а других любовников и отнюдь не  была  недотрогой.  Однако
он, в свои семьдесят лет, удивлялся, что был отвергнут.
     Оракул  отправился  в  Швейцарию  в   центр   омоложения,   подвергся
хирургической операции по устранению  морщин,  чистке  кожи,  в  его  вены
вводили гормоны животных. Но ничего нельзя было сделать  с  его  согбенным
позвоночником, с окостеневающими суставами, с тем, что его кровь  начинала
походить на воду.
     Хотя теперь ему это ничего не давало, Оракул полагал, что знает,  как
любят мужчины и женщины. Даже  после  того,  как  ему  минуло  шестьдесят,
молодые любовницы обожали его, а весь секрет заключался в том, чтобы никак
не  регламентировать  их  поведение,  никогда  не  ревновать,  никогда  не
оскорблять их чувств. Не имело значения то, что они имели молодых мужчин в
качестве  настоящих  любовников  и  обращались  с  Оракулом  с   небрежной
жестокостью.  Он  осыпал  их   дорогими   подарками,   картинами,   самыми
изысканными драгоценностями, позволял им использовать его власть для того,
чтобы получать незаслуженные блага от общества, разрешал  широко,  хотя  и
без   расточительства,   тратить   его   деньги.   Но   он   был   человек
предусмотрительный и всегда имел одновременно трех или  четырех  любовниц,
потому что  у  всех  у  них  была  своя  собственная  жизнь  -  они  могли
влюбляться, пренебрегать им, уезжать, заниматься  своей  карьерой.  Он  не
требовал, чтобы они уделяли ему много времени,  но  когда  он  нуждался  в
женском обществе (не только  для  секса,  но  и  ради  сладкой  музыки  их
голосов, их невинных хитростей), одна из  четырех  оказывалась  рядом.  И,
конечно, общение с ним позволяло им проникать в такие круги, куда им самим
трудно было бы пробраться. Вот одно из преимуществ его власти.
     Он не делал из этого секрета, и все они знали друг о друге. Он верил,
что женщины в глубине души не любят мужчин, привязанных к одной подруге.
     Жестоко, что он вспоминал свои дурные поступки чаще, чем  хорошие.  А
ведь он на свои деньги  строил  медицинские  центры,  церкви,  приюты  для
престарелых, делал много добрых дел, но память его хранила  о  самом  себе
немного хорошего. К счастью, он часто думал о любви. Как ни  странно,  это
была самая коммерческая вещь в  его  жизни,  хотя  он  владел  фирмами  на
Уолл-стрит,  банками,  авиакомпаниями.  Благодаря  деньгам,  которые   его
приглашали вкладывать в разные события,  сотрясавшие  мир,  он  становился
советником могущественных людей, помогал формировать тот  мир,  в  котором
жили люди. Увлекательная, значительная, ценная жизнь, и тем  не  менее,  в
его столетнем мозгу отношения с бесчисленными любовницами занимали гораздо
большее место. Ах, эти умные, упрямые  красавицы,  как  восхитительны  они
были, как большинство из них оправдывало его суждения. Теперь  они  судьи,
руководители журналов, видные фигуры на Уолл-стрит, королевы телевизионных
новостей. Какими они бывали хитрыми в своих любовных делах с ним, и как он
перехитрил их всех, не обманывая их. Он не испытывал чувства вины,  только
сожаление. Если бы хоть одна из них по-настоящему любила его, он поднял бы
ее до небес. Но потом он вспоминал,  что  не  заслуживал,  чтобы  его  так
любили. Они принимали его любовь, что приводило его в трепет.


     В возрасте восьмидесяти лет кости стали  усыхать  внутри  его  плоти,
физическое желание стало  реже  волновать,  и  огромный  океан  молодых  и
ушедших образов затопил  его  мозги.  И  именно  в  это  время  он  ощутил
потребность нанимать молодых женщин, чтобы он мог глядеть  на  них,  когда
они невинно лежали в его постели. Ах, уж эти извращения, над которыми  так
издевается  литература  и  посмеиваются  молодые  люди,  еще  не  ведающие
старости. Но какой покой приносило  его  разрушающемуся  телу  зрелище  их
красоты, которой он уже не мог обладать, и как чисты  были  при  этом  его
эмоции. Вздымающиеся холмики грудей, их шелковистая белая  кожа  венчалась
крошечными красными  розами.  Таинственные  бедра,  чья  округлая  полнота
излучала золотистое сияние, потрясающий треугольник волос разных оттенков,
а под ними душераздирающее зрелище ягодиц, переходящих  в  изящные  ляжки.
