ления.
     - Абсолютно. И текст шифрованной  телеграммы  у  меня  в  кармане.  Я
показал бы вам ее, но в этом нет надобности.
     - В сущности, все возможно, - говорю я, немного  подумав.  -  Старина
Дрейк однажды выкинул подобный номер. Только тогда  крахмала  было  десять
килограммов.
     - Да, мне это известно, - кивает Мортон. - Но в данном случае это  не
номер старины Дрейка. Нам досконально известно,  что  с  исходной  базы  в
Варну был отправлен героин, а не крахмал. И совершенно  ясно,  что  героин
превратился в крахмал по пути из Варны.
     - Странно...
     - Странно может быть для нас. Но не для вас. Однако  теперь  странное
для нас становится легко объяснимым.
     - Не смею интересоваться вашими гипнозами, - пытаюсь  выиграть  время
я, - могу сказать только то, что говорил в свое  время  Дрейку:  мои  люди
абсолютно не интересуются вашим героином.  По  той  простой  причине,  что
использовать его в Болгарии нет никакой возможности.
     - Знаю, знаю, я уже слышал об этом от  вас,  -  довольно  нетерпеливо
прерывает меня Мортон. - Я даже был склонен вам верить. Только времена эти
безвозвратно прошли, мистер Питер.
     Он смотрит на меня в упор, в его тяжелом взгляде светится откровенная
злоба.
     - Мы думали, что имеем дело с бандой контрабандистов,  тогда  как,  в
сущности, это была ваша разведка... Мы совершили ошибку... Роковую ошибку,
надо признаться...
     - Разведка? - спрашиваю я наивно. - Вы думаете, что  органы  разведки
будут тратить время на какую-то торговлю наркотиками?
     - Но вы тоже совершили роковую ошибку,  мистер  Питер,  -  продолжает
американец, пропуская мимо ушей мое замечание. - Верно,  вы  очень  удобно
устроились в тылу противника.  Только  забыли  обеспечить  себе  выход  на
случай крайней необходимости. И теперь вы заплатите за все.  Или  получите
по заслугам, - если для вас предпочтительнее такой оборот речи.
     - И  вы  еще  осмеливались  упрекать  меня  в  подозрительности...  -
произношу я с горечью.
     - Да, вы подумали о выходе лишь  тогда,  когда  все  двери  были  уже
крепко заперты, - продолжает развивать свою мысль Мортон, - и  хотя  я  не
питаю особой слабости  к  юмору,  меня  просто  разбирает  смех,  когда  я
вспоминаю ваши наивные попытки получить визу, причем не через кого-нибудь,
а через меня. Для путешествия, которое  вам  предстоит,  у  вас  не  будет
абсолютно никакой необходимости в визе, мистер Питер!
     Он умолкает, смотрит на  часы,  потом  в  глубину  зала,  тонущего  в
полумраке, и говорит:
     - Полагаю, что человек, о котором идет речь, может появиться в  любой
момент. Поэтому я хочу воспользоваться случаем и не  быть  к  вам  слишком
строгим хотя бы в последний раз, несмотря на то, что вы этого, конечно же,
совсем не заслуживаете. Отпустить вас на все четыре стороны или предложить
вам место в нашей системе - это может решить только высшая инстанция. Но в
моей власти даровать вам жизнь - я надеюсь, вы даете себе отчет в том, что
в данный момент имеете все шансы ее потерять.
     Значит, все-таки еще  есть  одна  маленькая  дверца,  должен  был  бы
сказать сам себе я. Но я не делаю этого, поскольку достаточно ясно сознаю,
что это всего лишь воображаемая дверца, мираж для дураков.
     В этот момент мне кажется,  что  в  глубине  зала  мелькает  какая-то
легкая тень. Неясная тень, которая появилась на  мгновение  и  исчезла  за
ближайшей бетонной колонной. Возможно, мне это просто  показалось,  только
вряд ли, я вижу, как Мортон устремляет свой взгляд в том же направлении.
     - Итак, я готов подарить вам жизнь,  мистер  Питер.  -  Мортон  снова
садится на  своего  конька.  -  При  одном  единственном,  но  непременном
условии: вы нам выложите все, что знаете, так сказать, "всю  подноготную".
Факты, технические подробности и  -  самое  главное  -  имена.  Совсем  не
трудно, правда?
