кое безумие.
   - Триста семьдесят тысяч, господин в глубине зала... - снова подает голос
комиссар, но тут же умолкает, так как в этот момент к нему приближаются двое
мужчин и молодая женщина.
   Незнакомые мужчины и комиссар вполголоса говорят  о  чем-то,  после  чего
обладатель молотка снова обращает к публике свое  аскетическое  лицо,  чтобы
сообщить усталым голосом:
   - Торг отменяется.
   По залу проносится глухой ропот недовольства.
   - Мне кажется, я вправе знать, в чем причина! - доносится бас из  глубины
зала.
   - Причина не процедурного характера, - сухо объясняет комиссар.  -  Вилла
продаже не подлежит, поскольку у покойного есть законная наследница.
   По залу снова прокатывается ропот, на сей раз ропот удивления.
   - Это наилучший исход, - безразлично говорю я своей  квартирантке.  -  По
крайней мере не придется сожалеть, что кто-то вас перещеголял.
   Она не отвечает, и я  оборачиваюсь,  чтобы  понять,  почему  она  молчит.
Оказывается, ее нет рядом со мной.
   - Ну вот, все  в  сборе,  можно  садиться  за  стол  раздавать  карты,  -
добродушно замечает Бэнтон, приближаясь вместе с Флорой.
   - Почему бы и нет!  -  любезно  отвечаю  я.  -  Сейчас  или  завтра,  мне
решительно все равно, когда раскошеливаться.
   - Раскошеливаться полагалось бы  нашей  милой  Розмари,  -  подает  голос
немка. - Сегодня она побила все рекорды легкомыслия.
   - А куда же она девалась? - спрашивает американец.
   Меня тоже занимает этот вопрос, по крайней мере до тех  пор,  пока  я  не
обнаруживаю Розмари в  обществе  молодой  женщины  и  двух  молодых  мужчин,
появившихся в зале незадолго до этого. Розмари и  молодая  женщина  медленно
направляются в нашу сторону, и мой слух улавливает  беззаботный  щебет  моей
квартирантки:
   - Ах,  дорогая,  какой  же  чудесный  человек  был  ваш  отец!  Настоящий
джентльмен...
   Глава шестая
   Широко бытует мнение, что в извечном противоборстве двух полов сильнейшим
оружием женщины является ее красота. И лишь немногие задумываются  над  тем,
как же  в  таком  случае  объяснить,  что  тысячи  женщин,  у  которых,  как
говорится, ни рожи ни кожи, ухитряются сохранять власть над  своими  мужьями
Очевидно, средства  воздействия,  которыми  пользуются  женщины,  далеко  не
ограничиваются одной лишь красотой, и полный набор  этих  средств  могла  бы
раскрыть только женщина.
   Трудно предположить, что Виолета Горанова -  наследница  моего  покойного
соседа  -  владеет   этим   полным   набором.   Зато,   впрочем   совершенно
несознательно, она достигает многого своим скромным умением вызывать к  себе
сочувствие.
   Если Розмари своим видом напоминает полную изящества  греческую  вазу,  а
Флора - пышную амфору, то Виолета весьма  похожа  на  пробирку.  Ровное  как
жердь тело, узкие плечи, жалкие бедра и худые ноги - словом, некое  бесполое
существо,  увенчанное  анемичным  лицом.  Но  у  этого  существа   постоянно
присутствует  выражение  беспомощности  и  какой-то  едва  уловимый  признак
боязни, а взгляд ее карих глаз так робок, в нем столько  детскости,  что  вы
невольно испытываете желание взять это хрупкое существо под свою защиту.
   Вероятно, рано почувствовав, что ей никогда не обрести  подлинно  женских
черт, она все еще продолжает одеваться, как девочка. И когда она вырядится в
плиссированную юбочку, в тирольский жакетик, а на ногах у нее белые носки  и
туфли без каблуков, вы скорее примете ее  за  гимназистку  старших  классов,
нежели за молодую даму, которой под тридцать. Не исключено, что тут  немалую
роль играет и плюшевый медвежонок, которого она обычно  таскает  с  собой  -
возможно, не как игрушку, а как талисман.
   - Тут, наверно, люди подумали: "Что еще за  нахалка  гакая!"  -  виновато
говорит она Розмари в первые минуты их знакомства в торговом зале.
   - Глупости! Это же ваше право. Будь я на вашем месте,  я  бы  сегодня  же
потребовала от герра Пенефа забрать свои вещи.
   - А где он живет?
   - Да он занимает почти весь верхний этаж.
   - В таком случае этот господин мне  нисколько  не  помешает.  Я  поселюсь
внизу.
   - Но, дорогая моя, если вы оставите его хотя бы на неделю, он и через год
не уйдет! Такие дела делаются сразу, одним заходом!
   - Нет, мне как-то неудобно, - говорит одними губами Виолета. - Мне крайне
неудобно. И потом, он мне совершенно не помешает...
   Об этих подробностях я узнаю вечером, по возвращении Розмари. Бридж по ее
вине не состоялся. Моя квартирантка взяла наследницу Горанова под свою опеку
уже в торговом зале -  это,  непонятно  почему,  страшно  раздражает  всегда
спокойную Флору. Она отвозит ее на виллу, помогает устроиться там -  словом,
проявляет материнскую заботу о бедной сиротке, которая, вероятно, годика  на
два старше ее самой.
   - А почему вы  так  настаиваете,  чтобы  она  прогнала  этого  Пенефа?  -
спрашиваю я, когда Розмари рассказала о своей беседе с Виолетой.
   - Сама не знаю... Просто он мне несимпатичен.
   - Просто вы говорите вздор, - говорю я. - Разумеется, я не требую,  чтобы
вы отчитывались передо мной, но зачем же нести заведомую чушь?
   - А вы всегда искренни со мной, Пьер?
   - Не вижу причины быть неискренним. Насколько я знаю, в поставках  рыбных
консервов вы мне не конкурент.
   - А вы не допускаете, что я могу быть вашим конкурентом в чем-то другом?
   - Это исключено.
   Мои слова звучат с откровенной категоричностью. Не стану утверждать,  что
я всегда искренен с Розмари, но эта реплика в самом деле вполне  откровенна,
и моя собеседница это понимает.
   - Я рада это слышать, - говорит она как бы сама себе.
   - Чему тут особенно радоваться?
   - Как чему? От Пенефа, к примеру, такого не дождешься.
   - Где перекрещиваются интересы Пенефа и ваши?
   - Откуда я знаю? Спросите у него. Во всяком случае, у меня такое чувство,
что он меня ненавидит и вместе с Флорой строит козни против меня.
   - В связи с виллой?
   - Очевидно.
   - Что ж, теперь можете быть спокойны: этого повода больше не существует.
   Она смотрит на меня задумчиво, как бы что-то соображая. Потом делает  два
шага в мою сторону, словно решив в чем-то  мне  открыться.  Однако,  похоже,
отказывается от своего намерения, садится на диван, по  обыкновению  закинув
ногу на ногу, и тяжело вздыхает:
   - Ох, как я нуждаюсь в дружеской поддержке!..
   - Скажите, кого я должен убить? - спрашиваю я с готовностью.
   Но так как она продолжает сидеть, глубоко  задумавшись,  мне  не  хочется
мешать ей, и я поднимаюсь к себе наверх.
   Итак, оказавшись у себя в комнате, я по привычке заглядываю в щель  между
шторами. Внизу, в холле Виолеты, горит свет, но  шторы  опущены.  Вверху,  у
Пенева, тоже горит свет, но и там окна зашторены. С ума можно сойти от  этих
штор.
   Я сажусь на кровать, не включая свет. Не знаю, как у  других,  но,  когда
вокруг мрак,  у  меня  такое  чувство,  что  голова  моя  светлеет.  Розмари
втемяшилось, что ей обязательно надо прогнать  Пенева,  и  она  сделает  все
возможное, чтобы добиться своего. Значит, ей  необходимо  помешать  тем  или
иным  способом.  Не  потому,  что  я  испытываю  особые  симпатии  к   этому
востроносому, но, если он вдруг исчезнет из поля зрения, это  может  спутать
мне все карты.
   Затем. Затем этот невзрачный  тип  с  серым  лицом  и  в  сером  костюме.
Наконец-то противник высунул голову из окопа, дав мне возможность  взглянуть
на его физиономию. Только взглянуть, потому что, едва успев  показаться,  он
тут же испарился, но если показался один раз, то, наверно, покажется  снова.
Важно, что он объявился и подтвердил наши  предположения.  Триста  семьдесят
тысяч. Что там, золото спрятано  в  этой  вилле?  Человек  в  сером  костюме
отлично знает, что там спрятано. Это меня успокаивает: значит, то,  что  нас
интересует, все еще там, на вилле. И все это время не давали мне покоя вовсе
не скорбные чувства в связи со смертью соседа, а мысль о тех двоих с черными
портфелями. И опасение, что, может быть, в  их  портфелях  находился  архив,
ради которого мы расходуем столько сил и времени.  Триста  семьдесят  тысяч!
Восклицание, способное вернуть утраченную веру в жизнь.
   И еще одно - последнее и самое главное. Необходимо опередить  соперников,
Флору и Пенева, которые, возможно, образуют опасную пару. Тем более опасную,
что, в сущности, приходится иметь дело с  треугольником,  если  приобщить  к
этой паре Бруннера. Розмари, которая  мечется  в  поисках  неизвестно  чего,
способна спутать своими действиями все карты, особенно если втравит  в  свои
интриги эту наивную Виолету. И наконец, человека в сером костюме.  Одиночку,
за чьей спиной явно скрывается целая организация.
   Пока я рассуждаю обо всем этом, пока веду спор с самим собой,  моих  ушей
достигает шум мотоцикла. Шум, на который я едва ли обратил бы внимание, если
бы он внезапно не оборвался напротив соседней виллы.  Заглянув  в  щелку,  я
успеваю увидеть почтальона, который звонит в дверь, а минуту спустя  вручает
Виолете какое-то письмо или телеграмму.
   Едва успел почтовый служащий сесть на  своего  моторизированного  коня  -
"рено" белого цвета. На белом Виолета, уже одетая  в  светлый  плащ,  быстро
запирает дверь, бежит по саду на улицу и  тоже  садится  на  моторизованного
коня - "рено" белого цвета. На белом "рено" в темную ночь.
   Легко предположить, что выглядывать в окно свойственно не только мне,  но
если я в этом до сих пор сомневался, то теперь всякие сомнения  отпадают.  В
самом деле, не успел на аллее рассеяться дымок белого "рено",  как  из  дому
выскакивает моя квартирантка, чтобы пуститься следом за ним на своем красном
"фольксвагене". Стоит ли после этого сообщать, что немного спустя в  том  же
направлении катит и "шевроле" Пенева.
   Я смотрю  на  часы:  восемь  десять.  Ложиться  еще  рано.  Но  может,  и
действовать рано? Будь у меня эмоциональная натура, я мог бы с ума сойти  от
досады. В городе у меня  два  помощника,  но  именно  сейчас,  когда  я  так
нуждаюсь в братской помощи, ни на одного из них я не могу рассчитывать.  Как
было бы здорово, если бы, к примеру, Боян находился где-нибудь по соседству.
Ему бы ничего не стоило в любой момент предупредить меня об опасности.
   И все-таки  необходимо  действовать.  Такая  удачная  ситуация,  наверно,
больше никогда не повторится.  Чем  я  особенно  рискую,  если  все  главные
действующие  лица  этого  спектакля  куда-то  исчезли,   исчезли   в   одном
направлении? Все, кроме человека в сером костюме. Но человек в сером костюме
здесь не проживает и выглядывать из-за штор не может.
   Думая об этих вещах, я уже спускаюсь  по  лестнице  и  через  черный  ход
попадаю в сад. На  то  место,  где  я  сейчас  нахожусь,  вилла,  освещенная
стоящими на аллее фонарями, бросает густую тень. Такая же тень  простирается
и вдоль соседнего дома. Однако две тени разделяет широкая полоса освещенного
луга,  посередине  которого  проходит  низкая  ограда.  Таким  образом,  мне
придется углубиться в сад и уже оттуда, под прикрытием яблонь, проникнуть  в
соседний двор.
   Я подбегаю к черному ходу дома Горанова и  быстро  знакомлюсь  с  замком.
Замок секретный, но обычного типа, то есть давно  перестал  быть  секретным.
Через пять минут я уже в коридоре, прохожу мимо кухни и попадаю в холл.
   Моя первая забота - обеспечить запасный выход. Поэтому я пересекаю  холл,
выхожу в коридор, ведущий к парадной двери. Защелки двух замков, к  счастью,
приводятся в действие с внутренней стороны обычным поворотом ручки, так  что
ключи здесь не нужны.
