- Большого  скандала.  Политической  сенсации.  А  чтобы  сенсация  и
скандал  получились  погромче,  отправленная  нами  партия   должна   быть
посолиднее. Вы слышали, что сказал  господин  Мортон:  "Не  меньше  десяти
килограммов героина". Потом устроят засаду в условленном месте, конфискуют
наркотик, поднимут шум  в  печати,  обвинят  коммунистов,  что  они  хотят
отравить свободный мир. А самое интересное то, что  все  это  оплачивается
деньгами из вашего кармана.
     Дрейк некоторое время молчит, обдумывая мои слова.
     - Похоже, что так оно и есть, - соглашается он. - Или  приблизительно
так. Во всяком случае, ловушка налицо. А ведь только  сейчас  этот  чертов
янки убеждал меня, что нужно перейти к отправке крупных  партий,  брал  на
себя обязательства немедленно сбыть все за океаном.
     Дрейк решительно выливает в горло остаток виски и, устало откинувшись
на спинку кресла, погружается в раздумье.
     Я успеваю допить виски и до половины выкурить сигарету,  когда  рыжий
медленно поднимается и выходит  из  комнаты,  изменив  своему  правилу  не
оставлять меня одного в кабинете. Его  отсутствие  длится  не  более  двух
минут. Вернувшись, он произносит с грустью:
     - Что ж, придется проститься с Ларкиным, дружище. Вы  знаете,  что  я
человек гуманный, но ничего не поделаешь: с Ларкиным придется проститься.
     - А вам не кажется, что уже поздно? - спрашиваю я. -  Может,  Мортону
уже все известно...
     - Что, например?
     - Например, дата отправки следующей партии...
     - А, значит, вы тоже считаете  Дрейка  старым  дураком,  Питер,  -  с
печальным укором говорит он. - Вы думаете, что старина Дрейк совсем  выжил
из ума...
     - Что вы, я не имел в виду ничего подобного, - спешу заверить его я.
     - Имели, дружище, имели, - он грозит мне пальцем. - Ну да ладно, я не
злопамятен.
     Затем он возвращается к главной теме:
     - Ну как, Питер, у вас найдется сил пережить такое?
     - О чем вы?
     - Все о том же - о необходимости распрощаться с Ларкиным. О чем еще я
могу говорить?
     - Не забывайте, что Ларкин - человек ЦРУ.
     - Как я могу забыть такое! Именно по этой причине мы  устроим  в  его
честь скромную тризну.
     - У ЦРУ руки длинные, мистер Дрейк.
     - Не настолько, Питер, чтобы  дотянуться  до  Дрейк-стрит.  Здесь,  в
Сохо, ЦРУ не котируется, дружище. Здесь мы привыкли обходиться без ЦРУ.
     Он опять подходит к бару, чтобы налить себе очередную дозу.
     - Запаситесь, стало быть, нужным самообладанием, Питер,  и  обуздайте
свою скорбь. Вы ведь знаете, я тоже человек чувствительный, но наши эмоции
не должны идти вразрез с чувством долга и справедливости. Не то все пойдет
прахом.
     Дрейк отпивает глоток виски, не  потрудившись  бросить  в  него  лед,
затем опять  усаживается  в  кресло  напротив  и  принимается  за  любимое
занятие: любовно развернув сигару, он старательно обрезает ее. Покончив  с
этим, он погружается в раздумья и облака дыма.
     - Ах, это вы,  Ларкин!  -  радушно  восклицает  Дрейк,  когда  спустя
четверть часа американец входит к нему в кабинет. -  Прошу  прощения,  что
разрешил себе вторично обеспокоить вас, но совсем недавно выяснились новые
подробности, нужно кое-что уточнить. Что же вы стоите? Присаживайтесь.
     Ларкин садится на  диван,  на  котором  не  так  давно  располагалась
грациозная  Бренда,  где  ему  знать,   что   занимать   место   человека,
переселившегося в мир  иной,  не  рекомендуется.  Садится  и  застывает  в
привычной позе с неподвижным выражением смуглого  худощавого  лица.  Долго
ждать не приходится, шеф склоняется к письменному столу и включает запись.
     Приятно  иметь  дело  с  профессионалом.  В  течение  всего   времени
прослушивания магнитофонной записи его разговора с Мортоном выражение лица
Ларкина  остается  абсолютно   неподвижным,   и   только   по   чрезмерной
напряженности взгляда можно догадаться о том, что он сосредоточенно думает
над тем, как выйти сухим из воды, как более  приемлемо  истолковать  смысл
воспроизводимых фраз.
