ляд,  он
делает мне заговорщический знак, потом сворачивает на широкую улицу, снова
поворачивает в первый же переулок и смотрит через плечо, иду я следом  или
нет.
     Все эти дни  я  умираю  от  скуки  и  поэтому  решаю  последовать  за
незнакомцем - просто так, чтобы узнать, что ему надо. Я вхожу в  небольшую
кондитерскую, зал которой по старой моде разделен перегородками на отсеки,
и  через  минуту  оказываюсь  в  последнем  отделении,  лицом  к  лицу   с
незнакомцем.
     - Два чая, пожалуйста, - заявляет этот человек  официантке,  даже  не
дав себе труда поинтересоваться, что я предпочитаю, чай или кофе.
     Он уже успел снять котелок и даже  вытереть  платком  потную  лысину.
Покончив с заботами о собственной персоне, человек  переключает  все  свое
внимание на мою особу, испытующе и недоверчиво сверлит  меня  прищуренными
глазами. И только после того как девушка приносит чай и покидает  нас,  он
благоволит произнести:
     - Будьте добры, ваши документы!
     - Сначала покажите ваши, - отвечаю я.
     Разница между мной и им та, что у меня документов нет, а у  него  они
есть,  и  его  служебное  удостоверение  ясно  свидетельствует,  что   мой
незнакомец служит в Скотленд-ярде.
     - Боюсь, что не смогу удовлетворить ваше любопытство, - заявляю я.  -
Совсем недавно у меня украли бумажник вместе с паспортом.
     - Знаю, - сухо  отвечает  полицейский  чиновник.  -  Я  просто  хотел
напомнить вам об этом.
     Он кладет в чашку два куска сахару и принимается помешивать ложкой. Я
ограничиваюсь наблюдением, потому что не  питаю  слабости  к  растительным
отварам.
     - Следовательно, вы не в состоянии удостоверить свою  личность,  -  с
ненужным педантизмом заявляет мой  собеседник,  упорно  продолжая  вертеть
ложкой. - А такие лица, разрешите поставить вас  в  известность,  подлежат
задержанию.
     Решив, что сахар наконец  растворился,  он  подносит  чашку  к  узким
бескровным губам, потом опять ставит на стол и добавляет:
     - Я уже несколько дней наблюдаю за вами и все время колеблюсь, должен
ли я вас задержать, согласно букве закона, или поступить  иначе,  соблюдая
дух закона.
     - Это ваше дело, - бормочу я.
     - Естественно. Это моя работа, за  нее  мне  платят.  Но  вот  в  чем
вопрос: буква или смысл?
     Мой собеседник умолкает, чтобы  отхлебнуть  еще  глоток  чая,  должно
быть, он решил как следует согреться в это теплое утро, - и продолжает:
     - Будь я моложе, я, вероятно, ухватился бы за букву закона. Но в моем
возрасте человек более склонен к поискам смысла. Что  толку,  если  я  вас
задержу? Ну сделаем проверку, ну вышлем вас из страны - и только! Если  же
я решу закрыть глаза на кое-какие факты, это может принести  куда  большую
пользу. Вы догадываетесь, конечно?
     - Вовсе нет.
     - И в жизни даже не слышали слова "индикатор"?  -  с  легкой  улыбкой
осведомляется полицейский.
     - Ну и что, если слышал?
     - А именно то, что вы станете индикатором. Вы будете мне помогать.  У
меня такое чувство, что там, на вашей улочке, кое-что не  вполне  отвечает
требованиям законопорядка. Может, не бог весть насколько, но не  отвечает.
От вас требуется только сигнализировать, ничего больше.
     - Да,  после  чего  меня  снова  изобьют  до  полусмерти  или  просто
пристукнут.
     - Британская полиция, уважаемый  сэр,  -  заявляет  он,  торжественно
подняв в воздух чайную ложку, - достаточно сильна, чтобы защищать тех, кто
ей служит. Избить человека не так просто. Меня,  например,  еще  никто  не
избил.
     - Вы забываете, что я - человек без паспорта.
     - Вы получите паспорт. Как только его заслужите.
     - Значит, паспорт на тот свет?
     - Отнюдь. Британский паспорт, - поправляет меня  собеседник,  который
явно не ценит плоских шуток.
     Он отпивает еще глоток чая и поясняет:
     - Как  служитель  закона,  я,  разумеется,  не  склонен  прибегать  к
насилию. Мы вербуем своих помощников на условиях полной добровольности. Но
вы, конечно, понимаете, что в случае отказа я буду  вынужден  применить  к
вам букву закона.