     - В самом деле, - спешу я согласиться, - но только в том случае, если
бы я располагал нужной вам информацией. А я ею не располагаю. И просто  не
вижу, как бы я мог заслужить высокую честь,  которую  вы  мне  оказываете,
принимая меня не за того, кем я в действительности являюсь...
     - Прекратите вашу болтовню, - обрывает меня Мортон, не  замечая,  что
я, вроде бы бесцельно тычась в разные стороны, приближаюсь  к  нему  почти
вплотную. - Говорите прямо: да или нет?
     - Вы сами понимаете, сэр, что в данный момент  я  сгораю  от  желания
сказать "да". Но после моего  "да"  на  меня  посыпятся  вопросы,  я  буду
вынужден лгать, поскольку мое вранье будет из той области, которая, как  я
уже вам сказал, для меня терра инкогнита...
     - Ни с места! - предупреждает меня американец, на этот раз заметивший
мое продвижение к нему.
     И уже громче кричит:
     - Выходите, дорогой! Мистер Питер хочет вас видеть!
     Не успевает заглохнуть эхо этого зова, прокатившееся по пустому залу,
как из-за бетонной колонны бесшумно возникает фигура худощавого мужчины  в
черном плаще, в черной шляпе и с каким-то черным предметом в правой  руке.
Мужчина, лениво жуя пресловутую резинку, устремляет на  нас  взгляд  своих
немигающих глаз. Чрезвычайный и полномочный посланник смерти.
     - Ни с места! - гремит новая команда. Но  на  этот  раз  командую  я.
Поскольку в то мгновение, когда Мортон позвал Марка  и  бросил  взгляд  на
противоположную колонну, я встал за его спиной и упер дуло пистолета ему в
поясницу. Маневр, который я до мельчайших подробностей перебирал в  уме  в
течение всего нашего разговора с полным сознанием того, что этот маневр ни
к чему не приведет. Ведь если даже допустить, что мне  удастся  как-нибудь
выбраться из этой ловушки,  передо  мной  немедленно  возникнет  следующий
вопрос: а дальше что?
     В первую секунду американец вроде бы еще не осознает свое положение и
даже  невольно  тянется  рукой  к  заднему  карману,  поэтому  я  вынужден
повторить немного тверже:
     - Ни с места, Мортон! Не то я разряжу всю обойму вам в спину!  Причем
из пистолета старого Дрейка.
     При этих словах во избежание возможных неприятностей  я  сую  руку  в
задний карман американца и достаю спрятанный там пистолет.
     - ...старого Дрейка... - слышу я эхо собственного голоса.
     Однако источник эха - не стены помещения, а губы Марка.
     - Вы убили старого Дрейка, да?
     В первый момент я думаю,  что  вопрос  относится  ко  мне,  хотя  это
маловероятно, так как темные мертвенные глаза Марка смотрят на американца.
И тогда мне приходит в голову, что все-таки одно живое существо испытывало
чувство привязанности к покойному гангстеру. И это существо  -  человек  в
черном плаще и с куриными мозгами, посланник смерти.
     Рука Марка медленно поднимается, и дуло черного предмета направляется
в грудь Мортона, которого я в данный момент использую  в  качестве  живого
щита.
     -  Не  играйте  с  оружием,  Марк!..  Какая  муха  вас  укусила?..  -
взвизгивает американец, внезапно переходя с  басового  регистра  на  более
высокий.
     Ответ противника краток, но категоричен: два выстрела,  звук  которых
ослаблен заглушителем, но результат налицо, поскольку полное  тело  передо
мной покачнулось, и я хватаю его под мышки, чтобы задержать  перед  собой,
потому что пистолет Марка все еще направлен в нашу сторону и  уже,  верно,
нацеливается на меня.
     Надо удержать... Но  попробуйте  удержать  на  весу  стокилограммовое
тело, когда оно превратилось в инертную массу...  Оно  все  сильнее  тянет
меня за собой и вот-вот выскользнет из рук...
     Еще секунда - и я стану мишенью для убийцы.
     "Нужно стрелять первым, и немедленно", - проносится у меня  в  голове
за какую-то долю секунды...
     Вероятно, это была бы моя последняя  предсмертная  мысль  -  довольно
грубая для такого  трогательного  момента,  -  если  бы  неожиданно  из-за
колонны чудом не  появилась  неизвестная  рука,  которая  решительным,  не
терпящим возражения движением обрушилась на темя Марка. На  темя,  которое
вряд ли осталось бы целым и невредимым, если бы не  смягчающая  удар  роль
шляпы. Вот почему так полезно носить шляпу.
