- киваю я. - Вы так чувствительны, в вас столько  нежности.
Тайфуны с ласковыми именами.
   В сущности, в этой истории все они, и женщины  и  мужчины,  оказались  во
власти одного и того же тайфуна - тайфуна алчности, он оторвал их от твердой
почвы, заставил забыть обо всем остальном. Необузданная страсть к  созвездию
брильянтов первой величины ослепила их настолько,  что  для  них  больше  не
существовало ни былых связей, ни привязанностей. Что касается  женщин,  этих
тайфунов с ласковыми именами, то, я не отрицаю, их шальные порывы в какой-то
мере  были  мне  на  пользу.  Может  быть,  благодаря   тому,   что   я   не
женоненавистник.
   При этих мыслях я перевожу взгляд на Розмари и спрашиваю:
   - А как ваш Грабер? Вы навестили его в больнице?
   - Почему в больнице?
   - А где же еще? На кладбище ему пока рано. И чтобы дать ей понять, что  к
чему, предлагаю ей газету.
   - Ах, этот негодяй! - возмущается она, не дочитав до конца.
   - Кого из двух вы имеете в виду?
   - Бэнтона, конечно. Грабер, может быть, тоже не ангел, но никогда  бы  не
выстрелил в живого человека.
   - А кто стреляет в мертвецов? В сущности,  вы  должны  быть  довольны.  И
благодарить Бэнтона,
   - Вы циник, Пьер. - Это я уже слышал от вас.
   - Довольна или недовольна, но, должна  признаться,  я  испытываю  чувство
облегчения. Грабер никогда бы не простил мне...
   - А теперь куда? - спрашиваю.
   - Если вы хотите знать  куда,  поедемте  со  мной.  Конечно,  вы  человек
довольно скучный... Но где их взять, интересных? Хотя, я знаю, со мной вы не
поедете. Так что незачем говорить вам "куда". Да и не все ли вам равно?
   - Все равно, - признаю. - Просто мне хотелось знать, как начнется наконец
триумфальное восхождение к вершине счастья.
   - Счастья? Вы знаете, что я человек не  претенциозный.  Но  и  дожидаться
старости в заботах о закладных на том  чердаке  у  меня  тоже  нет  никакого
желания.
   Она и в самом деле мало похожа на человека, сияющего от счастья.  Обычное
дело: достигнутая  мечта  неожиданно  утрачивает  свой  блеск,  даже  такая.
брильянтовая. Наступают будни. И с течением  времени  становится  все  более
реальным риск, что какой-нибудь мошенник не сегодня-завтра освободит тебя от
бремени легко нажитого богатства.
   Взглянув на часы, Розмари  объявляет,  что  ей  пора.  Мы  встаем,  чтобы
проститься, и, подавая мне руку, моя бывшая квартирантка говорит:
   - Ну, Пьер... Мы, наверно, больше не увидимся...
   - Наверно... - машинально повторяю я за ней.
   - Поцелуйте же меня!
   Мне неудобно перед Бориславом и еще более неудобно  стоять  как  истукан,
после того как мы столько времени провели вместе в том зеленом холле, на той
глухой вилле, в том бесславном квартале.
   Целуя ее, я чувствую на своем лице ее руку, которая  как  будто  пытается
удержать меня еще хотя бы на один миг.
   Наконец Розмари уходит, но, прежде  чем  спуститься  по  лестнице,  снова
оборачивается и машет мне рукой.
   - Какая женщина! - слышится голос Борислава. Да, действительно. Хотя что,
в сущности, я мог бы о ней сказать? Движешься  среди  призраков  без  всякой
уверенности, что тебе удалось до конца сорвать их покровы. Призрачные  вещи,
призрачные события, а главное - призрачные люди. Глядишь на нее и  вроде  бы
убеждаешься: "Да, это именно то", но потом неожиданно что-то  происходит,  и
ты решаешь, что вовсе не "то", а не знаю что, пока позднее не  уяснишь,  что
это вовсе не "не знаю что" - совсем как те деревянные  матрешки:  вскрываешь
одну, а в ней оказывается другая, а в другой -  третья.  Только  у  матрешек
всегда есть предел - после четвертой или пятой доходишь до  последней.  А  с
иного человека сколько ни снимаешь призрачные  покровы,  никогда  не  можешь
быть до конца уверен, что тебе удалось постичь его истинную суть.
   Борислав  до  такой  степени  очарован  видом  моей  приятельницы  и   ее
импульсивным нравом, что заказывает еще по чашке кофе - по последней,  и  мы
уже допиваем его, этот последний кофе, когда на террасе внезапно  появляется
новое действующее лицо, точнее, еще одна дама, царственная и величавая,  как
альпийский массив.
   - А, Пьер, вот ты где, мой мальчик! Я по машине догадалась, что ты должен
быть где-то тут, - спокойно произносит Флора,  словно  мы  повстречались  на
асфальтовой аллее близ Остринга.
   Я встаю, представляю их друг другу и усаживаю гостью.
   - Вы уже позавтракали, - устанавливает она. - Я бы тоже не прочь  немного
закусить...
   Белокурая австриячка принимает заказ, который по своему ассортименту мало
напоминает  завтрак  и  не  уступит   иному   обеду.   Затем,   самодовольно
приосанившись, чтобы Борислав мог по достоинству оценить  ее  могучий  бюст.
Флора оборачивается в мою сторону и грозит мне пальцем:
   - Благодари бога, что я питаю к тебе слабость. Иначе ты  заслуживаешь  не
знаю какой кары... За то, что запер меня с ним там, в бункере...
   - Если только это  ты  имеешь  в  виду,  то,  по-моему,  ты  должна  меня
благодарить, дорогая Флора. Это был единственный  способ  защитить  тебя  от
пуль и спасти от удушья.
   - Лжец! - Она опять грозит мне. -  Откуда  ты  мог  знать,  что  начнется
стрельба?
   - Зато я отлично знал, что люди  Бэнтона  где-то  рядом.  Бэнтон  не  тот
человек, чтобы отправляться со мной  в  полную  неизвестность  без  должного
сопровождения.
   - Глупости. Люди Бэнтона приехали на хвосте у этой дуры Розмари.
   - А как они оказались у нее на хвосте?
   - О, это целая история. И не заставляй меня ее рассказывать, прежде чем я
поем. Просто подыхаю с голоду.
   Официантка ставит на стол поднос, загруженный до  предела:  кроме  масла,
конфитюра и булочек, неизбежных  компонентов  гостиничного  завтрака,  здесь
вареные яйца, копченый окорок и огромный кус шоколадного торта.
   Так что мы с Бориславом выпиваем очередной кофе, не знаю уже  который,  а
тем временем Флора опустошает тарелки. И лишь когда дело доходит до торта, у
немки возобновляется желание продолжать беседу.
   - И то, что вы, Пьер, оставили нас с этими выродками Тимом и Томом,  тоже
вас не красит!..
   - Не моя это затея. Так случилось по настоянию Бэнтона.
   - Мы догадывались. Пакостная затея. И Бэнтон получил по заслугам. Читали?
Он задержан...
   - Знаю. Но вас не смогли задержать...
   - А кто нас мог задержать? - смотрит она на меня с недовольным видом.
   - Да те двое: Тим и Том.
   - А, те двое! Чего о них толковать. Первое время мы с Розмари  вообще  не
понимали, что происходит. Подумали, что ваш компаньон  действительно  вызвал
вас по какому-то спешному делу и Бэнтон решил вас сопровождать. Потом у меня
возникает подозрение, что тут кроется подвох. "Плакали наши брильянты.  Пьер
знает, где искать тайник, а Бэнтон небось  что-то  посулил  Пьеру.  Так  что
теперь они действуют заодно, а мы сидим здесь, как последние дуры".  "Откуда
вам известно, что Пьер знает, где  искать  тайник?"  -  спрашивает  Розмари.
"Мне, - говорю, - достаточно сегодняшних наблюдений, и, если  вы  полагаете,
что мы провели день в любовных утехах,  вы  глубоко  ошибаетесь".  "В  таком
случае давайте устроим проверку, - предлагает Розмари, - они, скорее  всего,
в Лозанне, в доме этой лисы Виолеты". "Но как его найти, этот дом?" - говорю
я. "Если вы не знаете, то другие знают, - заявляет  Розмари,  -  только  где
гарантия, что вы не оставите меня в дураках?" "Ну, милая, -  говорю,  -  нам
сейчас не до этого, мы с вами бедные женщины и должны всячески помогать друг
другу". "Звучит неплохо, - говорит Розмари, - но где гарантия?" Наконец  мне
удается убедить эту упрямую бабу, что, пока мы тут  торгуемся,  уведут  наши
брильянты, и мы решаем на свой страх и риск отправиться вам вдогонку. Но  не
тут-то было: только теперь до нас доходит, что мы с нею пленницы  этих  двух
дегенератов - Тима и Тома. Я, как вы знаете, не из  робких,  особенно  когда
имею дело с такими пигмеями, и без лишних проволочек даю им  понять,  что  в
наш век равноправия женщины тоже чего-то стоят, но,  хотя  в  руках  у  меня
увесистый стул, пользы мало: эти кретинчики, оказывается, обучены всяким там
каратэ  и  дзюдо,  -  короче  говоря,  наш  бунт  кончается  тем,  что   нас
крепко-накрепко привязывают к креслам, а каких синяков они нам насажали -  я
бы вам их показала, только приличие не позволяет.
   - Стоит ли о таких пустяках говорить? - бросаю я.
   - Не стоит, конечно. Вы же знаете, я не настолько впечатлительна, как эта
драная кошка, ваша Розмари, но факт остается фактом: мы, бедные  невольницы,
обречены на полное бездействие, а тем временем вы там, в Лозанне...
   - Мы там, в Лозанне, оказались более несчастными невольниками, чем вы. До
того несчастными, что уже были готовы проститься с белым светом.
   - Верно. И кто вас спас? Я. Только не слышала,  чтобы  кто-нибудь  сказал
мне спасибо за это...
   - Если я этого не  сказал,  то  только  потому,  что  слова  не  способны
выразить мои чувства, дорогая...
   - Да-да, я знаю, ты щедр  на  пустые  слова...  Но  вернемся  к  существу
вопроса. В тот самый момент, когда мы были в полном отчаянии, в  холл  через
террасу внезапно вламывается мой Макс. У меня не было  сомнения,  что  Макс,
которого мы так бессовестно бросили в Женеве, рано или поздно наведается  ко
мне, и я оставила у себя в квартире записочку, что нахожусь  у  Бэнтона.  Не
знаю, стоит ли описывать само сражение, тем более что я, будучи  привязанной
к креслу, могла наблюдать его лишь частично, зато  я  имела  счастье  видеть
самый конец, когда эти лилипуты с их японской хваткой были загнаны в угол  и
у Бруннера в руках превратились в мокрые тряпки, а в довершение
   Он прикрутил обоих к креслам, в которых мы томились,  чтобы  у  них  было
время получше переварить все случившееся.  А  после  этого  Бруннер  занялся
вашей Розмари, стал вышибать из нее сведения насчет виллы в Лозанне,  и,  не
вмешайся я - зачем, говорю, ты так круто, Макс, она,  как-никак  женщина,  к
тому же неглупая, сама все скажет, - он бы ее всю изувечил. В  конце  концов
Розмари раскололась-таки, выдала адрес,  но  взялась  настаивать,  чтобы  мы
ехали все вместе, и тут уж я не выдержала - хотя, как вам  хорошо  известно,
мой мальчик, я не из говорливых - и давай втолковывать  вашей  приятельнице,
что жизнь, выпавшая на нашу долю, - это не что иное,  как  бег  наперегонки,
каждый бежит сам по себе, на свой страх и  риск,  собственными  ножками,  и,
если тебе так хочется  присутствовать  на  этом  празднике,  садись  в  свою
красненькую скорлупку и с богом. Ведь это же  поистине  благородный  жест  с
моей стороны, за который до сих пор мне и спасибо никто не сказал, хотя  мне
он обошелся не так дешево - девять колоссальных брильянтов, - но,  раз  тебе
суждено совершить глупость, за нее, само собою, приходится платить. Но в тот
момент мне думалось, что я ничем не рискую, рядом со мной мой Макс, и я была
уверена, что он не даст меня в обиду, мне и в голову не  могло  прийти,  что
через несколько часов какой-то жалкий пигмей по имени Тим или Том разрядит в
грудь Макса свой пистолет, а ведь именно так и  случилось,  и  мне  пришлось
кончать со всем вот этими руками...
   - Но не голыми руками, был и пистолет? Она смотрит на меня  пронзительным
взглядом, и ее роскошные голубые глаза вдруг становятся серыми.
   - Ты что, виделся с Розмари?
   - Где я мог с нею видеться?
   - Я невольно об этом  подумала,  потому  что  у  меня  действительно  был
пистолет. Только уже было поздно. Бруннер тоже был убит.
   - Что-то я не замечаю, чтоб ты была в трауре, дорогая. А черное  было  бы
тебе к лицу. И ты бы в нем казалась стройней.
   - Пора тебе понять, мой мальчик, что стройностью
   Я не дорожу, как твоя Розмари, напротив. В этом мире  еще  не  перевелись
мужчины с нормальным вкусом.
   - Значит, упустила брильянты... - обобщаю я. - Мне  стоило  такого  труда
обеспечить их тебе, а ты под конец упустила их.
   - Этого бы не случилось, если  бы  в  тот  день,  прежде  чем  уехать  из
Лозанны, мы завернули ненадолго к Виолете. Но я не знала, где ее вилла. А ты
знал, и ключ был у тебя в кармане, но меня ты туда не повез.
   - А знаешь, чем бы это кончилось, если бы мы туда заехали? Мы до сих  пор
лежали бы там с тобой вдвоем,  в  том  бункере,  и  никто  не  смог  бы  нас
вызволить, потому что никто, кроме меня, и  не  подозревал  о  существовании
этого бункера. И если я говорю: "До сих пор лежали бы с  тобой  вдвоем",  то
тебе, должно быть, ясно, что не в любовных объятиях, а в холодных и  мерзких
- в объятиях смерти.
   - В самом деле... Эта гадюка Виолета уже была начеку... Мне и в голову не
пришло...
   - Но ты, дорогая, по крайней мере те чемоданчики сумела обследовать?  Там
было немало дельных вещиц...
   - Чего их обследовать. Унесла целиком, и теперь они  лежат  в  банковском
сейфе на мое имя. Конечно, это не брильянты. Но я не жадна. Если у тебя есть
интеллект, можно прожить и без брильянтов.  В  них  нуждаются  только  такие
легкомысленные особы, как твоя Розмари. Найдет себе вертопраха  вроде  тебя,
не знающего цены деньгам, и быстро спустит свои камушки.  А  у  меня  другие
планы...
   - По торговой части... - догадываюсь я. - Фрау Пульфер...
   - С фрау Пульфер  у  меня  нет  ничего  общего,  мой  мальчик.  Розничная
торговля меня не прельщает.
   - Понимаю. Ты откроешь отель.
   - Отель - это неплохо, - кивает Флора. - Но он медленно  окупается.  Нет,
лучше я открою шикарный ресторан в каком-нибудь шикарном месте...
   - А меня не возьмешь в компаньоны?
   - И не подумаю.
   - Но ведь должность домашнего пса еще не занята?
   - Да, но мне бы не хотелось одновременно  заводить  и  домашнюю  змею.  У
тебя, мой мальчик, характер не дай бог. Не говоря уже о том, что  ты  любишь
вести двойную игру, и командовать ты не прочь...
   - Не подозревал, что ты такого мнения обо мне, - сокрушенно говорю я.
   - В сущности, я бы могла тебя взять, если бы ты не был замешан во  всяких
опасных делах,  связанных  с  политикой.  Сам  замешан,  значит,  и  я  могу
оказаться замешанной. Нет, Пьер! Деньги я люблю, но и покой мне дорог.
   - Ясно: тебе нужен муж.
   - Если мне понадобится муж, без труда найду. Хотя и рост и вес у меня  не
такие, как у твоего американского феномена. Верно, число мужчин с нормальным
вкусом катастрофически падает, но я не теряю надежды, мой мальчик.
   - Раз только за этим столиком их двое...
   - Приятно слышать, - восклицает она таким  тоном,  словно  другого  и  не
ожидала. - Но мне, пожалуй, пора.
   Я провожаю ее до лестницы и стоически выношу ее дружеское рукопожатие.
   - Если когда-нибудь судьба забросит тебя в мой ресторан - где он будет, я
пока не знаю, - можешь не сомневаться, обед тебе поднесут за счет  фирмы,  -
обещает она. Сделав несколько шагов, Флора оборачивается и добавляет,  чтобы
я не слишком обольщался: - Первый обед!
   Я иду на место, чтобы расплатиться.
   - Какая женщина! - произносит Борислав с оттенком восхищения.
   - Женщина что надо, - соглашаюсь я. И вот мы снова летим по  серой  ленте
шоссе, извивающейся среди изумрудных холмов.  Только  теперь  уже  за  рулем
Борислав, что дает мне  наконец  возможность  призвать  в  союзники  сон,  в
котором, как известно, иные склонны  видеть  младшего  брата  смерти.  Но  с
младшим братом общаться не опасно,  гораздо  страшней  объятия  его  старшей
сестрицы.
   - До чего же надоело слушать эти  ваши  истории,  -  откровенно  заявляет
Борислав. - Брильянты, брильянты...
   - А каково мне?
   - И что в них особенного, в этих брильянтах? - продолжает рассуждать  мой
друг.
   - В том-то и дело, что ничего особенного. Чистый углерод.