только не забудьте перед этим проглотить пару таблеток пирамидона.
   Наконец, когда я вытягиваюсь на кровати и страдальчески прикрываю  глаза,
Розмари оставляет меня одного, и это  обстоятельство  дает  мне  возможность
снова занять наблюдательный пункт на стыке двух штор,  впрочем,  без  особых
результатов, потому что до самого вечера ничего не случается и никто из двух
соседей не покидает виллу - по крайней мере насколько я могу видеть. Но  вот
напасть, без малого  девять  Розмари  приносит  новый  стакан  чая  и  опять
заставляет меня наливаться кипятком и глотать пирамидон.
   После ее горячей заботы я всю ночь исхожу  потом,  но  от  этого  есть  и
польза: в таком состоянии я не могу пасть в манящие, но опасные объятия  сна
и, бодрствуя у окна, отчетливо вижу при  свете  уличного  фонаря  и  сад,  и
парадный вход  соседней  виллы.  Однако  и  в  эти  долгие  часы  ничего  не
происходит.
   - Ничего, - слышу под утро в эфире голос Бояна.
   - Ничего, -  сообщаю  в  свою  очередь.  Последняя  связь  перед  роковой
встречей назначается на пять тридцать вечера. Чуть позже ко мне  заглядывает
Розмари - она справляется о моем здоровье. Я спешу  успокоить  ее,  что  мне
значительно лучше, даже совсем хорошо, надеясь увидеть, как  она  уезжает  в
город на своем красном "фольксвагене", но сегодня суббота - отложив встречу,
этот тип спутал все карты, - и Розмари шастает по  дому  до  двух  часов,  а
потом снова приходит, чтобы сообщить  мне,  что  она  собралась  в  кино,  и
торопится успокоить меня, что долго задерживаться не станет.
   - Но чего ради вы должны портить из-за  меня  свой  уик-энд,  дорогая?  -
протестую я. - Ведь мне уже совсем хорошо.
   Уверенная, что доставляет мне неземное  удовольствие,  она  говорит,  что
долго не задержится, тогда как меня основательно заботит  одно:  часа  через
три, то есть в самое неподходящее время,  она  вернется.  Возможно,  даже  в
момент выхода на связь.
   Наконец-то меня оставили в покое. Вздохнув с  облегчением,  я  подхожу  к
окну. Ничего примечательного.  Между  прочим,  еще  и  потому,  что  в  доме
напротив окна зашторены. Лишь к четырем часам на террасе появляется Ганев  и
вытягивается в шезлонге под навесом. Распростертый, с закрытыми глазами,  он
сейчас похож на спящего, а может, на мертвого Дракулу - с той лишь разницей,
что вместо длинных и острых клыков вампира у него  безобидная  искусственная
челюсть.
   К пяти часам на  террасу  выходит  Пенев.  Они  обмениваются  несколькими
словами, после чего Пенев идет к "шевроле", повторяет  знакомую  операцию  с
воротами и катит к центру города, а Ганев возвращается в виллу. Все идет как
полагается, точно по плану:  Борислав  предупредил  старика,  что  во  время
встречи никого, кроме них, в доме не должно быть.
   Однако четверть  часа  спустя  происходит  нечто  такое,  что  планом  не
предусмотрено. Два человека в темных шляпах, с портфелями такого же  темного
цвета, ничем не примечательные (совершенно мне незнакомые), заходят во двор,
звонят у двери и входят в дом. Верно, они задержались  там  каких-то  десять
минут. Быть может, это обычные торговые агенты или налоговые инспектора. Что
особенного, если они заглянут к клиенту в свободное время уик-энда?  Словом,
не заслуживающая серьезного внимания, хотя и непредвиденная  деталь.  Только
при определенной ситуации непредвиденная деталь способна  оказаться  роковым
обстоятельством.
   - Бориславу ждать новых  указаний,  -  передаю  я  в  эфир.  -  Постоянно
поддерживай контакт со мной.
   Точный расчет и надежность операции - все вмиг пошло прахом. Изменившаяся
обстановка  перечеркивает  хорошо  обдуманные  ходы,  и  теперь  мы   должны
действовать напропалую. Две машины - Бояна  и  Борислава  -  будут  колесить
вокруг этих мест, таиться под деревьями неизвестно сколько времени, пока  не
привлекут к себе внимания.
   "Бориславу ждать  новых  указаний".  А  когда  они  поступят,  эти  новые
указания? Когда рак свистнет? Или после того, как Пенев вернется домой?