     Не знаю, нужно ли объяснять, что  вслед  за  упомянутой  рукой  из-за
колонны появляется Борислав.


     Путь нашего отступления  не  усыпан  розами,  но  все  обходится  без
особого риска. Если не считать, разумеется, риск сломать себе ногу.
     Отступление проводится не через вход, где стоит "плимут" с  гориллой,
а через зияющее над  Темзой  отверстие,  к  которому  ведет  металлическая
лестница.
     Мы кое-как спускаемся на  землю  в  полной  темноте,  перебираемся  в
предназначенный для грузовиков проезд, оттуда попадаем  на  узкую  улочку,
где Борислав припарковал свой "форд". Дальше, как вы понимаете, идут в ход
современные  средства  передвижения,  пока  мы  не  подъезжаем  к   речной
пристани, до отказа забитой баржами.
     Выйдя из машины, мы пересаживаемся в небольшую  моторную  лодку,  где
нас ждет молодой парень в темной фуражке.
     - К пароходу? - спрашивает парень.
     - Можно и к Интеллидженс-сервис, - отвечает мой приятель.
     Но поскольку наш парень не знает, где точно находится этот  институт,
он ведет лодку к пароходу.
     Мы движемся по середине реки, чтобы не наткнуться на скученные  возле
берегов корабли и баржи. По обе стороны  медленно  проплывают  и  остаются
позади темные громады зданий  и  вздымающиеся  ввысь  корпуса  исполинских
кранов. Вдали на фоне мерцающего неба, затянутого влажной  пеленой  дождя,
уже проступают две мрачные башни Тауэра.
     - Сигареты есть? - спрашивает Борислав, словно  мы  находимся  не  на
середине Темзы, а в кабинете генерала.
     Он бесцеремонно запускает пальцы в мою пачку, вынув оттуда  сигарету,
закуривает и некоторое время молча затягивается, как  делают  все  заядлые
курильщики, бросившие курить.
     - Я слежу за этим Мортоном еще с  утра,  -  объясняет  мой  приятель,
усаживаясь на сиденье, - потому  что  мы  знали:  сегодня  утром  операция
провалится, о чем Мортон тут же будет уведомлен. И  как  только  он  будет
уведомлен, он тут же возьмется за тебя. Значит, он приведет меня к тебе.
     - Вполне логично, - замечаю я.
     - В принципе - да, но все это время я думал: а вдруг, пока я  кручусь
возле дома этого типа, какой-нибудь другой тип уже сводит с тобой счеты.
     - Тоже логично, - снова подтверждаю я, - но не  знаю,  говорил  ли  я
тебе, что мой девиз умирать - только в крайнем случае.
     - ...и только тогда, когда "плимут" остановился на Риджент-стрит, и я
увидел тебя, на душе отлегло.
     - Интересно все же, как произошел сам провал... - бормочу я себе  под
нос.
     - Думаю, это было шикарное представление. Есть сведения,  что  пресса
была  предварительно  подготовлена  к  небывалой   сенсации:   "Коммунисты
отравляют свободный мир",  "Героин  -  секретное  оружие  социалистической
Болгарии".  Представляешь,  журналисты,  телевидение,  кинокамеры...  И  в
заключение - пятнадцать килограммов крахмала...
     Он умолкает, чтобы покрепче затянуться сигаретой, потом добавляет:
     - Но это только одна сторона провала.  Вторая  уже  подготавливается:
множество документов, справок, фотоснимков... Хотя об этом - завтра.
     - Это твое "завтра" напомнило мне об одной песенке, - говорю я,  -  и
об одной даме. Все-таки мне следовало бы с ней проститься...
     - Он, видите ли,  собирается  прощаться...  Да  ты  в  своем  уме?  -
возмущается Борислав.
     Я в своем уме. Но ничего не могу поделать со своей памятью.  Особенно
теперь. Ведь прошлое встает перед нами именно перед лицом  смерти,  а  при
каждом отъезде навсегда - что-то в тебе умирает.
     Что-то  умирает,  остаются  воспоминания.  О  хорошем  и  о   плохом.