     - Да, - соглашаюсь я, - положение у вас действительно деликатное.
     Он  молча  пьет  чай.  А  когда   молчание   чересчур   затягивается,
напоминает:
     - Жду вашего ответа.
     -  Если  вы  в  самом  деле  можете   гарантировать   мне   известную
безопасность...
     - Полную! - заявляет он.
     - В таком случае я постараюсь быть вам полезным.
     -  Это  и  требовалось  услышать!  -  с  важностью   произносит   мой
собеседник.
     Затем мы обсуждаем технические детали того, чем  и  как  я  буду  ему
полезен.
     - Каждое утро в десять часов можете застать меня здесь, -  говорит  в
заключение служитель Скотленд-ярда. - А в спешных случаях звоните  вот  по
этому телефону. Нет, не берите, просто запомните.
     А когда я подтверждаю, что запомнил номер телефона, он приказывает:
     - А теперь выходите. Один. Я останусь здесь.
     Наверное, он решил допить и мой чай.


     Не успев свернуть на Дрейк-стрит, я натыкаюсь на Тома. Однако Том  из
чувства  душевной  деликатности  делает  вид,  что  его  здесь   нет,   и,
повернувшись ко мне спиной, принимается рассматривать  колбасы  в  витрине
итальянца. Я иду дальше и вступаю в святилище шефа, где на  меня  налетают
Боб и Ал.
     - Назад! - приказывает Ал.
     - Вас никто не звал! - уточняет Боб.
     - Мне надо к Дрейку, - заявляю я.
     - Назад! - твердит свое Ал.
     - Вас никто не звал! - вторит ему Боб.
     Мне стоит  немалых  усилий  убедить  эту  пару,  что  не  мне,  а  им
достанется, если они тут же не доложат  шефу,  чтобы  он  принял  меня  по
срочному делу. Бросив на меня еще один враждебный взгляд,  горилла  пониже
враскачку поднимается по лестнице. Через две минуты  сверху  доносится  ее
рев:
     - Поднимайтесь!
     Оказывается, Дрейк не один. Возле его стола стоит стройный джентльмен
лет сорока, бегло знакомый мне по личным впечатлениям и более  подробно  -
по фотоматериалам Центра. Это любитель лыжного спорта Джон  Райт,  недавно
посетивший Болгарию. Еще одно лицо -  другого  пола  и  гораздо  моложе  -
грациозно расположилось на диване.
     - А, вы еще живы! - радушно восклицает шеф. - И физиономия в порядке!
     Он жестом указывает на кресло, что означает "садитесь", и добавляет:
     - Жаль, что я уже окрестил вас Питером. Надо было назвать вас "мистер
Феникс". Просто удивительно, как вы умеете воскресать из пепла!
     После этих теплых слов Дрейк тут же забывает  о  моем  присутствии  и
погружается в документы, которые принес ему, вероятно, Райт. Райт  мог  бы
считаться красивым мужчиной, если бы не дефицит как раз мужских черт в его
облике. Я ничего не хочу этим сказать,  тем  более  что  внешность  бывает
обманчива. Но у него слишком белая кожа,  слишком  большие  темные  глаза,
слишком длинные черные волосы. Словом, черты лица почти  нежные,  если  не
считать рта, в складках которого есть что-то  болезненное,  пожалуй,  даже
жестокое.
     Безупречно сшитый костюм Райта - тот самый, в котором я уже видел его
мельком в кафе и в ресторане  у  итальянца.  Он  всегда  одет  так,  будто
собирается на кладбище или только  что  вернулся  оттуда:  черный  костюм,
черный галстук, черные ботинки и даже, кажется, черные носки.
     Я разглядываю красавца, пользуясь тем, что все его внимание  обращено
на шефа, хотя при этом рискую обидеть расположившуюся на диване красавицу.
     - А это что? - бормочет Дрейк и тычет коротким пухлым пальцем в  лист
бумаги.
     - Комиссионные... - подобострастно поясняет Райт.
     - Кто ему определил такие комиссионные?
     - На меньшее он не согласен... Две тонны товара из Дании задержали на
таможне. Ему пришлось пойти на дополнительные расходы...
     - И ты поверил! - рычит шеф. - Он сам  подстроил  обыск  на  таможне,
чтобы покрепче общипать нас!
     - Но раз мы от него зависим...
