ива Бэнтона подстрижена  не  столь
коротко, чтобы противоречить современной моде, но и не столь  длинно,  чтобы
роднить его с хиппи. У него черные брови с каким-то меланхоличным изгибом  и
черные, исполненные меланхолии  глаза  -  их  выражение  неуловимо,  скрытое
где-то  в  полумраке  ресниц.  Слегка   горбатый   нос,   нисходящая,   чуть
надломленная линия которого тоже  имеет  нечто  меланхоличное.  Полные  губы
очерчены на матовом лице весьма отчетливо. А небольшая родинка  на  округлом
подбородке, видимо,  создает  ему  некоторые  неудобства  во  время  бритья.
Возможно, в его жилах есть одна-две капли мексиканской  или  пуэрториканской
крови. А может, он принадлежит не к "ковбойскому" типу янки,  а  к  иному  -
изнеженному и мечтательному; такие в кинофильмах бренчат на  гитаре,  вместо
того чтобы стрелять из кольта.
   - Мистер Бэнтон, наш друг Пьер предпочитает играть в "плафон", - слышится
голос Розмари, которая от погоды уже перешла к картам. - Вы не против?
   - Предпочтение хозяина для меня закон, - с флегматичной улыбкой  отвечает
американец.
   - Тут дело не в предпочтении, а в возможностях, -  спешу  я  пояснить.  -
Иначе я бы не стал предлагать вам играть в такую вздорную игру.
   - В наше время человеку подчас трудно судить, что вздорно, а что  нет,  -
замечает Бэнтон. - Посмотришь, как одевается нынешняя молодежь,  послушаешь,
какими она пользуется словами...
   Розмари, похоже, готова что-то возразить, но у входа снова слышен звонок.
Это, как и следовало ожидать, наша соседка Флора Зайлер, поселившаяся у моих
соседей, рантье. При ее появлении Бэнтон слегка вздрагивает, что  происходит
и со мной, хотя я успел заметить ее издали. Правда,  одно  дело  увидеть  ее
издали, и совсем другое - в непосредственной близости.
   Флора Зайлер и моя квартирантка примерно одного  возраста  -  точность  в
этом вопросе вообще вещь относительная, - во всяком случае,  моложе  она  не
кажется. Зато ростом гораздо выше Розмари, что же касается  объема,  то  она
вполне могла бы вобрать две таких, как Розмари, и глазом не  моргнув.  Чтобы
не впадать в злословие, я спешу пояснить, что фрау Зайлер вовсе  не  кажется
толстухой, страдающей  от  нарушения  обмена  веществ,  или  дюжим  мужиком,
защищающим спортивную честь  своей  страны  в  метании  молота.  Все  у  нее
пропорционально - если  не  принимать  в  расчет  бюста  и  тазовых  частей,
изваянных  природой  с  некоторой  излишней  щедростью,   но   тоже   вполне
пропорционально  при  внушительном  росте  метр  восемьдесят.  Словом,   она
принадлежит  к  разряду  тех  дородных  самок,   которые   рождают   чувство
неполноценности   у   подавляющего   большинства   мужчин    и    возбуждают
атавистические аппетиты у остальной части.
   Немка по-свойски жмет мне руку, затем Бэнтону, и тот  с  трудом  скрывает
страдальческое выражение. Мне думается, его состояние объясняется не  только
богатырским рукопожатием  дамы,  но  и  присутствием  на  пальце  американца
массивного перстня. Не знаю, приходилось ли вам это замечать, но,  когда  на
пальце у вас кольцо и вам крепко жмут руку, ощущение не из приятных.
   Чтобы не чувствовать себя стесненной в кресле, Флора  Зайлер  располагает
свою  импозантную  фигуру  на  диване,  а   Розмари   подтаскивает   поближе
сервировочный столик с напитками, наш домашний бар. Несколько  минут  длится
выбор напитков, расстановка бокалов и сложные манипуляции с  кубиками  льда,
которые, как известно, все время норовят выскользнуть из щипцов. Розмари уже
готовится произнести скромный  вступительный  тост,  однако  немка  успевает
заткнуть ей рот:
   - Не лучше ли прямо приступить к делу?  Я  заметила,  что  этот  светский
ритуал, пустая болтовня, не столько сближает людей, сколько угнетает.
   Остальные, кажется, разделяют ее мнение, потому что все мы как по команде
берем  в  руки  бокалы  и  рассаживаемся  за  зеленым  столом,  так   удачно
дополняющим интерьер холла. По  жребию  первую  партию  я  должен  играть  с
Розмари против Флоры и Ральфа, чем я  очень  доволен,  потому  что  если  уж
ссориться, то лучше с близким человеком.
   Играть в  бридж  я  научился  из  чисто  профессиональных  соображений  и
довольно давно, в пору моих многочисленных перевоплощений, когда я  так  же,
как отец Розмари, занимался часовым промыслом. Правда, с той поры, поры моей
молодости, уже много воды утекло, так что поначалу я воздерживаюсь от  не  в
меру громких анонсов, давая возможность моей квартирантке держать инициативу
в своих руках, что очень льстит ее деятельной и амбициозной натуре -  хлебом
не корми, только бы ей делать заходы.
   - Пьер, вы на меня не сердитесь, за мою  промашку?..  -  мило  спрашивает
Розмари, после того как проваливает игру, которая явно сулила удачу.
   - Нисколько, дорогая. Я даже подозреваю, что вы это сделали исключительно
ради того, чтобы поднять  мое  настроение.  Когда  другой  опростоволосится,
начинаешь ходить петухом.
   В  сущности,  она  играет  очень  неплохо,  правда,  имеет  склонность  к
авантюризму, который в бридже дорого обходится, особенно когда имеешь дело с
такими беспощадными партнерами, как Флора и Ральф. Они с  головой  уходят  в
карты и, очевидно, понимают друг друга без слов - я хочу сказать -  в  игре,
потому что о Другом пока рано судить, - а к словам прибегают лишь для  того,
чтобы сделать анонс.
   Роббер, как и следовало ожидать, кончается для нас катастрофой, и Розмари
снова спрашивает, не сержусь ли я на нее, а я снова горячо отвергаю ничем не
оправданное подозрение. Мы меняемся местами, и  на  этот  раз  я  оказываюсь
напротив американца, а уж если двое мужчин ополчаются  против  двух  женщин,
добром это, естественно, не кончается, так что  после  второго  роббера  мой
проигрыш удваивается, и Флора, моя очередная  напарница,  несмотря  на  свою
молодость, по-матерински утешает меня:
   - Вы должны рассчитывать только на свою партнершу, мой мальчик, иначе  не
сносить вам головы.
   Я  говорю,  что  рассчитываю  исключительно  на  нее,  и  она,  будучи  в
прекрасном расположении духа, воспринимает мои слова как  нечто  само  собою
разумеющееся.  Кстати  сказать,  немка   нисколько   не   стесняется   своих
внушительных габаритов и  держится  так  естественно,  словно  считает,  что
именно она являет собой олицетворение истинной самки и что не ее вина в том,
что вокруг копошатся всякие пигалицы вроде Розмари. Она не  выпячивает  свои
щедрые формы, но и прятать их тоже не намерена, тем  более  что  это  просто
невозможно - не появляться же ей перед людьми в фанерной упаковке. Одета она
без претензий, на ней юбка, блузка и кофта,  небрежно  накинутая  на  плечи,
чтобы не стесняла пышную грудь. Эти вещички она приобретает только  в  самом
модном ателье и, конечно же, по заказу. При таких размерах...
   Рассчитывая на Флору, я  зорко  слежу  за  ее  красноречивым  взглядом  и
довольствуюсь  лишь  тем,  что  время  от   времени   сдержанно   анонсирую.
Переговариваться взглядами не  очень-то  прилично  для  порядочных  игроков,
однако наши женщины сделали этот стиль нормой -  Розмари  тоже  не  упускает
случая вперить взгляд своих карих глаз в глаза американца.
   Флора достаточно разумно  использует  преимущества  своих  ног,  а  также
авантюристические  проделки  моей  квартирантки,  от  которых  та  не  может
отрешиться, так что под конец ей и в самом деле удается  удержать  меня  над
пропастью. Затем мы решаем немного подкрепиться.
   К нашим услугам "холодный буфет", как выражается Розмари.  Каждый  кладет
себе на тарелку что-нибудь из деликатесов, грудой лежащих на краю  стола,  и
устраивается в кресле рядом с передвижным баром.
   Один только Бэнтон ест возле бара  стоя.  Я  подозреваю,  что  он  боится
слишком  измять  свой  костюм,  а   может,   не   желает   стеснять   немку,
расположившуюся на диване. Одет он безупречно, может быть, даже  чуть  более
безупречно, чем приличествует светскому человеку. Я хочу  сказать,  что  ему
недостает той едва заметной небрежности, которая отличает светского человека
от витринного манекена. Впрочем, для юрисконсульта светские манеры не так уж
обязательны.
