ого бремени. Хвоста нет,
но, может, мне только так кажется, может, за мною  следят  издали.  Поэтому,
ступив на рю де Рон, решаю посвятить несколько минут витринам  -  сворачиваю
сперва в один пассаж, затем в другой, попадаю на небольшую площадь, ныряю  в
узенькую улочку и наконец выхожу на Гранд-рю, которая  тоже  довольно  узка,
несмотря на свое внушительное название.  Тесная  и  крутая,  этакий  мрачный
желоб, ведущий в верхнюю часть старого города.
   Знакомый мне дом. Я посетил его несколько лет назад, тоже после  провала.
Того провала, который стоил жизни моему учителю и другу Любо. Поднимаюсь  по
темной лестнице на второй этаж, с трудом различаю в  полумраке  табличку  на
дверях: "Георг Росс" - и трижды нажимаю на кнопку звонка, один длинный и два
коротких.
   Внутри слышится топот, наконец дверь открывается, и  на  пороге  замирает
пожилой человек в халате, с большой головой, покоящейся  на  тонкой  птичьей
шее. Хозяин окидывает меня взглядом, и  я  убеждаюсь,  что  он  меня  узнал.
Однако это не мешает ему спросить:
   - Что вам угодно?
   - Господин Георг Росс?
   Старик кивает.
   - Мне хотелось узнать, сюда ли переехала фирма "Вулкан".
   - Да. Уже два месяца... Заходите.
   Пароль нынче другой, но человек тот же.  Он  словно  законсервировался  с
годами и останется таким до конца дней своих. Я прохожу по знакомой прихожей
и оказываюсь в столь же знакомой гостиной со старинной мебелью  -  стиль  ее
так и остался для меня  загадкой  -  и  с  огромным  зеркалом  над  камином,
сделавшимся от времени зеленым, как застоявшаяся вода.
   - Мы можем выпить по чашке кофе,  -  любезно  предлагает  хозяин.  -  Моя
прислуга приходит только к десяти.
   - Надеюсь, все та же?
   - Да, все та же, жива и здорова. Чему тут удивляться,  если  даже  я  еще
жив.
   - Так и должно быть.
   - Верно, так и должно быть. Когда жизнь человека теряет всякий смысл,  он
обычно живет до глубокой старости.
   - Зря вы на себя клевещете, - пробую я возразить. -  Разве  беспокойство,
причиняемое мной, не говорит о некой осмысленности?..
   - А, пустяки.
   Он небрежно машет рукой и уходит варить кофе, но я останавливаю его:
   - Я хотел у вас спросить, не оставил ли господин Чезаре для меня...
   - Оставил, - бормочет хозяин. - Только я оставил кофейник на плитке.
   На душе у меня становится легче, и даже  кажется,  что  мрачная  гостиная
делается какой-то светлой, словно  в  ее  окно  внезапно  заглянуло  осеннее
солнце.
   Кофе принесен, разлит в хрупкие фарфоровые чашки и  выпит.  Старик  снова
уходит. Продолжительное время передвигается какая-то мебель, хлопают дверки,
и наконец письмо несуществующего Чезаре  у  меня  в  руках.  Я  распечатываю
конверт, внимательно читаю послание, затем на всякий случай перечитываю  его
заново, после чего, чиркнув спичкой, поджигаю листок  перед  камином,  чтобы
превратить бумагу в пепел.
   Из письма Белева я узнаю следующее:
   "Лицо, проживающее под именем Андрея Горанова, то же самое, с каким Цанев
встречался в Мюнхене. Я пока не успел установить, кто он в действительности.
Но нет никаких следов самого Горанова. В том же доме живет эмигрант по имени
Лазарь Пенев,  подвизавшийся  некоторое  время  на  радиостанции  "Свободная
Европа".
   Человек, который выдает себя за Горанова, ни  с  кем  не  общается  -  по
крайней мере с тех пор, как я за  ним  наблюдаю.  Крайне  осторожен,  весьма
подозрителен, почти не выходит из дому. Если поддерживает с кем-либо  связь,
то, вероятно, через Пенева, который часто бывает в городе.
   Не исключено, что Пенев меня  заметил,  когда  я  в  прошлый  раз  был  в
Мюнхене. Поэтому я все время старался следить за ним издали. Вчера, когда  я
шел за ним следом, он меня видел, но узнал, нет  ли  -  сказать  трудно.  На
всякий случай я пока прекращаю за ним наблюдение и оставляю для сведения эту
справку".
