А это нелегко.
     - Только  что  вы  говорили  не  об  уверениях,  а  о  реальности,  -
напоминает Дрейк.
     - Я не имел в виду связи Майка в Мюнхене, а не положение на границе.
     - Ларкин?
     Ларкин молчит, будто не слышит. Проходит немало времени,  прежде  чем
он открывает рот.
     - Когда  мистер  Питер  будет  готов  ответить  на  вопрос,  тогда  я
выскажусь.
     - Значит, вы считаете, что проект Майка вообще не стоит обсуждать?
     Ларкин снова устремляет в пространство тяжелый взгляд,  и  когда  ему
надоедает рассматривать обои на стене, роняет:
     - Товар, о котором мы говорим, стоит крупных денег, Дрейк.
     Я наблюдаю за  ним  украдкой  и  все  время  спрашиваю  себя,  уж  не
обманываюсь ли я. Но нет, я не обманываюсь. То есть я  действительно  буду
страшно удивлен, если окажется, что я обманулся. Это  непроницаемое  лицо,
эта недоверчивость, которая запрятана  где-то  глубоко,  но  которая  есть
вторая натура, выдают в нем полицейского. И этот взгляд, который  избегает
вашего взгляда, но внимательно изучает вас,  если  вы  смотрите  в  другую
сторону; и привычка говорить как можно меньше и только самое  необходимое;
и хорошо скрытое напряженное внимание, с которым  он  ловит  каждое  чужое
слово, - все это выдает в нем полицейского.
     - Ну ладно, - вздыхает Дрейк и встает,  бросая  тоскливый  взгляд  на
тележку с бутылками. - Пока хватит!
     Мы тоже встаем. Я направляюсь к двери и жду, что вслед мне  прозвучит
естественная  в  данном  случае  фраза:  "Питер,  вы  останьтесь".  И  она
действительно звучит, но касается не меня:
     - Ларкин, я попросил бы вас остаться.


     Уже второй час, и ресторан почти пуст. Я сажусь у самого окна,  чтобы
оттуда понаблюдать за кафе по ту сторону улицы, которое я так часто изучаю
изнутри. Я только что заказал телячью  отбивную,  заказ  принял  Джованни,
бакенбарды  которого  напоминают  пару  отбивных,  как  вдруг  за   спиной
раздается знакомый голос:
     - Можно сесть с вами?
     Когда человек  в  чужой  стране  слышит  родную  речь,  ему  положено
умилиться или прослезиться. Но я почему-то ничего такого не чувствую.
     - Конечно, пожалуйста, садитесь.
     Майк садится напротив меня, берет меню и начинает изучать его с таким
сосредоточенным видом, будто это не меню, а Хартия прав человека. Это меню
он давно знает наизусть, и всем заранее известно, что он закажет  бифштекс
с макаронами, по-болонски или по-милански, но ритуал есть ритуал.
     - Джованни, будьте добры, бифштекс по-милански! И кьянти, как всегда.
     Обед проходит в полном молчании, и я уже решаю, что Майк отказался от
намерения разговаривать со мной, но он отодвигает тарелку,  облокачивается
на мраморный столик и заявляет:
     - Ну и глупо же получилось, а?
     - Что именно вы имеете в виду?
     - Да вот, недавно. Двое болгар сцепились на потеху этих англичан...
     - Да, в самом деле...
     - ...вместо того, чтобы заранее сесть,  поговорить  по-человечески  и
все уточнить.
     - В самом деле, - снова соглашаюсь я.
     - Но откуда мне было знать, что Дрейк именно сегодня соберет  военный
совет! А что касается вас, то я думал, что вас просто  хотят  использовать
там, на месте... И согласитесь, что всякие пограничные зоны  и  сигнальные
установки - совсем не мое дело.
     - Да-да, естественно.
     Мы пьем кофе, Милев продолжает пространно рассуждать о том,  как  все
могло бы получиться по-другому, если бы мы заранее могли договориться;  но
ничего нового не прибавляет. Я же ограничиваюсь тем, что время от  времени
киваю в знак согласия, чтобы не слишком повторяться.
     Мы расплачиваемся и направляемся в сторону "Аризоны", но  на  полпути
Майк останавливается и предлагает:
     - Пожалуй, лучше  всего  зайти  сейчас  ко  мне  и  все  как  следует
обдумать.
     -  Куда  нам  спешить.  Откровенно  говоря,  сейчас  я  предпочел  бы
вздремнуть.