   Пока я совещаюсь сам с собой и задаю себе эти неприятные вопросы,  внизу,
в холле, слышится шум. Отчетливый  стук  дамских  каблуков.  Это  прелестная
Розмари. Я мысленно желал ей  хорошо  поразвлечься  и  вернуться  как  можно
позже, но она не посчиталась с моими пожеланиями и  оказала  мне  неоценимую
услугу.
   - Как себя чувствуете, Пьер? - спрашивает Розмари, заглядывая  ко  мне  в
спальню. - Сделать вам чай?
   - Это совершенно ни к чему, милая. Мне уже хорошо.
   - У вас все получается наоборот, друг мой, - замечает моя квартирантка. -
Зимой, когда здесь повсюду  свирепствовал  грипп,  вы  даже  не  чихнули.  А
сейчас, в разгар весны, вдруг свалились.
   Она спускается вниз по лестнице. И  в  этот  миг,  словно  только  теперь
вспомнив о чем-то, я кричу:
   - Чуть было не забыл:  некоторое  время  назад  герр  Гораноф  звонил  по
телефону. Просил передать, что он и тот, другой, будут ждать вас в пять...
   - В пять? Но сейчас уже без пяти шесть... Хорошо по крайней мере, что  вы
об этом не сообщили после полуночи.
   Она продолжает спускаться по лестнице, и уже через минуту  я  слышу  стук
калитки и вижу, как Розмари приближается к парадному входу в соседнюю  виллу
и нажимает на кнопку звонка. Судя по всему, сигнал остается без ответа,  так
как она пробует снова звонить, а затем нажимает на ручку двери  и  входит  в
дом
   Входит и тут  же  возвращается.  Эти  два  действия  разделяют  считанные
секунды, но перемена в поведении женщины столь  очевидна,  что  и  подзорная
труба не нужна. На ней лица нет, она в панике и вот-вот закричит, но,  чтобы
не закричать, закрывает рукою рот, и беспомощно  вращает  глазами  -  словно
соображает, что ей делать, но тут ее  взгляд  инстинктивно  устремляется  на
меня.
   Облокотившись на подоконник,  я  в  это  мгновение  радуюсь  солнцу,  как
поступил бы всякий  больной,  чудом  избежавший  могилы.  Встретив  безумный
взгляд женщины, я киваю ей, как бы спрашивая: "В чем дело?" Она  кидается  в
мою сторону и в момент, когда издалека доносится тревожный  вой  полицейской
сирены, кричит мне, задыхаясь:
   - Убит!.. Ножом в спину...
   - Чего же вы торчите там как идиотка! - кричу  я  ей.  -  Прыгайте  через
ограду! Разве не слышите, что уже едут!
   Мой грубый окрик, как видно, помог ей опомниться, потому  что,  приподняв
подол, она сигает через низкую ограду и устремляется к заднему входу в  нашу
виллу, где ей удается скрыться как раз  в  тот  момент,  когда  перед  домом
Горанова пронзительно визжат тормоза полицейской машины.
   В моей руке щелкает авторучка.
   - Исчезайте! Ганев убит,  -  сообщаю,  прежде  чем  в  комнату  врывается
Розмари и прижимается ко мне, истерично выкрикивая:
   - Лежит на полу в холле... В спине торчит нож, и все в крови...
   - Ладно, ладно, успокойтесь. - Я похлопываю ее по дрожащей спине.  -  Вас
это не касается, вы ничего не знаете.
   - Видели бы вы, сколько крови... - продолжает она.
   - Ровно  столько,  сколько  человеку  положено,  не  более.  Успокойтесь.
Наверно, скоро сюда придут  расспрашивать.  И  если  не  хотите,  чтобы  вас
месяцами таскали... Или, не дай бог, обвинили в убийстве.
   Последние слова, по-видимому, окончательно вернули ей разум.
   - А вдруг кто-нибудь видел меня там?
   - Не думаю, что видел еще кто-нибудь, кроме меня.
   - О Пьер! Я буду вам обязана всю жизнь! Пропускаю эту клятву  мимо  ушей,
осматривая квартирантку,  чтобы  убедиться,  не  посадила  ли  она  случайно
где-нибудь кровавое пятно, как в старинных детективах.
   - Ваше счастье, что вы  в  перчатках...  -  тихо  говорю  я,  и  у  входа
раздается звонок.
   Глава пятая
   - Как я выгляжу? - спрашивает Розмари, выходя из своей комнаты.
   - Нормально, - отвечаю.
   Скоро семь, а в  семь  нам  предстоит  картежничать  у  Бэнтона,  и  моей
квартирантке хочется выглядеть естественной, иметь вид человека, которого не
особенно  печалит  убийство  почти  незнакомого  соседа.  Лицо  ее,   сейчас
спокойное, снова  обрело  вполне  здоровый  цвет,  возможно  не  без  помощи
косметики.
   Подбоченясь - поза  выставленных  в  витринах  манекенов,  -  она  делает
несколько  шагов  по  комнате,  как  бы  приучая  себя  держаться  просто  и
непринужденно.
   -  Вы  будете  выглядеть  еще  лучше,  -  замечаю  я,  -  если  в   своей
непринужденности не перестараетесь.
   - На что вы намекаете? - вздрагивает она и останавливает на мне взгляд.
   - На  то,  как  вы  себя  вели  в  присутствии  полицейских.  Вначале  вы
совершенно одеревенели, а  потом  собрались  с  духом  и  до  такой  степени
распустили язык, что неизбежно вызвали бы подозрение, если  бы  они  так  не
торопились. Вам бы неплохо быть сегодня сдержанней и не оглушать всех  вашим
не в меру звонким и ужасно фальшивым смехом.
   Она молчит, как бы подавленная моими словами.
   - Вы меня разочаровываете, дорогая, - считаю  я  нужным  добавить.  -  Вы
женщина столь сложная по натуре...
   - Но у меня нет ничего общего с преступным миром, Пьер.
   - Вот и прекрасно. В самом деле, не вы же его убили?
   - Вы хотите снова довести меня до истерики, -  бросает  Розмари  дрожащим
голосом. - Что из того, что не я его убила? Ведь я там  была  и  все  видела
своими глазами: лежащий на полу труп и кровь... столько крови... Меня  могли
застать на месте преступления и спросить, что мне здесь нужно,  возле  этого
трупа, в этой комнате, поинтересоваться, почему я так часто  бывала  в  этой
вилле, что у меня общего с этим стариком, и... еще минута, и я бы влипла  по
уши...
   Она умолкает  на  время,  затем,  внезапно  переменив  тон,  как  это  ей
свойственно, спрашивает:
   - А вы уверены, что сюда звонил именно Гораноф?
   - Как же я могу быть уверен, если никогда в жизни не слышал его голоса?
   - А какой у него был голос, у этого человека? Он говорил с акцентом?
   - Низкий и хриплый. Акцента я не уловил.
   - Значит, это был не Гораноф, - сокрушенно бормочет Розмари и  опускается
в кресло.
   - Какая разница, кто это был? Может, тот, другой.
   - Вы имеете в виду Пенефа? Нет, тоже исключено, - качает головой Розмари.
- У них обоих ярко выраженный акцент. И голос у каждого из них не  такой  уж
низкий и не хриплый. Это была ловушка, Пьер...
   - Что за ловушка?
   - Самая  коварная  ловушка.  Вы  только  подумайте:  звонят  сюда,  чтобы
заманить меня на виллу именно в тот момент, когда там  замышляется  или  уже
совершено убийство...
   - Но у каждого,  кто  пошел  бы  на  такой  шаг,  должны  быть  серьезные
основания, - соображаю я вслух, - У  вас  есть  враги,  способные  на  такую
пакость?
   - А почему вы думаете, что человек знает всех своих врагов? Я могу  и  не
подозревать об их существовании,  -  возражает  она,  и  в  ее  словах  есть
некоторая логика.
   - Но если они существуют, то не без причин...
   - Причин я тоже могу не  знать.  Откуда  мне  известно?..  Может,  они  и
заманили меня туда, полагая, что на меня скорее всего падет подозрение...  Я
часто, хотя и без всякого умысла, бывала у Горанофа...
   - Все возможно, - прерываю я ее. - Но  мне  кажется,  надо  отложить  эти
рассуждения на потом. Иначе вы и в самом деле снова расстроитесь. - И  чтобы
направить ее мысли по другому руслу, добавляю как бы  невзначай:  -  Похоже,
нынче вечером вы решили окончательно охмурить вашего Бэнтона.
   Я имею в виду ее предельно короткую юбку, из тех, какие теперь носят лишь
девочки-подростки, поскольку Розмари, видимо после долгих  колебаний,  снова
решила выступить в роли балованной дочки.
   - Мне все же кажется, - продолжаю я, - что искушение будет более сильным,
если вы явитесь вовсе без юбки.
   - Едва ли и это поможет, -  отвечает  Розмари,  которая  стала  понемногу
успокаиваться. - Мне думается, у вас  несколько  ошибочные  представления  о
сексуальных вкусах этого господина.
   В небольшой замок Бэнтона нас вводит его  шофер.  В  гостиной  камердинер
хлопочет у буфета, пока Ральф не указывает ему на дверь. Верные слуги Ральфа
- оба смуглые метисы, их большие глаза и  неторопливые  грациозные  движения
таят в себе что-то женственное. Одного Бэнтон называет Тим, а другого - Том.
Они, наверное, братья, если не близнецы; что касается меня, то  я  никак  не
могу различить, кто из них Тим, а кто Том.
   Не успел Ральф родить свой банальный комплимент в адрес Розмари, как холл
озаряет  Флора  своим  неповторимым  царственным   видом.   Ее   энергичного
рукопожатия никому  избежать  не  удается,  но  я  замечаю,  что  американец
предусмотрительно переместил свой массивный золотой перстень с  правой  руки
на левую. Ну вот, все в сборе, можно бы начинать игру,  как  всегда.  Однако
сегодня все не как всегда.
   - Какая сенсация, а?  -  восклицает  Флора,  располагаясь  на  золотистом
шелковом диване, а не за карточным столом.
   - Мне бы не хотелось вас разочаровывать, но десятки подобных сенсаций  во
всех уголках земли стали обычным явлением, - уныло замечает Бэнтон.
   - Простите меня, дорогой, но, должна вам заметить, здешние  места  -  это
вам не Чикаго, а зона отдыха, - отвечает Флора, явно задетая тем, что кто-то
попытался свести на нет ее сенсацию.
   - В Чикаго опасность намного меньше,  -  поясняет  Ральф  все  с  той  же
апатией. - Там вас убивают лишь  в  крайнем  случае  и  только  при  наличии
серьезных мотивов.
   - Мотив всегда один и тот же, - роняет Розмари. Она единственная сидит за
столом и рассеянно тасует карты.
   - Один и тот же? - вскидывает брови женщина вамп. - Говорят,  что  убийца
пальцем не притронулся к деньгам, находившимся в бумажнике Горанофа.
   - Вероятно, ему было недосуг заниматься  такими  пустяками,  -  пробую  я
вмешаться. - Он искал что-то более существенное.
   - Тридцать тысяч франков тоже не пустяк, мой мальчик, - возражает Флора.
   - Да, - киваю я. - Для вас и для меня. Но представьте  себе,  что  убийца
искал нечто такое, что не укладывается и в три миллиона...
   - Не будьте наивны, Пьер, - корит меня американец. - Такие  дорогие  вещи
люди хранят в банке. Тем более если они живут в городе банков.
   - Не спорю. Но ни для кого не секрет, что такие вещи прячут  в  сейфе,  а
сейф запирается на ключ. Так что стоит ли удивляться, если убийца  проник  в
этот дом именно в расчете завладеть ключом?
   - Вот именно! - восклицает Флора.
   - Вот именно? - бросает на нее взгляд Бэнтон. - Вы не забывайте, что  для
того, чтобы залезть в сейф, одного  ключа  мало,  необходимо  еще  и  шифром
владеть.
   - Вот и прекрасно, - иду я на компромисс. - Мы сошлись на том, что убийца
проник в дом нашего соседа, чтобы завладеть ключом и шифром.
   Американец лениво посматривает в мою сторону, и его черные глаза вроде бы
таят легкую насмешку.
   - У вас есть шифр, неужели вы станете сообщать  его  первому  попавшемуся
нахалу?
   - А если у этого нахала в руке нож?..
   - Если у него нож,  вам  ничего  не  стоит  околпачить  его  всучить  ему
фальшивый шифр, выиграть время и сообщить в полицию. Кому  придет  в  голову
вместе с ключом поднести ему и волшебную цифру?
   - В таком случае?.. - спрашивает озадаченная Флора
   - В таком случае? - пожимает плечами Бэнтон. - В  таком  случае  спросите
убийцу.
   - Все же вы, как ревнитель законности, не  можете  не  иметь  собственной
версии, - вызывающе произносит Розмари, продолжая бесцельно тасовать карты
   - Что касается законности, то мои интересы распространяются лишь на сферу
банковских операций, - напоминает американец. - И вообще ни одна  версия  не
может строиться на  обывательских  сплетнях.  К  тому  же  надо  иметь  хоть
какое-то представление об убитом...
   - Вы, дорогая моя, кажется,  хорошо  его  знали,  -  обращается  Флора  к
Розмари.
   - Если вы считаете, что за три партии в белот можно узнать, что за тип...
- пробует возразить моя квартирантка каким-то безжизненным  голосом,  но  не
договаривает.
   - Три партии в белот? - снова вскидывает брови женщина-вамп. - А  у  меня
создалось впечатление, что вы довольно частенько наведывались к нему...
   - Не пользуетесь ли вы, милая, сведениями герра Пенефа, с которым  у  вас
задушевная дружба? - спрашивает моя квартирантка, лучезарно улыбаясь.
   - "Задушевная дружба"? Вы говорите на основании того, что однажды  у  вас
на виду я обменялась с ним несколькими словами перед кафе, на Остринге...
   - Я вас видела в другой раз, - уточняет Розмари. - И  не  перед  кафе,  а
внутри него.
   - А что вы станете делать, если какой-нибудь нахал  плюхнется  к  вам  за
стол? Затевать скандал?  -  Она  обводит  всех  нас  взглядом,  словно  ищет
сочувствия, затем добавляет: - Разве я виновата, что мужчины обалдевают  при
виде меня...
   - Определенная категория мужчин... - вставляет Розмари.
   - Женщина, способная производить  впечатление  на  всех  мужчин,  еще  не
родилась на свет, моя дорогая, - философски заключает Флора.
   Она  встает  с  удивительной  легкостью  для  ее  внушительной  фигуры  и
направляется к карточному столу. Мы с Ральфом  также  занимаем  свои  места.
Разговор вроде бы на этом закончился или мог бы закончиться, если бы Розмари
устояла перед искушением и не добавила масла в огонь:
   - Я тут слышала в бакалейной лавке, вашего Пенефа  задержали.  Интересно,
где он находился в момент убийства...
   - Если я не ошибаюсь, он находился в таком месте, которое обеспечило  ему
алиби, - отвечает Флора, усаживаясь напротив меня. - И, к  вашему  сведению,
сразу же был освобожден. Кроме всего прочего, он вовсе не "мой Пенеф".
   - Я сказала без всякой задней мысли... - бормочет Розмари, желая  убедить
нас в обратном.
   - Не сомневаюсь, - соглашается Флора с не меньшим лицемерием. -  Но  если
говорить о вкусах и о мужчинах, то у меня такое чувство, что  мои  вкусы  не
слишком отличаются от ваших.
   Разумеется, она так говорит лишь для того, чтобы привести в бешенство мою
квартирантку, и с той же целью  продолжительное  время  смотрит  на  меня  с
откровенной симпатией. Наконец начинается игра.
   Холл Бэнтона намного больше нашего -  как-никак  хозяин  занимает  важный
пост в солидном банке и является держателем акций этого  банка.  И  все-таки
замок принадлежит не ему, хотя и мягкой мебели здесь  больше,  и  на  стенах
красуются английские гравюры на охотничьи сюжеты - у нас, как  известно,  их
заменяют картинки, представляющие собой галантные  сцены.  Словом,  если  вы
попробуете судить о характере хозяина по характеру интерьера, то  непременно
ошибетесь. потому что все здесь  отвечает  вкусу  не  хозяина,  а  владельца
виллы. Ральф Бэнтон относится к числу людей, убежденных в том,  что  высокие
доходы предоставляют им свободу устраивать личную жизнь по своей собственной
воле, хотя им даже в голову не приходит, что вся  их  жизнь  так  или  иначе
зависит от воли  других  -  хозяина,  или  портного,  или  парикмахера,  или
метрдотеля, обеспечивающего им в дни приема гостей "холодный буфет".
   Впрочем, справедливости ради я  должен  признать,  что  "холодный  буфет"
превзошел все ожидания. Так по крайней мере считают Флора и Розмари, что  же
касается меня, то я не могу назвать себя ценителем ома ров  и  какой-то  там
рыбы с каким-то там майонезом - когда я голоден,  я  готов  довольствоваться
чем угодно, хотя бы яичницей с ветчиной.
   Настало время заняться "холодным буфетом", и после того, как  наши  дамы,
не устояв перед  искушением,  отведали  всего,  что  бог  послал,  разговор,
естественно, возвращается к исходной теме, то есть  к  вопросу  о  возможном
убийце, и Розмари по-прежнему выражает  сомнение,  что  Пенев  освобожден  -
таких так просто не освобождают, а Флора  убежденно  доказывает  обратное  -
задержав, его тут же освободили, и что при желании можно в этом убедиться, у
него и сейчас горит свет, в чем Розмари  не  находит  ничего  удивительного,
потому что полиция не станет  сидеть  в  темноте,  и,  чтобы  прервать  этот
бесплодный спор, я обращаюсь к Бэнт