   Пока послание Белева постепенно  превращается  в  пепел,  я  слышу  голос
хозяина:
   - Могу ли я еще чем-нибудь вам помочь?
   - Да. Дайте мне, пожалуйста, листок бумаги и конверт.
   Мое письмо еще короче:
   "Попытка ликвидировать Б. Он находится в городской  больнице  в  Лозанне.
Предлагаю перейти к варианту "Дельта"".
   Запечатав конверт, передаю его господину Россу.
   - Буду вам очень обязан, если вы сумеете еще до обеда связаться с  братом
Чезаре.
   - Никак не сумею, - сокрушенно разводит руками старик. - Сегодня  не  тот
день. Только завтра.
   Хорошо, что "тот день"  -  завтра,  а  не  через  неделю.  Но  ничего  не
поделаешь. Хозяин не радист, а всего лишь скромный почтовый ящик. Скромный и
слишком  старый  почтовый  ящик.  но  все  еще  приносящий  пользу   вопреки
утверждению, что его жизнь уже лишена всякого смысла.
   -  Надеюсь,  ваши  дела  складываются  не  так  скверно?  -  сочувственно
спрашивает хозяин.
   Он понятия не имеет  о  том,  что  собой  представляют  "наши  дела",  не
проявляет ни малейшего любопытства, и все же в его взгляде нетрудно  уловить
тень  беспокойства.  Беспокойства  не  за  себя,  а  за  этого  неизвестного
человека, за незваного  гостя,  который  забрел  в  этот  тихий  дом,  чтобы
обменяться какими-то загадочными письмами.
   - Ничего страшного, - говорю в ответ. - Наши дела редко  идут  как  часы.
Даже в этой стране часов.
   Наконец я подаю ему руку и спешу избавить его от своего присутствия.
   Я снова в этом узком желобе, именуемом Гранд-рю, но, к счастью, теперь  я
спускаюсь под гору, и пронзительный ветер дует в спину.
   Итак, кое-что проясняется - по крайней мере то,  что  касается  вчерашней
катастрофы. У тебя не было уверенности, узнал ли он тебя... Теперь ты в этом
убедился, хотя и слишком дорогой ценой. Дорогой  для  тебя,  а  для  дела  и
подавно.
   Двумя годами раньше Белев занимался в Мюнхене изучением некоторых  людей,
связанных со "Свободной  Европой".  Его,  разумеется,  занимала  не  столько
"Свободная  Европа",  сколько  обратная  сторона  медали  -  ЦРУ.  Очевидно,
тогда-то он и  сталкивался  с  Пеневым.  И,  очевидно,  Пенев  его  видел  и
запомнил.
   Выслеживать кого-то, думая, что тебя никто не знает, и вдруг  столкнуться
с типом, которому ты хорошо известен, - конечно же,  чистая  случайность,  и
Белев здесь ни в чем не виноват. Вина его в том, что не держался  от  Пенева
на почтительном расстоянии. Слишком полагался на свой профессиональный  опыт
и пошел за ним следом. И вот в пути натолкнулся еще на одну случайность, уже
трагическую, и Пенев его заметил.
   Ну заметил, так что из этого? Пенев, надо полагать, тоже не лыком шит,  и
было бы вполне логично, если бы он сделал вид, что его никто не  интересует,
если бы прикинулся дураком и попытался разобраться, кто  именно  и  с  какой
целью за ним следит. А вместо этого он двумя днями позже совершает покушение
на своего преследователя.
   Нелепость какая-то. Но может быть, Пенев сам был под  наблюдением?  Может
быть,  как  раз  те,  которые  держали  его  под  наблюдением,   решили   по
собственному усмотрению убрать  неизвестного  прилипалу?  И  как  только  он
попался им на глаза, они тотчас же осуществили свое  намерение.  Что  совсем
нетрудно в  небольшом  городе  вроде  Берна,  особенно  когда  речь  идет  о
человеке, которого так и тянет в опасную зону, точнее, к вилле Горанова.
   Последняя версия мне  представляется  крайне  неприятной  и,  к  счастью,
маловероятной. Во всяком случае, инцидент на шоссе не в ее  пользу.  Окажись
там опытные люди, исполненные решимости убрать Белева, его бы уже не было  в
живых. Несколько выстрелов или удар французским ключом по темени, и  дело  с
концом  Мизансцена  несчастного  случая  близ  Лозанны   подсказывает   иную
ситуацию. Человек в  старом  "ситроене",  вероятно,  весь  день  тащился  за
Белевым в надежде застукать его в удобном месте.  Однако,  увидев,  что  уже
стемнело и надеяться больше не на что, незнакомец решил прижать моего  друга
к бровке и вынудить его к признанию. С этой целью  он  стал  его  подсекать.