     Он взглядывает на меня, будто проверяя, не  шучу  ли  я,  и  внезапно
меняет тон, переходя на "ты":
     - Вздремнуть? Да ты в  своем  уме?  Да  ведь  пока  мы  тут  с  тобой
прохлаждаемся, Дрейк, может быть, уже решает нашу судьбу?
     - Так уж и судьбу...
     - Слушай, ты или валяешь дурака, или слишком  наивен.  Да  ты  вообще
имеешь понятие о том, что за человек Дрейк? Для него  пустить  в  человека
пулю - все равно что поздороваться.
     Я осматриваю улицу, почти пустую в  это  время,  потом  кидаю  беглый
взгляд на парадное, у которого остановил  меня  Милев,  -  неприглядное  и
полутемное, не внушающее никакого доверия.
     - Хорошо,  -  уступаю  я.  -  Раз  вы  считаете,  что  нельзя  терять
времени...
     Следом  за  Майком  я  иду  по  неопрятной  лестнице  с  полустертыми
ступеньками. На втором этаже он открывает своим ключом  дверь  квартиры  и
вводит меня в  гостиную.  Обстановка  здесь  напоминает  мою  собственную,
гостиничную, с той разницей, что мебели побольше и  сама  она  поновее,  а
окно выходит в задний двор, загроможденный ржавым железом.
     - Не хотите выпить? - спрашивает меня хозяин, который  снова  перешел
на "вы".
     - Нет, спасибо. Не хочется.
     - Мне тоже. Серьезный разговор лучше вести на трезвую голову.
     Мы  усаживаемся  в  кресла  по  бокам   небольшого   столика.   Милев
спрашивает:
     - Ведь вас, кажется, именно выпивка привела в этот квартал?
     - Да, пожалуй.
     - Судьба, - уныло качает головой Майк.  -  Вас  -  спиртное,  меня  -
юбки...
     - Причем тут юбки? - спрашиваю я, чтобы не молчать.
     - А притом, что они не  бесплатны,  -  поясняет  хозяин.  -  И  чтобы
заработать побольше, я взялся продавать  гашиш,  а  гашиш  привел  меня  к
Дрейку...
     Он замолкает  -  наверное,  решив,  что  не  стоит  перегружать  меня
информацией. Потом вместо обобщения замечает:
     - А теперь нам обоим надо думать, как убраться отсюда.
     - Зачем? Здесь не так уж плохо.
     - Да, конечно! - с издевкой улыбается Майк. -  Особенно  если  вам  и
дальше  будут  платить  за  шлянье  по  порнографическим  магазинам  и  по
закусочным. Но вы не знаете шефа. Он денег на ветер не бросает. И с самого
нчала подсчитал до последнего пенса, сколько на вас потратить и сколько на
вас заработать, прежде чем отправить вас в морг.
     - У меня от ваших прогнозов испортилось настроение, -  бормочу  я.  -
Вам не кажется, что если кто-то под угрозой, то это, скорее всего, вы?
     - Верно, вы разнесли мой план в пух и прах, -  отвечает  Милев.  -  И
Дрейк теперь, наверное, уверен, что я его вожу за нос, хотя у меня  такого
намерения и не было. Но я ему все еще  нужен,  хотя  бы  для  того,  чтобы
высказать мнение о плане, который  ему  предложите  вы.  А  когда  вы  это
сделаете, ничто не помешает мне разнести его в пух и прах, как вы разнесли
мой план.
     - У меня нет плана, - успокаиваю я его.
     - Если у вас нет плана, вам прямая  дорога  на  кладбище.  Если  нет,
придумайте хоть какой-нибудь.  Вы  уже  знаете  слишком  много.  Дрейк  не
оставит вас в живых, если решит, что вы ему больше не нужны.
     Он молчит, давая мне время вникнуть в то, что сказал, потом переходит
к сути дела:
     - Будет верхом глупости, если мы, болгары, разрешим этому англичанину
расправиться с нами...
     - Раз вы ставите вопрос на национальную основу...
     -  Наше  единственное  спасение  -   выработать   общий   план,   для
осуществления которого и я, и вы будем одинаково необходимы. Нужно,  чтобы
это было нечто солидное, в противном случае шеф не одобрит.
     - Да, это было бы идеально, - соглашаюсь я, рассеянно глядя на клочок
задымленного неба над грядой прокопченных крыш за немытым окном.
     - Так что не держите этот ваш план за пазухой,  давайте  обсудим  его
спокойно, - заключает Майк.
     В эту минуту я улавливаю легкий шум в соседней комнате, что дает  мне
основание переменить тему:
     - Там, кажется, кто-то есть...
     - Это мой соквартирант. Не беспокойтесь.  Он  ни  слова  не  понимает
по-болгарски.
     - А, ну хорошо.
