под
действием запаха миндального пирожного. Я кое-что прикидывал  еще  задолго
до встречи с Тодоровым, но принимать окончательного решения не  торопился,
полагая, что поведение человека во время  самой  встречи,  возможно,  тоже
придется принять в расчет. И вот, когда этот решительный момент наступает,
мною руководит не разум, а глупость, или, мягко говоря, сентиментальность.
Я пожалел не столько эти триста тысяч долларов, выкраденных из  болгарской
казны, сколько человека, оставшегося без родины.
     Конечно  же,  у  меня  нет  никаких  оснований  проявлять  жалость  к
Тодорову. Напротив. При известных обстоятельствах, как я  уже  говорил,  я
даже охотно нажал бы на спусковой крючок пистолета, не испытывая угрызений
совести. Как это ни глупо, но иногда и таких типов  жалеешь,  притом  безо
всякой серьезной причины, кроме той разве, что недавно и он, как и ты, был
человеком и имел родину. Расчувствовавшись,  ты  уже  готов  помочь  этому
скоту, оставляешь перед ним открытой последнюю дверь. И садишься в лужу.
     Мне думается, что Тодоров пошел на предательство не по  доброй  воле.
Затем,  уже  став  предателем  и  обеспечив  себя  известной  суммой,   он
вынашивает  убогий,  но  кажущийся  ему  заманчивым  план   -   поселиться
где-нибудь подальше и зажить новой жизнью.  А  что,  если  этого  человека
припугнуть как следует, удастся ли увести его с  ложного  пути,  заставить
отказаться от своих меркантильных планов и вернуться на родину?
     Конечно, больно и обидно, что приходится  силой  заставлять  человека
вспоминать, что у него есть родина. Но что  поделаешь,  иных  людей  порой
нужно принуждать совершать определенные поступки,  особенно  добрые  дела.
Если бы Тодоров решился вернуть стране триста тысяч долларов, это само  по
себе привело бы его к более важному для него решению: самому вернуться  на
родину. Но, очевидно, у моего старого знакомого не хватило духу  пойти  на
такие действия. Остается надеяться, что у него не хватит духу совершить  и
некоторые другие действия, которые принесли бы мне немалый вред.
     Возвратившись в мансарду и оставив сетку с драгоценной соковыжималкой
на кухне, я сажусь в продавленное кресло у окошка и в эту сумеречную  пору
смотрю на унылый пустырь, на строение с потемневшим фронтоном, на рекламу,
призывающую нас к бережливости. По зардевшемуся после заката небу с запада
плывут  тяжелые  лиловые  тучи,  словно   торопясь   скорее   восстановить
статус-кво - вечную пасмурность и сырость.
     В мансарде становится темно, занятые пытливым наблюдением, мои  глаза
утрачивают зоркость, и в конце концов, чтобы справиться с осаждающими меня
со всех сторон  думами,  я  решаю  прибегнуть  к  простейшему  и,  видимо,
единственно возможному способу - уснуть.
     На мою беду, а может, и к счастью, это не тот глубокий и сладкий сон,
когда ты погружаешься в полное забытье, а скорее полусон,  в  котором  мне
является всякая чушь, какие-то  насекомые,  видения  тягостные  и  жуткие;
среди них и тот голый каменистый холм, по которому мне предстоит совершать
перебежки,  чтобы  швырнуть  на  вершину  две-три   лимонки.   Порой   мои
отяжелевшие веки размыкаются и слух рассеянно следит за вкрадчивыми шагами
на лестнице. Озадаченные тем, что  в  окошке  мансарды  темно,  и  мучимые
вечной подозрительностью, прилипалы, похоже,  добрались  до  самой  двери,
чтобы, прислушавшись, убедиться, что я не улизнул из своего жилища.
     Светящиеся стрелки часов показывают девять  тридцать.  Пожалуй,  надо
внести в это дело полную  ясность.  Я  встаю  и  поворачиваю  выключатель.
Осторожные  шаги  неторопливо  удаляются.   Свет   под   дверью   успокоил
недоверчивых топтунов.
     Вынув из  чемодана  небольшой  портфель,  который  я  для  солидности
два-три раза брал с собой на симпозиум, кладу в него пачку долларов и  еще
кое-какие вещи, в том числе свой плоский маузер. Я настолько привык носить
под мышкой эту вещицу, что уже перестал ощущать ее тяжесть. Не  исключено,
что маузер скоро мне понадобится,  но  пока  придется  с  ним  расстаться.
Отныне держать пистолет при себе небезопасно.
     Заведенный на час ночи будильник  стоит  у  изголовья.  Сняв  пиджак,
ложусь в постель.
     Не знаю,  как  у  других  людей,  но  мой  мозговой  будильник  почти
непогрешим, так что ровно в час ночи глаза мои раскрываются, я встаю и, не
зажигая света, собираюсь в путь. Как было установлено ранее, я  могу  уйти
тремя путями, но во всех случаях должен пересечь пустырь за домом.  Я  мог
бы через окошко вылезти на крышу, затем пойти по крышам соседних  домов  и
спуститься через чердак, скажем, третьего или четвертого. Операция  не  из
легких и не из самых верных.  Невольный  шум  или  непредвиденная  встреча
могут вызвать неожиданные осложнения. Можно бы тихо спуститься вниз  прямо
по лестнице и выскользнуть черным ходом. Этот путь  самый  простой,  но  и
самый опасный - ведь не исключено, что  один  из  "сторожей"  бдит  здесь,
затаившись в темном углу коридора. Наконец,  можно  спуститься  только  до
второго этажа и из лестничного  пролета  спрыгнуть  во  двор.  Прыгнуть  с
трехметровой высоты не ахти какой подвиг. Единственно,  чем  я  рискую,  -
столкнуться с одним из своих недоверчивых преследователей, если тот  решил
провести ночь во дворе. Но противник, пожалуй,  не  будет  выставлять  два
поста, если можно обойтись одним: в коридоре и даже с улицы можно  держать
под наблюдением и тот и другой выход.
     Бесшумно спустившись на второй этаж, я без всяких осложнений  покидаю
дом. Выручает меня бетонный  козырек  над  дверью,  ведущей  во  двор.  На
пустыре никого - это я установил в  результате  длительных  наблюдений  из
окна мансарды, - и я легко пересекаю его и  осторожно  обхожу  бараки.  От
улицы меня отделяет лишь ограда. Перепрыгивать через ограды небезопасно.
     Поэтому я иду вдоль ограды до дома с рекламой  сберегательной  кассы.
Задняя дверь распахнута, так же  как  и  парадная,  и  я,  как  порядочный
гражданин - полагаю, что так оно и есть, - спокойно выхожу на улицу.
     Несколько больше времени отнимают у меня поиски такси, потому  что  в
такую пору только  сумасшедший  может  мечтать  о  подобной  роскоши.  Мне
пришлось отмахать километра два, пока я  наконец  увидел  на  стоянке  три
захудалые машины, очевидно ровесницы моего "волво".
     Через четверть часа такси доставляет меня к  месту  назначения  -  на
вокзал, - увы, не  для  того,  чтобы  сесть  на  поезд,  хотя  поезда  тут
курсируют всю ночь. Именно этим объясняется оживление, царящее в  огромном
светлом зале. Так что мой  приход  удивить  никого  не  может.  Через  зал
попадаю в помещение со шкафчиками для  ручной  клади.  Опустив  в  автомат
монетку, получаю ключ от шкафчика, и это избавляет меня  от  необходимости
непосредственного  общения  с  людьми.  Кладу  портфель  в  шкафчик  N_87,
доставшийся мне как выигрыш, запираю его и возвращаюсь в такси.
     Освобождаю машину недалеко от  здания,  несущего  на  своем  фронтоне
призыв к бережливости. Преодолев без происшествий пустырь, я должен теперь
приступить  к  довольно-таки  рискованному  атлетическому  упражнению:  по
возможности бесшумно залезть на подоконник первого  этажа,  с  него  -  на
бетонный козырек задней двери, а оттуда через окно попасть на лестницу.  Я
немного ободрал себе ладони, зато избежал столкновения в коридоре  с  теми
любопытными типами - людьми Сеймура.
     Остается выполнить еще одну задачу - самую важную. Но это  завтра.  В
самый плохой день - вторник, и в такое неподходящее время - в  семь  часов
вечера.
     Стук в дверь, сперва не очень деликатный, а потом  просто  нахальный,
отрывает меня от чашки чудесного эликсира,  получаемого  путем  смешивания
молотого кофе с кипятком. Эликсир, преимущество которого  можно  в  полной
мере оценить только в Дании, поскольку здесь это единственный продукт,  не
имеющий запах миндаля.
     "Вот и начинаются неприятности, - думаю я, направляясь к двери. - Что
ж, пускай, они ведь тоже предусмотрены программой".  Решительно  распахнув
дверь, оказываюсь лицом к лицу с очаровательной Грейс.
     - Ах, вы еще не одеты? - бросает она с упреком вместо приветствия.  -
Не иначе и этой ночью принимали участие в брачных церемониях "Валенсии"...
     - Что поделаешь,  других  развлечений  нет,  -  небрежно  отвечаю  я,
провожая ее в свои скромные покои.
     - Надеюсь, не в роли жениха?
     - Чашку кофе? Только что сварил. Сам лично.
     - Это не может  меня  отпугнуть,  -  заявляет  дама,  располагаясь  в
продавленном кресле. - Я все же попробую вашего кофе.
     Так что  немного  погодя  я  снова  принимаюсь  за  дегустацию  этого
ароматного эликсира, на сей раз в обществе женщины.
     - Не так уж плох, - отпив глоток, выносит свой приговор секретарша. -
Но я так и не услышала, чем вы занимались ночью.
     - Если имеется в  виду  прошедшая  ночь,  то  об  этом  вы  могли  бы
справиться у сеймуровских соглядатаев.  Вы,  вероятно,  заметили  их.  Они
торчат здесь уже вторые сутки.
     - Верю. Но ведь это Сеймур их подослал, не я.
     - Какое это  имеет  значение?  Скажите,  что  вы  по  поручению  шефа
требуете, чтобы вам дали справку о том, как ведет себя  этот  сомнительный
тип Михаил Коев.
     Грейс берет предложенную сигарету, закуривает и останавливает на  мне
пытливый взгляд.
     - Вы продолжаете шутить, Майкл, как будто ничего  не  произошло,  как
будто вокруг вас ничего особенного не происходит. Могу даже  предположить,
что в душе вы упиваетесь своим  героизмом,  своей  способностью  шутить  с
петлей на шее. Однако на вульгарном языке такой  героизм  обычно  называют
глупостью... Глупость и легкомыслие -  вот  что  означает  ваше  поведение
независимо от того, как вы сами его оцениваете.
     - А как вы оцениваете свое поведение?
     - Вам его оценивать. Мы с вами вместе в последний раз, и я пришла еще
раз предложить вам единственно возможный путь к спасению!
     - И, не задумываясь, готовы совершить свою спасительную  операцию  на
виду у людей Сеймура?
     - Пусть это вас не беспокоит. Я пришла сюда  именно  по  распоряжению
Сеймура. И чтобы не забыть, должна сразу передать вам его наказ...  хотела
сказать "приглашение". Он будет ждать вас в  восемь  вечера  на  Городской
площади, перед кафе.
     - Мерси. А ваше приглашение в чем будет заключаться?
     - Я уже сказала.
     - Но вы упускаете из  виду,  что  я  буду  забаррикадирован  со  всех
сторон.  Так  что  с  вами  или  без  вас  выйти  отсюда  будет  одинаково
невозможно.
     - Ошибаетесь. Невозможно, если вы будете действовать без меня.
     - Вот как? А ведь вы только что утверждали, что те,  внизу,  не  ваши
люди, а его, Сеймура. Как же вы сумеете  их  убедить,  чтобы  они  закрыли
глаза, пока мы с вами будем совершать спасительное бегство?
     - Вот что, Майкл, перестаньте острить  и  постарайтесь  понять  меня,
потому что я в самом деле в последний раз с вами и  мне  едва  ли  удастся
увидеть вас, если даже захочу. - Голос Грейс стал тихим и бесстрастным.
     - Вы повторяетесь, - говорю  я.  -  Может,  хватит  меня  запугивать,
переходите к вашему плану. Согласитесь, должен же человек знать, на что он
идет.
     - План в общих чертах вам уже известен. А что касается деталей...
     Женщина замолкает и прислушивается, повернув голову к  двери.  Но  со
стороны лестницы ничего не слышно. Она делает знак,  чтобы  я  придвинулся
поближе к ней, и продолжает почти шепотом:
     - Вечером вы должны постараться сделать то, чего не  сделали  до  сих
пор. Вы достаточно ловки, и вас  не  надо  учить,  как  следует  держаться
человеку,  если  он  после  долгих  колебаний  решил   принять   сделанное
предложение. И конечно же, сразу потребуйте обещанную сумму наличными...
     - После чего Сеймур сунет  руку  в  кармашек  и  выложит  мне  триста
тысяч...
     - Не беспокойтесь, они у него есть,  и  если  не  в  кармашке,  то  в
домашней кассе. Я уверена, что сегодня же вечером вы их получите.
     - Прямо так и выдаст и расписки не потребует?..
     - А если и потребует? - шепчет Грейс, пронзая меня взглядом. - Как вы
не поймете, что  в  вашем  положении  скупиться  на  какую-то  подпись  не
приходится.
     - Ну хорошо, хорошо. Дальше?
     - Допускаю, что, когда вы, чтобы получить деньги, придете к нему,  он
предложит вам заночевать у него или вообще остаться у него жить. Вам ни  в
коем случае не надо отказываться.
     - Ладно, не буду. А потом?
     - Ваша задача на этом кончается. О дальнейшем  позабочусь  я.  Важно,
чтобы вы развязали мне руки, а там все будет в  порядке.  И  вам  остается
ждать, когда я скажу "пора". Паспорт для вас, билеты на самолет да  и  сам
отъезд - все это моя забота. Не сомневайтесь, все будет сделано  наилучшим
образом и успех гарантирован.
     - А как же те, что будут следовать за нами по пятам?
     - Никто за нами следовать не будет. Уильяма я знаю предостаточно. Он,
к счастью, воображает, что хорошо знает меня и вас. Стоит вам принять  его
предложение, как он тут же успокоится: теперь, мол, дело в шляпе.
     - Может,  мне  все-таки  сделать  жест  негодования  по  поводу  этих
прилипал, что не отрываются от меня ни на минуту?..
     - Сделайте, если хотите. В конце концов Сеймур сам снимет наблюдение,
я в этом уверена. Это в его стиле: доверие за доверие.
     - Не забывайте,  что  наблюдение  можно  вести  и  более  изощренными
способами.
     - Господи! И вы беретесь меня учить?!  Я  ведь  тоже  имею  некоторое
понятие о наблюдении и слежке. Словом, не волнуйтесь, все будет, как я вам
говорю!
     Грейс долго смотрит на меня с вызывающей уверенностью. Я тоже  смотрю
ей в глаза, но просто, спокойно.
     Наконец  женщина  переводит  взгляд  на  столик,  гасит  сигарету   в
недопитом кофе и, оставив мокрый окурок на блюдце, произносит  с  какой-то
усталостью:
     - Мне кажется, вы мне не доверяете.
     - Вас это удивляет?
     - Честно говоря, да, - отвечает Грейс тем же усталым  тоном  и  снова
смотрит мне в глаза.
     - Выходит, до этого вы меня считали чересчур доверчивым?
     - Я считала вас более умным. Неужели вы до сих  пор  не  в  состоянии
понять, что то, что я  вам  предлагаю,  хорошо  это  или  плохо,  для  вас
единственно возможный выход?
     - Не впадайте в патетику, - тихо говорю  я,  потому  что  секретарша,
увлекшись, повысила тон.
     И, помолчав немного, добавляю:
     - В сущности, я вам верю.
     - Наконец-то!
     - Единственное,  что  меня  смущает...   нельзя   ли   план   немного
изменить...
     - А именно?
     - Выполнить только первую его половину.
     - Я вас не понимаю, - говорит Грейс,  хотя  я  по  глазам  вижу,  она
отлично все понимает.
     - Я хочу сказать, не лучше ли будет для нас обоих, если я выполню  ту
часть задачи, что вы возлагаете на меня, а вы воздержитесь  от  выполнения
своей. Грейс будет по-прежнему оставаться  у  Сеймура  секретаршей,  Майкл
станет его помощником, и это позволит Грейс и Майклу безмятежно прожить на
этом свете долгие годы и даже народить кучу детей.
     Женщина пронзает меня негодующим взглядом и пожимает плечами:
     - Это уж наше дело. Вы человек взрослый,  сами  в  состоянии  сделать
выбор.
     - Но, должен признаться, это не так просто...
     Я замолкаю, как будто и в самом деле поглощен этим сложным  занятием.
Грейс порывается встать, но я доверительно кладу руку на кисть ее  руки  и
продолжаю:
     - Меня вот что заботит. Склонен  ли  Сеймур  выполнить  те  обещания,
которые он мне тогда щедро надавал? Вы, конечно, знаете, о каких обещаниях
идет речь, надеюсь, это не ускользнуло от вашего острого слуха.
     - Только это? Можете не волноваться, - холодно отвечает секретарша. -
Уильям еще не утратил привычки держать слово, хотя нынче это не модно.
     - Тогда все  в  порядке...  По  крайней  мере  что  касается  деловой
стороны...
     - А разве для вас существует и какая-то другая сторона?
     - Скажите, Грейс, если мы оба останемся у Сеймура, вы не  перестанете
меня любить?
     - Разумеется, - ледяным тоном успокаивает  меня  женщина.  -  Я  буду
любить вас в той же мере, в какой вы меня.
     Мы молча смотрим друг на друга. В этом споре Грейс проявляет  бОльшую
выдержку - она снова заговорила, а ее  зеленый  взгляд  не  отрывается  от
меня.
     - Напрасно вы меня испытываете, Майкл. Я в самом деле ненавижу  этого
человека.
     Секретарша резко поднимается с кресла, но идет не к двери, а к окну и
становится ко мне спиной, разглядывая унылый пейзаж пригорода. Лишь только
сейчас я замечаю, что пастельно-синий костюм отлично сидит на ее  стройной
фигуре и очень гармонирует с ее высоко взбитыми черными волосами.
     - Вы сегодня великолепны, как никогда, - произношу я и тоже подхожу к
окну.
     Она  медленно  оборачивается,  словно  не  в  силах   оторваться   от
задымленного пейзажа и унылых мыслей.
     - Мне пора... Сеймуру может понадобиться машина.
     - Нет, вы в самом деле великолепны, и вам от меня не уйти.
     - Впрочем, Сеймур может еще полчасика  подождать,  -  говорит  Грейс,
глядя на свои часы...
     Поправляя прическу перед убогим зеркалом в алюминиевой рамке, женщина
говорит безразличным тоном:
     - Пожалуй, это эпилог нашего романа, не правда ли?
     - Что это вы вдруг?
     - У меня такое чувство, что из двух решений вы выбрали третье...
     - Самоубийство?
     - Именно.
     - Чтобы быть искренним до конца, скажу, что пока ничего не выбрал,  -
признаюсь я, помогая ей надеть светло-синий жакет.
     - Нет, выбрали, об этом говорит ваше спокойствие.
     Грейс достает из сумочки какую-то визитную карточку и подает ее мне.
     - Сохраните это. На печатный текст не обращайте внимания.  Вам  может
пригодиться только написанный от руки номер телефона. Если мои  подозрения
верны и если вы действительно окажетесь в безвыходном положении, позвоните
по этому номеру. Назовите только свое имя и явитесь по адресу, который вам
дадут, да смотрите не тяните за собою "хвост"... Итак...
     Она подает руку на прощанье, и я  чувствую,  как  ее  длинные  тонкие
пальцы охватывают мою руку, словно через них женщина упорно пытается влить
в меня свое властное  внушение,  тогда  как  голос  совершенно  безучастно
говорит:
     - С богом, Майкл.
     И я остаюсь один в своей мансарде, где еще долго будет витать  легкий
запах ее дорогих духов.


     Скоро вечер.
     Выходя из кафе, я свертываю номер "Таймс", засовываю его в  карман  и
направляюсь к Вестерброгаде. Газету я покупал в тайной надежде, что она не
понадобится. Если все  же  придется  ею  воспользоваться,  то  это  спасет
человека в клетчатой кепке, но будет означать, что при выполнении  задачи,
на которой мне пришлось сосредоточить все свои усилия, я потерпел провал.
     За мной и сегодня следят с близкого  расстояния.  Следят  попеременно
четыре лица и три машины; к "форду" и "опель-капитану"  присоединился  еще
"ситроен",  тоже  черный.  Настоящее  расточительство,  если  принять   во
внимание незначительность моей персоны и то, что я только тем и занимаюсь,
что кисну по заведениям и болтаюсь по городским улицам.
     Однако болтаться мне больше некогда. До семи  часов  остается  ровным
счетом восемьдесят минут, и за эти считанные минуты я  во  что  бы  то  ни
стало должен избавиться от своих преследователей, дабы не сорвать  встречу
перед "Тиволи" и успеть смешаться с толпой, больше не имея при себе ничего
такого, что могло бы бросить на меня тень.
     Чтобы избавиться от этих нахалов, тянущихся за мною по  пятам,  можно
прибегнуть к десятку различных способов, начиная  с  бегства  через  кухню
бара "Амбасадор" и кончая аналогичной операцией через склад универсального
магазина "Даэлс". Все возможные варианты были на всякий случай выношены во
время моих беззаботных скитаний по городу, но по разным  причинам  от  них
пришлось отказаться, чтобы отдать пред