     - Ну что, придумали свою версию? - добродушно спрашивает рыжий  после
того, как раздалось ровное шипение, означающее конец прослушивания.
     - Мне незачем придумывать, - отвечает Ларкин, переводя  свой  тяжелый
взгляд на Дрейка.
     - Этого требует материал, который вы только что прослушали, - все тем
же добродушным тоном говорит шеф. - Или, может, вы  станете  отрицать  его
подлинность?
     - Представьте себе, нет, - сухо произносит американец.  -  Мне  ни  к
чему сочинять небылицы, поскольку правда всецело на моей стороне.
     - Я не сомневаюсь, - кивает рыжий. - Вам известно о моем безграничном
доверии к вам. Но я не откажусь выслушать ваше объяснение, хотя бы  просто
так, из чисто формальных соображений.
     - На меня оказал натиск Мортон, - спокойно говорит Ларкин. - И если я
до сих пор не обмолвился об этом, то лишь потому,  что  не  считал  нужным
беспокоить вас попусту.
     - А кто такой этот Мортон? - спрашивает Дрейк для виду.
     -  Мне  кажется,  совершенно  ясно,  кто  он   такой,   -   сотрудник
"Интерпола". Я был знаком с ним еще в  Нью-Йорке.  Из-за  одного  нелепого
совпадения он напал на мой след здесь, в Лондоне. Установил за мной слежку
и на основании своих источников информации, о которых  я  сейчас  не  могу
дать вам более  подробных  сведений  (здесь  Ларкин  не  забывает  бросить
подозрительный взгляд в мою сторону), выяснил, чем я  занимаюсь  в  данный
момент. Он буквально прижал меня к стенке.
     Объяснение  выглядит  непривычно  длинным  для   такого   молчаливого
человека, как Ларкин, но американец прекрасно понимает, что  молчание  тут
не поможет.
     - А что, в сущности, нужно  от  вас  этому  Мортону?  -  все  так  же
формально интересуется шеф.
     - Вы же слышали: он  хочет  перехватить  большую  партию  наркотиков,
чтобы блеснуть. Разве вы не знаете этих господ! Они  готовы  на  все  ради
высоких постов и больших пенсий.
     - Да, конечно, у каждого свои заботы, - соглашается Дрейк.
     А потом поворачивается ко мне:
     - Вот видите, Питер! Я же вам говорил, как вредно идти  на  поводу  у
собственной подозрительности. Ларкин вовсе не ведет двойной игры,  как  вы
предполагаете.
     - В сущности, я был вынужден вести двойную игру, - спокойно возражает
американец.  -  Только  она  касается  не  вас,  а  Мортона.  Я   всячески
дезинформировал его, я водил его за нос, чтобы выиграть время. Ждал,  пока
мы проведем две-три крупные операции и сорвем  порядочный  куш,  а  потом,
если бы "Интерпол" стал проявлять нетерпение, поставил бы в известность  о
сложившемся положении вас, чтобы всем вовремя выйти из игры.
     Ларкин умолкает, потом опять меряет меня  подозрительным  взглядом  и
продолжает:
     - Однако среди нас есть еще один человек, который ведет двойную игру.
Я  не  хочу  проявлять  чрезмерную  мнительность,  но  это  подтверждается
информацией, которой располагает Мортон. И этот двурушник -  он  находится
здесь, среди нас - ведет двойную игру против нас с вами.
     - Логично, - признает рыжий.
     Он устремляет задумчивый взгляд к потолку и, выпустив  в  направлении
хрустальной люстры струю дыма, спрашивает у Ларкина:
     - А почему вы думаете, что мы имеем дело с "Интерполом", а скажем, не
с ЦРУ?
     - Ну, какой интерес ЦРУ заниматься подобными аферами?
     - Вот и я спрашиваю, какой интерес?
     Ларкин, видимо считает, что этот вопрос к нему не относится, он и  не
думает на него отвечать.
     - Мне кажется, - говорит он, - что сейчас гораздо важнее  установить,
от кого Мортон получает сведения.
     - Да, в самом деле, - спохватывается Дрейк. - А  что  вы  думаете  по
этому вопросу?
     - Полагаю, что не так уж трудно добраться до истины.
     - Каким образом?
     -  Естественно,   методом   исключения,   единственно   возможным   в
сложившейся ситуации.  Насколько  я  знаю,  об  операции  известно  только
троим... Или, может, я ошибаюсь?
     - Нет, нет, вы не ошиблись, - говорит Дрейк. -  Только  нас  трое,  и
больше ни один человек.
     - Полагаю, что лично вы вне подозрений...
     - Благодарю за доверие.
     - Я тоже вне подозрений, причем  это  довольно  просто  доказать:  вы
знаете, какая сумма полагается мне в случае успеха операции. Неужели же  я
похож на идиота, способного лишиться таких огромных денег  ради  интересов
"Интерпола"?
     - Следовательно? - позволяет себе задать вопрос шеф.
     - Следовательно... - Ларкин пожимает  плечами,  мол,  он  не  намерен
отвечать на дурацкие вопросы.
     - Ну а вы, Питер, что можете сказать  в  свою  защиту?  -  обращается
Дрейк ко мне.
     - Ничего, - отвечаю я.
     - Как так "ничего"? - удивляется рыжий. - Смотрите, как оправдал себя
Ларкин. А вы - "ничего"!
     Американец невозмутимо молчит, хотя, вероятно, видит шефа насквозь.
     - Да, вы оба ставите меня в трудное положение, - после короткой паузы
признается Дрейк. - Один то и знай молчит, будто  в  рот  воды  набрал,  а
другой то и знай оправдывается.
     - У меня нет намерения оправдываться, - холодно возражает американец.
     - Да, надо сказать, вы абсолютно спокойны, - говорит Дрейк. - Видите,
Питер, какую самоуверенность приобретает человек, который служит в ЦРУ.
     Он бросает окурок сигары в пепельницу, не потрудившись потушить  его,
лениво встает с кресла и уже другим тоном произносит:
     - Думаю, что нам пора кончать.
     И поскольку американец продолжает сидеть, не говоря ни  слова,  Дрейк
поясняет:
     - Кончать с вами, Ларкин.
     - Не важно, кому я служу - ЦРУ или кому-нибудь  еще,  -  все  так  же
невозмутимо говорит Ларкин, вставая, - но за меня есть  кому  заступиться,
Дрейк.  Людям,  которые  мне  покровительствуют,  известно  все.  Даже  та
подробность, что я в данный момент нахожусь в вашем кабинете.
     - Ну вот, наконец-то вы раскрыли  свои  карты!  -  восклицает  шеф  и
разражается хриплым смехом. - Значит, я поймал вас на удочку.  Больше  мне
ничего не нужно, уверяю вас.
     Он  смотрит  на  Ларкина  своими  маленькими  голубыми   глазками   и
пренебрежительно машет рукой.
     - Теперь можете идти. И лучше не попадайтесь мне на глаза.
     Дрейк подходит к письменному столу, и я догадываюсь, что он  нажимает
невидимую кнопку звонка. И даже если  бы  я  не  догадался,  то  внезапное
появление Боба и Ала достаточно красноречиво говорит об этом.
     - Проводите его, - приказывает шеф. И  добавляет  фразу,  заставившую
американца споткнуться в дверях. -  И  чтобы  никакой  крови  в  коридоре.
Отведите его к Марку, в подвал.
     - Послушайте, Дрейк! - В голосе Ларкина нет прежней невозмутимости. -
Вы угадали: я действительно служу в ЦРУ.
     - Знаю, знаю, - сговорчиво замечает шеф. - Но что поделаешь: все люди
смертны, даже те, кто служит в ЦРУ.
     Гориллы хватают американца, и в эту  минуту  Ларкин,  забыв  о  своей
выдержке, вдруг начинает кричать и вырываться, но Боб  тычет  ему  в  зубы
кулаком, а Ал выворачивает руку до тех пор, пока Дрейк не урезонивает их:
     - Успокойтесь, ребята. Я же сказал: никакой крови.
     Марк и на этот раз сделал свое дело  аккуратно.  Марк  -  исполнитель
образцовый. Посланник смерти, проникшийся полным сознанием ответственности
за выполняемую миссию.
     Труп бедняги Ларкина, как и следует ожидать, хорошо упакован. Гориллы
заботливо укладывают его в багажник машины, которая направляется к берегам
Темзы.
     - Должен вам сказать, Питер, что я всегда был  сторонником  подобного
способа захоронения, - говорит мне по этому поводу шеф. - В нем есть некая
особая торжественность... и еще - что может быть  достойнее,  как  отплыть
вниз по течению нашей древней реки в страну вечного покоя. Да, это в  духе
добрых  британских  традиций.  Вам,  людям  с  континента,  возможно,  это
непонятно, но мы, дружище, морская  держава,  море  всегда  было  для  нас
матерью.