     - Предлагаю обсудить  ваш  план  без  проволочек,  неизвестно,  когда
Дрейку вздумается снова вызвать нас.
     - У меня нет никакого плана.
     - Слушайте, - говорит Милев, стараясь сохранить спокойствие. - Вы  не
дурак, но и я не так глуп, как вы думаете. Я знаю, что у вас есть план.  И
еще знаю: вы поэтому разгромили мой план, чтобы подсунуть шефу свой. Но  я
могу поступить с вами точно так же, как  вы  со  мной.  Существует  тысяча
способов посеять недоверие. Поэтому говорю вам еще раз, не хитрите.  Лучше
откройте карты, пока не поздно.
     - Кажется, мы говорим по-болгарски,  а  не  понимаем  друг  друга,  -
сокрушенно говорю я. - Неужели вам непонятно, что это значит: нет  у  меня
никакого плана. Понимаете, нет!
     - Вы действительно считаете меня дураком, - повышает тон Майк  Милев.
- Смотрите, как бы сами не оказались в дураках! Думаете, мне не ясно,  что
вы изо всех сил стараетесь спихнуть меня и сесть на мое место! Я знал, что
вы этого захотите, как только увидел вас  на  Дрейк-стрит.  Это  известная
наша слабость подставлять друг другу ножку. Только здесь  не  Болгария.  И
законы на Дрейк-стрит другие. И прежде чем вы на меня замахнетесь, вас  не
будет на свете. Так что я спрашиваю в последний раз: будете вы действовать
со мной заодно или...
     - Почему бы и нет, - я пожимаю плечами. - Но если  вы  ждете,  что  я
вытащу из кармана план, которого нет, то...
     В эту минуту он что-то достает из кармана.  И  это  что-то,  конечно,
пистолет, который он самым непринужденным образом направляет мне в грудь.
     - Некогда торговаться, голубчик, - несколько театрально заявляет Майк
(должно быть, чтобы объяснить появление пистолета). - Застрелю и глазом не
моргну. Здесь, на Дрейк-стрит, никто меня за  это  не  упрекнет.  Законная
оборона при нападении. Ну?
     Я не уверен, что он выстрелит. Возможно, это тоже поза - ведь у  него
слабость к позам. Но никогда нельзя знать  наверняка,  куда  эта  слабость
заведет человека. И потому я внезапно поднимаю столик и обрушиваю  его  на
Милева. Тот падает в кресло, я бросаюсь к нему и вырываю  пистолет.  После
чего швыряю оружие как можно дальше - в окно, вернее, в стекло, потому что
окно закрыто.
     Я готов удалиться, но в комнату вдруг врывается  сосед  Майка  должно
быть, привлеченный шумом схватки. В  знак  сочувствия  он  подпирает  меня
кулаком  и  кидает  на  Майка,  который  делает  то  же   самое.   Словом,
англо-болгарская дружба, кажется, будет продемонстрирована на моем горбу.
     Но эти двое - совсем иного калибра, чем  Ал  и  Боб.  Но  я  стараюсь
внушить им, что  за  любую  шалость  приходится  расплачиваться.  Наконец,
повалив их друг на друга в угол дивана, я покидаю квартиру Майка.
     - О мистер Питер!  Вам,  кажется,  опять  досталось!  -  сочувственно
заявляет Дорис. - Как только брат вернется, я сбегаю в аптеку.
     - Не беспокойтесь, - говорю я. - Не стоит обращать внимание на  такие
пустяки.
     Беглый осмотр в зеркале убеждает меня, что отделался я в  самом  деле
пустяками: синяк под левым глазом и царапина над правой бровью. Нет,  этой
паре далеко до дрейковых горилл! Не тот размах. И мускулатура не та.
     Позже, уже умывшись и заняв любимое - горизонтальное -  положение  на
кровати, я начинаю размышлять и прихожу к  выводу,  что  в  какой-то  мере
недооценил своего противника. Майк вполне способен выпустить в меня  целую
обойму из темного подъезда. Для этого не нужны ни мускулы, ни  бицепсы.  А
главная цель его жизни сейчас -  убрать  меня  с  дороги.  И  если  дорога
называется Дрейк-стрит, убрать человека не так уж трудно.
     Пожалуй, было бы  умнее  конфисковать  пистолет,  вместо  того  чтобы
выбрасывать его во двор, откуда Майк в любую минуту может его забрать.  Ну
конфисковал бы я этот пистолет, а дальше что? Ясно  как  белый  день,  что
ничего; он найдет себе другой. Это не так уж трудно в  этом  квартале,  на
этой улице.