   - На этот раз вы сплоховали, Ральф, - произносит Розмари. -  Вместо  того
чтоб меня поддержать, вы объявляете пас.
   - Эта поддержка обошлась бы вам очень дорого, - отзывается Флора, обращая
на меня заговорщический взгляд - дескать, какая наивность.
   - Да, но вы бы не выиграли всю партию. И если так случилось, то  этим  вы
обязаны Ральфу.
   - Очаровательная соседушка, - обращается к ней американец с  нескрываемой
апатией, из которой явствует, что он ни во что не ставит  ее  очарование.  -
Бывают минуты, когда щадишь противника, чтобы пощадить самого себя.
   - Не понимаю вашей логики, - упорствует Розмари. - Нельзя же в одно и  то
же время щадить и себя и своего противника, если интересы у вас разные.
   - И все же в определенные моменты такая логика единственно  приемлема,  -
невозмутимо настаивает Бэнтон.
   -  Так  же.  как  элементарный   расчет,   -   добавляет   немка,   снова
заговорщически на меня поглядывая. - Две тысячи тоже кое-что значат.
   Вероятно, без злого умысла она скрестила  передо  мною  свои  импозантные
ноги, и я прихожу к мысли,  что  щедрая  плоть  этой  женщины  несколько  не
согласуется с ее лицом,  если  иметь  в  виду  нашу  привычку  ассоциировать
крупные формы с добродушным характером человека. Быть  может,  эта  привычка
связана с нашими ранними воспоминаниями о матери, которая в  глазах  ребенка
всегда кажется очень большой, и  лишь  немногие  из  нас  имеют  возможность
впоследствии убедиться, что не всякая рослая женщина переполнена материнской
добротой. Так или иначе, лицо Флоры подошло бы даме куда  более  грациозной,
этакой кобре, бытующей в представлении иных людей как женщина-вамп.  Высокие
дуги бровей, миндалевидные переменчивые глаза, выступающие скулы и  довольно
крупный рот, все это в обрамлении роскошных темно-каштановых волос - с таким
лицом можно при желании пробиться на большой экран или хотя бы  сниматься  в
рекламных короткометражках косметических фирм. Только мне кажется, что Флора
вовсе не из тех женщин, которые склонны довольствоваться убогим  доходом  от
подобных аттракционов.
   Особенно странные у нее глаза - неуловимые, изменчивые,  то  голубые,  то
сине-зеленые, то серые. Я думаю, тут сказывается  свет  настольных  ламп,  а
также отражение зеленых обоев. Интересно, как  обозначены  эти  глаза  в  ее
паспорте.
   А между тем разговор на картежную тему продолжается,  хотя  и  без  моего
участия, присутствующие давно называют друг друга по имени,  и  это  наводит
меня на банальную мысль, что ничто так не сближает людей, как мелкие пороки,
и что в иных случаях игра в карты или хорошая попойка могут сделать больше в
этом отношении, чем два года знакомства.
   - У вас, Ральф, вроде бы отсутствует  жажда  обогащения,  -  комментирует
Розмари.
   - Эта жажда в избытке присутствует у нас  у  всех,  -  спокойно  отвечает
американец.
   - Нет, не у всех, - возражает Флора. - У меня создается впечатление,  что
наш хозяин принимает участие в игре, лишь бы составить нам компанию.
   - Вероятно, он мечтает о прибылях покрупней, - бросает Бэнтон.
   - Разумеется, - киваю я. - Что вовсе не означает,  будто  более  скромный
доход мне ни к чему.
   Еще несколько таких же пустых фраз, служащих гарниром к нашему "холодному
буфету", и мы снова садимся вокруг зеленого стола, чтобы начать второй  кон.
Заканчивается игра  довольно  скверно  для  Розмари,  а  для  меня  и  вовсе
катастрофически, несмотря на самоотверженные попытки Флоры  избавить  своего
партнера от поражения.
   - Весьма сожалею, что вам так досталось, - бормочет немка после того, как
с расчетами уже  покончено.  -  Беда  в  том,  что  мне  не  всегда  удается
соразмерить свои удары.
   - Не стоит извиняться. Я доволен, что вы  испытали  пусть  небольшое,  но
удовольствие.
   - Вы вправе рассчитывать на реванш, и я предлагаю  дать  его  у  меня,  -
заявляет на прощание Бэнтон.
   -  Мы  не  упустим  возможности  воспользоваться  вашим  приглашением,  -
грозится Розмари.
   После этого мне приходится коснуться бархатной руки американца и стерпеть
энергичное рукопожатие немки.
   - Вы просто невозможны, Пьер!  -  заявляет  моя  квартирантка,  когда  мы
остаемся одни.
   - Скверно играл?
   - Нет. Это я скверно играла. Но вы какой-то совершенно бесчувственный.  С
моими страстями я даже начинаю обнаруживать комплекс неполноценности.
   - Вы такая пламенная натура?
   - Я имею в виду игру.
   - Ну, если дело только в игре...
   Быть может, она чего-то ждет. Или, может, я сам чего-то жду. Или  мы  оба
ждем. Но, как  это  порой  случается,  если  оба  чего-то  ждут,  ничего  не
происходит. Так что спустя некоторое время я слышу собственные слова:
   - Ральф тоже не кажется чрезмерно экспансивным.
   - В тихом омуте черти водятся, - говорит в ответ Розмари.
   И удаляется в свою спальню.
   Воскресный день проходит в молчании - каждый сидит у себя  в  комнате,  и
лишь к обеду мы собираемся вместе, чтобы  покончить  с  обильными  остатками
"холодного буфета". Спустившись под вечер в холл, я застаю свою квартирантку
возлежащей на диване с какой-то книгой, в которой много иллюстраций  -  если
судить по крупным цветным пятнам, заменяющим изображения, это, должно  быть,
репродукции полотен импрессионистов.
   - Кончилось "Черное досье", - предупреждает Розмари. -  Последний  эпизод
прокрутили вчера вечером как раз в тот момент, когда Флора вытрясала из  вас
последние франки.
   - Выходит, одно напряжение я  заменил  другим,  -  философски  замечаю  в
ответ. И, вытянувшись по привычке в кресле  перед  выключенным  телевизором,
добавляю: - Но вы, похоже, привыкаете к здешней летаргии. Лежите весь  день,
разглядываете картинки...
   - Не разглядываю картинки, а  занимаюсь  самообразованием,  -  поправляет
меня Розмари. - Неужели вы не видите разницы  между  человеком,  принимающим
пищу, и другим, жующим жвачку? Здешние жители не едят,  а  жуют  жвачку,  не
используют время, а убивают его.
   Мысль о времени переносит ее взгляд к окну, за которым в  сумраке  кружат
голубоватые хлопья первого снега
   - Какая погода! И как назло завтра утром мне ехать в Женеву. И как  назло
у моей машины забарахлил мотор.
   - А что за необходимость ехать в Женеву именно завтра?
   - Вызывает отец.
   - Поезжайте поездом...
   - А я надеялась услышать: "Я вас отвезу".
   - Дорогая Розмари,  может  быть,  неосторожно  с  моей  стороны  подобным
образом выказывать вам свою слабость, но для вас я готов даже на эту жертву.
   - Браво, Пьер, вы делаете успехи! - взбодрилась она - Я хочу  сказать:  в
лицемерии.
   - Какая неблагодарность!
   - Держу пари, что и у вас какие-то дела в Женеве
   От этой женщины ничего не скроешь. Кроме характера дел.  Который,  честно
говоря, пока не совсем ясен мне самому.
   К утру от снега не осталось ничего, только не совсем просох асфальт.  Так
что мы отправились в дорогу в моем "вольво"  и  к  одиннадцати  уже  были  в
Женеве.
   - Где прикажете вас оставить? - спрашиваю, пока мы медленно спускаемся  с
рю Монблан к озеру.
   -  В  "Ротонде",  пожалуйста.  Я   должна   там   встретиться   с   одной
приятельницей.
   Выполняю  приказание,  затем  сворачиваю  вправо  и  паркуюсь  в   первом
попавшемся переулке. Иду пешком обратно, вхожу во двор столь дорогого  моему
сердцу отеля "Де ля пе", а оттуда проникаю в пассаж, ведущий на рю  Монблан.
Теперь витрина "Ротонды" как раз  в  поле  зрения.  В  заведении  достаточно
светло, чтобы вполне отчетливо видеть Розмари, сидящую за столиком  в  углу.
Приятельницы пока нет и в помине.
   Пять минут спустя женщина расплачивается,  надевает  пальто,  выходит  на
улицу и, торопливо озираясь, идет к набережной.  Я  тоже  выхожу,  только  в
обратную  сторону,  чтобы  между  мною  и  моей  квартиранткой  образовалась
необходимая дистанция. Меня очень забавляет, когда я вижу, как она повторяет
в общих чертах маневры, к которым я сам прибегал  чуть  больше  месяца  тому
назад.  Она  оставляет  в  стороне  два  моста,  чтобы  пойти  по  третьему,
предназначенному для пешеходов, и удостовериться,  что  за  нею  не  тянется
хвост. Но кого Розмари имеет в виду? Меня? Маловероятно. Если она  так  меня
боится, зачем ей было со мной ехать? Впрочем, она могла поехать  именно  для
того, чтобы показать, что бояться ей нечего.
   В сущности, это и есть то самое дело, которым мне  предстоит  заняться  в
Женеве и которое мне самому пока не вполне ясно. И  побудила  меня  заняться
этим делом сама Розмари. С первых же дней нашего сожительства  -  вроде  уже
говорилось, что не следует искать двух смыслов  в  этом  слове,  -  я  сумел
установить, что эта дама трижды заботливо перерыла мои вещи. Заботливо в том
смысле, что все было с предельной точностью положено на прежнее  место,  все
до последней мелочи.  Имей  она  дело  со  случайным  человеком,  может,  от
подобного  педантизма  был  бы  толк.  но  с   профессионалом   -   никогда.
Профессионал умеет использовать  самые  разнообразные  и  подчас  совершенно
невидимые приметы, чтобы доподлинно установить, прикасались  к  определенным
вещам или нет.
   Впоследствии  эти  своеобразные  обыски  действительно  прекратились,   и
оставалось решить, почему: то ли моя квартирантка пришла к убеждению, что  я
заслуживаю большего доверия, то ли сделала вывод, что  я  достаточно  хитер,
чтобы предоставлять в ее распоряжение  компрометирующий  материал?  Так  или
иначе, эти ее обыски и бесконечное шастанье по дачному поселку вынудили меня
временно бросить на произвол судьбы несчастного Бенато и заняться Розмари.
   Оказавшись  на  рю  де  Рон,   она   ныряет   в   универсальный   магазин
"Гран-пассаж", чем обрекает  меня  на  суровые  испытания.  "Гран-пассаж"  -
громадный четырехэтажный лабиринт с четырьмя выходами, а так как я  нахожусь
на почтительном расстоянии от него, то можно не  сомневаться,  что,  пока  я
войду, Розмари потонет в толпе покупателей. Мало того, она  может  оказаться
на  верхнем  этаже  и  без  труда  засечь  меня  у  входа.  Словом,   ничего
удивительного, если в этой толпе и при таком обилии  зеркал  в  магазине  мы
поменяемся ролями - вместо  того  чтобы  следить,  я  сам  окажусь  объектом
слежки.
   Раз уж дело принимает такой оборот, я решаю довериться не ногам своим,  а
разуму. Разум подсказывает мне вести наблюдение с Пляс дю лак, и  не  только
потому, что один из выходов магазина ведет на эту площадь, но и потому,  что
в случае появления Розмари у одного из двух других выходов я отсюда смогу ее
засечь Может, конечно, случиться, что она воспользуется  четвертым  выходом,
но мои шансы не так уж малы - три к одному.
   Появляется она на Пляс дю лак только двадцать минут спустя, когда у  меня
нет почти никакого сомнения, что я ее упустил. Шмыгнув в обувной магазин  на
углу и выждав, пока она пройдет мимо витрины, я,  пользуясь  обычным  в  эту
пору наплывом прохожих, иду за нею следом. Мне полагалось бы благодарить  ее
за то, что она не стала продолжать игру в прятки. Пройдя  до  угла,  Розмари
круто сворачивает в сторону и, быстро оглядевшись, покидает  главную  улицу.
Ускорив шаг, я успеваю увидеть ее в тот момент, когда она входит в четвертый
по порядку дом - весьма современное строение в пять этажей.
   Точка! - говорю себе, подавляя инстинктивный порыв кинуться к дому  и  по
свету, зажигающемуся на лестничных площадках, установить хотя  бы  этаж,  на
который она поднимется. Если Розмари действительно  опасается,  что  за  нею
тащится хвост, она в эту минуту затаилась на  лестничной  площадке  и  ждет,
чтобы установить, появится кто-нибудь или нет,
   Выждав несколько минут, я прохожу метров двадцать вперед и ныряю  в  кафе
напротив; устраиваюсь в углу  возле  витрины,  чтобы,  оставаясь  невидимым,
можно было побольше вид