводить, - с досадой сказал Прожогин.
  Поведение приятеля все меньше нравилось ему. - Понимаешь же не хуже
моего, он ни при чем, И если надо будет, в ЧК разберутся, в Сибревкоме.
  - А я все же спрошу, - Тютрюмов, не дожидаясь, что еще скажет секретарь
укома, кликнул старшего лейтенанта.
  Тот подчинился, направился краем берега к песчаной полоске, ведя коней в
поводу.
  Тютрюмов, пока бывший флотский офицер приближался, засунул мешочек с
монетами под одежду.
  - Ты уверен, ваше благородие, - начал спрашивать, когда Взоров оказался
рядом, -что эти, как их... Ну полковник с поручиком?..
  - Ковшаров и Хмелевский, - назвал фамилии старший лейтенант.
  -  Да. Ты уверен, что они - мертвецы?
  - В заявлении я все указал. Абсолютную истину, - сухо ответил Взоров.
  - И тому, кто подобрал тебя в тайге, лечил, ты не называл места?
  - Я не мог назвать. Не знал. - В глазах у Взорова читались гнев и
брезгливость, оттого что человек, задававший ему вопросы, считает вправе
делать это сидя на песке, да вдобавок едва не в чем мать родила - в одних
кальсонах.
  - Значит, кроме тебя, про тайну этого озера знали одни Пушилины?
  -  Так точно, - сказал Взоров. - До вчерашнего дня.
  - Понятно. А знаешь, почему становище зовется Сопочной Каргой?
  - Нет.
  - Во-он, за тобой, на самой вершине, высохшее дерево стоит. Видишь?
  Старший лейтенант непроизвольно обернулся. Тютрюмов моментально взял
лежащий на виду, поверх одежды, нагревшийся на солнце "смит-вессон", взвел
курок и выстрелил в спину Взорову. Раз, другой, третий...
  Взоров под ударами крупнокалиберных пуль дернулся всем телом, упал лицом
в песок. Он был мертв. Не вызывало ни малейшего сомнения. Тем не менее
Тютрюмов не поленился подойти удостовериться. Кони, принадлежащие части
особого назначения, привычные и не к такой пальбе, не особенно
обеспокоились. Тютрюмов коротко погладил морду одного из жеребцов, резко
повернулся к Прожогину.
  Секретарь укома, никак не ожидавший, не предполагавший такого разворота
событий, сразу после выстрелов оцепенел, онемел. Кажется, он даже неясно
отдавал отчет, что стряслось, чему он очевидец. Взгляд Тютрюмова вывел его
из этого состояния. Кровь прихлынула к вискам, он вскочил.
  -  Ты понимаешь, что наделал? - закричал.
  - Не ори. - Тютрюмов на мгновение скосил глаза на труп. - Все равно бы
твоего офицерика в губчека пустили в расход. Как контру и колчаковца.
  - Да причем губчека?! Товарищ Смирнов лично бы занялся им. Я бы добился.
  - Ах, Смирнов, - усмехнулся командир чоновцев. - А у него часом руки не
по локоть в крови?
  - Ты товарища Смирнова не трожь! Он честнейший коммунист.
  - Тебе виднее, ты с ним воевал. Только и я воевал за Советскую власть.
Вот и вот отметины, - ткнул Тютрюмов себе в плечо и бедро, где были шрамы,
стволом "смит-вессона". - А сейчас больше не хочу.
  -  Золото увидел, и Советская власть по х...?
  - Не в одном в нем дело. Оно только подсказало, как быть. На, читай,
Тютрюмов шагнул к своей одежде, из кармана кожаной куртки вынул сложенный
вдвое, изрядно потрепанный конверт, однако секретарю укома его не отдал,
продолжал говорить: - Сестра из-под Шадринска пишет. Хороши новые порядки.
Продармейцы выбивают хлеб из крестьян, порют, запирают в погреба. Околевай,
а зерно отдай. И это- от имени Советской власти.
  - Брехня. Контрреволюционная пропаганда, - сказал Прожогин.