     Взвешивая ситуацию, я, должно быть, засыпаю,  потому  что  мне  вдруг
начинает казаться, будто кто-то настойчиво трясет меня за голову, и  я  не
сразу соображаю, что трясут не голову, а дверь. Наверное, я довольно долго
предавался рассуждениям о Майке и прочем: в комнате уже темно, за окном  -
ночь.
     - Кто там? В чем дело? - спросонья спрашиваю я.
     - А, вы здесь! Почему не открываете? - слышен за дверью рев одной  из
горилл, непонятно, какой именно.
     Я встаю и открываю дверь. Передо мной - массивный шкаф по кличке Ал.
     - Вы что, померли?
     - Пока еще нет, - невозмутимо говорю я. - В чем дело? Пожар, что ли?
     - Вас зовет шеф.
     - Ладно. Убирайтесь. Сейчас приду.
     В ответ Ал демонстративно усаживается в кресло и красноречиво смотрит
на часы.
     - Я же сказал, что приду сам. Не потеряюсь, знаю дорогу.
     - Ничего вы не знаете, - рычит Ал. - Шеф в другом месте. Даю вам пять
минут.
     Через пять минут мы уже шагаем по Дрейк-стрит,  а  немного  позже,  к
моему удивлению, выходим на широкую улицу. Потом сворачиваем раз, другой и
подходим к ярко освещенному зданию,  на  фасаде  которого  алеет  неоновая
надпись: "ЕВА".
     Машинально следую за своим провожатым в обильно  освещенный,  но  еще
пустой  вестибюль,  полный  показной  и   фальшивой   роскоши.   Здесь   и
позолоченная гипсовая лепнина на  стенах,  и  красный  бобрик  на  полу  и
множество зеркал. Да, это не скудные подвальчики  Дрейк-стрит!  Мы  минуем
транзитом  вход  в  зал,  задрапированный   бархатными   занавесками,   и,
проследовав по узкому коридору, через дверь с надписью "Офис"  попадаем  в
другой коридор, кончающийся другой дверью. Горилла нажимает кнопку звонка.
Над дверью вспыхивает зеленая лампочка. Он делает мне знак: мол, входи!
     - А, вот наконец и вы! - восклицает шеф, небрежно расположившийся  за
письменным столом. - Неужели вас до сих пор били?
     - Кто бил? - с невинным видом осведомляюсь я, усаживаясь в кресло.
     -  Об  этом  вы  сейчас  расскажете,  Питер.  Мои   личные   сведения
исчерпываются скромной информацией, начертанной на вашей физиономии.
     - Надеюсь, ее неполнота вас не расстраивает, - замечаю я.
     - Конечно, нет. Мне это безразлично. В конце концов, не меня же били.
Но все-таки вы должны поделиться.
     Я нерешительно осматриваюсь, словно колеблюсь, выполнять распоряжение
или  не  стоит.  Это  помещение  значительно  меньше  кабинета  Дрейка  на
Дрейк-стрит,  но  зато  обставлено  сверхмодно:  гармония   фиолетовых   и
серебристо-серых тонов, обилие стекла и полированных плоскостей,  шелковые
драпри, - словом, экстравагантность, не поддающаяся описанию.
     - На меня набросился Майк, да не один, а с приятелем,  -  сообщаю  я,
преодолев колебания.
     - Как это произошло?
     Я описываю, как это произошло, не вдаваясь в подробности. Шеф  молчит
и наконец заявляет:
     - М-да-а... Этого я не люблю. Но на вашем месте я бы ему отомстил.
     - По-моему, это лишнее.
     - Нет, не лишнее, потому что теперь он везде начнет похваляться,  что
задал вам трепку. А  это  окончательно  уронит  ваш  престиж  среди  моего
персонала. Того и гляди, пойдет молва, что вас слишком часто бьют.
     - Я не претендую на репутацию гориллы.
     - Но вы мой секретарь, Питер. А секретарь Дрейка должен быть  сильной
личностью.
     Отвечать на это замечание я не  считаю  нужным,  и  шеф  переходит  к
другой теме:
     - Что же теперь? Вы дрожите, как бы Майк не подверг ваш план  полному
уничтожению?
     - Чтобы дрожать, его нужно сначала иметь, этот план.
     - А у вас его нет?
     - Пока нет.
     - И вы не в состоянии его составить?
     - Я не настолько беспомощный. Но и не могу составлять планы на  голом
месте.
     - Что вы имеете в виду?
     С ответом приходится подождать, потому что в эту минуту вторая  дверь
кабинета - та, что позади письменного стола, - открывается, и в  помещении
становится светлее. Когда на небосклоне всходит звезда первой величины, на
земле всегда становится светлее. На звезде платье из серебристого люрекса,
такое длинное и такое узкое, что будь она не звезда, а  смертная  женщина,
она не могла бы двигаться в такой упаковке. Бедра и бюст вызывающе блестят
в этой роскошной обертке, но лично меня  этот  вызов  оставляет  холодным,
потому что когда женское тело кажется отлитым из металла,  то  него  тянет
леденящим холодом.
     Бренда - дама эта не кто иной, как  мисс  Бренда  Нельсон,  -  плавно
скользит по серому бобрику пола  в  своем  серебристом  коконе,  грациозно
помахивая рукой в длинной серебристой  перчатке,  в  руке  у  нее  длинный
мундштук. Ей  удается  благополучно  добраться  до  фиолетового  дивана  и
расположиться на нем в претенциозно-элегантной позе.  Подозреваю,  что  от
этой позы у нее очень скоро заболит спина.
     - Я вам не мешаю, дорогой? - спрашивает  она,  не  давая  себе  труда
взглянуть на меня.
     - Конечно, нет, дорогая, - отзывается Дрейк, который, в свою очередь,
не дает себе труда взглянуть на  нее,  он  сверлит  меня  своими  голубыми
глазками.
     - Так что же вы имеете в виду?
     - Мне нужно знать хотя бы две вещи; во-первых, данные о товаре...
     - Товар - наркотики, раз это вас так интересует.
     - Меня не  интересует,  что  это  за  товар,  наркотики  или  женские
бюстгальтеры. Мне нужно знать, как я уже говорил, вес и объем.
     - Серьезный вес и большой объем, я вам уже сказал.
     Я молчу, давая ему понять, что такие общие сведения никакой  ценности
не представляют и мне от них никакого проку. Но он рычит свое:
     - А во-вторых? Вы сказали, что вам нужно знать две вещи?
     - Ну, это проще простого. Вы сами понимаете, что я не стану потеть за
горсть медяков.
     - Пока что я вам не обещал и этого.
     - А еще удивляетесь, что я вам не предлагаю никакого плана.
     - Слушайте, Питер! - заявляет Дрейк с чуть заметной угрозой в голосе.
- Я вам плачу не за то, чтобы вы позволяли себе разговаривать таким тоном.
Я ввел в своей фирме стиль работы, нарушать который не позволю.
     Я киваю.
     - Мне это известно. И я не сомневаюсь, что, если понадобится, вы  мне
продемонстрируете этот ваш стиль.  Вы  можете  меня  бить  до  полусмерти,
мистер Дрейк, но в таком случае раз и навсегда проститесь с мыслью, что  я
вас посвящу в свой план.
     - Это покажет будущее.
     - Зачем же заглядывать в будущее? Не разумнее ли  теперь  же  понять,
что если вы -  человек  крайне  бесцеремонный,  то  я  -  человек  страшно
упрямый. Упрямый до самоубийства, уверяю вас.
     - Это покажет будущее, - повторяет Дрейк, не  повышая  голоса,  но  с
мрачной интонацией.
     - Чудесно, - заключаю я и встаю с кресла. - Раз  вы  не  способны  на
большее, зовите ваших горилл. Мне нечего больше сказать.
     - Я не разрешил вам идти, Питер, - бурчит шеф.
     - Я просто не хочу отнимать у вас время зря. Разговор окончен. Зовите
ваших подручных.
     - На этот раз вас ждут не подручные, Питер! На этот раз вас ждет  наш
общий друг, чрезвычайный и полномочный посол смерти. Вообще же  я  склонен
проявить милосердие, которого вы не заслуживаете, и пошлю вас на тот  свет
без проволочек.
     Если Дрейк ожидал услышать слова горячей благодарности, то он ошибся,
я просто киваю и иду к двери. Если  этот  тип  и  на  этот  раз  выдержит,
значит, нервы у него стальные.
     Он выдерживает. Только чуть громче обычного рычит:
     - Идите сюда, Питер! И не злоупотребляйте моим терпением!
     - Мне нет смысла возвращаться из-за горсти медяков, сэр, - говорю  я,
но все же останавливаюсь посреди кабинета. -  Я  свою  жизнь  превратил  в
азартную игру и спокойно могу ее проиграть, но не буду ни вашим швейцаром,
на вашим слугой, ни вашей половой тряпкой. Понятно?
     - Слушайте, ослиная вы голова! Предлагать вам что бы то ни  было  или
не предлагать - это позвольте решать мне. И вопрос  о  том,  ликвидировать
вас или нет, тоже буду решать я. Но сначала я должен  вас