Сколько прелести для ощущений, умерших и забытых, но от вида этой  красоты
миллиарды клеточек его мозга  вспыхивали  миллиардами  искр.  А  их  лица,
таинственные раковины ушей, спирали  которых  уходят  в  некое  внутреннее
море, впадины глаз, где светятся синие, серые, карие  и  зеленые  огоньки,
беззащитный рот, приоткрытый  для  наслаждения  и  боли.  Перед  тем,  как
заснуть, он  смотрел  на  них  и  мог  дотронуться  до  теплой  плоти,  до
шелковистых бедер и ягодиц, до жарких губ, а  иногда  и  погладить  мягкие
волосики, чтобы ощутить под ними живой  пульс.  Все  это  приносило  такое
ощущение покоя, что он засыпал,  а  тот  пульс  смягчал  кошмары,  которые
снились ему. В своих снах он ненавидел молодых и уничтожал их. Ему снились
тела молодых мужчин, громоздящихся в окопах; моряков, тысячами плавающих в
глубинах моря призраков, снились небеса, затененные телами  исследователей
космоса в скафандрах,  нескончаемой  чередой  исчезающих  в  черных  дырах
мироздания.
     Просыпаясь, он понимал, что сны эти - результат старческого маразма и
его  отвращения   к   собственному   телу.   Он   ненавидел   свою   кожу,
поблескивающую, как гладкая поверхность шрама, коричневые пятна на руках и
на лысине, эти симптомы приближающейся смерти,  ненавидел  свое  слабеющее
тело, немощь рук и ног,  перебои  сердца,  злобу,  затемняющую  его  ясные
мозги.
     Какая  жалость,  что  феи-крестные,  чтобы  выполнить  три  волшебных
желания, являются к колыбелям новорожденных. Детям  они  не  нужны,  такие
подарки следует получать старикам вроде него, особенно тем, у  кого  ясная
голова.




                               КНИГА ВТОРАЯ


                                    4

     Бегство Ромео  из  Италии  было  тщательно  спланировано.  С  площади
Святого Петра автофургон доставил его группу в конспиративный дом, где  он
переоделся, получил  почти  надежный  паспорт,  забрал  заранее  собранный
чемоданчик и нелегальными путями был переправлен  через  границу  в  Южную
Францию. В Ницце он сел в самолет, следующий  рейсом  до  Нью-Йорка.  Хотя
Ромео провел последние тридцать часов  без  сна,  он  держался  настороже.
Случается, что какая-нибудь хитрая деталь, какая-то мелкая часть  операции
не срабатывает из-за непредвиденного провала или ошибки в планировании.
     Обед и вино на самолете "Эр Франс" были, как всегда,  превосходны,  и
Ромео постепенно  начал  успокаиваться.  Он  смотрел  вниз  на  бескрайний
бледно-зеленый океан, на белое и синее небо.  Потом  принял  две  таблетки
сильнодействующего снотворного, однако нервный страх не давал ему заснуть.
Он думал о том, как будет проходить через таможенный контроль  Соединенных
Штатов, не будет ли там  каких-нибудь  осложнений?  Но  даже  если  его  и
схватят, это ничего не изменит  в  плане  Ябрила.  Предательский  инстинкт
самосохранения лишал сна. Ромео не строил иллюзий в  отношении  страданий,
которые ему предстояло испытать, он согласился принести себя в  жертву  за
грехи своей семьи, своего класса и своей страны, однако теперь  непонятный
страх сковывал все его тело.
     В конце концов таблетки подействовали, и он заснул. Во сне  он  вновь
стрелял, бежал с площади Святого Петра и на бегу проснулся. Самолет шел на
посадку в нью-йорском аэропорту имени  Кеннеди.  Стюардесса  принесла  его
пиджак, и он достал свой чемоданчик с  полки  над  головой.  Пройдя  через
таможню, он прекрасно сыграл свою роль и вышел с чемоданчиком  в  руке  на
центральную площадь перед аэровокзалом.
     Встречающих он определил немедленно: на девушке была  зеленая  лыжная
шапочка с белыми полосками, а юноша  вытащил  из  кармана  предусмотренную
красную шапочку и натянул ее на голову так, чтобы видна была синяя надпись
"Янки". Сам  Ромео  не  имел  никаких  опознавательных  знаков,  он  хотел
оставить за собой свободу действий. Он наклонился  к  своему  чемоданчику,
открыл  его  и  начал  там  рыться,  наблюдая  за   встречающими.   Ничего
подозрительного, ничего такого, на что следовало бы обратить внимание,  он
не заметил.
     Девушка  была  худощавой  блондинкой,  на  вкус  Ромео   -   чересчур
угловатой, но в ее лице просматривалась некая женская строгость,  присущая
серьезным девушкам, а ему это в женщинах нравилось.  Он  представил  ее  в
постели и понадеялся,  что  пробудет  здесь  достаточно  долго,  чтобы  ее
совратить. Это не будет слишком уж сложным, он всегда привлекал женщин и в
этом плане превосходил Ябрила. Она будет догадываться,  что  он  связан  с
убийством Папы, а для серьезной революционно настроенной девушки разделить
с ним постель должно быть  воплощением  всех  ее  романтических  мечтаний.
Ромео заметил, что она не касалась находившегося рядом мужчины.
     У  юноши  было  такое  пылкое,  открытое  лицо,  он   излучал   такую
американскую доброту, что Ромео сразу  невзлюбил  его.  Американцы  -  это
дерьмо, у них слишком комфортабельная жизнь. Подумать только, за двести  с
лишним лет у них в стране не  появилась  революционная  партия,  и  это  в
стране,  возникшей  в  результате  революции!  Молодой  человек,  которого
послали встречать его, был  типичным  американцем.  Ромео  подхватил  свой
чемоданчик и пошел прямо к ним.
     - Извините меня, - обратился улыбаясь Ромео  по-английски  с  сильным
акцентом, - вы не скажете, где отходят автобусы на Лонг Айленд?
     Девушка обернулась. Вблизи она выглядела гораздо  привлекательнее,  а
крошечный шрам на подбородке усилил в нем похотливое желание.
     - Вам нужен Северный берег или Южный? - спросила она.
     - Ист Хэмптон, - ответил Ромео.
     Девушка улыбнулась, улыбка была приветливая, даже восторженная. Юноша
взял чемодан Ромео и сказал:
     - Идите за нами.
     Они  вышли  из  аэровокзала,  Ромео,  ошеломленный   шумом   уличного
движения, толкучкой людей, шел следом. Их ожидала машина с шофером в такой
же красной бейсбольной шапочке. Молодой человек сел рядом с  водителем,  а
девушка  устроилась  на  заднем  сиденье  рядом  с  Ромео.   Пока   машина
встраивалась  в  поток   уличного   движения,   она   протянула   руку   и
представилась:
     - Меня зовут Доротея. Ни о чем не беспокойтесь.
     Молодые люди, сидевшие  впереди,  тоже  пробормотали  свои  имена,  а
девушка продолжала:
     - Вы будете хорошо устроены и в полной безопасности.
     А Ромео в этот миг испытал муки совести Иуды.
     Вечером молодая американская пара накормила Ромео хорошим ужином. Ему
предоставили комфортабельную  комнату  с  окнами  на  океан,  и  не  имело
большого значения, что постель была вся в буграх, так как Ромео предстояло
провести здесь всего одну ночь,  если  вообще  удастся  заснуть.  Дом  был
обставлен роскошно, но безвкусно, как  принято  в  современных  приморских
кварталах. Втроем они  провели  спокойный  вечер,  разговаривая  на  смеси
итальянского и английского.
     Доротея  удивила  его.   Она   оказалась   очень   интеллигентной   и
привлекательной,  однако,  как  выяснилось,  совсем  некокетливой,  и  это
обстоятельство разрушило надежду Ромео провести  свою  последнюю  ночь  на
свободе, развлекаясь сексом. Молодой  человек  по  имени  Ричард  держался
очень серьезно. Было очевидно, что они подозревают  его  в  убийстве  Папы
Римского, но никаких конкретных вопросов не задавали, а просто проявляли к
нему  боязливое  уважение,  с  каким  люди  обычно  относятся  к  медленно
умирающим  от  смертельной  болезни.  Ромео  они  понравились.  Они  гибко
двигались,  интеллигентно  разговаривали,  в  них   жило   сострадание   к
несчастным, они излучали веру в свои идеалы и в свои силы.