  - Дурак! Баба с тремя огольцами брата о помощи молит. Пропагандистку
выискал... Да что за примером далеко ходить. Егорка Мусатов, бандиту Скобу
который убил, в Хромовке-Сергиевке отличился опять. Десять с лишним тысяч
пудов хлеба, все, что крестьяне имели и в риге упрятали, разнюхал. Герой.
Подчистую подотрядовцы выгребли. Ты, когда Егорке руку жал, за смекалку
хвалил, подумал, каково хромовцам дале?
  Тютрюмов говорил тихо, отрывисто, зло. Одновременно кидал короткие частые
взгляды по сторонам. Недобрый, зловещий для себя смысл этих взглядов и
этого несвойственного для Тютрюмова многословия вдруг отчетливо понял
секретарь укома: Тютрюмов боится, как бы кто ненароком не оказался у озера.
Одно дело бывший белый офицер, другое - секретарь укома. Потому и медлит,
высматривает, не появились ли люди после выстрелов. Да. Иначе бы не вел
никаких разговоров, не доставал бы письма. От понимания этого перехватило
дыхание и холодок пробежал по спине. Мысли, обгоняя одна другую,- что
делать, как бы хоть потянуть время, - лихорадочно молоточками застучали в
голове.
  Решил было напомнить, что и он, командир чоновского отряда, тоже хвалил
Егорку Мусатова. Передумал. Нужно что-то другое. Вспомнил, как вечером,
подняв трубку, не услышал ни гудка, ни голоса телефонистки. Спросить
Тютрюмова, не его ли работа, не он ли обрезал провода? Опять не то! Ах, вот
же что нужно, пришла на ум дельная мысль: сказать, что на берегу кто-то
появился. Да, именно так. Он раскрыл рот, но произнести не успел ни
полслова. Тютрюмов живо направил на него дуло револьвера и нажал на
спусковой крючок.
  Четвертый за короткий промежуток времени выстрел прогремел над Сопочной
Каргой...


                              Часть четвертая

  Рыбацкое становище Сопочная Карга Зимин увидел совсем не таким, каким
можно было представить по запискам Засекина-пасечника. Глубокая и длинная
впадина заросла хвойником, тальником, осотом. Зеркало воды было крохотное,
да и то по большей части не чистое, затянутое ряской. Не укладывалось в
голове, что некогда, не так и давно, здесь вольготно плескалось таежное
озеро, в которое сбрасывали ящики с золотом и такие роковые страсти
разыгрывались вокруг этого золота буквально с той самой минуты, как утопили
ящики.
  Особенно поражала в связи с золотом судьба старшего лейтенанта Взорова.
Поступка его Зимин не мог объяснить: чудом не погибнуть в этом глухом
местечке с настораживающим, отпугивающим названием- и вернуться сюда же. В
обществе чузедых, враждебных ему людей. Неужели думал, что стоит ему
показать новой власти местонахождение сокровищ, и она, эта власть, примет
его как своего, с распростертыми объятиями?.. Все сложно. Теперь уже
никогда не узнать, чем руководствовался флотский офицер из колчаковского
окружения в своих действиях. Скорее всего, и красных не принимал, и в
своих, с кем сражался в одном стане, разочаровался. А после смерти матери
на чужбине у него не осталось, кроме Родины, никакого иного источника,
откуда можно было черпать силы для жизни, во имя чего стоило продолжить
жизнь....
  Выбрав место поположе, Зимин спустился с кручи вниз, пошел по наторенной
извилистой и ныряющей вверх-вниз тропке среди деревьев.
  Длинная узкая песчаная нолоска, истоптанная босыми ногами, мелькнула
впереди. Разросшиеся тальники едва-едва не смыкались над этой полоской, и
потому сверху ее было не разглядеть.
  Ступив на сыпучий светло-желтый песок, он остановился, взглядом поискал
дерево, упоминавшееся пасечником в рассказе о конце Взорова. Ни на вершине,
ни по склону ниже не было ни одного высохшего дерева. Поваленных буреломом
сосен, пихт, елей - молодых, тонкоствольных, и старых, кряжистых, - много,
а вот сухостойного - ни одного.
  Он наклонился, зачерпнул пригоршню сухого песка, глядел как песок
медленно струится между пальцами под ноги. Как знать, может, он находится
на том самом месте, где сидел Тютрюмов, поглядывая на свой "Смит-Вессон" и
поджидая, когда приблизится Взоров? Или же Взоров упал на этом месте,
застигнутый пулями Тютрюмова?.. А возможно, в двадцатом году песчаная эта
полоска была дном, с которого командир ЧОНа, ныряя, доставал
опломбированные тяжелые мешочки?..
  Мальчишьи громкие голоса неподалеку за густыми кустами прервали его
мысли. Он стряхнул прилипшие к ладоням песчинки, пошел напрямик, раздвигая
кусты, на эти голоса.
  Двое худых и загорелых, раздетых по пояс пацанов лет по
двенадцати-тринадцати стояли по колена в затянутой ряской воде, ловили на
спиннинги рыбу. В траве белели брюха некрупных щук, приметны были среди
улова в траве и темные хребты двух-трех рыбин посолиднее.
  Один из мальчишек, рыжий, с вихром на затылке, быстро-быстро крутил диск
спиннинга, сам все дальше медленно уходя в зазелененную ряской воду,
приговаривая: "Только б леса не лопнула".
  Толстая леса была натянута над водой как струна. Приятель, не зная чем
помочь, опустив свой спиннинг, тоже, как и Зимин, следил за ходом поединка.
  Юный рыбак, блесну спиннинга которого заглотила крупная хищница,
остановился, осторожно-остороикно попятился к берегу, не зарывая при этом
мотать к себе лесу.
  - Палку найди. Появится из воды, огреешь ее, - скомандовал приятелю.
  Тот живо бросил свой спиннинг вбок, на осоку, припустил к берегу
исполнять приказание. Тут лишь заметив Зимина, скользнул по его лицу
безразличным взглядом и заметался по берегу в поисках палки. Зимин
огляделся, ничего подходящего, чем можно бы оглушить рыбину, не было
поблизости. А крупнющая щука, уже вытащенная наполовину из мелководья,
билась, трепыхалась всем телом в мутно-зеленой воде..
  И взбурленная кипящая вокруг щуки вода, и крупная ее голова с раскрытой
пастью, и резкие судорожные извивы - все выглядело устрашающим. Вихрастого
мальчишку, похоже, волновало одно: как бы не ушла добыча. Умело, несуетно
он вел щуку к берегу.
  С невольным азартом наблюдая, ожидая, чем же закончится поединок, Зимин
позавидовал юным рыбакам. Не урони по пьянке в церковный колодец револьвера
охранник Холмогоров и не задержи тем самым Нетесова в городе, не пришлось
бы сейаас быагь сторонним наблюдателем, сам бы ловил. Хотя и поисков золота
в таком случае тоже не было бы...
  Второй юный рыбак появился с увесистой палкой, когда особая необходимость
в ней уже отпала: крупная матерая щука, вся грязная, в иле и в зелени, была
вытащена на берег подальше от воды, и хотя еще крепко билась, уйти уже не
могла. Могла лишь поломать спиннинг. Рыжий, с ног до головы грязно-зеленый,
как и добыча, взял из рук друга палку, ударил рыбину по голове. Для
верности - другой раз. Лишь после этого обратил внимание на постороннего
мужчину рядом.
  -  Молодец! - сказал Зимин.
  - Молодец, - серьезно согласился с похвалой в свой адрес рыжий.
  -  Хорошо ловится? - спросил Зимин.
  Мальчишка в ответ только хмыкнул: дескать, не без глаз, видно же.
  - А вы сюда посмотреть, где клад беляки прятали? - спросил в свою
очередь.
  -  Почему так решил?
  - А больше зачем здесь чужим, приезжим, бывать? - резонно заметил рыжий.
  -  Ну... Мало ли, - неопределенно буркнул Зимин.
  Ему стыдно было признаться, что причина его нахождения здесь paзгaдaнa,
что он действительно, как ребенок, наслушавшийся, начитавшийся о кладе,
который ищут, найти не могут семь десятилетий, тоже, если не приобщился
пока к его поискам, то уж любопытствует - точно.
