внезапно  появившейся  на  эстраде  под  предупредительный   гром
воспроизводимых магнитофоном ударных инструментов.
   У меня нет представления о программе в "Мокамбо", гак как  в  тот  вечер,
раньше времени похищенный Флорой, я был лишен возможности ее посмотреть. Что
касается здешней программы, то ей, конечно, далеко до классических  традиций
знаменитого "Казино де Пари". Вышедшая на  эстраду  дама,  вполне  очевидно,
прибыла сюда не из  Парижа,  а  из  какого-нибудь  вертепа  превращенного  в
развалины Бейрута. Чересчур жирная и весьма подвижная, она пытается сочетать
восточный танец живота с американским стриптизом -  постепенно  стаскивая  с
себя свои эфирные вуали и обнажая все, чем  одарила  ее  природа,  она  лихо
вертит бедрами под завывания усилителей, и телеса ее трясутся, словно желе.
   Мой сосед, весь превратившийся в слух и зрение,  видимо,  по  достоинству
оценивает эротическую сгущенность номера. И все же у меня такое чувство, что
ему что-то мешает полностью сосредоточиться. Надеюсь, причина не во мне.
   Показав публике все, что можно было, и  не  оставив  после  себя  ничего,
кроме пары  туфель,  толстуха  исчезает  за  занавесом,  вертя  на  прощание
увесистым задом, и тут же на эстраде появляется ее  антипод  -  длиннущая  и
ослепительно белая представительница северной расы,  основательно  одетая  в
шелка и  меха,  так  что,  очевидно,  потребуется  уйма  времени,  пока  она
окончательно разденется.
   Однако я не намерен дремать здесь до поздней ночи, да и события принимают
такой оборот, что мне совсем не до развлечений, поэтому я вынужден ненадолго
отвлечь внимание соседа от очередного сексуального блюда.
   - Я пришел сюда не ради стриптиза, господин  Пенев,  а  для  того,  чтобы
сказать вам несколько слов. В ваших интересах внимательно выслушать их,  мне
кажется.
   Человек стрельнул в меня глазами и, как ни странно, снова вперяет  взгляд
в скандинавку, которая уже отбросила жакет из искусственной белки и занялась
платьем.
   - Я не добивался встречи с вами, -  бормочет  Пенев.  -  Но  если  хотите
что-то сказать, говорите. Я не глухой.
   - Мне нужны досье агентуры. Агентуры Горанова.
   Сосед, снова коротко взглянув  на  меня,  устремляет  взгляд  на  длинную
белотелую самку, которая уже на подступах к кружевному белью.
   - Досье? - глухо произносит он.  -  И  что  еще?  Сверхзвуковой  самолет,
атомная бомба, космическая ракета? Делайте любые заявки, я к вашим услугам.
   -  Видите  ли,  Пенев,  не  лучше  ли  нам  обойтись  без  этих  досадных
вступлений? Ваше недоумение кажется таким  наивным.  Вам  сказано  предельно
ясно: мне нужны досье. К этому можно добавить лишь одно:  времени  у  нас  в
обрез.
   - Лично мне торопиться некуда...
   - Однако те, что идут за вами по пятам,  торопятся.  Мне  трудно  судить,
насколько вы в курсе, но с некоторых пор вы находитесь под наблюдением. И не
стану удивляться, если и сейчас за вами следит кто-нибудь из присутствующих.
   - А с какой стати вы проявляете такую заботу обо мне? -  замечает  сосед,
не отрывая глаз от эстрады. - Если вы все  время  суете  свой  нос  куда  не
следует и бредите всякими там агентурами, вам лучше о себе подумать.
   - Я думаю о нас обоих. Не потому, что питаю к вам особую  симпатию,  а  в
силу того, что так сложились обстоятельства: я разыскиваю то, что  находится
у вас, а вы - то, что у меня. К этому и сводится мое предложение: вы  должны
отдать то, что нужно мне, и получить взамен то, что нужно вам. Надеюсь,  вам
ясно?
   - Не совсем, - слегка качает своей острой головой мой собеседник. - Я уже
слышал, что вы ищете, но не могу понять, что я сам ищу.
   - Брильянты.
   Наконец-то Пенев благоволит отвести глаза от сцены, хотя  именно  в  этот
момент северная красавица, усевшись на  стул  в  бесстыдной  позе,  начинает
стаскивать чулки. Она их скатывает с  такой  досадной  медлительностью,  как
будто рассказывает бесконечно длинный и скучный анекдот.  Старый,  бородатый
анекдот.
