взятости  и  уже  вскоре
отметила, что он грамотный, толковый  юрист,  хороший  аналитик,  что  для
оперативного работника немаловажно, и товарищ в общем-то неплохой.
     Тем не  менее,  Галина  не  была  уверена,  что  Валентин  Георгиевич
отнесется серьезно к ее докладу. Но иного выхода у нее не было.
     Ляшенко  был  занят.  Обосновавшись   в   кабинете   Билякевича,   он
одновременно разговаривал по двум телефонам, подписывал документы, которые
ему подкладывала Катя  Ткачук  -  секретарь  отдела,  а  в  паузах  что-то
диктовал инспектору Глушицкому, который терпеливо  ждал  каждую  следующую
фразу. Галина хотела  сдать  назад  -  здесь  не  до  нее!  -  но  Ляшенко
приветливо кивнул ей, и  указал  на  свободный  стул.  Он  даже  ухитрился
спросить, как ее дела,  но  она  не  успела  ответить  -  затрещал  третий
телефон.
     Наконец Катя ушла, Глушицкий  дописал  последнюю  фразу  в  блокноте,
спросил: "Может, телеграфом передать?" и,  получив  утвердительный  ответ,
побежал  отправлять  телеграмму.  Ляшенко  бодро  отчеканил  в   одну   из
телефонных трубок:
     - Вас понял. Будет сделано! - Положил трубку на  аппарат,  спросил  в
другую: - Ты понял, что он хочет? Я, признаться, нет...  Ну  тогда  делай,
как понял. - Взял со стола третью трубку, сказал:
     - Задерживайте и привлекайте. Хватит церемониться с хулиганами!
     Окончив разговор, он  переключил  телефон  на  секретаря,  вызвал  по
селектору Катю:
     - Меня нет и сегодня уже не будет.
     Какое-то время смотрел на Галину, не то собираясь с  мыслями,  не  то
пытаясь отрешиться от них. Потом улыбнулся, спросил:
     - Где успела так загореть?
     - На горке, - удивилась вопросу Галина. - Рядом с  нашим  домом  есть
горка, и мы с соседкой каждое утро бегаем по ней. Вместо физзарядки.
     - Завидное дело! А я, признаться, давненько не бегал,  разве  что  за
трамваем, когда на работу опаздываю, - затем сказал уже  серьезно.  -  Ну,
выкладывай, что там у тебя.
     Выслушав Галину, спросил:
     - Характеристика на этого парня с тобой?
     - Вот, - Галина передала ему характеристику.
     Ляшенко прочитал, почему-то покачал головой.
     - Да, похоже, что ссора была не случайной.  Этот  Зимовец,  по  всему
видно, не  из  забулдыг-хулиганов.  Какая-то  причина,  несомненно,  была.
Мандзюк считает, что они повздорили из-за девушки?
     - Я тоже так считаю.
     - Что ж, не исключено. Когда-то из-за прекрасных дам копья ломали, не
говоря  уже  о  более  серьезных  уронах.  И  милиция,  между  прочим,  не
вмешивалась.
     - Но прекрасные дамы не шастали по кабакам с чужими мужьями, -  нашла
нужным заметить Галина.
     - Как знать!.. А почему считаешь, что этот мужчина женат?
     - Не случайно он выбрал ресторанчик поукромнее.
     - По-твоему, холостяку до такого не додуматься?
     - Валентин Георгиевич, давайте  говорить  серьезно!  Я  уверена,  что
Анатолий хорошо знал девицу в белых джинсах.
     - Но объяснялся почему-то не с ней. А не кажется ли тебе, что мужчину
в темно-серой рубашке он знал не хуже?
     Галина не сразу нашлась, что ответить.
     - Возможно,  наконец  согласилась  она.  -  Но  к  чему  гадать?  Это
выяснится на допросе.
     - На допросе? - о чем-то задумавшись, переспросил Ляшенко. - Да-да...
А выяснится ли?
     Он  как-то  необычно  усмехнулся:  скупо  и  невесело,  потянулся  за
телефонной трубкой, но, вспомнив, что телефон выключен, опустил руку.
     - Говоришь, Мандзюк схватился за голову, когда узнал, что потерпевший
не обратился за медицинской помощью?
     - Так утверждает Бессараб.
     - Н-да... - задумчиво протянул Ляшенко. - Едва ли этот  факт  сам  по
себе мог вызвать столь бурную реакцию Алексея.
     - Но мужчина серьезно ранен.
     - Из чего исходишь, делая такой вывод?
     - Он был окровавлен.