  - Да ладно дядя, что уж вы, - покровительственным тоном, как бы прощая
ему эту его слабость, сказал юный удачливый рыбак: с кем, дескать, не
бывает.
  Сознаваться не хотелось, но глупо было и отнекиваться.
  - Где-то на вершине дерево сухое стояло? - спросил Зимин.
  - Шаман-дерево? Карга? - Рыжий посмотрел в сторону, противоположную той,
откуда пришел Зимин. - Позапрошлым летом шаман-дерево упало. А вам про
колчаковский клад, что он здесь был, кто рассказал?
  -  Пасечник. Засекин.
  -  Дядя Вася?
  - Да.
  - Он знает. И -про то, что клад тут полгода, с зимы до лета лежал, знает.
А вот дальше, куда его девали, не знает.
  -  А ты знаешь?
  - Конечно. Беляки летом за кладом пришли впятером. Один из них себя за
красного командира выдавал. Тут раньше, где мы стоим, озеро большущее было,
а еще раньше - рукав речки Чаи. Если про клад знаете, это тоже знаете.
  -  Знаю.
  - Ну вот. Они з.олото достали со дна, на лошадях до Чаи довезли, а там на
лодки перегрузили. До Усть-Тойловки доплыли, там часть закопали. Потом
дальше по Чае поплыли. Около Светловодовки зарыли вторую часть, а потом еще
возле заимки Пустошной. Это уже не на берегу Чаи, а в протоке. Когда их
вспугнули.
  -  Кто вспугнул?
  - Ну, просто сено люди косили, окликнули их с берега, и они в протоку
уплыли...
  - А дальше?
  - А дальше главарь всех, с кем золото перепрятывал, поубивал. А потом и
его шлепнули самого. Наши его взяли, а он попытался бежать, ну, его и
шлепнули. Юный рыбак умолк.
  -  Тебя как зовут? - спросил Зимин.
  - Виталик...
  - А меня- Серегой,- назвался приятель, хотя Зимин и не спрашивал у него
имя.
  После этого Зимину неудобно было продолжать разговор, не сказав своего
имени-отчества:
  - Андрей Андреевич... Откуда же тогда известно, Виталик, где золото
прятали? Клад-то до сих пор не найден.
  - От деда. - Рыжий глянул на щуку, как она вяло трепыхнулась, добавил:
- Вообще-то он мне прадед, но я его дедом зову.
  -  А дед твой - кто?
  - Железнодорожник. Его в Пихтовом все знают. Еще на "овечках" машинистом
ездил, потом на "фэдэшках" перед самой пенсией. Сейчас старый совсем.
  -  А дед откуда знает?
  - А ему, то есть, тогда еще не ему, а отцу его, про золотой клад
рассказывал человек, который сам этот клад перепрятывал и закапывал.
  -  Вот как даже.
  - Да. Дедов отец мост охранял. Солдат, весь израненный, к нему приполз,
все рассказал. Отсюда и известно.
  - С дедом твоим можно увидеться, Виталик? - спросил Зимин.
  -  Чего ж нельзя. Можно.
  -  Тогда скажи имя его, как найти.
  -  На Втором кабинете, у старого аэродрома живем.
  Спросите Ивана Афанасьевича Веревкина.
  -  Может, вместе поедем? - предложил Зимин.
  - А вы на машине?
  -  На мотоцикле. С коляской.
  Мальчишки переглянулись: принять, что ли, предложение?
  - Поедемте, - решительно сказал рыжий, правнук машиниста паровоза.
  Скоро все трое выбирались уже из теснины пересыхающего озера наверх,
туда, где Зимин оставил мотоцикл.
  Веревкин был ненамного моложе знаменитого ветерана Гражданской, чоновских
и продразверстовских отрядов, и тоже, как и Мусатов, сохранился куда с
добром. Был бодр, энергичен, подвижен, свеж лицом.
  Он какой-те особенной, детской радостью обрадовался Зимину, тому, что
интересуются золотым кладом. Не спросив даже, зачем ему все это, кто он и
откуда, ухватил Зимина за