Неприятно отчетливые и  совсем  смутные,  они  сливаются  одно  с  другим,
возникают и меркнут, подобно расплывчатым отражениям в темной глади Темзы,
по которой с мерным рокотом несется наша моторная лодка. Горделивая  Линда
со своими страхами; Бренда с ее фальшивой грацией; добрая Дорис - здоровый
дух в здоровом теле; и добрый старина  Дрейк,  одинокий  вдовец;  и  Марк,
посланник смерти, и Джо, и Майк, и мистер Оливер,  и  Кейт,  и  Хильда,  и
Стентон. Не стоит  перечислять  многочисленных  горилл  и  всех  остальных
представителей фауны зоосада под названием Дрейк-стрит и  оплакивать  всех
покойников из ЦРУ. Все эти люди... опасные и безобидные, палачи и  жертвы,
хитрецы и простачки, те, кто все еще бродит по улицам  этого  города,  чей
темный силуэт четко вырисовывается на мерцающем  небосклоне,  и  те,  кто,
подобно нам, отправились в плаванье вниз по  Темзе,  только  на  несколько
вершков ниже уровня реки, ведь каждое  путешествие  подобно  умиранию,  но
случаются и такие путешествия, которые равны полному умиранию.
     - Ты, Борислав, смотришь на жизнь слишком  прозаически,  -  укоряю  я
его. - У каждого есть воспоминания...
     Но  Борислав,   который   привык   к   подобного   рода   замечаниям,
довольствуется тем, что решительным жестом швыряет в  реку  докуренный  до
самого фильтра окурок сигареты. Потом плотнее запахивает  плащ  и,  подняв
глаза на  внезапно  прохудившееся  небо,  залитое  электрическим  сиянием,
констатирует:
     - Опять льет.




                              Богумил РАЙНОВ

                            УТРО - ЕЩЕ НЕ ДЕНЬ




                                    1

     Не знаю, как в других сферах человеческой деятельности,  но  я  давно
убедился,  что  в  нашей  значительно  больше  историй,   которые   хорошо
начинаются, нежели таких, которые хорошо  заканчиваются.  Вообще  в  наших
кругах поговорка: "Утро день определяет" - не очень популярна; чем  больше
проходит лет,  тем  больше  убеждаешься,  что  солнечное  утро  не  всегда
предвещает погожий день.
     Конечно, наша профессия такова, что  надо  предвидеть  все  и  носить
зонтик даже тогда, когда  над  головой  безоблачное  небо.  Иначе  говоря,
работаешь по детально разработанному плану,  но  при  этом  всегда  имеешь
запасные варианты на случай, если события будут развиваться  не  так,  как
предполагал. А когда ты вынужден что-то решать немедленно,  перед  угрозой
опасности, шансы ошибиться невероятно возрастают.
     Автострада Брюссель - Льеж, по которой я  сейчас  еду,  просторная  и
удобная, даже скучно держать руль, и наверное, именно скука  наводит  меня
на такие размышления - не очень-то интересные  и  не  такие  уж  новые.  И
думаешь обо всем этом машинально, без эмоций, особенно когда, как в данном
случае, операция позади и была она осуществлена почти по плану.  А  такое,
как я уже говорил, случается не каждый день.
     Напряжение и опасность уже миновали. Впереди  спокойное  возвращение.
Две  тысячи  километров  пути  -  этого  достаточно,  чтоб  спало  нервное
напряжение и ты снова почувствовал, что жизнь не такая уж и  плохая  вещь.
Почти  настоящий  бельгийский  паспорт,  хороший  автомобиль  с   отличным
мотором, наконец - чудесная погода.
     Заметив впереди ресторан, я медленно отпускаю  педаль  газа.  Сбавляю
скорость, и делаю это очень своевременно - как раз на повороте к ресторану
стоит мужчина и подает мне знак остановиться. Это Борислав.
     Мы  с  Бориславом  выполняли  совместную  работу  и  прошлым  вечером
распрощались до скорой встречи на родине, хотя и  не  очень  надеялись  на
это. И вот встреча состоялась: даже слишком быстро. Настолько быстро, что,
увидев, как мой товарищ торчит  на  обочине  шоссе,  я  почувствовал,  как
похолодело у меня в груди. Такое случается и  с  людьми  нашей  профессии.
Даже если ты успешно завершил операцию.
     Останавливаюсь  на  мгновение,  чтобы  дать   возможность   Бориславу
устроиться рядом со мной, затем резко нажимаю на газ и  включаю  кассетный
магнитофон.
     - Чем ты меня  обрадуешь?  -  спрашиваю  своего  коллегу,  когда  бас
покойного Армстронга заглушил рокот мотора.
     - Срочное  распоряжение  из  Центра.  Ты  должен  вырвать  Радева  из
Мюнхена.
     - Какого еще Радева?
     - Да Петко Земляка. Неужели не помнишь?
     Как не помнить, когда мы вместе работали!  Только  я  помню  его  как
Земляка, а не как Радева. Невысокий, смуглый, с поседевшими волосами, лицо
всегда какое-то печальное; он имеет привычку называть каждого  "земляком".
Не удивлюсь, если он, и обращаясь к баварцу, скажет: "А, земляк!.."
     Медленно веду автомобиль по крайней  полосе  справа,  предназначенной
для таких, как я, черепах, и краешком  глаза  наблюдаю  в  зеркальце,  что
делается сзади, пока Борислав, как всегда лаконично, излагает суть дела:
     - Радев занимался какими-то эмигрантами. Они раскусили его, втянули в
грязную уличную драку, обвинили в вооруженном  нападении  и  напустили  на
него полицию. Ему удалось выскользнуть, и он скрылся в толпе. Твое задание
- найти его.
     - Пустяки, - говорю я. - Мюнхенская толпа вряд ли  превышает  полтора
миллиона человек.
     Пустяки это или нет, но я  чувствую,  что  истома  в  груди  начинает
отступать. Хорошо хоть, что  все  остальное  у  меня  закончилось.  А  что
касается нового задания, которое только что возникло перед тобой...  то  у
нас так заведено: одно кончается, другое начинается.
     - Ищи его в "Кауфхофе", - слышу голос  Борислава,  который  старается
перекричать бас певца. - Он должен  крутиться  где-то  там.  В  "Кауфхофе"
Радев  встречался  со  своим  связным  -  Лазаровым,  ты   его   знаешь...
Следовательно, это единственное место, где его можно найти.
     - Почему же сам Лазаров не поискал его?
     - Потому что он влип в ту самую историю, только с ним еще  хуже:  его
задержали.
     - В какое время они встречались в "Кауфхофе"?
     - Об этом они договаривались между собой. Посидишь и подождешь.
     - Чтоб сказать ему "добрый день"?..
     - Может, вообще ничего не скажешь. Достаточно и  того,  что  передашь
ему  паспорт  на  новую  фамилию.  Документ  уже  готов.  Получишь  его  в
Висбадене. Запомни адрес.
     Борислав медленно выговаривает адрес, и я, прежде  чем  зафиксировать
его в памяти, вслух повторяю, чтоб не  произошло  какой-то  ошибки.  Потом
подытоживаю:
     - Погорел, бедолага.
     - Но не так, как ты в Копенгагене, - напоминает Борислав. Он  из  тех
людей, которые всегда успокаивают себя тем, что бывает еще хуже.
     - В Копенгагене? О чем это ты?
     - А ты даже не помнишь, что когда-то был в том городе?
     - Возможно, и был. Вылетело из головы.
     - Если ты в самом деле забыл, то с тобой все хорошо. Как хорошо  было
бы, если б мы могли стирать из памяти плохие воспоминания!
     Какое-то время в автомобиле  слышен  лишь  хриплый  речитатив  певца,
который, не  переводя  дыхания,  переходит  от  "Хелло,  Долли"  к  "Мекки
Мессер". Я поглядываю в зеркальце.  За  спиной  у  нас  время  от  времени
возникают автомобили, быстро догоняют и исчезают. Словно  издалека,  слышу
голос Борислава:
     - Может, ты все же развернешься на каком-то  перекрестке  и  отвезешь
меня назад. Я не собираюсь переходить границу.
     - Не волнуйся, я тебя не перевезу через границу, -  рассеянно  бросаю
я.
     Совсем рассеянно, ибо в этот момент  я  занят  тем,  чего  вообще  не
следует делать, - представляю себе, что может случиться.


     Пообедать я остановился уже на  территории  Федеративной  республики.
Время обеда давно прошло, и я могу блаженствовать в полупустом  ресторане,
зная, что тебя обслужат без лишней задержки.
     Столик мой возле огромного окна, откуда открывается вид  на  соседний
сосновый лес. Борислав напомнил мне ту датскую историю.
     Датская полиция разыскивала меня, обвиняя в убийстве,  к  которому  я
был  непричастен.  Агенты  ЦРУ  подстерегали  меня,  чтобы  свести  счеты.
Никакого пути к отступлению. Никакой связи с Центром. И к тому же гнетущее
сомнение - что, если Центр давно уже считает меня предателем? Погибнуть от
чужой пули на чужой земле - это обычный риск для людей моей профессии,  но
о