     Дрейк произносит  эти  слова  с  таким  пафосом,  что  они,  пожалуй,
способны вызвать слезы умиления у тех, кто его не знает. Но я-то его знаю.
Настолько хорошо, что даже испытываю нечто похожее на сострадание к  этому
типу  Ларкину,  который,  несмотря   на   свою   отвратительную   роль   и
отвратительный характер, в конце концов был просто винтиком  в  чудовищной
машине.
     Следующие дни проходят вполне спокойно, то есть я почти не общаюсь  с
Дрейком,  который,  хотя  и  притворяется  безразличным,   явно   потрясен
вторжением в его жизнь сильного конкурента. Не в том смысле, что он боится
мести ЦРУ: пускай себе ЦРУ ищет  исчезнувшего  Ларкина,  если  ему  больше
нечего  делать.  Просто  Дрейку  нужно  время  на  то,  чтобы   хорошенько
проанализировать свои планы и внести соответствующие коррективы.
     Пользуясь сложившейся ситуацией, я позволяю себе чаще  покидать  нашу
неприглядную улицу,  чтобы  побродить  по  широким  бульварам  и  площадям
города. И делаю я это вовсе не потому, что хочу изучить Лондон, просто мне
хочется хотя бы на время освободиться от ощущения удушья,  которое  обычно
возникает при длительном пребывании  в  замкнутом  пространстве,  будь  то
застрявший между двумя этажами лифт  или  зажатая  между  двумя  шеренгами
домов Дрейк-стрит. Нет, я не имею ни малейшего желания  изучать  Лондон  и
его достопримечательности. Я  просто  бесцельно  расхаживаю  по  улицам  в
кратких промежутках между частыми  ливнями,  чувствуя,  как  меня  со  все
сторон  окутывает  своеобразная  атмосфера  города,  пропитанного  осенней
влагой и духом минувших эпох.
     И пока я лавирую в  толпе  или,  занятый  своими  мыслями,  шагаю  по
опустевшим тротуарам, в моей памяти  откладываются  картины  улиц  Сити  и
заполненных народом широких торговых артерий.  Она  запечатлевает  громаду
собора святого Павла, увенчанного огромным куполом; вонзенный в  свинцовое
небо  шпиль  Биг-Бена;  длинный  и  мрачный   фасад   парламента   с   его
псевдоготическим стилем и еще  более  мрачный  фасад  дворца  Сент-Джеймс;
массивную  колоннаду  Британского  музея  и   Биржи;   всегда   оживленный
Лондон-бридж и  неприветливый  Тауэр-бридж.  Все  эти  фронтоны,  колонны,
тронутые паутиной времени башни,  темные  куполы,  бронзовые  памятники  и
мраморные  фонтаны  представляют  собой  страницы   биографии   с   годами
поблекшей, но все еще не утратившей своего величия империи.
     Этот бесконечный лабиринт не  имеет  ничего  общего  с  крохотными  и
жалкими владениями Дрейка. Хотя в конечном  счете  империя  Дрейка  -  это
миниатюрная, уродливая копия Британской империи. Главные двигатели  в  них
одни и те же - грабеж и насилие. А что  касается  масштабов,  то  в  конце
концов все зависит от возможностей - разве может, скажем, какой-то  жалкий
гангстер - мистер Дрейк соперничать с династиями Тюдоров и Стюартов.
     Похоже, однако, что Дрейк завладел моими мыслями, раз я  вспоминаю  о
нем даже тогда, когда размышляю об исторических судьбах Брианской империи.
Дрейк  со  своей  грубой  силой  и  всеми   своими   слабостями,   которые
представляются мне не менее опасными, чем его  сила.  Взять  хотя  бы  эту
довольно легкомысленную расправу с Ларкиным. Ведь  рука  у  ЦРУ  и  впрямь
длинная,  ничего  удивительного,  если  она   одним   неожиданным   ударом
прихлопнет и Дрейка, и его скромного секретаря.
     Конечно,  с  одной  стороны,  благодаря  исчезновению  американца  на
какое-то время устранена угроза  непредвиденной  провокации  против  нашей
страны. Но устранена ненадолго. Наивно было бы думать, что соответствующий
отдел ЦРУ, потратив столько времени и средств, примирится с  тем,  что  на
операции нужно поставить крест, и признает свое  поражение.  Одно  неясно:
какие именно контрмеры будут предприняты и против кого. И именно  на  этот
вопрос я не могу дать  ответ,  придется,  ничего  не  предпринимая,  ждать
следующего хода противника.
     Ждать приходится большей частью на улицах города или в квартире  мисс
Грей. К сожалению, Линда не из тех женщин, которые способны поднять дух, в
последнее время она, по-моему, сама нуждается в том, чтобы ее веселили. Не
знаю, то ли из-за дождливой погоды, то ли по какой другой  причине,  Линда
выглядит подавленной, наши разговоры с ней напоследок состоят из ничего не
значащих фраз. Возможно,  во  все  виноват  установленный  в  ее  квартире
микрофон, хотя не могу поручиться, что без микрофона мы бы с ней ударились
в откровения.
     Что касается микрофона, то Линда давно  перестала  обращать  на  него
внимание и больше не тратит усилий  на  придумывание  каверзных  вопросов,
которые она должна задавать мне по сценарию Дрейка. Она просто молчит, а я
следую ее примеру. Только иногда, когда я на рассвете провожаю Линду домой
после выступления в "Еве", мы вместо слов обмениваемся ласками, с  помощью
которых люди пытаются спасти  себя  от  одиночества,  причем  нередко  без
особого успеха.
     Прошло несколько дней после расправы над американцем, я  шел  вечером
на свидание с Линдой и вдруг заметил, что за мной следят. А так как у меня
есть все основания думать, что слежка ведется не по инициативе Дрейка, мне
тут же становится ясно,  кто  еще  может  заинтересоваться  моей  скромной
персоной. Тем более  что  наблюдение  ведется  из  автомобиля,  причем  ни
водителя, ни сидящих на заднем сиденье пассажиров я до  этого  никогда  не
встречал.
     Черный "форд"  неотвязно  следует  за  мной  от  Пикадилли-серкус  до
Черинг-кросс. Это вынуждает меня  юркнуть  в  небольшой  переулок,  проезд
машин по которому запрещен, затем быстро свернуть во второй, а потом  -  в
третий. Пусть сидящие в "форде" молодчики покатаются по всему району, если
им делать нечего.
     Но они и не думают кататься.  Они  просто  подкарауливают  меня.  Им,
по-видимому, хорошо известны мои привычки: свернув за угол, чтобы пройти к
подъезду дома, где живет Линда, я натыкаюсь на стоящий у  тротуара  черный
"форд". В моем распоряжении не больше секунды, нужно сориентироваться, как
поступить - войти в дом или вернуться назад. Я, однако, не делаю  ни  того
ни  другого:  двое  дюжих  молодчиков  заламывают  мне  за  спину  руки  и
заталкивают меня на заднее сиденье "форда".
     - Кто вы такие? Что вам от меня нужно? - спрашиваю я возмущенно.
     Ответа  нет.  Машина  стремительно  срывается  с  места  и  мчится  в
неизвестном направлении. Один из стражей, сидящих возле  меня  и  все  еще
удерживающих меня за руки, цедит сквозь зубы:
     - Не вздумайте буйствовать.  Не  то  придется  вас  сбросить  вниз  и
хорошенько прижать.
     Предупреждение сделано вовремя, после двух поворотов "форд"  выезжает
на ярко освещенную и особенно людную в  эту  пору  суток  Черинг-кросс,  а
когда похитители везут тебя по такой оживленной и светлой улице и в  метре
от себя ты видишь  спокойные  лица  порядочных  граждан  и  величественные
фигуры полицейских напротив, у тебя возникает сильное желание  привести  в
действие свои голосовые связки.
     Я, конечно же, молчу, тем более что мои спутники очень  смахивают  на
Ала, правда они вроде бы чуть подальше отошли от обезьяны.
     Машина выносится на Оксфорд-стрит, сворачивает влево, проезжает  мимо
Марбл-Арг и Гайд-парк и наконец сворачивает на Гайд-парк-стрит.
     Маршрут  мне  известен.  Поэтому  я  не  очень  удивляюсь,  когда  мы
останавливаемся  перед  кирпичным  фасадом  дома,  в  английском   дворике
которого я не так давно наслаждался тишиной лондонской ночи.
     Подталкиваемый одной из горилл и поддерживаемый второй, я  выхожу  из
"форда", в то время как сидевший рядом с шофером мужчина,  встав  за  моей
спиной, упирается мне в спину предметом,  назначение  которого  не  трудно
угадать.
     После трех коротких  звонков  в  дверь  на  пороге  появляется  новая
горилла.  Причем  ее  гостеприимство  распространяется  только  на   меня:
сопровождающие лица вынуждены вернуться к машине.
     - Дайте  оружие,  -  предлагает  человеко