ичи.  Это
предположение так возмущает меня, что  проходит  какое-то  время,  пока  я
снова собираюсь с мыслями.
     "Разыскивают какого-то бельгийца, Майкл". - "Но  я  же  не  бельгиец,
Уильям. Я - австриец". - "Австриец или  бельгиец,  они  ищут  вас.  Можете
иметь сто разных паспортов, но физиономия у вас одна, как  вы  справедливо
заметили".
     Вполне  вероятно,  что  меня  все-таки  разыскивают.  Собственноручно
толкнув меня в болото, Сеймур теперь прикидывается моим спасителем. Мол, я
столкнул, но не хотел, чтобы вы утонули, мне жаль вас. К  сожалению,  роль
спасителя не перечеркивает его обычного амплуа: если Уильям  говорит,  что
кого-то спасает, можно поставить на том человеке крест. Крест - на  Грейс,
а теперь, возможно, и на тебе.
     Вероятней всего, что ты до сих пор нужен ему.  И  это  не  так  уж  и
плохо, ибо в этом случае он будет  стараться  сберечь  тебя  еще  какое-то
время. А потом... Потом - прощайте, Майкл, думаю,  вы  и  сами  как-нибудь
найдете дорогу, имея два паспорта. Прощайте  или  пусть  земля  будет  вам
пухом - какая разница?
     Темнеет. Это наталкивает меня на мысль,  что  можно  шире  приоткрыть
ставни, чтоб  отогнать  сон  и  глотнуть  вместо  ужина  немного  вечерней
прохлады. Только я высовываю голову в окно, как слышу за спиной  знакомый,
немного хриплый голос:
     - Я уже говорил вам, дорогой мой, что лишняя реклама нам ни к чему.
     - Какая реклама? На улице почти темно.
     - Да, "почти", но не совсем.
     Отхожу от окна и устраиваюсь в кресле.
     - Я только что установил, что в холодильнике снова  образовался  лед.
Как вы смотрите на маленький аперитив перед ужином?
     - Я считал бы лучше сразу приступить к ужину, - отвечаю я.
     - Вы ничего не выиграете, - качает головой американец. - На  ужин  та
же самая жидкость. Не забывайте, что наше виски изготовлено из кукурузы, а
если для вас даже кукуруза не еда...
     Легко вздохнув, я поднимаюсь с кресла:
     - Хорошо, Уильям. Выпьем, только не напоминайте мне про еду.
     Приносим  из  кухни  все  необходимое  и  устраиваемся  за  низеньким
столиком. Глотнув ледяного напитка, я чувствую что-то похожее  на  удар  в
сведенный от голода желудок и дурман в голове. Поэтому решаю глотнуть  еще
с чисто профилактической целью. Чем больше у тебя задурманена голова,  тем
меньше думаешь, что ты голоден.
     - Я не намерен интересоваться вашими тайнами,  но  не  можете  ли  вы
что-нибудь сказать по поводу связи? - спрашиваю я.
     - Противоположная сторона до  сих  пор  молчит,  -  коротко  сообщает
американец. Он щелкает зажигалкой, закрыв огонь ладонью, и на мгновение из
темноты проступает его лицо, освещенное желтым пламенем.
     - О какой  связи  вы  мне  рассказываете,  если  ни  одного  раза  не
воспользовались радио!
     - Наоборот, воспользовался. Один-единственный раз. Вчера. Узнал,  что
документы наших с вами наблюдений переданы куда надо. Речь идет  о  совсем
примитивной радиосвязи в радиусе восьмисот метров...
     - ...при помощи которой  вы  поддерживали  контакт  с  Мод  во  время
позавчерашней операции.
     - Именно так. Откуда мне было знать,  что  после  операции  возникнут
осложнения? Поэтому теперь у меня единственная аппаратура для связи - этот
маломощный транзистор. Восемьсот  метров  -  я  же  вам  сказал.  Молчание
означает, что для  Мод  нежелательно  приближаться  на  такое  расстояние,
поскольку дороги контролируются, или же она  не  отваживается  отозваться,
зная, что сообщения могут перехватить.
     - Не исключено, что Мод просто заболела.
     - Мод не может заболеть, - категорически возражает Сеймур.
     - Или разбилась в автомобиле.
     - Оставьте, Майкл. Легче месяц сбить с его орбиты, чем Мод - с шоссе.
Тем более что Мод знает: она не имеет права  попадать  в  аварию  в  такой
момент.
     - Учитывая вашу болезненную подозрительность, такое доверие к Мод мне
кажется просто странным.
     - Я знаю, с кем имею дело.
     - А если ее задержали военные?
     - Даже если они и сделают  это  под  каким-то  предлогом,  все  равно
ничего не добьются. На Мод нитка оборвется, Майкл.
     - Вам это лучше знать.
     - Знаю. Ибо если нитка не оборвется на Мод, она  дойдет  до  меня.  А
если дойдет до меня, то может дотянуться и до высокого начальства.  Такого
никакое начальство не допустит. Нитка всегда обрывается хоть за один виток
до высокого начальства.
     - Но в этом случае Мод сгорит.
     - Грубо говоря, да. Ведь ей за то и  платят,  чтоб  она  играла  роль
электрического предохранителя.
     - Точно так же, как и я. С  той  лишь  разницей,  что  мне  никто  не
платит.
     - Ну, ваш случай особый, - признает Сеймур, и снова звенит стакан.  -
Вы даже не представляете себе, как облегчили бы  мое  положение,  если  бы
вдруг исчезли где-то в неизвестном направлении.
     Кажется, он говорит это искренне, и я молчу. Ночной  ветер  усилился.
Постукивают ставни, нарушая тишину, которая наступила в темной комнате.
     - Вы вынуждаете меня чувствовать себя виноватым в том, что вы до  сих
пор не учинили  надо  мной  расправы,  -  замечаю  я,  ибо  пауза  слишком
затянулась.
     - Я уже думал и об этом. Но, наверное, и вы  хорошо  знаете:  намного
труднее спрятать труп, чем живого человека. Живой человек может  незаметно
пройти мимо полицейского, а  на  труп  он  почему-то  обязательно  обратит
внимание. Чей это труп, почему он очутился  именно  тут,  а  не  в  другом
месте, кто его оставил... И потом, этот противный запах... Нет, Майкл,  вы
все же мне друг! И я не хочу видеть вас трупом.
     Как-то проходит и эта ночь.
     Ночью  хоть  и  с  перерывами,  но   спишь,   тебе   что-то   снится,
преимущественно кошмары.  А  днем  намного  хуже.  Кажется,  ты  проснулся
невесть когда, а на улице все еще утро, мы сидим в кухне после  того,  как
уже давно выпили горький невкусный кофе, последний кофе на этой  проклятой
вилле.
     За свою жизнь я испытал достаточно всяких неприятностей, но я никогда
не думал, что так  трудно  вытерпеть  трое  голодных  суток.  Лишь  теперь
начинаю понимать, что голод такое великое зло. Лишь  теперь,  когда  время
словно остановилось, когда даже Сеймур замолчал, а я собираюсь  с  силами,
чтоб снова переместиться на диван и неподвижно замереть там.
     - Просыпайтесь, Майкл, - слышу хрипловатый голос.
     Голос доносится издали, потому что как раз в этот  миг  я  потонул  в
бездонной глубине, из которой я не  хочу  выныривать  на  поверхность  для
пустой болтовни.
     - Просыпайтесь, Майкл, быстрей! - снова раздается голос.
     - А? Что случилось? - бормочу я, стараясь стряхнуть с себя сон.
     - Тот тип... Наверное, он ищет вас... Его  сюда  нельзя  впускать,  -
объясняет американец, трогая меня за плечо.
     Сделав усилие, поднимаюсь и припадаю к щели в ставне.
     На поляне перед виллой остановился черный "опель" - странно, как я не
услыхал! - а в "опеле", если мне не изменяет зрение, сидит так  называемый
шеф Мод - мистер Фрэнк или Франк.
     Когда я выхожу наружу, он делает мне энергичный знак подойти.
     - Здравствуйте, Каре... Возьмите сумку на заднем сиденье...  Это  вам
передала Мод.
     Едва я успел взять сумку, выслушав его невразумительный монолог,  как
Франк махнул на прощанье рукой, и машина скрылась.
     - А тип очень напуган, -  замечает  Сеймур,  когда  я  возвращаюсь  в
комнату. - Это плохо.
     Он нетерпеливо достает  из  емкой  базарной  сумки  колбасу,  брынзу,
консервы, хлебцы  -  чего  там  только  нет!  Наконец  вынимает  маленький
заклеенный конверт:
     - Это вам...
     - Еще чего! - возражаю я.
     - Вскрывайте, это вам, - настаивает американец.
     Действительно, на конверте скромно обозначено мое имя. Внутри записка
с лаконичным текстом: "Много не ешьте"  -  и  второй  конверт  -  уже  без
надписи.
     - А это мне, - говорит Сеймур.
     Он вскрывает конверт, быстро пробегает  глазами  коротенькое  письмо,
потом глядит на меня  и  снова  перечитывает.  Его  всегда  угрюмое  лицо,
кажется, стало еще угрюмей.
     - Наверное, плохие новости?
     Он задумчиво смотрит на меня, словно все еще  обдумывает  то,  о  чем
речь идет в письме, потом спокойно говорит:
     - Наоборот, новости хорошие,  в  частности,  те,  что  касаются  вас.
Контроль на дорогах сегодня днем снят, завтра,  наверное,  приедет  Мод  и
заберет вас.
     - И это все?
     - Все, это  касается  вас,  -  уточняет  Сеймур,  делая  ударение  на
последнем слове. - А что касается меня...
     Он замолкает, берет из пачки на столе сигарету и щелкает  зажигалкой.
Потом выпускает несколько густых струек дыма и добавляет:
     - Надо было бы извиниться перед вами за напрасно отнятое у вас время.
Операция аннулирована. Конечно, благодарят за старательность,  но  добытые
нами документы спрятали в архив или бросили в огонь.  Приказ  однозначный:
довольно заниматься Райеном!
     - Следовательно, вся эта история оказалась бессмысленной,  -  замечаю
я.
     - Еще неизвестно, - твердо возражает американец.
     - Но вы же сами  говорите,  что  приказ  ясный:  довольно  заниматься
Райеном!
     - Да. Но кто знает, что я получил это распоряжение? Пока  оно  дойдет
до адресата, пройдет несколько  дней.  А  за  это  время  с  людьми  может
случиться все что угодно, в том числе и с Райеном.
     - Уильям, у меня такое чувство, словно  вы  снова  хватаете  меня  за
горло.
     - Не волнуйтесь.  Вы  мне  больше  не  нужны.  Отныне  события  будут
развиваться иначе.
     Придвигаю ногой кухонный табурет и сажусь на него. Хотя я и проглотил
чудесную свежую ветчину, колени у меня все еще дрожат от слабости.
     - Понимаю  ваше  состояние,  -  соглашаюсь  я,  поскольку  упомянутая
ветчина возвратила мне добродушное настроение. - Затратишь столько времени
на служебное задание...
     - Это не служебное задание, - возражает американец.
     - Следовательно, самоинициатива?
     - И не самоинициатива.
     - Неужели может быть что-то третье?
     -  Вот  именно!  Представьте  себе  такое:  один  из  больших   шефов
приглашает вас прогуляться на автомобиле - выпить  с  ним  на  природе  по
рюмке. И когда вы пьете,  он  говорит:  нет  ли  у  вас  желания  посетить
Германию? Не мешало бы присмотреться к Райену - знаете такого? - выяснить,
какую комбинацию он разрабатывает, ведь это великий мастер комбинаций, как
и его отец, хотя и не в таких масштабах.  Старый  Райен  теперь  стремится
получить заказ на  изготовление  нового  самолета.  И  наверное,  получит.
Конечно, если его сын не впутается в какой-нибудь скандал...
     Сеймур замолкает и смотрит на меня:
     - Понятно?
     - Посылают охотиться на львов на собственный риск и ответственность.
     - Вот именно.
     - Но вы же могли отказаться.
     - Если бы была возможность отказаться, никто  бы  не  начинал  такого
разговора. Они заранее знали, что я не откажусь.
     - Потому что ненавидите Райена.
     - Ну, ненавижу - это слишком громко сказано. Такие  типы  заслуживают
не больше чем пренебрежение.
     - Так пренебрегайте им и не пачкайте им руки.
     Сеймур смотрит на меня, немного сощурившись, словно думает, стоит  ил
возражать. Потом допивает  виски,  ставит  стакан  на  стол  и  закуривает
очередную сигарету.
     - Вчера вы удивлялись, когда я сказал, что избрал эту профессию  ради
свободы. Вы удивлялись не без основания. Какая может  быть  свобода,  ведь
мы, по сути, военные! А теперь, однако, видите, что я прав. Какая свобода?
А вот, например, свобода утереть нос мерзавцу из высших кругов.  Из  самых
высоких, Майкл!
     - И что вам это даст? Если и будет  какая-то  польза,  то,  наверное,
вашему шефу, который связан с конкурирующей фирмой.
     - Очевидно.
     - Так что же вы выигрываете?
     -  Несколько   часов   хорошего   настроения.   Разве   этого   мало?
Представляете,  как  эти  напыщенные  индюки,  Райен-отец   и   Райен-сын,
вытаращат глаза, получив такой удар!
     - Теперь мне ясно. Вы действительно ненавидите Райена.
     - Говорил же вам: я его не могу ненавидеть.  Я  слишком  хорошо  знаю
Райена. Помню еще с университета, а через некоторое время и  по  секретной
службе. Помню это ничтожество, который опережал талантливых только потому,
что был наследником одного из молодых капиталистов.
     - Молодого или старого, какое это имеет значение?
     - Тут есть один нюанс. Маленький нюанс иногда имеет большое значение.
Старые  придерживаются  определенных  правил   приличия,   Майкл.   Старые
обогащаются, опираясь на законы,  которые  они  сами  создали.  А  молодые
глумятся даже над собственными законами. Коррупция, аферы.
     После недолгого молчания опять звучит голос Сеймура:
     - Вот я просто захотел развлечься, почувствовать, что выполнил личную
прихоть, свою собственную! Понимаете или нет? Свою, а не  указание  высшей
инстанции.  Что  хоть  раз  позволил  себе  такую  роскошь  -  действовать
свободно.
     - Уильям, - говорю я, - выходит, вы совсем не циник - вы моралист.
     - Я не моралист, - крутит головой американец.
     - Моралист, - настаиваю я. - Из категории тех  наихудших  моралистов,
которые не отваживаются признаться в этом даже себе.
     Я надеялся увидеть Сеймура на следующий день  угнетенным  и  угрюмым,
но, очевидно, ошибся. Одеваясь, слышу,  как  из  кухни  доносится  хриплое
пение. Уильям поет. Дожили!
     - Будете пить растворимый кофе, Майкл?
     - Это специально для вас, - отвечаю я. - Мод отлично знает, что я  не
люблю растворимый кофе. Эта женщина обожествляет вас.
     - Почему вы считаете, что все должны меня  ненавидеть?  -  равнодушно
спрашивает американец, переставляя с электрической плитки на стол посудину
с кипятком.
     - Раньше я думал, что вы излучаете опасные лучи,  очень  вредные  для
окружающих. Теперь же у меня такое чувство, что ваши отравляющие  эманации
больше всего отравляют вас самого.  Наверное,  вы  истощены  и  радиус  их
действия уменьшился.
     - С годами все мы меняемся. Наши  силы  тают,  и  это  вынуждает  нас
становиться смирнее, даже добродушнее.
     Я мог  бы  убедить  его,  что  он  мало  изменился  и  вряд  ли  стал
добродушным, но промолчал. Если не обращать внимания на поседевшие волосы,
это тот самый Сеймур, герой моих кошмаров.
     Он поднимается, делает несколько шагов  по  кухне  и  останавливается
около окна.
     - Не кажется ли вам, что уже время открыть ставни? - предлагаю  я.  -
Тут можно задохнуться.
     - Не надо торопиться. Дождемся Мод.
     Но она не появляется ни в обед, ни после обеда, и мы, потеряв желание
разговаривать, ходим, словно звери в клетке, каждый в своей комнате.
     Садится солнце, когда мой напряженный слух различает гудение  мотора.
Немного погодя между деревьями выныривает зеленый "мерседес". Мод входит в
дом,  приветливо  улыбаясь,  но  на  ее  улыбку  Сеймур   отвечает   сухим
замечанием:
     - Вчера вы не додумались передать через своего Франка газеты.
     Она достает из сумки газету и протягивает ее  Сеймуру.  Тот  берет  и
передает мне:
     - Посмотрите, Альбер.
     Тем временем он, наверное, успел кивнуть Мод, потому что  они  вдвоем
выходят в комнату американца. Военный  совет  продолжается  минут  десять,
времени вполне достаточно, чтоб прочитать не только коротенькую заметку от
инциденте, но и зарубежные новости.
     Судя по информации, взрыв на складе произошел в результате  короткого
замыкания,  одна  жертва  -  техник  Эрих  Прель,   найденный   на   месте
происшествия. Других имен не упоминается. Подробностей нет.
     Ну и хорошо. Откровенно говоря, взрыв в каком-то сарае  с  устаревшим
оружием вряд ли может кого-то взволновать. Старое  железо  превратилось  в
обгоревшее железо, только и всего. Кто  станет  раздувать  историю  вокруг
такой мелочи, к тому же единственная жертва - какой-то техник!
     Коротенькая  заметка,  безусловно,  прошла  сквозь   фильтр   военной
цензуры. Выходит, Сеймур прав. Если и возникнет скандал, то  он  останется
почти не замеченным. Напрасно надеяться, что ты станешь  звездой  газетной
хроники!
     И  все  же  американские  власти  разыскивают  бельгийца.   Возможно,
популярность и обошла тебя, но полиция не обойдет.  Возможно,  на  дорогах
вокруг  контроль  и  снят,  но  на  пограничных  пунктах  он,  безусловно,
действует. Когда разыскивают иностранца, вероятней всего подстерегать  его
на границе.
     -  Такие,  значит,  дела,  Альбер,  -  говорит  Сеймур,   когда   они
возвращаются в комнату. - Мод нашла вам тихое, спокойное жилище в  Майнце.
Проведете там несколько дней,  пока  эта  история  совсем  заглохнет,  тем
временем вам подготовят канал для побега. И тогда мы вам скажем: бывайте!
     Увидев, что я намереваюсь возразить, он поднимает руку и добавляет:
     - Конечно, мы можем попрощаться  с  вами  и  сейчас,  если  вы  очень
настаиваете. Я же вам сказал, что  наша  общая  деятельность  закончилась.
Однако не уверен, что вы справитесь сами, имея два паспорта, из которых ни
одни не годится.
     - Хорошо, - соглашаюсь я. - Буду рассчитывать на вашу помощь.
     - И не ошибетесь.  А  теперь  Мод  вывезет  вас.  Я  останусь  помыть
тарелки.
     - О, мистер... - восклицает Мод, которая привыкла принимать за чистую
монету каждое слово шефа. - Если только ради тарелок...
     - Идите, идите, - кивает Сеймур. - Сейчас  самое  удобное  время  для
этой операции.
     - Сейчас самое удобное время, - повторяет Мод, когда мы  направляемся
к автомобилю. - Когда едешь очень поздно, вызываешь подозрение.
     Я собираюсь устроиться на своем привычном  "месте  мертвеца",  однако
Мод предупреждает меня:
     - Не сюда, Альбер.  Ложитесь  на  заднее  сиденье  и  укройтесь  этим
плащом. Не надо, чтоб вас видели. И еще одно: вы уже  не  бельгиец.  Вы  -
австриец. Вот ваш паспорт. Конечно, лучше, чтоб не дошло  до  предъявления
паспортов.
     Она  включает  мотор,  и  машина   плавно   трогается,   сворачивает,
поднимается вверх и выезжает на шоссе.
     Такого со мной еще не было - путешествовать в  виде  ручного  багажа,
брошенного на заднее сиденье.



                                    9

     Просыпаюсь с таким чувством, будто я лежу где-то в саду. Сад за окном
шириной во всю  стену.  Легкий  ветерок  колышет  ветви  буйных  зарослей,
увенчанных  огромными  розовыми  и  фиолетовыми  цветами,  и  в  помещении
чувствуется их благоухание.
     В  дверь  стучат,  но  я  не  обращаю   внимания.   Стук   становится
настойчивей, потом слышен мелодичный женский голос:
     - Альбер, вы спите?
     - Да, сплю. Или, точнее, спал.
     - Да ведь уже девять часов!
     - Ну и что? Разве мы пойдем в церковь?
     - Ваш завтрак остынет.
     - С этого и надо было начинать,  милая.  Если  вы  хотите  поднять  с
постели человека, начинайте с завтрака, а не с того, который сейчас час.
     Через двадцать минут, умывшись и побрившись, я захожу в светлый холл,
также украшенный цветами - преимущественно на обоях и  занавесках.  Однако
прежде всего мое внимание привлекает роскошно накрытый стол.
     - Последние дни мне вас очень недоставало, дорогая Мод.
     - Знаю, знаю. Садитесь.
     Наступает сосредоточенное молчание. Когда едят, не разговаривают,  об
этом можно прочитать в первой -  лучшей  брошюре  о  гигиене  питания.  И,
только когда мы, отдав должное горячим  блюдам,  принимаемся  за  кофе,  я
спрашиваю:
     - Какая программа?
     - Программа та же: никуда не выходить.
     - А вы?
     - Я тоже.
     Беру газеты и возвращаюсь назад в спальню,  где  меня  ждут  цветы  и
одиночество.
     Одиночество... Самое дорогое приобретение человека, если верить  Мод.
Но одно дело - одиночество среди своих и совсем иное - среди чужих.
     Следующий день, еще один и два дня потом проходят  также  за  чтением
газет, которое нарушается дремотой, хождением по комнате и приглашением  в
определенные часы: "Альбер, кушать подано!"