   - Вы не могли бы объяснить поточней? - спрашивает Пенев, вынимая изо  рта
уже совершенно размокшую сигарету и бросая ее в пепельницу.
   - Я сказал - брильянты. Брильянты, оставленные Горановым, которые вам вот
уже столько времени покоя не дают. И напрасно вы надеетесь докопаться до них
с помощью Виолеты, Флоры  или  собственными  усилиями  Совершенно  напрасно,
Пенев. Потому что они у меня.
   - Досье... Брильянты... Чушь какая-то, - бубнит пренебрежительно сосед.
   Однако  тот  факт,  что  он  утратил  всякий  интерес  к  номеру  длинной
скандинавки,  говорит  о  другом.  Пенев  достает   из   кармана   коробочку
"Лаки-страйк" без фильтра - при его  "холодном"  курении  всегда  пользуются
сигаретами без фильтра - и вставляет в угол рта новую сигарету.
   - Вы, похоже, и в самом деле не даете  себе  отчета,  что  происходит,  -
спокойно говорю я. - Чтобы продлить жизнь, вы воздерживаетесь от курения.  А
вам и невдомек, что  имеются  все  предпосылки  к  тому,  чтобы  ваша  жизнь
сделалась такой короткой, как эта сигарета,  которую  вы  без  конца  жуете.
Люди, убравшие Горанова, собираются убрать и Пенева.  Вполне  возможно,  они
уже готовы к этой операции, и, если вы хотите уцелеть, не тратьте  время  на
разговоры и отбросьте всякое притворство.
   Реплика оказалась  достаточно  длинной,  чтобы  артистка  успела  стащить
чулки, а Пенев - побороть колебания.
   - Зачем вам досье? - вдруг спрашивает он и торопится добавить: - Если они
вообще существуют.
   - В них  значатся  имена  моих  близких,  а  им  больше  не  хотелось  бы
фигурировать в этих досье, они желают в будущем спать спокойно.
   - Значит, вы болгарин? - спрашивает мой сосед на родном языке.
   - А вы за кого меня приняли? За американского негра? - отвечаю на том  же
языке.
   Он не реагирует на эти слова и погружается в свои мысли, а  тем  временем
высокая  женщина  на  эстраде  царственным  жестом  отбрасывает  в   сторону
бюстгальтер и приближается к апогею своего номера - ей осталось освободиться
от трусов. И, поскольку мой собеседник даже в  этот  напряженный  момент  не
поднимает взгляда на красотку и поскольку его размышления, по моему  мнению,
слишком затянулись, я ощущаю потребность прийти ему на помощь:
   -  Должен  вас  предупредить:  если  вы  прикидываете,  как   бы   спасти
собственную жизнь, пустив в расход мою, то вы допускаете роковую ошибку. Сам
факт, что я открылся вам, говорит о том, что тыл у меня надежно защищен. При
малейшей попытке предательства вас  мигом  ликвидируют.  Люди,  готовые  это
сделать, всегда начеку, Пенев. Они не выпустят вас из  поля  зрения,  и  вам
нигде не укрыться от пули. - И так как дело  и  без  того  зашло  далеко,  я
позволяю себе добавить: - В сущности, пулю  вы  уже  давно  заслужили.  И  я
проявляю большое великодушие, предоставляя вам амнистию А оттого, что вместе
с амнистией я даю вам и брильянты, мое великодушие  представляется  поистине
фантастичным.
   - Чем  фантастичнее  предложение,  тем  меньше  доверия  оно  внушает,  -
отвечает Пенев, и ответ его не лишен основания.
   - Вы прекрасно понимаете: люди, которых  я  представляю,  брильянтами  не
интересуются, особенно крадеными.
   - А что это, в сущности, за брильянты, о которых вы все время толкуете? -
спрашивает он ради небольшой проверки.
   -  Многокаратовые.  Потрясающая  коллекция.  Разложенные  со   вкусом   в
небольшой черной коробочке.
   - Сколько их?
   - Девять.
   - Вот и обмишурились вы, - качает головой Пенев. - Их ровно десять штук.
   - Было десять. Только один из них попал на рынок,  где  сбывают  краденые
вещи. Так что теперь их девять.
   Он, разумеется,  отлично  знает,  сколько  их,  просто  ему  понадобилось
выяснить,  насколько  я  в  курсе  дела.  Уже  исчезла  со   сцены   высокая
скандинавка, чтобы предоставить место мулатке с умопомрачительными формами в
легком ситцевом  платье.  Эта  явно  работает  в  соответствии  с  лозунгом:
"Берегите время!"
   - И нечего вам мудрить, - советую я Пеневу.  -  Будете  долго  мудрить  -
сделка может и не состояться. У вас не так много времени, чтобы собрать свои
пожитки и исчезнуть.
   - Кстати, как вы себе представляете эти досье? - спрашивает Пенев, только
теперь подняв голову, чтобы посмотреть мне в глаза.
   - Их внешний вид меня нисколько не интересует. И то, как они заполнены. И
шифр, если им пользовались.
   - Шифра нет, - успокаивает меня Пенев.  -  Но  есть  другое:  эти  досье,
гражданин, были разрезаны по вертикали  на  три  полосы.  Десять  листов,  и
каждый был разрезан на три полосы, таким образом, всего получилось  тридцать
полос, не так ли? Ну вот. Но если дойдет до сделки, я смогу  предложить  вам
только десять полос из общего количества.
   - А где остальные?
   - В двух различных местах.
   - Но вам, конечно, известны эти места.
   - Одно - да. Что касается другого, об этом спросите у Горанова.
   - А где первое?
   - А брильянты?
   - О брильянтах не беспокойтесь. Я могу вручить их вам сегодня же.
   - Когда вручите, тогда я вам обо всем и расскажу. И  десять  полос  досье
заодно передам.
   - Условия сделки, которые вы мне предлагаете, неравноценны.
   - Я вам ничего не предлагаю. Это вы предлагаете.
   - И все же они неравноценны.
   - Я не в состоянии дать вам больше того, что  у  меня  есть,  -  пожимает
плечами Пенев.
   - А что содержат ваши "полосы"?
   - Самое главное: псевдонимы. Листы, как я уже сказал, были  разрезаны  на
три части. На одной - псевдонимы, на другой - подлинные имена, а на  третьей
записаны данные о характере деятельности.
   - Но псевдонимы далеко не самое главное.
   - Для нас они - самое главное, потому что мы под ними работаем. Во всяком
случае, чем я располагаю, то предлагаю.
   - Вы мне предлагаете сущий пустяк. Я рассчитывал на другое.
   - Может, и я рассчитывал на другое, но, как видите, дошел  до  того,  что
вступаю в сделку с таким вот, как вы... - мрачно бормочет он и  разминает  в
пепельнице мокрую сигарету.
   Конечно, для него это предел падения - теперь, когда  факт  предательства
для него позади, он отчасти соглашается раскрыть его механизм, с тем  чтобы,
нагрев на этом руки, скрыться в неизвестном направлении.
   Мулатка в рекордное время стащила с себя почти все, что на ней было,  но,
как оказалось, это лишь скромное вступление, а главная часть ее  действия  -
какой-то бесконечный бешеный танец под бешеный визг магнитофона.
   - Я должен вам сказать еще несколько слов,  -  предупредил  я.  -  А  что
касается обмена товаром, предлагаю произвести его этой же ночью...
   Этой же ночью. Доверие хозяев к слуге - если оно вообще существовало -  в
последние дни начисто пропало. За Пеневым установлено наблюдение, и ему  это
хорошо известно. Однако после того, как я вошел с ним в контакт - а  в  этом
была настоятельная необходимость, - я и сам могу оказаться под  наблюдением.
какой бы правдоподобной ни казалась  версия  о  нашей  случайной  встрече  в
случайном заведении. Так что надо спешить.
   Горсть брильянтов достоинством в миллионы  долларов  способна  затуманить
мозги даже самому  расчетливому  пройдохе  Произошло  это  и  с  Пеневым  Он
похвалялся Флоре, что собирается купить себе виллу - конечно же,  за  деньги
ЦРУ. Но вот ЦРУ отстраняет его от  участия  в  сделке,  и  в  торговом  зале
объявляется Кениг. Открытый выход на сцену Кенига, так  же  как  неожиданное
появление наследницы, о существовании которой никто не подозревал, порождает
у Пенева страх, что добыча, которую он столько времени стерег, может от него
уйти. Это толкает его на  своевольные  действия  К  примеру,  он  неотступно
следит за Виолетой, что не могло быть не замечено такими людьми, как  Кениг,
хотя, вероятно, никто ему такого поручения не давал. Не исключено также, что
покушение на Кенига в вилле  приписывается  Пеневу,  тем  более  что  другой
возможный виновник пока не обнаружен.  Так  или  иначе,  наследник  Горанова
находится под наблюдением И это обстоятельство не только дает  ему  обильную
пищу для раздумий, но и толкает на мысль, что  надо  скорее  смываться,  что
отныне ему придется быть на нелегальном положении.
   Быть на нелегальном положении - где? Если  человек  ухитрился  бежать  за
границу, если ему удалось сменить шумный Мюнхен на тихий Берн, это вовсе  не
означает, что он может непрерывно прыгать с места на  место,  особенно  если
учесть, что ЦРУ не по вкусу подобные шалости. Но пусть от этого болит голова
у Пенева.
   Сейчас важно, чтобы сделка состоялась без каких-либо осложнений. Этой  же
ночью. В соответствии с договоренностью Пенев  первым  покидает  прокуренный
багровый полумрак сексуального подвала, а немного спустя я тоже выхожу и еду
следом за "шевроле", сохраняя дистанцию. У меня нет сколько-нибудь серьезных
оснований тревожиться, что наследник Горанова сделает попытку обмануть  меня
и выдать. Сейчас его положение слишком незавидно, и он  не  может  позволить
себе такую роскошь. Но все же - чем черт не шутит - я  предпочитаю  особенно
не отставать от Пенева, чтобы можно было видеть, если он  вздумает  свернуть
куда-нибудь в сторону с прямой дороги.
   Судя по картине, пробегающей перед моими глазами в зеркале заднего  вида,
хвост за нами не  тянется.  Однако,  как  уже  отмечалось,  я  не  сторонник
принимать  кажущееся  за   действительное.   Нынче,   в   эпоху   небывалого
технического прогресса, существуют всевозможные способы совершенно незаметно
держать тебя под наблюдением. Именно поэтому сделка должна состояться только
в три часа ночи, чтобы прошло достаточно времени с тех пор, как мы с Пеневым
разошлись по домам и предположительно легли спать.
   Три часа ночи Обстановка, предельно ясная для  людей  старого  поколения,
которые все еще помнят сердцещипательную песню:
   Брожу в тиши безлунной ночи,
   как сладок липы аромат!
   Что касается липы, то это, разумеется, поэтическая вольность - у  меня  в
саду липа не растет, - а все остальное - чистая правда.
   Безлунной ночью под пышными кронами яблонь я  пробираюсь  в  самый  конец
сада, где на низкой ограде, разделяющей две усадьбы, возвышается  никому  не
нужная каменная ваза.
   Мрак не мешает мне видеть, что возле вазы, по другую сторону ограды,  уже
ждет Пенев.
   - У меня пистолет, Лоран, - предупреждает он, - поэтому, если у вас  есть
какие-то дурные мысли, лучше выбросьте их из головы. Я продырявлю вам брюхо,
не боясь потревожить окрестных жителей.
   - У меня тоже кое-что имеется, - вру я  нахальнейшим  образом.  -  Но,  я
полагаю, мы пришли сюда не затем,  чтобы  дырявить  друг  друга.  Доставайте
лучше бумаги.
   - Сперва доставайте брильянты!
   Я вытаскиваю из кармана уже знакомую коробочку и открываю ее.  Хотя  ночь
безлунна, брильянты заиграли веселым блеском даже при тусклом свете  уличных
фонарей,  с  трудом  проникающем  сквозь  яблоневую  заросль.  Не  в   силах
сдержаться, сосед протягивает к заветному сокровищу жадную руку.
   - Не трогать! - предупреждаю я. - Выкладывайте бумаги!
   Он отдергивает руку, в свою очередь роется в кармане  пиджака  и  достает
какие-то тонкие листочки, свернутые вдвое.
   - Похоже, они были при вас и в кабаре...
   - Естественно. Так же как ваши камни...
   -  Мы  запросто  могли  обменяться  товаром  под  столиком.  Но  с  таким
мнительным человеком, как вы...
   Как бы в подтверждение моей правоты Пенев вдруг спрашивает:
   - А где гарантия, что эти камни настоящие?
   - А где гарантия, что ваши досье  настоящие?  -  отвечаю  я  вопросом  на
вопрос. - У вас по крайней мере преимущество: вы хоть знаете,  как  выглядят
камни. А я ведь понятия не имею, что собой представляют досье. Только  -  об
этом я уже напоминал - если  вместо  настоящих  документов  вы  мне  всучите
невинные клочки бумаги  или  вообще  какую-нибудь  фальшивку,  вы  неизбежно
будете казнены, Пенев, и незамедли-тельно"
   - Я не ребенок, - бормочет сосед. - Давайте камни!
   - Успеется. Сперва я должен  выслушать  вашу  информацию.  Где  находятся
остальные полосы?
   Он молчит какое-то время, взвешивая возможный риск. Потом шепчет:
   - У К„нига. Не знаю, говорит ли вам что-нибудь это имя...
   - Оно мне говорит о ЦРУ.
   Пенев молчит, но в таких случаях молчание бывает красноречивее слов.
   - Теперь давайте камни!
   - Вот они, я кладу их на ограду. А вы положите рядом бумаги.
   Он выполняет указание. И, не сосчитав до трех - за какую-то долю  секунды
до трех не досчитав, - каждый из нас хватает свою добычу.
   - Один совет, - говорю я  ему,  перед  тем  как  удалиться.  -  Исчезайте
немедленно. Ваша жизнь и впрямь висит на волоске.
   Он что-то тихо бормочет, вроде "я не  ребенок",  и  уходит  в  темноту  в
направлении виллы.
   Мне ровным счетом наплевать на  то,  что  его  жизнь  висит  на  волоске.
Предатель в момент предательства сам ставит на себе  крест.  Но  сейчас  мне
крайне важно, чтобы он скорее убрался отсюда, и как можно дальше. Прежде чем
установит истинную цену камней, И прежде чем его нынешний  хозяин  пронюхает
каким образом он их получил.
   Я пробираюсь во мраке к дому, поднимаюсь бесшумно по лестнице и  вхожу  в
кабинет. Напряжение мое не столь велико, чтобы сердце у меня разрывалось,  -
давно уже миновало то время, когда  мне  были  свойственны  такие  юношеские
переживания. Однако было бы неверно утверждать, что  я  совершенно  спокоен.
Риск, что мне подкинули фальшивку, хотя и невелик, но все же есть.
   Я  зажигаю  настольную  лампу  и  быстро  просматриваю  досье.  Тонкая  с
прожилками бумага сильно измята от перелистывания и основательно выцвела  от
времени. Потускнел и машинописный текст, так что абсурдно считать, будто эти
бумаги приготовлены специально для меня. Машинопись - оригинал, а не  копия,
хотя в данном случае меня это мало интересует. Что касается содержания,  оно
сводится  к  перечню  географических  названий,  напечатанных  в  столбик  с
неодинаковыми интервалами: Искыр... Огоста...  Росица...  Янтра...  Места...
Осым... Названия нередко повторяются, но их  сопровождают  различные  цифры:
Искыр-2... Искыр-3... Всего пятьдесят два словесных обозначения. Признаться,
не ожидал я такого половодья.
   Солидное приданое прошлого. Пятьдесят два предателя, которые периодически
действовали либо были готовы к действию  при  определенных  обстоятельствах.
Пятьдесят два агента, которые будут целиком в распоряжении противника,  если
их вовремя не обезвредить. А насколько это возможно,  пока  сказать  трудно,
потому что на лежащих передо мной листах обозначены только маски, а истинные
лица значатся на недостающем втором куске рукописи.
   Полоски бумаги, до которых я докопался, весьма горькая победа. И все-таки
победа. Потому что предположения, высказанные до  начала  операции,  целиком
подтвердились. И потому что  теперь  у  меня  есть  точное  представление  о
степени   грозящей   опасности,   которую   необходимо    возможно    скорее
предотвратить. И потому. наконец, что теперь я знаю,  где  находится  другая
часть досье.
   Только эта другая часть - не вторая, самая важная,  а  третья,  насколько
можно верить дополнительным сведениям, полученным от Пенева еще в кабаре.
   Об этом и шла речь в заключительной части нашего разговора:
   - Как бумаги попали в руки другого лица?
   - Наверно, их взяли из сейфа сразу после убийства.
   - А копии досье разве не существовало?
   - Вы что, Горанова идиотом считаете? Картотека, говорил он, вот здесь!  -
И Пенев многозначительно  постукивает  указательным  пальцем  по  голове.  -
Старик был стреляный воробей. Хотя и он ушел в мир иной.
   - А почему ушел?
   - Да потому, что дал маху  с  Караджовым...  который  оказался  вовсе  не
Караджов... не знаю, в курсе ли вы...
   - Я в курсе.
   - Глупее всего то, что старик накололся именно  при  попытке  обезопасить
себя. Боясь, что его накроют ваши, сообщил о  своей  промашке...  Иксу.  Икс
послал на выручку меня, и, казалось, все обошлось.