Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детективы. Боевики. Триллеры
   Детектив
      Пронин Виктор. Высшая мера -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  -
олай, и Павел были отличными ребятами. Это невозможно было не видеть. Мало ли к ним приходило людей с просьбой устроить на работу, помочь с жильем, утрясти какие-то свои беды! Ведь приходили! Потому что знали - помогут. Как-то Кравцов задержал одного мелкого воришку, получил парень два года. Проходит после суда месяц-второй - получает Павел письмо, пишет этот самый парень. ?Дядя Павлик, пришлите, будь ласка, адрес той дивчины, что по моему делу проходила...? Представляете? Не дружкам написал, не домой, а дяде Павлику! Знал - здесь надежно. - А вообще, Светлана, как в городе отнеслись к происшедшему? - Потрясение. В самом полном смысле слова. На похороны пришли тысячи людей. Демонстрация. Никто не ожидал, что так получится. Два строительных студенческих отряда из Одесского университета приняли решение зачислить Николая и Павла бойцами отряда, а заработанные деньги перечислили семьям погибших... В районном отделе очень близко приняли к сердцу... Организовали у себя нечто вроде маленького музея или комнаты славы. Соорудили щит и на нем металлическими буквами изложили все происшедшее. Представляете, на этот щит нужно было нанести, наклеить, закрепить более тысячи букв. И все сотрудники, некоторые даже с женами, с детьми укрепляли по полторы-две строчки каждый день. А сейчас мы ставим вопрос о том, чтобы два переулка, расположенные рядом с райотделом, называются они довольно уныло - Заливные, так вот мы хотим, чтобы им были присвоены имена Николая Плыгуна и Павла Кравцова. Власти эту идею поддержали, думаю, все будет хорошо. И главное. - справедливо. *** Бандиты разбегались с места преступления. Первым сбежал Митров. Вначале он лежал, приникнув к горячей, разогретой за день куче песка у дороги, а увидев, как подошла к Дому культуры милицейская машина, дал деру - огородами, балками, пустырями, стараясь не встретить ни одного человека, потому что отныне каждый встретившийся на его пути человек был враг. В то же время и он сам отныне для каждого человека представлял опасность. Потом уже, войдя в город, шагая пустынными переулками, в тени деревьев, чтобы и ночные фонари не осветили его слишком ярко, этот красавец-грабитель думал только об одном - куда? Три часа ночи, небо на востоке начинает светлеть, скоро пойдут трамваи, оживет город, улицы наполнятся прохожими, а ему-то куда? Домой нельзя, это он решил сразу. Ни секунды Митров не задумался над тем, выдадут его дружки или нет. Этот вопрос перед ним даже не стоял. Мысленно перебирая знакомых, приятелей, собутыльников, Митров с ужасом понимал, что ни к одному он не мог пойти, никто из них не поможет. Не те люди, не те отношения. Все было построено на расчетах. Дружба, взаимовыручка - этих слов они даже не употребляли. И, наконец, Митров вспомнил о человеке, к которому мог идти с надеждой на помощь. Это был Версон, своеобразное доверенное лицо в банде и даже кандидат в нее. Надежды Митрова оправдались - Версон встретил его хотя и настороженно, но не прогнал, более того, вызвался помочь. Митров торопливо рассказал, как дрался с несколькими милиционерами, защищая подходы к Дому культуры, как ловко вышибал у них пистолеты, как перебрасывал их через себя, как скрылся. Версон слушал, кивал головой и хмурился. - Ладно, хватит трепаться, - сказал он, наконец. - Снимай штаны. Они в крови. - И верно! - обрадовался Митров. - Это мы охранника уговаривали. Такой, гад, живучий оказался'! Слушай, что делать? Боюсь, что наших там взяли... Домой мне нельзя, а? - Подумать надо, - ответил Версон и начал готовить корыто для постирушки. - Что же делать? Что делать? - ходил из угла в угол Митров, пока Версон маленькими своими, аккуратными ладошками застирывал кровавые пятна на митровских штанах. - Я уже все передумал! Слушай, давай вместе на север, а? - А зачем вместе? - резонно спросил Версон. - И вообще - зачем на север? Иди на городской пляж и лежи там... На месте преступления тебя никто не видел, чего бриться? Скажи, что пьяным лежал на пляже всю ночь, утром протрезвел... - А что!! - в глазах Митрова вспыхнула надежда. Версон лукавил. Он понимал, что городским пляжем Митрову не отделаться, что следов у Дома культуры он тоже оставил предостаточно. Знал Версон и остальных преступников, знал, что Митрова они выгораживать не станут. Но Версон не знал всего случившегося и только этим можно объяснить, что он сразу не выпроводил гостя со двора - вдруг пригодится. Даже вызвался сходить к Митрову домой, разузнать как и что. О результатах своей разведки он потом доложил следователю в письменном виде: ?Проходя по улице Тихой где жил Митров я увидел, что навстречу едет волга и милиция в чине полковника?. Митров не остался дожидаться результатов разведки. На некотором расстоянии он увязался за Версоном - не было сил оставаться одному в неизвестности. И потом, кто знает, может остальные все-таки ушли, может уже деньги делят... Вместе их и задержали. На улице Тихой. *** А Урицкий сидел на чьем-то чердаке, зарывшись в солому и обхватив двумя руками старый портфель с деньгами. Чутко прислушивался к малейшим звукам во дворе, на улице. Вроде, ушел. И добыча - вот она. И никто не гонится, не целится. Тишина. Пахнет сухой травой, теплым, нагретым солнцем деревом. Где-то на соседнем дворе кукарекает петух, еще дальше слышен ленивый лай собаки, не служебной, не милицейской собаки, просто дворняга о , себе напоминает. Слышны людские голоса, негромкие, спокойные, кто-то смеялся, у водопроводной колонки звенели ведра, слышно было как в жестяное дно с напором бьет струя воды... Хотелось пить. Во рту пересохло. Урицкий водил сухим языком по губам и думал, как быть дальше. Он не представлял даже на чьем дворе нашел убежище, на чей чердак забрался. Медленно перебирал разноцветные, тугие пачки денег, зачем-то пересчитывал их, гладил, вынимал из портфеля и снова запихивал их туда, словно опасаясь, что кто-то наблюдает за ним в этот момент. Потом, приникнув к щели, смотрел наружу, разглядывал улицу, деревья, двор, людей. Все это странно отдалилось от него и даже на дорожную пыль, серую, легко поднимающуюся в воздух пыль, он смотрел, как на нечто далекое и недоступное Он уже не мог свободно пройтись по улице, посидеть под деревом Всем можно, а ему нельзя... И он снова полз к своему лежбищу, оттирал с пальцев подсохшую кровь, пытался отряхнуть пятна с брюк и тут же бросал это занятие Из подслушанных разговоров узнал, что об ограблении известно в поселке, узнал, что кто-то задержан, а остальных разыскивают. И сам уже подумал, что его портреты висят на всех углах, что вокзалы и автостанции перекрыты и что стоит ему лишь появиться на у улице, как его тут же узнает первый прохожий... Состояние было безнадежное, во рту гадко - его вырвало во время убийства. И Урицкий, сорокалетний, нетерпеливый и настырный, с потрепанной физиономией и скорбным, пакостливым взглядом, начал понимать, что деваться некуда. Во время бегства он не выбросил свой нож и теперь решил использовать это обстоятельство. Выбравшись ночью с чердака, пробрался к воде и тщательно отмыл нож от крови. А на следующую ночь покинул чердак. Заприметив место, выбросил нож. Расчет его был уж куда как хитер: вот найдет милиция его нож и скажет, что, дескать, поскольку на нем следов крови не обнаружено, то и участия в преступлении Урицкий не принимал, а все злодейство совершил Сулов. А если бы еще оказалось, что Сулова вообще пристрелили во время погони... Не знал тогда Урицкий, что Анатолий Берневега выживет, что Саша Вашев, которого они тоже сочли мертвым, поправится, не знал, что охранник Василий Шишман жив... Наверно это было еще одной причиной того, что Урицкий, посидев час-другой в овраге, поднялся и направился прямехонько в областное управление внутренних дел. Да, явка с повинной. Там вначале даже не поверили. В самом деле, подходит к дежурному помятый мужик, весь какой-то несчастный, жалко смотреть, и говорит, что фамилия его Урицкий, зовут Степаном, что хочет он покаяться... Дольше всех продержался Сулов. Месяц продержался. Это был месяц беспрерывной гонки, безостановочного бега, месяц перепрятывания в самых темных углах, которые только можно себе вообразить - вокзальные туалеты, вагоны товарняков, кузов случайного грузовика, лесная полоса у дороги... А казалось бы - отчего? Деньги есть, следы замел, никто в спину не дышит - живи, радуйся, ведь это и есть та самая жизнь, к которой ты стремился. Жизнь без обязанностей, свободная, денежная... Оказывается, она не так уж свободна. Думалось, как просто: были бы деньги, а остальное приложится. А на деле ничего к деньгам не прикладывалось. Ни свободы, ни беззаботности, ни уверенности. Ничего. Деньги деньгами и остались. Не превратились они ни в счастье, ни в довольство. Более того, даже разрушили то, что было. Какая-никакая семья была, дом, круг людей, с которыми если не дружил, то хотя бы общался, было с кем за бутылкой потрепаться... Сулов сидел на скамье подсудимых у самой стены. Выглядел каким-то нечесанным, ссутулившимся, криво ухмылялся, слушая показания соучастников и подергивал нелепые свои бесформенные усики. Без наглости ухмылялся, даже с какой-то безнадежностью. Может быть, только он до конца понимал, что надеяться в общем-то уже не на что. ?На! На! На!? - кричал во время схватки, нанося удары ножом Павлу Кравцову, который уже не мог оказать сопротивления, которого уже проткнул ножом Урицкий, подкравшись сзади. Сколько же ненависти он выплескивал из себя, ненависти ко всем нам... Удрав на машине с места преступления, он первым делом приехал к себе домой. - Давай одежду! Быстро! - крикнул он перепуганной жене. - Что случилось? - А то и случилось! Взяли ребят! Жена завыла, запричитала, но проявила завидную сноровку и уже через несколько минут Сулов бежал со двора, на ходу застегивая пуговицы. Он добрался до станции Одесса-Пересыпь, забился в какой-то товарный вагон и сидел в нем, пока поезд не остановился. Только выбравшись из вагона, узнал, что оказался на станции Вознесенск. Дальше ехать по железной дороге побоялся, отправился на автовокзал, переночевал там, маясь между туалетом и залом ожидания. Повсюду его гнали не больно вежливые уборщицы, потрясая зловонными швабрами, Сулов послушно терпел их ругань, он теперь был готов терпеть что угодно. На автобусе добрался до Умани, а там снова начались ночевки на вокзалах и в придорожных копнах - он опасался прийти даже к знакомым, думая, что его там могут поджидать. К концу месяца добрался до Белой Церкви, надеясь оттуда проскочить в Киев - город большой, найти его будет трудно. Сулов опять решил прибегнуть к товарняку - грузовые составы казались ему безопаснее. Правда, здесь другая сложность - на товарных станциях не положено быть посторонним и его все гнали, все покрикивали - стрелочники, дежурные, сцепщики вагонов. И он уходил от одних, попадал на глаза другим, без слов подчиняясь окрикам. Да, что-то с ним произошло, стал он всех побаиваться, опасаться, за всеми признавал право прикрикнуть. От прежнего гонора не осталось и следа. Однажды, все в той же Белой Церкви, вынырнув из-под какого-то вагона он вдруг увидел идущих навстречу милиционеров, случайных постовых, порядка ради решивших пройти по товарной станции. И тут выдержка изменила Сулову. И он бросился удирать по бесконечным переплетениям железнодорожных путей, по шпалам, стрелкам, ныряя под вагоны, проскальзывая между колесами, падая и поднимаясь, не в силах даже оглянуться. А если бы оглянуться, то увидел бы, что никто за ним не гонится, никто даже не обратил внимания на снующего между вагонами мужчину... И тут он зацепился штаниной за стрелку, состав в этот момент дернулся и колеса медленно, страшно медленно проехали по ногам Сулова. Весь состав прошел через его ноги, а он лежал с внешней стороны путей и смотрел на свои, теперь уже отдельно лежащие ноги. А ведь не только состав переехал его, жизнь переехала. Потом уже, в Киевском следственном изоляторе Су-лов написал явку с повинной. Да, он тоже повинился. Чего не бывает - вдруг поможет... А во время суда пользовался правом отвечать на вопросы сидя, давать показания, не поднимаясь. Он уже не мог оторваться от скамьи подсудимых. Даже на несколько секунд. Сидя неподвижно у самой стены, откинувшись в угол, он ухмылялся серыми, безжизненными губами, слушая бессвязные слова Урицкого, вдохновенную ложь Митрова, вдумчивые и печальные ответы Дичука, надсадное возмущение Версона, которого, видите ли, посадили на одну скамью с этими бандюгами... Слушал и пощипывал усики,. Понимал - надеяться не на что. *** Рассказывает заместитель начальника уголовного розыска Ленинского райотдела Николай Джежела: - Знаете, не хотелось бы, чтобы о ребятах сложилось некое розовое впечатление - вот, дескать, были люди, и нет им равных, и так далее. Ребята действительно многое умели в нашем деле, этого не отнимешь. Но умение это шло от увлеченности. Была преданность делу, интерес к работе. Это, кстати, неплохо бы намотать на ус молодым ребятам, да и не только нашим. А то начинают канитель разводить - справлюсь ли, по мне ли это, отвечает ли это моим наклонностям... Если такие разговоры начинаются, то все - дела не будет. Ну, сделает кто-то другой, тебе-то от этого какая радость? Ведь он твою работу сделал! - Поступает сообщение: в Лузановке, в одной из квартир грабители. Это наш район. Павлик Кравцов оказывается рядом. Как быть? Грабителей несколько, сколько - неизвестно. Вызвать опергруппу? Не успеть. Преступники уже почувствовали неладное, начинают сматывать удочки. Дело решает минута-вторая. Как быть? - этот вопрос тысячу раз себе задашь в поисках правильного решения. Как же, черт возьми, быть? Уклониться, сослаться... Кравцов решает - брать. То есть, идет на явное столкновение. Решает дать бой. Риск? Да. Но оправданный. Грабители, судя по всему, невысокого класса. Новички. Наследили, шуму наделали, плохо сработали. Действие происходит средь бела дня. Тоже хорошо. Ограбление - в многоквартирном доме. Опять плюс. Значит, можно надеяться на помощь. И Павлик дает бой. И выигрывает его. Он врывается в квартиру, подавляет сопротивление и всех троих приводит в управление. В целости и сохранности. Шуму было, смеху... - Из той же серии. Идем мы с Павликом в один дом, скажем так - дом, пользующийся дурной репутацией. В одной из квартир обычно собирается публика странного пошиба - картежники, перекупщики, мошенники. Наше задание - побывать на месте, установить истинность информации, подготовить решение. И все это, не поднимая шума. Приходим. Вежливо стучим, вежливо интересуемся... А там, в этой самой квартирке - дым коромыслом. Вся компания в сборе. Некоторые нас знают. Короче говоря, мы с Павлигом крепко влипли. Как быть? Сматываться? Нельзя. Разоблачили себя, тут уж не скажешь, что мы, дескать, из домоуправления, что, мол, слесари мы, водопроводчики... А перед нами восемь человек. Публика отчаянная, терять многим нечего. Как быть? Переглянулись с Павликом - решаем дать бой. Двое против восьмерых. По четыре человека на брата. Многовато. Но в тесной квартире их преимущество выглядело не столь явно. И потом у них был момент какой-то нерешительности, колебания, не сыграть ли в недоумение, не прикинуться ли возмущенными, хорошими, порядочными... И еще - у Павлика всегда было отлично по самбо, да и я в этом деле не так уж плох. Схватка была отчаянная, вкусная схватка. Но в результате мы их доставили в отдел. Всех. Восьмерых. Ну, сам случай - ладно, я хочу сказать о другом: у Павлика была многогранность. С человеком по душам поговорить - мог. Схватка неожиданная - и тут не оплошает. Надежность. Это ценится везде, а у нас часто от этого вообще все зависит. *** Мне удалось найти человека, который не только хорошо знал Павла Кравцова, но и дружил с ним многие годы. Виктор Тарпан работает художником на автосборочном заводе. Он бы тоже шел по стопам Кравцова пока можно было - с рукой у него неладно. - Это были наши лучшие годы, - говорил Виктор. - Помните? Танцы в парках, вечера, духовые оркестры... А рядом море, за деревьями Одесса, а мы молоды, решительны и неопытны... Это ведь было время наших танцев, наших вечеров и знакомств.. Но так уж получалось, что мы с Павликом приходили на площадки не танцевать. Казалось бы, о чем разговор - пацаны мы с ним оба, но вот и сейчас помню, что к работе в милиции у него всегда был интерес. Как-то поручили нам найти некого Пиндаса, надо же, до сих пор фамилию помню. Дело в том, что этот самый Пиндас был парнишкой нашего возраста, но имел связь с преступниками посерьезней. Только вечером мы поговорили, планы наметили, а утром, чуть свет, Павел уже в окно стучит - пошли, мол, искать. Он откровенно скучал, становился вялым и безразличным, когда работа не нравилась, но когда дело касалось чего-то важного, нужного, преображался. А Пиндаса мы быстро нашли, за день или за два... Подошли к ребятам на одной улице, на другой, порасспрашивали... Кто-то что-то слышал, тот знал ребят, которые были знакомы с Пиндасом и так постепенно в течение дня мы приближались, приближались к нему, пока не нашли одного пацана, который прямо сказал: ?А вон Пиндас идет!? Но такие задания были нечасты, а уголовный розыск для нас тогда вообще был чем-то недостижимым, о нем и мечтать вслух казалось кощунством. А пробился все-таки Павлик, старшим инспектором уголовного розыска стал! Высшую школу милиции в Киеве заканчивал... Молодец! - Никогда он не чувствовал себя свободным от работы! С дочкой гуляет, в трамвае едет в гражданской одежде, с друзьями идет, но если увидит что-то не так, обязательно вмешается. Тут как можно выразиться... Обостренное чувство справедливости. Когда при нем обижали кого-нибудь, он чувствовал себя лично оскорбленным. Вам это знакомо? - Вот я вспомнил про дочку... Он ведь и Светланку свою мечтал в милицию отдать! Той пока еще семь или восемь лет, но он уже твердо решил. Хоть экспертом, говорит, но в милицию. И улыбается, понимая, что эксперты не обрадовались бы этому его снисходительному ?хоть?. - Прямо перед глазами картина стоит: заводская наша спартакиада, стадион, флаги полощутся, цеховые отряды выстроились, команды... А во главе колонны заготовительно-прессового цеха Павлик Кравцов. Никогда у нас в цехе приличной команды не было, а он откуда-то собрал, заставил людей вспомнить, кто в пионерском лагере прыгал, кто бегал, кто в доме отдыха волейболом баловался. И надо же - выставили команду, да не только самую молодую, еще и самую многочисленную! А тут уже на стадионе конфуз - девчата стесняются в спортивных трусиках выступать. Никогда до этого им не приходилось на стадион выходить, перед людьми показываться... Что делать?! Павлик, хоть и руководитель команды, тут же на стадионе раздевается, надевает на себя такую же форму и становится перед колонной с табличкой на щите - ?ЗПЦ?.

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору