Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детективы. Боевики. Триллеры
   Детектив
      Рэй Жан. Город великого страха -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  -
старом альбоме для стихов, извлеченном из коммунальных архивов. Мистер Дув, которому администрация и лично мистер Чедберн выплачивали скромное вознаграждение, прирабатывал написанием ходатайств для вечных просителей королевских и прочих милостей, составлением протестов и рекламаций налогоплательщиков, обиженных налоговым управлением, а также сочинением нежных посланий для влюбленных с соблюдением всех правил орфографии и привлечением витиеватых фраз. Одно из таких посланий случайно попало в руки Сигмы Триггса; его стиль показался ему претенциозным и даже смешным, но его поразил тонкий почерк и гармоническое сочетание слов и интервалов между ними. Триггс не находил себе места, пока не познакомился с этим человеком, в котором сразу приметил хороший вкус и большой талант. Дув открыл ему, что имеет образчик почерка самого Уильяма Чикенброкера, бывшего королевского каллиграфа, который переписал часть "Истории Англии" Смолетта. Этого оказалось достаточно для установления в кратчайший срок теснейших уз дружбы, построенной на взаимном уважении друг к другу. Вскоре Эбенезер Дув стал своим человеком в доме Триггса, и его принимали с большим удовольствием. Дув и Триггс, сблизившиеся на почве общей любви к красивому письму, открыли в себе и общий вкус к рагу из ягненка с луком, лимонному грогу и пивному пуншу. И вот однажды, в час откровений, мистер Дув поведал своему новому другу большой секрет. - Я бы никому не доверился. Уважаемый мистер Чедберн смертельно обозлился бы на меня, половина жителей Ингершама сочла бы меня лжецом, если не сумасшедшим, а вторая половина лишилась бы аппетита. - Ах так! - воскликнул Триггс. - Неужели все так серьезно? - Серьезно? Хм... Для меня, который читал и комментировал Шекспира, слова Гамлета "И в небе, и в земле сокрыто больше, чем снится вашей философии..." стали девизом. Вам понятно? - Ну... конечно, - ответил Сигма Триггс, хотя ровным счетом ничего не понимал. - Вы известный детектив и, будучи таковым, должны занимать позицию умного и недоверчивого человека. - Конечно, конечно, - поспешил ответить Сигма, все меньше и меньше понимая, куда клонит почтенный старец. Бледные руки общественного писателя слегка вздрогнули. - Доверяюсь вам, мистер Триггс. По ратуше бродит привидение! Бывший секретарь полицейского участка в Ротерхайте закашлялся, засунув чубук своей трубки слишком далеко в глотку. - Б... Быть того не может! - выдавил он, - и глаза его налились слезами. - Однако все обстоит именно так! - заявил мистер Дув. - Не может быть! - с еще большей твердостью повторил Триггс. Но в душе обозвал себя лгуном; он вспомнил о веревке, качавшейся в его квартире на Марден-стрит. II МИСТЕР ДУВ РАССКАЗЫВАЕТ СВОИ ИСТОРИИ Однажды вечером, попивая особенно удавшийся грог и наслаждаясь ароматным дымом голландского табака, Триггс поведал Дуву историю Банни Смокера, сообщил о страхах миссис Кроппинс, о пентаграмме и, наконец, о зловещем качающемся призраке. Эбенезер Дув не стал смеяться над ним и долго размышлял, глубоко затягиваясь своей трубкой. - Следует поразмыслить... Да, да, поразмыслить. И только неделю спустя, после интереснейшей беседы о влиянии некоторых готических букв на каллиграфическое оформление церемониальных государственных актов, Дув вдруг сказал: - Дорогой Триггс, я уверен, вы не страдаете галлюцинациями. К счастью, ими не страдаю и я. Невозможно дать так называемое рациональное объяснение некоторым явлениям, которые вызывают безграничное удивление, а иногда самый настоящий животный страх. Хочу вам рассказать, в свою очередь, одну подлинную историю. Истинность ее подтверждается тем, что я сам пережил сие приключение, и воспоминание о нем навечно запечатлелось в сокровеннейших уголках моей души. Говорят, что любой уважающий себя англичанин раз в жизни готов поверить в привидения, но я знаю многих наших соотечественников, которые с глубочайшим неверием относятся к потустороннему миру. Они заблуждаются, и я во всеуслышание заявляю об этом. Я говорил вам о привидении, бродящем по ратуше, а сегодня поведаю иную историю и постараюсь, чтобы вы услышали не сухой пересказ о делах минувших дней, а ощутили дыхание истины. ...При этих словах Сигма Триггс вздрогнул; ему вполне хватало своего собственного призрака, и он втайне надеялся, что мистер Дув развеет его страхи, как легкий дым. Эбенезер Дув продолжал: - Некогда мне случилось заблудиться в тумане. Таких туманов не бывает в Лондоне даже в период смога. Забыл вам сообщить, что проживал тогда в Ирландии, на берегах Шеннова. Весь тот день я провел в городке с богатейшим историческим прошлым, тщетно разыскивая манускрипты каллиграфов XVIII века, написанные разноцветными чернилами, а с наступлением вечера рассчитывал вернуться в Лимерик. В моем распоряжении был плохонький велосипедик с растянутой цепью. Однако, соблюдая некоторые предосторожности, я бы спокойно проделал обратное путешествие, не поднимись этот проклятый туман. Гнусная велосипедная цепь, по-видимому, заключила пакт с дьяволом - как только туман рассеялся, она соскочила. Пришлось идти пешком и толкать велосипед перед собой. Я обратил внимание, что следую по травянистой дорожке, вьющейся по мокрой пустоши, на которой кое-где произрастали дубы и карликовые бирючины. Просветление оказалось кратковременным - темно-серый горизонт затянули тяжелые черные тучи, поднялся порывистый ветер, и вскоре полил ужасающий дождь. В полумиле от меня высился заросший травой холм, и я направился к нему, чтобы осмотреть окрестности и с Божьей помощью найти укрытие для своей промокшей до мозга костей персоны. Нюх меня не подвел, я действительно заметил убежище. Неподалеку высился двухэтажный деревянный дом с небольшим запущенным садом и железной кованой решеткой, преграждавшей путь к нему. Сквозь шумную завесу дождя я разглядел отблеск огня в одном из окон первого этажа, и это пламя стало для меня призывным светом маяка. Толкая перед собой упрямый велосипед, я добрался до решетки в тот момент, когда сильнейший раскат грома расколол небо. Тщетно пытался я нащупать кнопку или рукоятку звонка - их не было, но стоило мне толкнуть калитку, как она распахнулась. Шагах в тридцати от меня плясало пламя, бросая красные блики и разгоняя окружающие тени. Я подошел к окну, чтобы рассмотреть комнату, но увидел лишь высокий камин, где весело пылали сухой тростник и сушняк. Остальная часть комнаты была погружена во мрак. И хотя, я насквозь промок и над моей головой громыхала гроза, я не мог не соблюсти правил приличия и постучал в запыленное стекло. Ожидание показалось мне долгим, потом я услышал шум шагов, дверь отворилась, на мгновение выглянула бледная голова. - Разрешите войти? - спросил я. Голова исчезла, но дверь осталась открытой. Дождь полил с новой силой, и я, волоча за собой велосипед, вбежал в коридор. Через открытую дверь комнаты я видел, как на стенах плясали красные отсветы пламени. Стены были в запущенном состоянии - широкие трещины разбегались по отслоившейся штукатурке, испещренной серебристыми следами улиток. Я прислонил велосипед к стене и решительно вошел в комнату. Она была грязна и пуста, но рядом с камином стояло великолепное кресло, обтянутое испанской кожей. Оно манило к себе, и я устроился в нем, поставив ноги на изъеденную ржавчиной решетку и протянув озябшие руки к огню. Я не услышал, как появился хозяин дома. Рядом со мной стояло самое странное существо, которое мне когда-либо доводилось видеть - тощий старик, в котором непонятно как теплилась жизнь. На нем был ниспадавший до пола длинный сюртук, а его узловатые прозрачные руки сложились словно для молитвы. Но самой странной частью его облика была голова - совершенно лысая и с необычайно бледным лицом. Я боялся заглянуть ему в глаза, ибо на таком лице они должны были внушать ужас. Но глаза оставались сомкнутыми, и я понял, что человек слеп. - Отсюда до Дублина далеко, - тихо произнес он, и по его тону я угадал хорошо воспитанного человека. - Я направляюсь в Лимерик, а не в Дублин, - ответил я недоумевая. Мой ответ, казалось, удивил его. - Прошу простить меня. Он расцепил запястья, и длинная рука мелькнула у меня перед лицом. Я почувствовал его пальцы у себя на шее, он ощупал ее и с ужасом отдернул руку. Странное и тягостное прикосновение! Словно меня коснулось ледяное дыхание ветра, а не живая плоть. - Вы сели в кресло. - Может, мне встать? - Нет, нет, но, когда наступит ночь, будет разумнее пересесть на одну из скамеек. Он повернулся, подошел к шкафчику с неплотно закрытыми дверцами, достал оттуда бутылку и поставил ее на стол. - Угощайтесь. Затем направился к двери, открыл ее, и я больше его не видел. Содержимое бутылки манило меня, и я с удовольствием осушил добрую половину. Затем, сморенный хмельным напитком, теплом огня и усталостью, заснул в уютном кресле. Среди ночи я проснулся. Огонь еще город, и, хотя пламя угасало, света было достаточно, чтобы видеть комнату. Она была пуста, однако сон мой прервался от сильного удара и боли. Я вспомнил о бутылке и протянул к ней руку, но она без всяких видимых причин отлетела в сторону и с грохотом разлетелась на куски, ударившись об пол. Я вжался в кресло, но меня схватили за шею и вышвырнули на середину комнаты, словно я весил не больше кролика. Кресло заскрипело, послышался глубокий довольный вздох. Я чувствовал себя оскорбленным и направился к креслу, намереваясь вновь занять его. Но в кресле уже кто-то сидел. И этот кто-то, хотя и оставался невидимым, тут же доказал мне свое присутствие. Меня схватили, встряхнули и отбросили прямо к двери. Я не стал ждать продолжения. Охваченный безотчетным ужасом, я ринулся в коридор, схватил велосипед и выскочил на улицу. На рассвете я был уже в Лимерике и поведал обо всём своему другу доктору О'Нейлу. - Я знаю этот дом, - промолвил доктор. - Он принадлежал семейству Керне и покинут уже добрых пять лет. - А огонь, кресло, вино и бледный человек! - Слепец, которого вы описали, мне известен. Это старый слуга Кернсов, Джозеф Сумброэ, но он умер пять лет тому назад. Последний из Кернсов свернул на дурную дорожку. Этот громила двухметрового роста и медвежьей силы отяготил свою совесть ужасными убийствами. Вчера его повесили. Я молчал, онемев от ужаса, а доктор продолжал: - Кажется, я понимаю ваше странное ночное приключение. "Отсюда до Дублина далеко", - сказал вам старый слуга. Он принял вас за Джеймса Кернса, последнего из его хозяев. - Разве это объяснение! - возмутился я. - Конечно, нет, но я не могу предложить иного. Можете смеяться и считать меня болтливым стариком - тень старого слуги поджидает тень своего хозяина в его доме. Вернувшись в дом, сия свирепая тень находит вас в своем любимом кресле - и поступает с вами, как вы этого заслуживаете. Мистер Дув помолчал и закончил: - Вот, собственно говоря, вся моя история. Триггса охватило возмущение. - Послушайте, мистер Дув, вы, несомненно, докопались до истины и узнали, что призрачный слуга оказался обманщиком, который опоил вас вином с наркотиками, и вам приснился ужасный кошмар. Старец отрицательно покачал головой. - Увы, мой друг, в вас сидит детектив! Я ничего не нашел, я все, что сказал доктор О'Нейл, мне кажется истиной. Однако я поступил, как разумный человек, следующий здравым законам логики. Запасшись рекомендацией доктора, я в тот же день съездил в Дублин, и мне показали труп преступника. Это было ужасное создание, и служители морга с отвращением отворачивались от него. - А, дом? - с трудом выдавил из себя Триггс. - Здесь передо мной возник непреодолимый барьер. В ту ужасную ночь молния ударила в дом и дотла спалила его. - Черт подери! - проворчал Триггс. Мистер Дув допил грог и вновь набил трубку. - Могу только повторить слова нашего великого Вилли: "И в небе, и в земле сокрыто больше..." Предмет разговора был на некоторое время забыт; к нему вернулся Сигма Триггс, хотя в душе поклялся никогда этого не делать. - Повешенные любят возвращаться на землю, - сказал он, усаживаясь за стол. Мистер Дув ответил с привычной серьезностью. - Я считаю себя книголюбом. О! Не столь серьезным, ибо у меня не хватает средств, но у одного лавочника с Патерностер Роу я как-то наткнулся на прелюбопытнейший трактат, напечатанный у Ривза и написанный анонимным автором, который подписался Адельберт с тремя звездочками. Не окажись на его полях свидетельств и цитат, я счел бы книжицу гнусной литературной подделкой. Свидетельства заслуживали доверия, а примечания показались мне правдивыми. Изложив множество мрачных примеров о более или менее злостных призраках мучеников, а особенно висельников, автор писал: "Можно сказать, что после виселицы эти жертвы правосудия продолжают вести некое подобие жизни, посвящая свои силы делу мести лицам, отправившим их на эшафот. Они являются во сне своим судьям и полицейским, изловившим их. Они могут появиться даже днем, когда их жертвы бодрствуют. И многие сошли с ума или предпочли самоубийство, расставшись с наполненной кошмарами жизнью. Некоторые из них умерли таинственной смертью, и там действовала преступная рука из потустороннего мира". - Ну и ну! - с трудом вымолвил Сигма Триггс. - Если хотите, я перескажу вам историю судьи Крейшенка, случившуюся в Ливерпуле в 1840 году. - Приступайте! - храбро согласился Триггс, хотя сердце у него ушло в пятки. - Итак, вспомним, как писал сей Адельберт с тремя звездочками. Хармон Крейшенк заслуженно считал себя справедливым и строгим судьей. Верша правосудие, он не знал жалости. Однажды ему пришлось судить юного Уильяма Бербанка, который в пьяной драке прикончил своего приятеля. Хармон Крейшенк возложил на голову черную шапочку и бесстрастным голосом зачитал приговор: - Повесить за шею до тех пор, пока не умрет, - и, еле шевеля сухими губами, добавил: - и пусть Бог сжалится над вашей заблудшей душой! Юный Бербанк вперил в него горящий взор: - А над вашей душой Бог никогда не сжалится, клянусь в этом. Убийца без страха взошел на эшафот, и судья забыл о нем. Но ненадолго. Однажды утром Хармон Крейшенк собирался выйти из дома. Одевался он всегда безупречно и, бросив последний взгляд в зеркало, вдруг увидел качающуюся в глубине зеркала веревку. Он обернулся, думая, что увидел отражение, но не тут-то было - веревка болталась лишь в зеркале. На следующий день, в тот же час, он снова увидел веревку, на этот раз с петлей на конце. Хармон Крейшенк решил, что страдает галлюцинациями, и обратился к известному психиатру, который порекомендовал ему отдых, свежий воздух, физические упражнения и соответствующий режим. Две недели все зеркала в доме исправно отражали то, что им положено отражать, а затем призрачная веревка появилась вновь. Теперь ее петля лежала на плечах отражения Крейшенка. Несколько недель все оставалось спокойным, а затем наступила скорая и ужасная развязка. Когда Крейшенк посмотрел в зеркало, привычное окружение растворилось в глубине Зазеркалья. Поднялся белый дым и образовался густой туман. Он медленно рассеялся, и судья увидел узкий тюремный двор с виселицей. Палач завязал осужденному руки за спиной и положил ладонь на рычаг рокового люка. Вскрикнув, Крейшенк хотел было убежать - в призрачной фигуре палача он узнал Уильяма Бербанка, а в человеке, осужденном на позорную смерть, самого себя. Он не успел сделать ни одного движения. Люк открылся, и его двойник повис в пустоте. Хармона Крейшенка нашли бездыханным у зеркала, в котором отражался привычный мир. Он был удавлен, и на его шее виднелся след пеньковой веревки. Свои истории Эбенезер Дув рассказывал прекрасным летним вечером, и, хотя не было ни тумана, ни дождя, ни ветра, Триггс чувствовал себя неуютно. Мысли о приведениях не покинули его и утром, несмотря на яркое солнце и голубое небо. Триггсу не сиделось на месте. С трудом дыша, он ходил взад и вперед по своей громадной гостиной, занимавшей большую часть бельэтажа. Через окна, выходящие в сад, Триггс стал рассматривать площадь, разделенную надвое полосой дымящегося асфальта. Ужасающая жара приковала толстяка Ревинуса к порогу его дома. Ратуша золотилась, словно вкуснейший паштет, вынутый из горячей печи, а фасады домов окрасились в винный цвет. И вдруг Сигма зажмурился от болезненного удара по глазам - его ослепил солнечный лучик, вырвавшийся из глубин "Галереи Кобвела". - Ох, уж эта провинция! - пробурчал он. - Каждый развлекается, как может... Этот идиот Кобвел только и знает, что пускать зайчики в глаза порядочным людям! Сигма и не подозревал о существовании теории подсознания, и его собственное подсознание осталось немым. Ну что могло быть ужасного в этой детской игре, в этом солнечном зайчике, на мгновение ослепившем его? III БЛИКИ СОЛНЕЧНОГО И ЛУННОГО СВЕТА Когда мистер Грегори Кобвел утверждал, что его "Галерея" устроена на манер больших магазинов Лондона и Парижа, ему никто не противоречил. Жители Ингершама, врожденные домоседы, не любили Лондона, а Парижа и вовсе не знали. Их вполне устраивал и сам магазин, и его организация - при достаточном терпении всегда можно было отыскать нужную вещь, будь то роговая расческа, фарфоровая мыльница, аршин плюша, косилка или трогательные открытки с образом Святого Валентина. Мистер Кобвел и руководил своим торговым заведением, набитым товаром, словно брюхо сытого питона, и обслуживал покупателей, ибо к персоналу магазина нельзя было отнести ни миссис Чиснатт, которая три раза в неделю тратила пару часов на видимость уборки, ни прекрасную Сьюзен Саммерли. Мистер Кобвел был крохотным сухоньким человечком с тусклыми серыми глазами, страдавшим воспалением век. Несмотря на слабое сердце, он не прекращал муравьиной суеты, беспрерывно переставляя с места на место и перекладывая с полки на полку пыльное барахло. Его отец, архитектор, разбогател, понастроив множество лачуг на, пустырях Хаундсдитча и Миллуолла, а Грегори Кобвел мечтал присоединить к богатству и славу. Он посещал рисовальную школу в Кенсингтоне и прославился, сочинив оскорбительный пасквиль, порочащий память великого Рена, и малопонятные комментарии к Витрувию. Когда фортуна отвернулась от юного фанфарона, крохи отцовского состояния позволили ему заняться торговлей в мирном и тихом Ингершаме. Он осел в городке, жил в полном одиночестве и оставался закоренелым холостяком, несмотря на явные авансы некоторых местных дам. Он был вежлив и услужлив, хотя и смотрел на своих клиентов свысока, прочих людей совершенно не замечал, в душе ненавидя их и завидуя всем. В этом зачерствелом сердце теплилось нежное чувство лишь к одному странному существу - мисс Сьюзен Саммерли. Так ее окрестил Кобвел, ибо это стройное элегантное создание имени не имело, поскольку никому, кроме Грегори Кобвела, и в голову бы не пришло давать ей таковое. Он наткнулся на нее в заднем помещении лавки старьевщика в Чипсайде, где за гроши покупал заложенное барахло. В тот день на ней были зеленая туника, проеденная молью, и сандалии из красного драпа. Он приобрел мисс Сьюзен с ее туникой и сандалиями всего за восемнадцать шиллингов. Сьюзен Саммерли, манекен, изготовленный из дерева и воска, несколько раз выставлялась в ярмарочном балагане со зловещей табличкой на шее: "Гнусная убийца Перси, зарубившая топором мужа и двух детей". Если верить слухам, в бедняжке совсем не наблюдалось сходства с кровавой убийцей, это был просто манекен из одного м

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору