щиной за рулем.  Женщина
пожилая, не то что "наши". Видимо, Ральф сознательно сбавил скорость,  чтобы
пропустить эту машину.
   - Вы мне так и не сказали, до  какого  места  мы  едем,  -  подает  голос
американец спустя какое-то время.
   - Вам это ни к чему. Иначе у вас мог бы появиться соблазн направить  туда
кого-нибудь из своих людей и этим все испортить.
   -  Мне  в  голову  не  приходила  подобная  мысль,  -   врет   он   самым
беззастенчивым образом. - Я  не  настолько  беззащитен,  чтобы  нуждаться  в
охране.
   - Верю. Но если бы и не верил, ваш оттопырившийся справа пиджак  запросто
убедил бы меня, что я не прав. Впрочем, вы,  по-моему,  совершенно  напрасно
обременили себя этим утюгом.
   - Возможно, - отвечает Ральф. - В сущности, моя работа - проверять бумаги
и считать банкноты, а не стрелять.
   - Очевидно, вы говорите лишь о своей воображаемой работе в банке?
   - В банке, в другом ли месте, но моя работа сугубо канцелярская.  Однако,
прежде чем стать канцеляристом, я испробовал и многое  другое.  Так  что  не
путайте меня с Кенигом: вы рискуете ошибиться.
   - Мне в голову не приходила подобная мысль, - уверяю его в свою  очередь.
- Напротив, я рассчитываю  на  ваш  профессионализм.  Потому  что,  если  вы
профессионал, едва ли вы станете делать глупости, на которые  способен  иной
любитель, - глупости, которые могут все испортить.
   Конечно, я далек от того, чтобы слепо  доверяться  американцу.  Мне  даже
думается, что "бьюик"  оснащен  микроаппаратурой,  посылающей  в  эфир  свои
"пиу-пиу" и направляющей на расстоянии вслед за нами какой-нибудь "ситроен".
И  ничего  удивительного,  если  те,  в  "ситроене",  поддерживают  связь  с
оставшимися  в  вилле  -  к  примеру,  с  Тимом  или  Томом,  готовыми   при
необходимости подослать подкрепление. Но если верить  в  искренность  Ральфа
нельзя, то сомневаться в его корыстолюбии не приходится. А это  значит,  что
по крайней мере в момент совершения сделки у нас не должно быть  свидетелей.
Чтобы все получилось как надо, у  начальства  Бэнтона  не  должно  возникать
никаких сомнений.
   Начиная с этого момента, риск, конечно,  возрастает.  Бэнтону  ничего  не
стоит отпустить меня на все четыре стороны:  я  исчезаю  с  документами,  не
имеющими особого значения, и оставляю его в покое. Но на такое великодушие с
его стороны рассчитывать не приходится. Трудно себе представить и  другое  -
что у него хватит глупости  передать  меня  в  руки  своего  начальства.  Он
просто-напросто  ликвидирует  меня,  чтобы  раз  и  навсегда  избавиться  от
свидетеля.
   - Так в котором часу ваши люди должны вступить в действие?  -  спрашиваю,
лишь бы не молчать.
   - Вы становитесь просто невыносимым, Лоран, - тихо отвечает Бэнтон.
   - Я ведь говорил: в считанные секунды тайник нам не открыть. И нам с вами
будет одинаково неудобно, если ваши люди раньше времени начнут совать нос...
   - Вы становитесь просто невыносимым, -  повторяет  американец.  -  Можете
быть уверены, никто не станет  совать  свой  нос,  и  никто  не  сможет  нам
помешать.
   Остальную часть пути едем  молча.  Только  при  въезде  в  Лозанну  Ральф
спрашивает:
   - Теперь куда?
   - К вокзалу.
   - Если вы сразу назовете адрес, мне будет легче ориентироваться.
   - Я не могу назвать вам  то,  чего  сам  не  знаю.  У  меня  есть  только
зрительные представления, где это может быть.
   В  действительности  все  наоборот:  у  меня   нет   никаких   зрительных
представлений, но я довольно точно ориентировал себя по карте. У  вокзала  я
говорю ему:
   - Сворачивайте вниз, проезжайте под мостом, затем опять вправо.
   И  лишь  после  правого  поворота  я  даю  следующее  указание,  потом  -
следующее.  И  так  далее.  Я  сознательно  усложняю  маршрут,  даже  рискуя
заблудиться. Наконец "бьюик" втискивается  в  узкий  проход  между  каким-то
высоким зданием и каменной оградой.
   - Это здесь? - подозрительно спрашивает Ральф.
   - В двух шагах отсюда, - успокаиваю я его. Дальше мы идем пешком,  и  мои
"два шага" несколько растянулись.
   - Вы меня разыгрываете, дорогой, - не выдерживает Ральф.
   - Какой мне резон вас разыгрывать? Хотя я тоже  имею  право  на  какие-то
предохранительные меры. Кому охота умирать в мои годы?
   Наконец подходим к небольшой массивной постройке, не  очень  выделяющейся
среди деревьев, на пологом склоне, спускающемся к озеру.
   - Вот здесь, - сообщаю я.
   - Вы и в самом деле разыграли  меня.  На  машине  мы  могли  подъехать  в
считанные секунды.
   - Обойдем здание с этой стороны, - предлагаю я, не слушая его.
   Оказывается, помещение у входа освещено.
   - Видали? - удивляется Бэнтон, глядя на светящиеся окна.
   - Говорил же я, что Виолета способна выкинуть какой-нибудь фортель!
   - Тем хуже для нее, - бросает мой спутник и направляется к двери.
   - Постойте, так не годится, - останавливаю я его. - Уж не собираетесь  ли
вы с нею разделаться?
   - Зачем? Скрутим ее, сунем что-нибудь в рот.
   - Оставьте ваши бандитские приемы. Я сам все сделаю. Прибегнуть к сильным
средствам никогда не поздно.
   - Ладно, Лоран, действуйте, - неохотно уступает Ральф.
   Я жму на кнопку звонка достаточно сильно, чтобы разбудить  хозяйку,  если
она уснула. Немного погодя изнутри доносится голос Виолеты, слишком  слабый,
чтобы можно было что-то понять.  Надавливаю  на  ручку,  дверь  открывается.
Справа в коридоре вторая дверь, ведущая в освещенное помещение, гостеприимно
распахнута, и мы входим в комнату.
   Виолета лежит на диване под пестрым одеялом, она встречает нас  анемичной
улыбкой:
   - А, мосье Лоран!
   Затем  ее  взгляд  останавливается  на  американце,  и  улыбка  сменяется
недоумением.
   - Наш сосед, господин Бэнтон, - спешу его представить. - Он  меня  привез
на своей машине. - И добавляю: - Вы нас напугали, Виолета. Мы  уже  кинулись
вас  разыскивать  в  полицейских  участках.  Раздобыли  ваш  здешний  адрес.
Подумали было, что с вами бог знает что случилось...
   - Случилось, - кивает девушка. Она резким движением отбрасывает одеяло, и
мы видим, что ее нога в гипсе.
   -  Что  произошло?..  Как?..  -  изумляюсь  я.  Она   смотрит   на   меня
страдальческим взглядом и, не обращая внимания на  Ральфа,  начинает  устало
объяснять:
   - Сегодня утром меня чуть было не раздавили в моей собственной машине.  И
столкновение было не случайным. Я на  все  махнула  рукой,  только  бы  меня
оставили в покое.
   - Кто именно?
   - Не знаю... Все...
   - И вы здесь лежите в полном одиночестве? - пробую переменить тему  после
неловкого молчания.
   - Вовсе нет. Обо мне заботится моя подруга, я говорила  вам  о  ней.  Она
живет рядом. - Тут Виолета вспоминает об обязанностях хозяйки: - Садитесь! Я
не в состоянии вас угостить, но вы можете сами за собой поухаживать. Бутылки
в гостиной...
   - Не беспокойтесь, - говорю я, садясь. Ральф продолжает стоять  у  двери,
чтобы пощадить свой костюм хоть после того, как столько времени  мял  его  в
машине. Он многозначительно посматривает в мою сторону - мол, до  каких  пор
будем терять время. Я и сам не склонен  медлить:  каждая  потерянная  минута
приближает момент вероятного вторжения сюда  людей  Бэнтона  -  им  придется
основательно попотеть, пока они отыщут это место, но в конце концов они  его
все же найдут.
   - Господин Бэнтон прослышал, что  вы  собираетесь  продать  эту  виллу  и
оставить себе ту, что в Берне, - пробую я закинуть удочку.
   - Возможно... - невнятно  отвечает  Виолета.  -  Я  еще  окончательно  не
решила, но может быть...
   -  Он  привез  меня,  чтобы,  воспользовавшись  случаем,  хотя  бы  бегло
осмотреть дом. Ведь мы не предполагали, что застанем вас в таком состоянии.
   - Да бог с вами... - роняет хозяйка. - Я, как видите, еще не на  смертном
одре. И если у господина Бэнтона есть желание... Жаль, что  я  не  могу  его
сопровождать.
   - Не  беспокойтесь,  мадемуазель,  -  нарушает  молчание  Бэнтон.  -  Нам
хотелось бы получить какое-то представление... Я не хотел бы вам досаждать.
   - Чем вы мне досаждаете? Боюсь только, комнаты  далеко  не  в  образцовом
состоянии, но если вы хотите бегло осмотреть...
   Мы выходим в коридор, минуем две другие комнаты и  попадаем  в  служебное
помещение. Дверь в подвал открыта, и мы обнаруживаем  идущую  вниз  бетонную
лестницу. Я нащупываю выключатель. Хорошо, если там есть свет. В этих старых
подвалах не всегда  догадываются  ввернуть  лампочку.  К  счастью,  тут  все
нормально. Спустившись вниз, мы оказываемся в просторном бетонном помещении,
совершенно пустом, если не считать отопительного устройства  в  одном  углу.
Интересующая нас стена, вероятно, напротив. Гладкая железобетонная стена, на
которой сохранились следы опалубки - никаких тебе ниш, только в одном нижнем
углу сквозь узкое отверстие пропущены две трубы, снабженные кранами.
   Отвинтив круглую ручку одного из кранов, я сую в образовавшееся отверстие
авторучку. Ничего. Отвинчиваю другую и повторяю операцию.  Раздается  слабый
щелчок, и  бетонная  стена  медленно  и  бесшумно  отодвигается  в  сторону,
открывая вход в бункер.
   Мы входим. Ральф нащупывает выключатель, и помещение заполняется  тусклым
красноватым светом - чересчур слабая лампочка. Свет хотя и тусклый,  но  его
вполне достаточно, чтобы в глубине бункера разглядеть внушительную  стальную
дверь сейфа, встроенного в стену.
   Я с интересом наблюдаю краешком глаза за поведением американца.  Характер
тут сказывается или выучка,  но  лицо  его  сохраняет  совершенно  спокойное
выражение.
   - Давайте ключ, Лоран.
   - Сперва негативы, Бэнтон.
   Он запускает в карман руку, достает миниатюрную кассетку и подает мне.
   - Надеюсь, здесь засняты не старые газеты...
   - Можете проверить.
   Я проверяю с помощью увеличительного устройства, потом прячу  негативы  и
достаю ключ.
   - Вместе с копиями, - напоминает Бэнтон. Передаю и копии.
   Американец идет в глубь бункера и, заметив, что я следую за ним по пятам,
предупреждает:
   - Смотреть можете, но руками не трогать. Сунув ключ в  замок,  он  дважды
поворачивает  его  и  без  особых  затруднений  открывает   тяжелую   дверь.
Внутренность сейфа достаточно освещена, чтобы мы могли увидеть  стоящие  там
два небольших чемоданчика. На каждой полке по чемоданчику, и ничего больше.
   В этот момент  я  слышу  какое-то  едва  уловимое  щелканье  позади  нас.
Оборачиваюсь и глазам своим не верю: бетонная стена медленно возвращается на
исходную позицию, и мы оказываемся заживо погребенными.  Перед  тем  как  ей
окончательно закрыться, я  вижу  в  просвете  худенькую  фигуру  беспомощной
Виолеты, прочно  стоящей  на  обеих  ногах,  без  малейших  следов  гипсовой
повязки. Взгляд американца тоже обращен  в  ту  сторону.  У  нас  на  глазах
бетонный бункер неожиданно превратился в нашу гробницу.
   Я приближаюсь к злополучной стене. Не затем, конечно, чтобы отодвинуть ее
руками, а в надежде найти какой-нибудь рычаг, который, возможно, позволил бы
изнутри  привести  ее  в  действие.  Увы,  ничего  подобного  я  не  нахожу.
Манипулировать можно лишь с внешней стороны.
   - Это вы виноваты, Лоран, - бормочет американец, бессильно  прислонясь  к
стене и не считаясь с тем, что она вся покрыта толстым слоем пыли. - Если бы
мы связали ее покрепче и сунули в ее лживый рот какую-нибудь тряпку,  мы  бы
теперь не знали забот.
   Он замолкает, сознавая всю бессмысленность своих упреков,  и  теперь  уже
без всякого желания снова возвращается к стальной кассе.
   - Давайте хоть посмотрим, что там в них. Тем  более  что  времени  у  нас
много. Вполне достаточно. Пока не кончится кислород и пока  мы  не  подохнем
тут от удушья.
   Ральф  вытаскивает  один  из  чемоданчиков,  ставит  на  бетонный  пол  и
открывает.  Я  не  приближаюсь,  поскольку  и  отсюда  нетрудно   разглядеть
содержимое: разные изделия из золота, золотые украшения,  монеты  -  словом,
вещи, какие каждый обыватель обычно хранит в самом  укромном  месте,  только
тут их много, очень много.
   Наскоро порывшись в этой сокровищнице, американец приходит к заключению:
   - Брильянтов нет...
   - Неужто вам этого мало?
   - В данный момент в создавшейся ситуации этого мне больше чем достаточно,
- отвечает Ральф. - Но брильянтов нет...
   Он небрежно отодвигает ногой  чемоданчик  и  вытаскивает  другой.  Та  же
картина: безделушки из желтого металла,  от  которого  так  мало  проку,  но
который люди привыкли считать  таким  драгоценным.  Плюс  несколько  дорогих
украшений в бархатных и кожаных коробочках. Но в  одной  из  них  не  просто
украшения.
   - Брильянты!..
   Голос американца полон меланхолии - мне кажется, он предпочел бы вовсе не
находить их. Потому что теперь, когда он их нашел,  ловушка,  в  которой  мы
оказались, вероятно, представляется ему еще более чудовищной и зловещей.
   Я подхожу ближе: надо бы и мне взглянуть на  эти  пресловутые  брильянты.
Тем более что, как говорит Ральф, времени у нас много. Более чем достаточно.
   Камни лежат на темном бархате и,  хотя  освещение  плохое,  при  малейшем
движении искрятся всеми цветами радуги.
   - Они и в самом деле исключительные, - констатирует Бэнтон.
   Закрыв коробочку, он порывается сунуть  ее  в  карман,  обнаруживая  этим
жестом древний рефлекс собственника. Но потом все  же  небрежно  бросает  ее
обратно в чемоданчик.
   - Как, по-вашему, какой толщины может быть этот бетон? -  спрашивает  он,
осматривая стены.
   - Не менее одного метра. А  потолок  наверняка  около  двух.  Передвижная
стена, конечно, намного тоньше - какие-то полметра, сущий пустяк.
   - Словом, ори, пока не лопнешь, и  никто  тебя  не  услышит,  -  обобщает
Ральф.
   - А кто бы обратил внимание на ваш ор? Милосердная Виолета, запершая нас,
чтобы мы тут сгнили и чтобы потом свободно  распорядиться  наследством?  Или
ваши люди, которые - прошу прощения, Бэнтон, - до такой степени глупы,  что,
увидев пустой подвал, тут же уедут, довольные своей наблюдательностью.
   - Оставим это. Скажите лучше, на сколько времени нам хватит воздуха?
   Он снова осматривает оценивающим взглядом  помещение.  Бункер  напоминает
комнату размером примерно четыре на четыре. Для убежища  вполне  достаточно,
но если судить о нем как о  резервуаре  воздуха,  то  это,  конечно,  мизер.
Во-первых, высота потолка - метра два, не более. Во-вторых,  это  помещение,
вероятно, очень давно не открывалось, воздух застоялся, и если в нем все  же
есть немного кислорода, то лишь благодаря тому, что непродолжительное  время
стена была отодвинута. Если кислород и проник  сюда,  то  в  плачевно  малой
дозе.
   - Проблемы удушья меня никогда не занимали, - признаюсь я. - Но, учитывая
жалкую кубатуру этой дыры и тот факт, что в воздухе и сейчас кислород  почти
отсутствует, нетрудно предсказать, что уже через несколько  часов  мы  будем
дышать окисью углерода собственного производства. Так  что  и  за  остальным
дело не станет.
   Ральф стоит, опершись спиной о стену,  больше  не  заботясь  о  том,  что
испачкает костюм, и вдруг начинает медленно сползать на  пол.  Первое  время
мне кажется, что он поддался малодушию. По крайней мере до тех пор,  пока  я
не услышал его смех. Совсем негромкий и невеселый смех, но от этого смеха  у
него трясутся плечи, и сдержать  его  он  не  в  состоянии.  Наконец  взрывы
мрачного веселья становятся все более редкими и к  Ральфу  возвращается  дар
речи:
   - Ха-ха... Вы только подумайте, Лоран... Я побывал в Гвинее и  Гватемале,
в Панаме и Конго. Я побывал там, где стреляют из-за угла, убивают не моргнув
глазом...  Верно,  стрельба  -  не  моя  стихия,  я   уже   говорил...   Моя
специальность - проверять и оплачивать счета,  но  я  столько  раз  рисковал
собственной шкурой и был на волосок от смерти... и всякий раз мне  удавалось
уцелеть. Да, после всех испытаний я уцелел, чтобы оказаться  здесь,  в  этом
городе... Ха-ха... чтобы какая-то дурочка, жалкая гимназистка из числа этих,
недоразвитых, ха-ха, порешила меня...
   Он замолкает, словно его вконец истощил  приступ  странного  веселья,  от
которого мурашки бегут по коже, и постепенно к нему  возвращается  привычная
флегматичность.
   - Все же не так уж плохо умереть в  двух  шагах  от  этих  брильянтов,  -
бросаю я.
   - Брильянты исключительные!.. - машинально произносит Бэнтон.
   - Чистый углерод, - добавляю я.
   - Мы с вами тоже не что иное, как набор химических элементов, -  замечает
американец. - Все зависит в конечном счете от структуры и соотношения.
   - Чистый углевод, - повторяю.
   - Пусть будет так. Но за этим углеродом скрываются горы долларов.
   - А как бы вы их использовали?
   - Откуда я знаю? Как-нибудь  использовал  бы,  будь  у  меня  возможность
унести ноги и скрыться  в  неизвестном  направлении.  Но  я  профессионал  и
прекрасно понимаю, что это невозможно, а если бы даже  оказалось  возможным,
то пришлось бы до конца своих дней жить в непрестанном страхе - нет, помилуй
бог. Такова система, Лоран. Однажды попав в нее, выйти не пытайся.
   - Тогда зачем они вам, эти камни?
   - Просто так: поместить в сейф в каком-нибудь  банке.  Все-таки  какая-то
гарантия...
   - Гарантия чего?
   - Да отстаньте вы с вашими вопросами, - бормочет Ральф. - Надоели вы мне.
   - Надо же находить способ убить  время,  Бэнтон.  Если  мы  сможем  убить
время, все окажется легче...
   - Я не против. Убивайте. Только не так. Не  этими  идиотскими  вопросами.
Попробуйте  ходить  на  руках.  Или  свистеть  -  меня  это   будет   меньше
нервировать. Или спойте что-нибудь...
   - А ведь иные в этот час поют... И играют... Оркестр в "Мокамбо"  еще  не
выбился из сил...
   - Да, играют, и поют, и наливаются шампанским,  распутничают,  занимаются
групповым сексом, обжираются мясом, заливая  его  бургундским.  Треплются  о
том, где лучше провести отпуск, на Багамских островах или на  Бермудах...  -
неторопливо излагает он, как бы припоминая, чем еще могут заниматься люди. -
А вот грязную работу предоставляют Бэнтону и ему подобным, и то, что Бэнтона
этой ночью заметут либо он сам задохнется в каком-то подвале  в  собственных
испарениях... никакого значения не имеет,  это  заранее  предусмотрено,  как
неизбежная утруска, словом, это в порядке вещей, об  этом  даже  не  принято
думать...
   Он замолкает, словно желая перевести дух, и я тоже пытаюсь перевести  дух
- мне не хватает воздуха, или я воображаю, что не хватает. Я чувствую, как в
голове снова начинается та отвратительная боль, с которой  я  проснулся  под
вечер в отеле "Терминюс".
   Под вечер в отеле "Терминюс" - сейчас все это мне  кажется  чем-то  очень
далеким, почти забытым, чем-то из Ветхого завета... И Флора, и мосье Арон...
   Проходит время. Может, час, а может, больше. Не желаю смотреть на часы. К
чему на них смотреть, когда знаешь, что тебе больше нечего ждать, кроме... И
мы молчим, каждый расслабился, каждый  занят  своими  мыслями  или  пытается
прогнать их.
   - Вот почему мне бы хотелось унести ноги и  исчезнуть,  если  бы  мог,  -
слышится снова тихий  голос  Ральфа,  совсем  тихий,  потому  что  Ральф,  в
сущности, говорит сам себе, а не мне. - Это было бы наиболее логичным.  Меня
ведь всю жизнь  этому  учили,  это  было  стимулом:  преуспевать,  двигаться
вперед. Ради чего? Чтобы иметь большее жалованье, больше денег. А  раз  так,
раз ты нащупал наконец эти деньги, целые горы денег, почему не набить ими до
отказа мешок и не податься куда заблагорассудится...
   - И все-таки вы бы этого не сделали, - встреваю я совершенно  машинально,
так как мне уже не хочется разговаривать, не хочется ничего.
   - Ну конечно, потому что существует и  другое:  воспитание,  дрессировка.
Мне все время внушали, что наша разведка - это величайшее установление,  вам
тоже, наверно, говорили что-нибудь в этом роде. Мне доказывали, что деньги -
великое благо, и я поверил. Вам говорили, что брильянты  -  это  всего  лишь
чистый углерод, и вы