   Затем возвращаюсь в холл. Единственный источник света -  мой  миниатюрный
карманный фонарик, дающий тонкий, но  сильный  луч.  Светлый  луч  совершает
беглую прогулку по стенам и мебели,  после  чего  я  пробираюсь  в  соседнюю
спальню. Что я, в сущности, ищу? Иголку в стоге сена. Огромный стог и в  нем
крохотная иголка, а времени в обрез. Вся  моя  надежда  на  профессиональную
интуицию. Если вы пустите в это помещение какого-нибудь невежу, он убьет два
дня и ничего не найдет. Но человек с определенным опытом знает. какие  места
могут быть использованы в качестве  тайников.  Кроме  того,  к  счастью  или
несчастью,  до  меня  тут  шуровала  полиция,  и  даже  беглый  осмотр   мне
подсказывает, в каких именно местах она орудовала - здесь я не стану попусту
тратить время.
   В качестве примера может служить встроенный сейф в холле,  над  старинным
комодом, замаскированный  картиной,  изображающей  банальную  мифологическую
сцену. Картина даже не возвращена на свое обычное место - очертания рамы  не
совпадают с темными контурами, образовавшимися на стене от времени. Все же я
снимаю картину и обнаруживаю замок сейфа; это довольно сложное устройство, и
мои карманные инструменты тут не помогут. Так тому и быть: после полиции тут
искать уже нечего.
   Без  всякой  надежды,  скорее  ради  того,  чтобы  совесть  была   чиста,
молниеносно проверяю ящики письменного стола. А вдруг попадется какая-нибудь
записка с обрывками  фраз  или  с  обозначенным  на  ней  номером  телефона,
какой-нибудь отпечаток на пресс-папье, вообще следы чего-нибудь, на чем  мог
не задержаться взгляд полицейского. Однако ничего такого я  не  вижу.  Ганев
тоже был профессионал и тоже соблюдал элементарное правило: храни в надежном
месте или сжигай. Как раз в тот момент, когда я перехожу к следующей точке -
библиотечному шкафу, моего слуха касается подозрительный шум, доносящийся со
стороны черного хода.  Еще  кто-то  занимается  замком.  Мой  первый  порыв,
древний, как сам  человек,  -  выскользнуть  через  парадную  дверь.  Однако
счетная вычислительная  машина  в  моем  мозгу,  за  три  секунды  обработав
имеющуюся информацию, предлагает иную Программу. Шум мотора со стороны аллеи
не был слышен, незнакомец действует предельно осторожно - следовательно,  он
здесь такой же гость, как и я, и  для  меня  исключительно  важно  в  данный
момент установить его личность.
   Придется прибегнуть к простейшему, но самому эффектному трюку. Я бросаюсь
в спальню и оставляю там свой фонарик, с тем чтобы он светил  в  один  угол.
Затем возвращаюсь в темный холл, чтобы затаиться у двери. Две минуты  спустя
слышатся тихие, неуверенные шаги, после чего мои глаза выхватывают  из  тьмы
смутный силуэт пришельца. Он делает еще один шаг вперед, но  останавливается
на какой-то миг и, очевидно, решает, как ему действовать дальше, потому  что
его внимание привлек светлый луч, прорезающий темень спальни. И  снова  идет
вперед, его движения вкрадчивы, бесшумны. Впрочем, идет  лишь  до  тех  пор,
пока минует меня. Оказавшись позади него, я спружиниваю на ногах, обхватываю
одной рукой его шею, а другую крепко прижимаю к его рту и  носу.  О  деталях
говорить не стоит, но об одной, имеющей некоторое значение, я все же  скажу.
В руке у меня оказывается  хрупкая  ампулка,  содержащая  газ,  от  которого
человек тотчас же обалдевает. Ампулка раздавливается о зубы пришельца.
   Эффект мгновенный и,  надеюсь,  безболезненный.  Тело  человека  внезапно
тяжелеет, словно в моих объятиях мешок с картошкой, сползает вниз и  валится
на ковер.  Я  приношу  фонарик  и  делаю  необходимый  осмотр.  Передо  мной
незнакомец из торгового зала, тот  самый,  с  бесцветным  лицом  и  в  сером
костюме. Но сейчас весь вопрос  в  том,  что  содержится  в  карманах  этого
костюма. В одном из них, спрятанном под мышкой, обнаруживаю  маузер  калибра
семь шестьдесят пять. В бумажнике, кроме денег и паспорта на имя К„ниг, есть
еще и удостоверение, выданное ФБР. Ничего удивительного. Иные служащие ЦРУ в
целях большей секретности разгуливают с удостоверениями ФБР.
   Среди прочих мелочей, какие мы всегда носим в карманах  и  о  которых  не
стоит говорить, я нахожу ключ немного необычной  формы.  Но  поскольку  речь
идет не о чем-либо другом, а о ключе, вид этого предмета вызывает у  меня  в
голове   определенную   ассоциацию.   Придется   снова   убрать   со   стены
мифологическую сцену  и  проверить  правдивость  собственных  догадок"  Ключ
действует безотказно. А сейф, как и следовало ожидать, совершенно пуст.
   И все же сейф, даже пустой, заслуживает того, чтобы его проинспектировать
более тщательно. С помощью фонарика я обследую его внутренность сантиметр за
сантиметром.   Стены   металлические,   идеально   гладкие   и,    очевидно,
непроницаемые. Ни в одном из уголков  ни  малейших  признаков  существования
секретных  отделений.  Но  серый  стальной  интерьер  делится  пополам  тоже
стальной  полкой  толщиной  около  двух  сантиметров.  Несколько   необычная
толщина, если принять во внимание, что сейф  не  предназначен  для  хранения
штанги. Увы, беглое ощупывание нижней плоскости полки указывает на  то,  что
двойного дна у нее нет. И все-таки эта толщина... Я делаю попытку приподнять
и вынуть полку, но это мне удается не  сразу,  так  как  полка  основательно
заклинена в сейфе. Но когда операция приходит к своему завершению, мои глаза
не без удовольствия обнаруживают в глубине, на месте полки,  широкий  проем,
достаточно широкий, чтобы в него можно было сунуть секретное досье.
   Однако никакого досье тут нет. Вообще ничего нет. Я достаю из ящика стола
случайно увиденную там канцелярскую линейку и  сую  ее  в  отверстие,  чтобы
исследовать его до конца. Линейка натыкается на что-то  твердое.  Когда  мне
удается наконец вытолкнуть предмет  наружу,  в  мои  руки  попадает  плоская
коробочка, отделанная черной  кожей.  Коробочка  наподобие  тех,  в  которых
гимназисты  хранят  свой  чертежный  инструмент,  хотя  вид  у  нее  намного
шикарней. Я раскрываю ее, и перед моими  глазами  сверкают  на  темном  фоне
бархата два ряда драгоценных камней, великолепно отшлифованных  и  абсолютно
бесцветных. Словом. брильянты или что-то в этом роде.
   Сунув коробку в карман, я восстанавливаю в сейфе порядок, запираю  его  и
возвращаю ключ владельцу. Мне пора.
   Пора, потому что через минуту мой музыкальный слух улавливает новые звуки
- и опять со стороны черного хода. В этот дом, похоже, гости привыкли ходить
только через черный ход.
   Из-за недостатка времени я не могу придумать ничего  оригинальнее,  кроме
как повторить уже знакомый номер. Чтобы расчистить место, я  волоку  тяжелое
тело незнакомца в другой конец холла, кладу в спальне  зажженный  фонарик  и
замираю возле двери. Фигура,  которая  чуть  позже  вырисовывается  на  фоне
плотной,  едва  просвечивающей  шторы,  столь  импозантна,   что   полностью
загораживает  этот  скудный  источник  света.  Чтобы  заключить  ее  в  свои
мужественные объятия, мне приходится приподняться на цыпочки. Окажись  Пенев
на моем месте, он бы затрясся от возбуждения. Держать в объятиях это  пышное
тело... эту роскошную Флору...
   Но Флоре тоже не чужды сильные и внезапные переживания, она тут же  млеет
в моих руках - не смею надеяться, что это происходит в любовном экстазе, - и
тяжело сползает на ковер. Пол так сильно задрожал,  что  -спящий  по  другую
сторону стола обнаруживает признаки пробуждения. Прежде чем продолжать  свои
поиски, приходится раздавить у его рта еще одну ампулку. Через четверть часа
и Флора проявляет желание опомниться,  так  что  и  ее  приходится  угостить
добавочной порцией.
   Напрасная трата материала. Все дальнейшие исследования, описывать которые
было бы утомительно и бесполезно, оказываются  тщетными.  Разумеется,  я  не
рискну сказать, что обследовал всю виллу до последнего сантиметра. При таком
импровизированном обыске человек не может быть абсолютно уверен, что от него
ничего не ускользнуло. Однако "нечто", ради чего я сюда пришел, может  иметь
вполне определенный вид, и мой опыт  подсказывает,  что  здесь  мне  его  не
найти, если вообще имеет смысл продолжать поиски.
   Незачем больше подвергать себя  опасности  и  продолжать  потчевать  этих
двоих  одурманивающими  веществами.  Довольно  наркомании.  Выскользнув   из
гостеприимного дома, я возвращаюсь в свои покои, не забыв попутно  за