     - Обилие крови еще ни о чем не свидетельствует. Серьезные проникающие
ранения, как правило, не кровоточат. Нельзя  забывать  судебную  медицину,
младший лейтенант Юрко.
     Галина вспыхнула, но тут же возразила:
     - Но потерпевший не изучал судебную медицину, а потому не мог  знать,
серьезно или несерьезно ранен.
     - А я думаю, мог, - откинулся на спинку стула Ляшенко. - И не  только
мог - знал. Безусловно, знал, что рана неопасна. Об  этом  свидетельствует
его поведение.
     - Считаете, он - медик? - догадалась Галина.
     - Думаю, не просто медик - врач. И не просто врач -  хирург.  Окулист
или, скажем, терапевт, возможно,  запаниковал  бы  на  его  месте.  А  тут
сработал профессиональный рефлекс. Ведь он не просто придерживал  здоровой
рукой раненную, как показалось Бессарабу, он зажимал  поврежденный  сосуд.
Он поставил себе диагноз, едва почувствовав, что ранен. А разобраться  так
сразу мог только хирург. По той же причине  не  обратился  в  медпункт:  в
машине хирурга найдется все, что требуется для перевязки.
     Доводы Ляшенко поразили Галину:  как  она  сама  не  догадалась!  Ну,
конечно, только хирург, для которого  кровь,  повреждение  сосуда  -  дело
обычное, мог повести себя так после того, как сам был  ранен.  Безусловно,
тут требовались еще и выдержка, присутствие духа, но и эти качества должны
быть у хирурга.
     И все-таки она снова возразила:
     -  Но  он  был  ранен  в  правую  руку.  Как  же  он  мог  остановить
кровотечение, наложить повязку?
     - Ты забыла о его спутнице,  -  поднимаясь  из-за  стола  и  разминая
затекшие ноги, сказал Ляшенко. - Она тоже не растерялась:  села  за  руль,
увезла  своего  приятеля.  Такая  женщина,  следуя  наставлениям  опытного
консультанта, сумеет и кровотечение унять, и наложить повязку.
     - Но к чему такая самодеятельность, когда неподалеку были медпункт  и
фельдшер?
     - Это как раз тот вопрос, над которым сейчас ломает голову Алексей.
     - А мне он говорил... - начала было Галина, но Ляшенко перебил ее:
     - Он разговаривал с тобой утром, а сейчас уже конец дня.
     - Но что могло измениться?
     - Не знаю, но что-то, видимо, изменилось. Есть одно  малоутешительное
предположение. Как говорится: дай Бог, чтобы я ошибался!
     - О чем вы, Валентин Георгиевич? - встревожилась Галина.
     - Сейчас поеду в Шевченковский райотдел, посмотрю, что там и  как,  -
уклонился от ответа  Ляшенко.  -  А  ты  передай  своему  начальнику,  что
включена в оперативно-розыскную группу. Сдай  свои  дела,  и,  не  мешкая,
поезжай в автоинспекцию. Надо установить, кто  из  женщин  в  возрасте  от
восемнадцати до двадцати пяти лет имеет водительские права.
     - Бессараб  говорит,  что  спутнице  потерпевшего  лет  двадцать,  не
больше.
     - А я говорю: от восемнадцати  до  двадцати  пяти,  -  строго  сказал
Ляшенко.  Но  тут  же  улыбнулся:   -   Знаешь,   почему   нынче   женщины
пристрастились к джинсам и водолазкам? Такой наряд взрослит юных и молодит
не совсем уже юных - скажем так - особ. Разумеется, не всех и не при любом
освещении. Но это нельзя упускать из виду.
     Ляшенко был не совсем откровенен с Галиной - он знал о том, чего  еще
не знала она: в потасовке у ресторана Зимовец  получил  серьезную  травму,
куда серьезней, чем та, которую он нанес мужчине в темно-серой рубашке.  К
сожалению,  это  выяснилось  сутки  спустя  после   задержания   Анатолия:
черепно-мозговые травмы коварны и зачастую дают о  себе  знать  не  сразу:
может пройти несколько дней, пока такая  травма  заявит  о  себе  со  всей
очевидностью...
     Они были друзьями, хотя, казалось, ничем не походили друг  на  друга.
Валентин - стройный, подтянутый, энергичный, подчас нетерпеливый,  резкий.