     Проведя этот тихий вечер с двумя молодыми людьми, такими искренними в
своей вере, такими невинными в отношении  нужд  революции,  Ромео  испытал
некоторое отвращение ко всей своей  жизни.  Неужели  необходимо  предавать
вместе с собой и этих двоих? Его-то в конечном итоге освободят, он верил в
план Ябрила, представлявшийся ему таким простым и элегантным. Что касается
его, то он добровольно вызвался сунуть голову в петлю. Но юноша и  девушка
верят, что народ на их стороне, а им предстоят наручники и  все  страдания
революционеров. На какой-то миг он подумал, не предупредить ли их. Но ведь
было необходимо, чтобы мир знал, что в заговоре замешаны и  американцы,  и
эти двое - ягнята для жертвоприношения. Потом он рассердился на  себя,  на
свое мягкосердечие. Это правда, что он не может бросить  бомбу  в  детский
сад, как Ябрил, но уж, конечно, он способен принести в жертву этих молодых
людей. В конце концов, это ведь он убил Папу.
     И потом, что им будет такого плохого? Ну, пробудут  несколько  лет  в
тюрьме. Америка сверху донизу настолько мягкосердечна, что их  даже  могут
раньше  освободить.  Америка-страна  адвокатов,  наводящих  ужас   подобно
рыцарям Круглого стола, они могут вытащить кого угодно.
     Он пытался заснуть, но весь ужас последних нескольких  дней  врывался
вместе с океанским воздухом через открытое окно. Вновь  он  поднимал  свою
винтовку, вновь видел, как  падает  Папа,  вновь  бежал  через  площадь  и
слышал, как в ужасе кричат съехавшиеся на праздник паломники.
     На следующее утро, в понедельник - прошло двадцать четыре часа с  той
минуты, как он убил Папу - Ромео  решил  прогуляться  по  набережной  и  в
последний раз вдохнуть воздух  свободы.  В  доме,  пока  он  спускался  по
лестнице, все было тихо, в гостиной он обнаружил Доротею и Ричарда, спящих
на двух диванах, словно в  карауле.  Сознание  собственного  предательства
вытолкнуло его из дверей навстречу соленому океанскому ветру.  Он  заранее
ненавидел этот чужеземный  берег,  эти  варварские  серые  кусты,  высокие
желтые растения, поблескивающие  на  солнце  серебряные  с  красным  банки
из-под содовой.  Даже  солнечные  лучи  выглядели  какими-то  водянистыми,
ранняя весна в этой непонятной стране казалась  холоднее.  Тем  не  менее,
Ромео  радовался,  что  он  вне  дома  в  то  время,   когда   совершается
предательство. Над его головой пролетел вертолет и скрылся из поля зрения,
у берега виднелись два неподвижных катера без всяких  признаков  жизни  на
борту, солнце, поднимаясь все  выше,  приобрело  кроваво-оранжевые  цвета,
потом стало желтеть до золотистого. Он шел долго, обогнул бухту, и дом уже
не  был  виден.  Почему-то  это  взволновало  его,  может,  причиной  тому
оказались дикие заросли тонких и пестрых водорослей, подступивших к самому
берегу. Ромео повернул обратно.
     Вот тогда-то он и услышал сирены полицейских машин. Вдалеке на берегу
он увидел мелькающие огни и быстро зашагал в ту сторону. Он  не  испытывал
страха и не сомневался в Ябриле, хотя  еще  была  возможность  бежать.  Он
презирал это американское государство, которое даже не может  как  следует
организовать его арест, настолько они глупы. Но в это время в  небе  вновь
появился вертолет, а  оба  катера,  казавшиеся  вымершими,  направились  к
берегу. Его охватила паника. Теперь,  когда  у  него  уже  не  было  шанса
спастись, он хотел бежать, бежать и бежать, однако сдержал себя и  зашагал
к дому, окруженному вооруженными людьми. Вертолет завис над  крышей  дома,
вдоль  берега  с  обеих  сторон  появлялось  все   больше   людей.   Ромео
приготовился разыграть роль человека виновного и перепуганного и побежал к
воде, но там вынырнули  люди  в  водолазных  масках.  Ромео  повернулся  и
пустился бежать к дому, и вот тогда он увидел Ричарда и Доротею.
     Они были в  наручниках,  прикованные  к  земле  железными  цепями,  и
плакали. Ромео знал, что они сейчас чувствуют,  он  испытал  это  однажды,
много лет назад. Они плакали от стыда  и  унижения,  обескураженные  своим
провалом и охваченные кошмаром безнадежности. Их судьба  находилась  не  в
руках  капризных,  но  и  милосердных  богов,  а  в  лапах  этих   жестких
полицейских.
     Ромео улыбнулся им жалостливой и беспомощной улыбкой.  Он  знал,  что
через  несколько  дней  будет  на  свободе,  что  предал   этих   истинных
приверженцев его идей,  но  таково  было  тактическое  решение,  вовсе  не
продиктованное злобой. В этот момент на него навалилась толпа  вооруженных
людей, и на руках защелкнулись стальные наручники.


     На   другом   конце   земного   шара,   небо   над   которым   усеяно
спутниками-шпионами и просматривается таинственными радарами,  за  морями,
напичканными американскими военными судами, направляющимися к Шерабену, за
континентами, покрытыми шахтами с ракетами,  с  армиями,  закопавшимися  в
землю и  готовыми  развернуться  пружиной  и  нести  людям  смерть,  Ябрил
завтракал во дворце султана Шерабена.
     Султан Шерабена верил в свободу арабского мира и в право  палестинцев
иметь свою родину. Он рассматривал Соединенные Штаты как оплот  Израиля  -
Израиль не  может  выстоять  без  американской  поддержки,  следовательно,
Америка - главный враг.  Поэтому  план  Ябрила  дестабилизировать  Америку
очень понравился  хитрому  султану.  Мысль,  что  великую  державу  унизит
Шерабен, такой беспомощный в военном отношении, весьма ему импонировала.
     Султан  имел  в  Шерабене   абсолютную   власть.   Обладая   огромным
состоянием,  все  радости  жизни  были  в  его  распоряжении,   и   вполне
естественно, это перестало удовлетворять султана. У него  не  было  особых
пороков, которые придавали бы остроту его жизни, он  подчинялся  заповедям
ислама, вел себя вполне добродетельно. Уровень  жизни  в  Шерабене  с  его
невероятными запасами нефти был одним из  самых  высоких  в  мире,  султан
строил новые  школы,  новые  больницы.  На  самом  деле  его  мечтой  было
превратить Шерабен в Швейцарию арабского мира. Единственное его чудачество
выражалось в маниакальном стремлении к  чистоте,  как  в  отношении  своей
персоны, так и государства.
     Султан принял участие в заговоре потому, что ему не  хватало  сильных
ощущений, игры с высокими ставками, борьбы за идеалы,  и  действия  Ябрила
пришлись ему по душе. Лично он  и  его  страна  подвергались  минимальному
риску, поскольку он имел волшебный щит - миллионы баррелей нефти,  скрытые
под принадлежавшей ему пустыней.
     Другим действенным мотивом была его любовь и чувство благодарности  к
Ябрилу. Когда султан  был  еще  младшим  сыном,  в  Шерабене  развернулась
жестокая борьба за власть, особенно после того, как выяснилось, какие  там
неисчерпаемые запасы нефти. Американские  нефтяные  компании  поддерживали
его противников, которые в свою очередь  защищали  американские  интересы.
Султан, получивший образование за  границей,  понимал  подлинную  ценность
нефтяных месторождений и боролся за обладание этим  богатством.  В  стране
началась гражданская война, и вот тогда совсем еще молодой Ябрил помог ему
захватить власть, убив  всех  его  соперников,  ибо  султан,  хотя  и  был
человеком добродетельным, понимал, что  в  политической  борьбе  действуют
свои правила.
     Оказавшись у власти, султан всегда, когда  требовалось,  предоставлял
Ябрилу убежище. И за последние десять лет Ябрил провел в  Шерабене  больше
времени, чем в каком-либо другом месте. Он получил там фиктивный легальный
статус,  завел  дом  со  слугами,  жену,  детей.  Прикрытием  ему  служила
должность мелкого правительственного  чиновника,  и  ни  одна  иностранная
разведка никогда не проникала под личину этого прикрытия.  За  десять  лет
они с султаном  еще  более  сблизились:  оба  были  прилежными  читателями
Корана, оба учились у иностранных учителей, объединяла их  и  ненависть  к
Израилю. Здесь они проводили хитрое разграничение - они ненавидели  евреев
не потому, что те евреи, они ненавидели официальное еврейское государство.
     У султана Шерабена была тайная мечта, столь причудливая,  что  он  не
делился ею ни с