     - Еще посмотрим, кто от кого зависит, - бормочет Дрейк и переходит  к
следующему пункту.
     Я со своей стороны делаю то же самое,  то  есть  перевожу  взгляд  со
стола на диван, стоящий в простенке между окнами. Надо отметить,  что  оба
окна в кабинете Дрейка  всегда  плотно  задернуты  бархатными  шторами,  и
помещение освещается золотистым  светом  двух  хрустальных  люстр.  Особа,
грациозно расположившаяся на диване, одета как эстрадная певица  категории
"солнечный удар": в ярко-алую тунику и  того  же  цвета  брюки  безбрежной
ширины; все это для вящего эффекта посыпано золотистой пылью и гарнировано
золотой мишурой. Что касается ее внешности, вернее, лица, потому  что  все
остальное скрыто алыми волнами и  золотыми  блестками,  оно  действительно
ослепительно - почти как на рекламе косметической фирмы или на киноплакате
эпохи божественной Гарбо.
     Трудно сказать, какие именно  функции  выполняет  эта  дама  в  фирме
Дрейка. Она похожа на роскошную  пантеру,  какие  демонстрируют  последние
модели в домах высокой моды или совлекают с себя  те  же  самые  модели  в
дорогих кабаре. Словом, это одно из тех грациозных существ, в которых  все
фальшиво, от языка взглядов до выразительных жестов. Я не  удивлюсь,  если
эта дама,  вернувшись  домой,  вешает  в  шкаф  рядом  с  алой  туникой  и
собственную грациозность, да еще при этом говорит: "Уфф, надоело!",  после
чего превращается в  судомойку;  я  даже  допускаю,  что  тоже  самое  она
проделывает со своим недоступным видом. Женщины, крайне доступные, нередко
воображают, что грим отрешенности может взвинтить им цену.
     Разумеется, нельзя исключить, что  моя  чрезмерно  строгая  оценка  -
результат задетого самолюбия. Алая  красавица  держится  так,  будто  меня
здесь нет; c подчеркнутым любопытством она то рассматривает  кончик  своей
сигареты, вставленной в длинный мундштук, то удостаивает  внимания  кончик
туфли, видный из-под краешка шелковых брюк.
     - Расходы растут, доходы падают... - негромко ворчит за столом шеф.
     По-видимому, это заключительный аккорд беседы, потому что Дрейк лезет
во внутренний карман пиджака и достает чековую книжку. Привычной рукой  он
проставляет сумму цифрами и прописью, ставит завитушку  подписи  и  подает
чек Райту с замечанием сугубо личного характера:
     - Милый мой, вы опять вылили на себя целый флакон одеколона.
     - Но эти духи  -  очень  сдержанной  гаммы,  мистер  Дрейк...  У  них
реноме...
     - Не знаю, какое у них реноме, но когда вы  подходите  к  столу,  мне
каждый раз хочется надеть противогаз, - кисло бормочет шеф.
     И это уже в самом деле заключительный аккорд, ибо  рыжий  делает  уже
знакомый мне жест, означающий "убирайся", и наконец-то  поворачивается  ко
мне, а Райт направляется к двери, по дороге обдавая меня  таким  ароматом,
будто я внезапно очутился в кусте цветущей сирени.
     - Ну-с, мистер Питер Феникс, чем могу быть полезен? - спрашивает шеф.
     Однако в кабинете присутствует третье лицо, и я машинально и  неловко
взглядываю на алую тунику.
     - Говорите спокойно, - заявляет Дрейк. - Бренда - моя приятельница. А
я, как человек наивный, ничего не  скрываю  от  своей  приятельницы.  Надо
полагать, что в один прекрасный день это меня погубит.
     - О, Билл! - укоризненно мурлычит дама бархатным голосом.
     - Я просто хочу информировать  вас  о  том,  что  со  мной  произошло
сегодня утром.
     - И что же именно?
     - Один полисмен, по фамилии Хиггинс, предложил мне работать на него.
     - Не кощунствуйте, Питер, - отечески укоряет меня Дрейк, - Хиггинс не
полисмен, а инспектор полиции.
     Я молчу, и Дрейк с любопытством осведомляется:
     - Значит, он предложил вам работать на него? Но вы уже  работаете  на
меня. Вы сказали ему об этом?
     - Нет... Зато он много чего мне сказал.  И  пригрозил,  что  в  любой
момент может свести меня в участок, потому что у меня нет паспорта.
     - И вы уступили?
     - А что мне оставалось?
     - Правильно, -  кивает  Дрейк.  -  Выбор  у  вас  был  небольшой.  Но
поскольку вы мне обо всем рассказали, это не имеет значения.
     - Да, но меня в любую минуту могут забрать.
     -  Не  думаю.  Особенно  если  вы  не  будете  выходить  за   пределы
Дрейк-стрит. Я вас предупреждал, чтобы вы не покидали моей улицы, Питер.
     - Но если я здесь задыхаюсь...
     - Моя улица кажется вам слишком тесной? -  интересуется  Дрейк,  явно
задетый.
     - Не в этом дело, сэр. Дело в том, что мне нечего делать.
     - Бренда, дорогая, посмотрите на этого чудака! - восклицает рыжий.  -
Вместо того чтобы на  коленях  благодарить  меня  за  приятную  жизнь,  он
устраивает мне сцены!
     После чего Дрейк снова устремляет на меня холодные  голубые  глаза  и
спокойно заявляет:
     - Будет вам дело,  Питер,  будет!  Вы,  должно  быть,  считаете  меня
последним дураком, если думаете, будто я вам плачу, чтобы  вы  прогуливали
новый костюм по Дрейк-стрит.



                                    3

     Прогуливать новый костюм - такова пока моя единственная  обязанность.
И надо признать, что для этого ответственного дела территории  Дрейк-стрит
вполне хватает. Верно, моя профессия  предполагает,  что  я  должен  много
наблюдать, но никогда раньше мне не приходилось терять столько времени  на
бесплодное зеванье по сторонам.
     Я  начинаю  свыкаться  с  бытом  улицы,  распознавать  отдельных   ее
обитателей и даже завязывать знакомства. Правда, не с приближенными  шефа,
а с разной мелюзгой вроде официантов в заведениях,  официанток  в  клубах,
швейцаров и книготорговцев.
     В жизни Дрейк-стрит, как в  любой  жизни,  есть  периоды  приливов  и
отливов. Первый прилив - в обеденный час - недолог и сосредоточен  главным
образом возле кафе, итальянского ресторана  и  книжных  магазинов.  Второй
прилив, куда более продолжительный, начинается  в  конце  рабочего  дня  и
завершается часам к трем ночи. Его высшие точки - заведения со стриптизом.
     Единственным  исключением  и  оплотом  постоянства  в   этом   вечном
чередовании приливов и отливов является закусочная; и если она открыта  не
все 24 часа в сутки, а только 22, то это потому, что персоналу надо делать
уборку и приводить в порядок зал.
     В обеденный  час,  прежде  чем  нанести  привычный  визит  вежливости
итальянцу, я захожу в книжный магазин, который размещается рядом с  первым
по порядку клубом. Вдоль стен обширного помещения стоят стеллажи с грудами
фотожурналов, доставленных из Дании, США и ФРГ, а у стеллажей  простаивают
господа в черных котелках и черных пиджаках, явившиеся сюда  из  ближайших
контор, чтобы посвятить час обеденного  перерыва  самообразованию.  Каждый
перелистывает свой номер журнала, не обращая внимания на соседа, и лица  у
всех этих людей такие торжественные и сосредоточенные, будто они находятся
не в порнографическом книжном магазине, а в соборе святого Павла.
     Пробираясь между истовыми богомольцами, я прохожу в задний отсек, где
кроме хозяина, мистера Оливера, помещаются самые взрывоопасные  материалы.
Здесь на цветных открытках, иллюстрациях журналов и разного  рода  пособий
представлена вся гамма извращений  от  гомосексуализма  до  садизма.  Само
собой разумеется, продажа этих товаров, как и  литературы,  находящейся  в
первом помещении, беспощадно преследуется  законом,  но  что  поделаешь  -
инспектор Хиггинс остался без индикатора и, следовательно, не может знать,
что творится на Дрейк-стрит.
     - Добрый день, мистер Оливер!
     - Добрый день, мистер Питер!
     Хозяин доволен моим появлением: будет с кем поболтать, а  к  тому  же
собеседник предложит ему ароматную сигару, которую  купил  специально  для
него и которая, с учетом литературных  интересов  мистера  Оливера,  носит
марку "Роберт Бернс".  Правда,  в  мое  отсутствие  он  тоже  не  скучает,
заполняя свободное от бизнеса время чтением "Диалогов" Платона.
     - Чашку кофе, мистер Питер?
     - Благодарю, с удовольствием.
     Кофе он  варит  сам  в  стеклянной  колбе  -  классическим  способом,
которому  широко  популярное  "на  континенте"  экспрессо  в  подметки  не
годится.  Вообще  мистер  Оливер,  как  истинно  британский   патриот,   с
неизменным предубеждением смотрит  на  все,  исходящее  от  континента,  и
глубоко убежден, что не Британские  острова  входят  в  состав  Европы,  а
наоборот, Европа является некой провинцией Британских островов. И когда на
Ла-Манш ложится туман,  мистер  Оливер  не  преминет  уведомить  вас,  что
"сегодня континент отрезан от острова". Бедный континент!
     - Сигару, мистер Оливер?
     - С удовольствием, мистер Питер.
     - Как идет бизнес?
     - О, на порнографию всегда хороший спрос. Это не классика.
     В  окошечко  перегородки  заглядывает  анемичное   лицо,   увенчанное
котелком. Клиенту нужен последний номер  журнала  "Хомо"  -  заглавие,  не
требующее комментариев. Пренебрежительным жестом мистер Оливер протягивает
клиенту журнал, а деньги швыряет в ящик.
     Раньше мой новый  знакомый  выставлял  в  этом  самом  магазине  тома
английской беллетристики - от Смоллета до  Джойса.  Именно  эта  любовь  к
благородной классике привела его на порог банкротства.
     - Мистер Дрейк спас меня. "Выбросьте весь этот  мусор,  -  сказал  он
мне, - и переходите на современность". "Какую современность?" - спросил я,
как последний простачок. "Секс и насилие, -  сказал  он,  -  разве  вы  не
знаете, на что сейчас самый  высокий  спрос?.."  Положа  руку  на  сердце,
мистер Питер, скажу, что эти артикулы не в  моем  вкусе,  но  что  делать,
когда над тобой повисает угроза банкротства...
     Он смотрит на меня широко  раскрытыми  выцветшими  глазами,  будто  в
самом деле ждет  ответа,  но  я  знаю,  что  ответ  ему  не  нужен  и  что
вопросительное предложение - всего лишь литературный прием.
     - У мистера Дрейка  девиз:  "Деньги  не  пахнут".  Это,  может  быть,
некрасивый девиз, но, к сожалению, совершенно верный. В конце  концов,  мы
только продаем то, что нужно этим господам, которые каждый день  торчат  у
стеллажей. Что они требуют, то мы и поставляем, не так ли?
     Я успокаиваю  его,  заявляя,  что  это,  пожалуй,  так,  хотя  он  не
нуждается в успокоении, он давно привык вознаграждать  себя  за  житейские
разочарования духовной пищей, например "Диалогами" Платона. Мы еще немного
беседуем о том о сем, причем я выступаю главным образом в роли  слушателя,
пока  мне  не  приходит  в  голову,  что  пора  заглянуть  к  итальянцу  и
посмотреть, что он там делает.
     Само собой разумеется, итальянец делает спагетти, пиццы и все прочее,
что только может делать итальянец, если он держит ресторан.  Что  касается
самого заведения, то главное его украшение - всевозможные  медные  сосуды,
начищенные до ослепительного блеска и развешанные по стенам и под потолком
вперемешку с копчеными окороками и колбасами.  В  начале  обеденного  часа
дюжина мраморных столиков заведения обычно  густо  населена,  и  потому  я
прихожу сюда только к часу дня, когда здесь можно есть, не опасаясь, что в
любую минуту тебе в бок вонзится чей-то локоть.
     В это же время -  когда  схлынет  толпа  проголодавшихся  служащих  и
случайных едоков - ресторан  посещают  его  завсегдатаи,  в  том  числе  и
адъютанты Дрейка - траурный красавец Райт и болгарин  Михаил  Милев,  или,
как его тут по-свойски называют, Майк.
     Этот болгарский Майк  -  человек  сравнительно  молодой,  хотя  какой
именно смысл вложен в это слово, сказать трудно. Мальчишкой я считал,  что
если человеку стукнуло тридцать, то он уже  старик.  А  Милеву  уже  давно
перевалило за тридцать, он уверенно приближается к следующему десятилетию.
Помимо возраста, о нем трудно сказать что-либо определенное: особых примет
он  не  имеет  и  вообще  все  у  него  слишком  обыкновенное.   До   того
обыкновенное, что нечего ни описать, ни запомнить, не считая его  привычки
- а она, как  известно,  вторая  натура  -  держать  себя  с  подчеркнутой
важностью и само