Алексей являл собой тип борца-тяжеловеса: большой, могучий,  неторопливый,
с простоватым маловыразительным  лицом.  Но  эти  чисто  внешние  качества
никоим образом не отражали внутреннее содержание: быстроты,  гибкости  ума
Алексею было не занимать. Он, как и Валентин, любил шутку,  острое  слово,
но в отличие от товарища - пользовался ими осторожно, считаясь с тем,  что
не все понимают и принимают юмор. А если говорить начистоту, он был мягче,
добродушнее Валентина. В уголовный розыск они пришли почти одновременно, с
разницей в несколько месяцев. Но, если Валентин, за плечами  которого  был
университет, уже вскоре получил офицерское звание, то  Алексей  еще  долго
носил сержантские нашивки,  честно  заработанные  в  десантных  войсках  и
подкрепленные затем двумя годами милицейской патрульной службы. Среднюю  и
высшую школу милиции он окончил заочно, уже будучи инспектором  уголовного
розыска. При всем несходстве  характеров,  их  дружба  была  объяснима:  у
одного имелись прочные теоретические знания, у другого - опыт, оперативное
чутье. Со  временем,  когда  процесс  взаимообогащения  исчерпал  себя,  а
дальнейший опыт стал общим, выявились различия во взглядах  на  саму  суть
оперативной работы. Алексей считал основной и главной задачей оперативника
- раскрыть преступление, найти и обезвредить преступника; что же  касается
прочего, в том  числе  причин  и  обстоятельств,  обусловивших  преступное
деяние, то это, по его  мнению,  должно  уже  заботить  следователя,  суд.
Валентин на этот счет придерживался иного мнения,  так  как  полтора  года
работал следователем и  не  понаслышке  знал,  как  трудно  задним  числом
устанавливать факты, обстоятельства, показавшиеся кому-то несущественными,
но потом, когда время упущено, вдруг заявляющие о  себе  (вернее  о  своем
отсутствии) провалами в обвинительном  заключении,  ироническими  улыбками
адвокатов,  а  то  и  судебным  определением   о   возвращении   дела   на
доследование. Эти различия во взглядах, нередко приводили к  спорам  между
товарищами. Однако на их дружбе это не отражалось.
     Валентин  не  разделял  мнения  Галины  Юрко  о  том,   что   Мандзюк
маневрирует,  "крутит"  с  делом  Зимовца.  Все  было  проще:  Алексей  не
торопился  разбираться  с  Анатолием  Зимовцем,  полагая,  что  это   дело
пустяковое, задержанный никуда не денется, а потерпевший не явился,  а  из
спецбольницы,  куда  вчера  поместили  Зимовца,  сообщили,  что   у   него
сотрясение мозга, и Мандзюк начал принимать меры.  Но  у  него  что-то  не
ладилось,  и  он  заморочил  голову  Юрко,  которая  так  некстати  пришла
справиться о своем подопечном. Это можно понять. Непонятно другое:  почему
Алексей запаниковал после визита Юрко...
     Мандзюк встретил Ляшенко невесело: поднял и тут  же  опустил  глубоко
посаженные глаза.
     - Что с Зимовцем? - с порога спросил Валентин.
     - Плохо с Зимовцем, - глядя перед собой, буркнул Мандзюк.  -  Перелом
основания черепа. Это уже точно.
     - Так! - Ляшенко сел напротив, рванул воротник модной рубашки. -  Что
же ты Юрко голову морочил?
     - А кто такая Юрко, чтобы я ей обо всем докладывал?
     - Но и мне ты неправду сказал!
     - Почему неправду? - поднял глаза Мандзюк. - Это ты зря, Валентин!  О
том, что у Зимовца перелом, выяснилось только сегодня.
     - Точнее?
     - Когда консилиум собрался - пополудни.
     - А сейчас уже 18 часов! Почему до сих пор не доложил? Надеялся,  что
обойдется?
     - Не скрою  -  надеялся.  Консультант  -  профессор  и  тот  поначалу
сомневался.
     - Кто консультировал?
     -  Заведующий  кафедрой   неврологии   и   нейрохирургии,   профессор
Пастушенко. По  его  настоянию  Зимовца  перевели  в  областную  больницу.
Возможно, придется делать сложную операцию. А  это  клиническая  больница,
базовая для кафедры Пастушенко - там самые лучшие  специалисты.  Я  только
оттуда. Отвез туда мать и сестру Зимовца.
     -  Выходит,  ты  все  как  положено  сделал,  -  невесело  усмехнулся
Валентин. - И тебя не ругать - хвалить надо.
     - Мордой меня об стол бить надо, - тяжело вздохнул Алексей.
     - За что же, Лешенька, позволь узнать?
     - За то, что беспокоился о том  пижоне  с  поцарапанной  рукой,  а  о
Зимовце не подумал. А еще за то, что никак не могу найти этого пижона!
     - Плохо ищешь! - повысил голос Ляшенко. - Не так уже сложно  отыскать
в городе с семисоттысячным населением человека, о котором известно все, за
исключением фамилии.
     - Да-да, - меланхолично закивал Мандзюк. - Он врач,  скорее  всего  -
хирург. У него автомашина марки "Лада" бежевого цвета. Возраст в  пределах
от тридцати до тридцати пяти. Выше среднего роста. Шатен.  Хорошо  сложен,
очевидно, занимается спортом. Особые приметы  -  свежая  ножевая  рана  на
правом плече и предплечье.
     - За чем же остановка?
     - Из двенадцати врачей-хирургов городских  больниц,  приметы  которых
приблизительно совпадают с названными, ни у одного нет свежей ножевой раны
на правой руке.
     - Не исключено, что он - военный  или  железнодорожный  врач,  -  уже
менее уверенно предположил Валентин.
     - Мы выяснили через прокуратуру гарнизона, в железнодорожной больнице
тоже справлялись. Даже наших врачей потревожили. Безрезультатно.
     - Тебе не откажешь в оперативности, - счел нужным заметить Ляшенко. -
Надо будет еще в районных,  сельских  больницах  проверить.  Возможно,  он
приезжий.
     - Возможно. Хотя сомневаюсь. А вот в том, что он сукин сын - убежден.
Все понимаю: прицепился пьяный, полез драться, схватился за нож. За  такое
можно и надо давать по зубам. Одно до меня не доходит, он  же  видел,  как
парень  упал,  как  треснулся  затылком  о  бетонное  покрытие   площадки.
Врач-хирург - он должен был сообразить, к чему это может  привести.  И  он
сообразил. Понимаешь, Валентин, он сразу сообразил, что сталось! Никто еще
не понял, а он понял. Поэтому-то и удрал!
     В логике Мандзюку отказать было нельзя. И все-таки  Ляшенко  мысленно
возразил ему. Что бы не говорили об этом человеке, трусом он не был.  Трус
непременно запаниковал бы, будь он хоть  трижды  хирург.  А  этот  человек
меньше всего думал о себе. Да, он заподозрил, что Зимовец получил черепную
травму - несмотря на свою рану и вполне понятную неприязнь к тому, кто  ее
нанес, подумал об этом. И  не  только  подумал  -  предупредил  работников
милиции. К сожалению, его неправильно поняли...  Нет,  Алексей  прав.  Ход
рассуждений верный, а вывод неправильный.


     Очевидцы не  только  не  внесли  ясности,  но  еще  больше  озадачили
оперативников, следователя. Официант ресторана "Сосновый  бор"  Шерстюк  -
богатырского роста и сложения человек - показал,  что  молодой  мужчина  в
темно-серой рубашке и девушка в  белых  джинсах  зашли  в  ресторан  около
девяти вечера, сели за  столик  в  противоположном  от  входа  углу  зала,
заказали две чашки кофе, пирожные, сигареты.  Когда  они  проходили  через
зал, с мужчиной поздоровался старший инструктор турбазы  Бортник,  который
отмечал с  двумя  товарищами  начало  своего  отпуска.  Бортник  пригласил
мужчину и девушку к своему столу, но те отказались, сели за столик в углу.
Не прошло и пяти минут, как появился Зимовец. Как раз в это время включили
свето-музыку: в зале воцарился полумрак, несколько  пар  пошли  танцевать.
Зимовец стал подходить то к одной, то к другой паре, заглядывать  в  лица.
Это не всем понравилось. Солидный на вид армянин,  лет  сорока,  оттолкнул
Зимовца от своей партнерши, выругал его.
     - Вы знаете этого посетителя? - спросил следователь Кандыба, молодой,
серьезный парень, всего год назад пришедший  в  райотдел  после  окончания
университета.
     - Нет! - быстро, словно он ожидал этого вопроса, сказал Шерстюк.
     - А почему вы решили, что он армянин?
     - По наружности определил, - отвел глаза официант.
     Шерстюк  говорил  неправду,  это  было  ясно,  и  Кандыба  начал  его
"прижимать".
     - Вы уверены, что не ошиблись?
     Но Мандзюк сделал предостерегающий  жест:  дескать,  уходи  от  этого
вопроса. Кандыба недовольно хмыкнул, но упорствовать  не  стал  и  спросил
свидетеля о другом:
     - Раньше вы встречали этих посетителей: мужчину в темно-серой рубашке
и девушку в белых джинсах?
     - Не встречал, - поднял  глаза  Шерстюк.  -  Правду  говорю,  товарищ
следователь: первый раз видел. Мужчину, как я понял, хорошо знает  старший
инструктор Бортник, а с девушкой вроде бы наша буфетчица  Марта  Чижевская
знакома. Марта на крытой веранде работает,  там  вечером  тоже  посетители
бывают. Когда на стоянке поднялся шум, Марта выбежала на улицу. И  девушка
в белых джинсах выбежала из  зала.  Марта  еще  удержала  ее,  потому  что
девушка чуть было в перепалку не бросилась.
     - Вот как! - подал реплику Ляшенко.
     - Отчаянная девчонка! - подхватил Шерстюк. - Как  заметила  на  своем
кавалере кровь, взъярилась, что твоя тигрица: с  земли  какую-то  железяку
подняла и к этому парню рвется, кричит:  "Ах  ты,  подонок!"  Хорошо,  что
Марта ее удержала, а то свободно могла парня железякой рубануть.
     - Вы сказали, что Чижевская знает эту девушку.
     - Так мне показалось. Когда  подъехал  милицейский  "Москвич",  Марта
что-то сказала девушке, и та сразу угомонилась: пошла к  "Ладе",  села  за
руль, кликнула своего дружка.
     - Вы спрашивали Чижевскую об этой девушке?
     - Спрашивал, но Марта отмолчалась.
     - Чижевскую вызывали? - спросил Валентин у Мандзюка.
     - Она в отгуле, в село поехала, - опередил Мандзюка Шерстюк. - У  нее
в селе родственники живут, а здесь она у кастелянши турбазы квартирует.
     - Скажите, Шерстюк, оказывал ли вам сопротивление Зимовец,  когда  вы
выводили его из ресторана?
     - Да вроде бы брыкался, - хмыкнул Шерстюк, расправляя саженные плечи.
     - Вы били его?
     - Что вы, товарищ следователь! Мне  драться  нельзя  -  я  покалечить
ненароком могу...


     Старший инструктор турбазы Бортник был в  отпуске,  который  проводил
где-то под Одессой, но где именно, никто сказать не мог.
     Туристы Сошников (рабочий-литейщик из Жданова, 25 лет)  и  Попелястый
(бухгалтер райпотребсоюза с Тернопольщины, 38 лет) в основном  подтвердили
показания Шерстюка. Что же касается бежевой "Лады", то и они, к сожалению,
не запомнили ее номера.
     - Я на машину посмотрел только, когда они уже сели в нее. Но на номер
не обратил внимания, - сказал Попелястый.
     - Возможно, Лена запомнила номер,  -  сказал  Сошников.  -  Это  наша
туристка: мы с ней у ворот базы стояли, когда драка началась. Но  она  там
стояла и до этого. Мы с Попелястым из города возвращались, и когда подошли
к базе, Лена уже стояла у ворот. Потом она рассказывала, что  видела,  как
этот мужчина и девушка в белых джинсах  подъехали  к  ресторану.  А  минут
через пять этот самый Зимовец с приятелем на мотоцикле подкатил.
     - На мотоцикле, с приятелем? - быстро переспросил Ляшенко.
     -  Зимовец  сидел  позади,  а  мотоцикл  вел   второй   парень.   Так
рассказывала Лена.
     - Вы видели, как началась драка?
     - Мужчина в темно-серой рубашке подбежал к Зимовцу, когда  тот  ногой
по кабине "Лады" ударял. Со злости надо думать.  "Лада"  -  новенькая  без
одной царапинки, а он ее ботинком. Мужчина, понятно, оттолкнул  его.  Нет,
поначалу не бил - оттолкнул. А вот, когда Зимовец схватил его за рубашку и
что-то стал выкрикивать, мужчина отступил на шаг и  ударил  его  прямым  в
челюсть. По всем боксерским правилам врезал! И нокаутировал - парень упал.
Но затем поднялся и снова к мужчине, как ошалелый, кинулся,  полоснул  его
ножом.
     - Скажите, Сошников, когда Зимовец первый раз  к  мужчине  подступил,
был у него в руке нож? - спросил Кандыба.
     - Боюсь утверждать: мужчина к нам спиной  стоял,  а  Зимовец  к  нему
лицом, так что правую руку Зимовца нам не было видно.
     - Вы видели, как Зимовец упал после удара?
     - Видел. Навзничь упал. Полминуты, не меньше, лежал. Оно и понятно: с
одной стороны - нокаут, а с другой - водка.
     - Почему вы решили, что он пьян?
     - Запах спиртного от него исходил, это, во-первых. Машину ногой  бил,
во-вторых. Разве трезвый будет автомобиль лягать?
     - Куда делся товарищ Зимовца, который  привез  его  на  мотоцикле?  -
спросил следователь.
     - Мотоциклист