Только Белев не был склонен  останавливаться.  Словом,  завязалась  игра,  в
процессе которой  каждый  из  партнеров  полагает,  что  другой  струхнет  и
обязательно уступит. Но  так  как  ни  тот,  ни  другой  не  стал  уступать,
столкновение оказалось неизбежным. И, вероятно, выскочившая  из-за  поворота
машина обладателя косматых бакенбардов нагнала страху на Пенева, потому  что
он - или кто бы там ни был - предпочел покинуть  "ситроен"  и  исчезнуть  во
мраке; чтобы не давать показания в участке.
   Разумеется, я не могу знать, что именно произошло, и вовсе не  воображаю,
что мне удалось нащупать истину, прежде чем я попал на рю  де  Рон.  У  меня
достаточно времени для  того,  чтобы  анализировать  случившееся  и  строить
догадки -  пока  не  вступит  в  действие  вариант  "Дельта".  Одно  могу  с
уверенностью сказать: мы все же напали на логово зверя. В самом  деле,  если
бы господин Лжегоранов или господин Пенев проводили время  исключительно  за
раскладыванием  пасьянса,  Белев  едва  ли   стал   бы   жертвой   дорожного
происшествия. К крайним мерам даже в мире шпионов прибегают лишь  в  крайнем
случае.
   Свернув с рю де Рон, я  ныряю  в  первую  попавшуюся  телефонную  кабину.
Набираю номер городской больницы Лозанны. Голос на другом конце провода  мне
незнаком. Называю имя пациента, о здоровье которого я беспокоюсь, после чего
слышу:
   - Момент...
   И через несколько секунд:
   - Кто говорит?
   Только это уже другой голос, знакомый мне своим полицейским колоритом.
   - Это его друг, мосье Робер.
   - Вы хотели его видеть? Пожалуйста.
   - Благодарю вас. Только сейчас мне сложно. Поэтому...
   - Если сейчас вам сложно, то боюсь, что потом вам вообще не  удастся  его
повидать. Он очень плох...
   Покинув кабину, я  устремляюсь  к  Пон  де  ля  машин,  на  ходу  пытаясь
разгадать, что это - грубая уловка или мне действительно сообщили  печальную
весть. С профессиональной точки зрения, сказал бы Любо, это тебя  совершенно
не касается. С профессиональной точки зрения сейчас тебе, браток, полагается
быть подальше от Лозанны и от городской больницы.
   Оставив  позади  мост,  иду  по  набережной,  на  этот  раз  в   обратном
направлении, подталкиваемый ветром. Нечего меня подталкивать, говорю я  ему,
без тебя обойдемся. Оплатив гостиницу, сажусь за руль "вольво" и трогаюсь  в
путь.
   Часом позже останавливаюсь на небольшой улочке Лозанны, покупаю в  киоске
план города и совершаю до нему соответствующий поиск. Затем пускаюсь в  путь
пешком по улицам, которые в большинстве своем напоминают женевскую  Гранд-рю
- если не теснотой. те но крайней мере крутыми подъемами и спусками.
   С видом скучающего туриста, томящегося от безделья, прохожу перед зданием
городской  больницы  по  противоположному  тротуару.   Мой   взгляд   лениво
знакомится с двумя рядами окон. Ничего.
   Если на эту затею взглянуть  с  профессиональной  точки  зрения,  то  ты,
браток, делаешь глупости, размышляю я. Затем решаю повторить  уже  содеянную
глупость, только на этот раз с тыльной стороны здания. На улице пусто,  если
не принимать в расчет возвращающихся из школы детей. Больничный двор обнесен
железной решеткой и живой изгородью. Мой взгляд без труда  преодолевает  эти
препятствия и устремляется к окнам. Но вот на втором этаже, в  третьем  окне
слева, мое внимание привлекает забинтованная голова - бинты  скрывают  почти
все лицо, видны только крупный  нос  и  часто  мигающие  глаза  под  густыми
бровями. Но и этого мне достаточно, чтобы узнать человека.
   Бедняга торчит в этом окне бог знает с каких пор, чтобы дать  знать,  что
он жив, на тот случай, если кто-либо испытывает необходимость  увидеть  его.
Он непроизвольно вскидывает руку, давая понять, что тоже узнал меня, но  тут
же опускает ее. Я тоже вовремя спохватываюсь и шарю  в  кармане,  будто  ищу
сигареты.
   Наконец, опять же с видом скучающего туриста, иду дальше.
   Глава вторая
   Если вам выпала судьба жить в Берне и если вы хотели  бы  успокоить  свои
нервы или же расстроить их еще  больше,  лучшего  места,  чем  район  по  ту
сторону Остринга, вам не сыскать.
   Вдоль асфальтовых аллей  здесь  тянутся  виллы,  очень  разные  по  своим
размерам  и  внешнему  виду,  что  зависит  от  материального  положения  их
владельцев и от их вкуса: одноэтажные или двухэтажные, ультра-модерные или в
стиле  доброго  старого  времени,  с  обширными  верандами   или   скромными
крылечками, окруженные  пышными,  прекрасно  ухоженными  садами  или  только
миниатюрными газонами, огражденные подстриженной  декоративной  зеленью  или
скромной металлической решеткой.
   Маленький частный оазис личного благополучия возведен здесь в культ, и  в
этом ощущается порыв к изоляции от шума  и  неврастении  современного  быта,
атавистическое стремление вернуться в лоно природы, но уже облагороженной  и
заботливо подстриженной ножницами садовника.
   Встретить на аллеях прохожего почти невозможно, а  в  какие-то  часы  дня
весь этот район кажется совершенно мертвым, хотя  в  действительности  жизнь
его течет  в  определенном  ритме,  придерживаясь  неписаного,  но  строгого
расписания. Дети ходят в школу, родители  спускаются  на  машинах  в  город,
чтобы к определенному времени вернуться обратно,  фургоны  торговых  фирм  в
строго определенные часы  развозят  продукты  от  дома  к  дому.  Однако  на
обширной территории населения так немного, что это движение в  тени  вековых
сосен и вечнозеленых кустарников почти незаметно.
   Вилла, снятая  для  меня  моим  партнером  Джованни  Бенато,  может  быть
отнесена к средней категории и вполне подходит для коммерсанта средней руки.
Холл с небольшой смежной комнатой, а на втором этаже библиотека и спальня  -
кухня со служебными помещениями не в  счет  -  таков  мой  маленький  замок,
стоящий в запущенном яблоневом саду, насчитывающем около дюжины деревьев.
   По одну сторону со мной соседствует какой-то пожилой рантье  с  супругой.
Сами хозяева ютятся в нижнем  этаже,  тогда  как  верхний,  чтобы  округлить
доходы, сдают. Вначале все  шло  к  тому,  что  на  этом  этаже  должен  был
поселиться я, но, пока думали-гадали, он был предоставлен какой-то немке.  И
тем лучше. Потому что теперь я оказываюсь  в  непосредственном  соседстве  с
Горановым, проживающим  по  другую  сторону  от  меня.  Подобное  соседство,
естественно,  таит  определенные  неудобства.   Вольно   или   невольно   ты
привлекаешь к себе внимание, на тебя начинают смотреть недоверчиво, за тобой
устанавливают наблюдение, наводят справки. Поэтому  долгое  время  я  вообще
воздерживаюсь от всяких действий, способных  вызывать  малейшее  подозрение.
Веду такой образ жизни, чтобы окружающие свыклись со  мной,  пускай  считают
меня человеком скучным и видят во мне совершенно безобидного соседа.
   Вопреки этим неудобствам близкое соседство с  Горановым  дает  мне  такие
преимущества, каких не может обеспечить квартира рантье, хотя она и  богаче.
Между моим жилищем и виллой Горанова не более  двадцати  метров,  а  ограда,
разделяющая  нас,  слишком  низка,  чтобы  служить  препятствием.   Имей   я
соответствующую  аппаратуру,  я  бы  мог  запросто  следить  за  всем,   что
происходит напротив. Только в моем положении хранить такую  аппаратуру  было
бы непростительной глупостью. Надо быть слишком  большим  оптимистом,  чтобы
полагать, что мой замок не будет посещаться и тщательно осматриваться в  мое
отсутствие.
   Однако я вовсе не собираюсь утверждать, что действую исключительно голыми
руками и не использую никакой техники. С нашей профессией  и  в  нашу  эпоху
бурного прогресса это означало бы примерно то же, что отправиться  на  охоту
на слонов с рогаткой в руках.  То  ли  по  наивности,  то  ли  из  лицемерия
некоторое время назад тысячи людей подняли шум до небес по поводу  какого-то
там Уотергейта, как  будто  они  впервые  узнали,  что  существует  практика
подслушивания.  Мне  не  позволено  проявлять   наивность   или   чрезмерную
щепетильность. Я не вправе обижаться, выражать свое возмущение, а главное  -
совершить провал.
   Так что кое-какая техника у меня все же  имеется.  С  виду  она,  правда,
весьма безобидна, и таскаю я ее в карманах: фотоаппарат  в  виде  зажигалки,
рация с небольшим радиусом действия покоится в авторучке,  а  моя  подзорная
труба вместилась в колпачок второй авторучки (ничего, что вид  у  нее  такой
неказистый,  она  сильнее  любого  бинокля),  микроскопический  прибор   для
исследования  секретных  замков,   несколько   крохотных   ампулок   разного
назначения  -  и  только.  Все  это  невесомо,  не  занимает  места  и   при
необходимости одним махом может быть незаметно выброшено.
   Было бы ошибочно полагать, что  здесь  я  только  тем  и  занимаюсь,  что
караулю за шторами спальни, всматриваюсь  в  окна  Горанова,  хотя  и  такое
занятие мне не чуждо. Еще более неуместно думать, что я вечно дремлю в своем
уютном холле или день и ночь сгребаю  осеннюю  листву  в  саду.  Легенда,  в
которую я  облечен,  -  это  легенда  о  трудовом  человеке,  и  она  должна
повседневно и ежечасно подтверждаться.
   День начинается с того, что я  забираю  продукты,  оставленные  у  дверей
кухни моими поставщиками, совершаю туалет, готовлю завтрак. Домашние хлопоты
мне  ни  к  чему  скрывать  массивными  шторами:  ведь  я  выступаю  в  роли
добропорядочного и скучного человека, у которого все на виду.
   Ровно в десять утра я выгоняю на  асфальтовую  аллею  "вольво",  закрываю
ворота и еду вниз, к центру. Как и полагается  добропорядочному  и  скучному
человеку, маршрут у меня всегда один и тот  же:  Остринг,  затем  длинная  с
пологим спуском Тунштрассе, потом Кирхенфельдбрюке, который  меня  переносит
через реку, на Казиноплац, а  уже  оттуда  через  Когергассе  я  попадаю  на
Беренплац, где расположена моя контора.
   В сущности, контора принадлежит Джованни Бена-то, но с той поры, как  мое
предприятие,  существующее  лишь  на   бумаге,   слилось   с   его   фирмой,
агонизировавшей под ударами банкротства, мы дружески сожительствуем  в  этом
чистом и тихом помещении, изолированном  двойными  окнами  от  несмолкаемого
шума  улицы  и  украшенном  для  пущей  важности   картой   мира   и   двумя
иллюстрированными календарями - Сабены и САС.
   Не из суетного желания самовосхваления, а справедливости  ради  я  должен
отметить, что если фирма Бенато - импорт и экспорт продовольственных товаров
- все еще  существует,  то  этим  в  какой-то  степени  она  обязана  вашему
покорному слуге, поскольку разными  путями  мне  удается  время  от  времени
обеспечивать скромные сделки. Доходы фирмы невелики, так что мой партнер  не
видит смысла тратиться на секретаршу и сам ведет переписку, а так  как  этой
переписки не так уж много, то наше рабочее время проходит  в  разговорах  на
свободные темы. Вернее, на тему о катастрофах. О катастрофах любых размеров,
видов и оттенков.
   Это тематическое своеобразие могло бы показаться странным лишь тому,  кто
недостаточно знаком с Джованни Бенато. Этот человек принадлежит к  категории
людей, которых на каждом шагу постигают неудачи: если рядом стоит  ваза,  он
непременно ее опрокинет, если ему подали суп, он  ухитрится  утопить  в  ней
свой очки, если надо пересечь улицу, он обязательно пойдет на красный свет и
нарушит движение.
   Однако мой  партнер  относится  с  полным  пренебрежением  к  опасностям,
грозящим ему непосредственно,  и  все  его  мысли  устремлены  к  глобальным
катастрофам прошлого и будущего.
   - Если вы  вспомните,  как  была  уничтожена  Атлантида,  -  говорит  он,
постукивая по столу своими короткими толстыми пальцами, - вам  станет  ясно,
что и наша цивилизация может запросто погибнуть.
   Я  вынужден  признаться,  что  мои  воспоминания  не  восходят  к   эпохе
Атлантиды.
   - Мои тоже, - кивает Бенато.  -  Но  для  науки  этот  вопрос  уже  ясен.
Представьте себе огромный  метеорит  или,  если  у