чить дом отдыха без всяких условий.
   Уваров одобрительно кивнул. Мягкие округлые морщины на его  одутловатом
бледном лице чуть раздвинулись. Уяснил, что все это время Лосев помнил его
просьбу, хотя Уваров ни разу не повторил ее.
   Уваров откинулся на спинку кресла, позволяя себе расслабиться.  Он  был
старше Лосева года на два, но с тех пор, как переместился в этот  кабинет,
различие увеличилось, и  в  последнее  время  Лосев  воспринимал  его  как
человека значительно старшего по возрасту.
   Коротко  обстриженная,  лобастая  голова  Уварова  подвижно  сидела  на
поджаром  крепконогом  теле,  хорошо  приспособленном   к   хождениям   по
стройплощадкам, шатким лесам, езде по глинистым проселкам на вездеходах, к
спускам в каменные карьеры, многочасовому вышагиванию по цеховым пролетам,
эстакадам, путям... В нем не было ничего лишнего, движения его  были  чуть
замедленны, но точны.
   Говорил он короткими фразами, без междометий,  кряканий,  без  туманных
или общих слов, которые понимай как хочешь.
   Слегка затемненные  очки  мешали  видеть  выражение  его  глаз,  стекла
скрадывали оттенки, оставалось лишь бесстрастное внимание, устремленное на
собеседника. С ним было приятно иметь дело и опасно. Не  в  пример  своему
предшественнику, он не тянул, не уклонялся от ответа, было  замечено,  что
он старается решить вопрос по возможности сразу и  окончательно.  Если  он
откладывал на неделю, то ровно через неделю он звонил  и  говорил  да  или
нет. Работоспособностью он обладал неслыханной, приезжая  в  Лыков,  после
целого дня хождений, совещаний, вечером у себя в  номере  он  просматривал
бумаги, изучал сводки, диктовал письма. Он ввел копировальные аппараты, на
которых между прочим, иногда приказывал размножать для всеобщего  сведения
безграмотные докладные некоторых работников,  собственноручно  подчеркивал
ошибки и нелепости. Первым в области он стал работать с диктофоном, первым
научился пользоваться  карманным  компьютером,  который  купил,  будучи  в
Штатах.
   - Значит, дом отдыха можно подключать к городской сети, - для  проверки
повторил Уваров и тут же включил селектор, передал это в отдел. Снял очки,
потер глаза: - Спасибо тебе, - глаза у него были водянистые,  холодные.  -
Дальше.
   Второе дело было о новых машинах для  дорожников.  В  последний  момент
выделенные машины область передала на строительство автомагистрали. Лосев,
будто ни о чем не зная, напомнил обещание Уварова.
   - Обещал, - подтвердил Уваров. - Мне  тоже  обещали,  однако  отобрали.
Автострада не местного значения, ты что, не знаешь? - некоторое подозрение
сквозило  в  его  вопросе.  Лосев  был  на  хорошем  счету,   а   хорошему
руководителю полагается знать обстановку и выдвигать требования реальные.
   Однако уклониться Уварову не удалось, дело  обстояло  сложнее.  В  свое
время, пообещав машины, Уваров попросил дать дорожникам склады у пристани,
поскольку часть магистрали пройдет по Лыковскому району в пяти  километрах
от города. Лосев помог,  предоставил,  что,  между  прочим,  было  ему  не
просто,  и  на  сессии  исполкома  сказал  о  дорожных  машинах,   катках,
асфальтоукладчиках,   грейдерах.   Вдвое   больше   улиц    можно    будет
заасфальтировать.
   - Да-а, влип я, - уныло сказал Лосев, напомнив все это.  -  Понадеялся.
Привык, что раз с вами уговорено, - все равно, что в кармане.
   Грубоватый прием, но по правилам, честный: он смотрел  на  Уварова  без
осуждения, с покорностью обманутого подчиненного.
   - Хорошо хоть, на вас не ссылался, - добавил Лосев. - Имени не назвал.
   Уварову должно было быть неловко.
   - Что делать, - сказал он. - Одно  начальство  предполагает,  а  другое
располагает.
   Лосев  не  ответил.  Он  захлопнул  папку  и  удрученно  молчал.  Пауза
затягивалась. Лосеву надо было, чтобы  Уваров  заговорил  первый.  Он  мог
сказать: "Все у тебя?" Или  свое:  "Дальше".  Но  Уваров  все  же  захотел
загладить неловкость.
   - Роддом у тебя отличный.  Мне  докладывали.  Молодцы  вы.  Как  там  с
койками, пробили?
   Насчет коек Лосеву еще предстояли хлопоты. Тем не менее он  сказал  без
интереса:
   - С койками сами дожмем.
   Возникло новое молчание. Лосев все еще сидел, опустив голову.
   Когда-то,  придя  сюда  с   завода,   Уваров,   принимая   посетителей,
демонстративно включал секундомер. Толстая  луковица  старого  спортивного
секундомера лежала на столе и звонко тикала. Многие  возмущались.  Уварову
осторожно указали, что это не помогает, а мешает, угнетает  людей,  вместо
выигрыша времени получается черт знает что. Секундомер исчез, но  какое-то
тиканье в кабинете Уварова осталось.
   Лосев смотрел на носки своих новых туфель.
   - Может, что еще надо? - примирительно спросил Уваров. Формально вопрос
относился к роддому. Добиться такого  вопроса  от  Уварова  было  победой,
редкой удачей. Уваров почти никогда не позволял  себе  такого  невыгодного
жеста.
   Фактически можно было попросить  помимо  коек,  то  есть  спецкроватей,
машину для вывоза мусора или автобус. Деньги на освещение. Штатную единицу
инженера. Пионерский стадион. Чутье подсказывало  ему  готовность  Уварова
дать, и дать с лихвой, не тот человек Уваров, чтобы оставаться в долгу.
   Можно было закинуть насчет прохудившегося моста, о  котором  давно  шли
хлопоты.
   А крыши!..
   При мысли о крышах сразу же заломило в  затылке.  От  одной  мысли  про
крики, скандалы, просьбы, какие были и какие  ждали  его  к  осени.  Из-за
какой-нибудь сотни листов железа. Всюду текло, всюду надо было менять, все
срочно, все аварийно, не хватало железа, не  хватало  шифера,  сантехники,
труб...
   Начальники служб, замы, измученные бесконечными  прорехами  изношенного
городского хозяйства, если  б  они  узнали,  что  он  откажется  от  такой
счастливой возможности получить... Что никому из них ничего не  отколется,
они б ему не простили.
   Уваров ждал. Пока что Лосев вынудил его  отступить  на  эту  невыгодную
позицию, и больше  нельзя  было  медлить.  Перед  Уваровым  лежал  большой
открытый на чистой странице блокнот, сверху крупным расплюснутым  почерком
"Лосев 18/8", и лежала черная паркеровская ручка, до которой Уваров еще не
дотронулся.
   Если затея со Жмуркиной  заводью  сорвется,  тогда  Лосев  останется  у
разбитого корыта. Но мысль об этом лишь укрепляла  его  решимость.  Другое
его останавливало. В последнюю минуту ему вспомнилась Любовь Вадимовна,  в
куртке, враждебный ее взгляд из-под надвинутого платка. Вместо железа  или
машины для мусора он сейчас мог попросить  повысить  оклад  библиотекарям,
перевести библиотеку в другую категорию, ходатайство об этом лежало у него
в папке. Конечно, Уварову легче было дать машину, дать деньги на  стадион,
чем увеличить  оклад  лыковской  библиотекарше  на  каких-нибудь  двадцать
рублей в месяц. Но Лосев знал и то, что сейчас Уваров пошел бы на это.  Но
знал Лосев и другое, что нельзя ни на что отвлекаться, что если  он  хочет
выиграть бой за Жмуркину заводь,  он  должен  пожертвовать  всеми  другими
своими  просьбами  и  бить  в  одну  точку.  Было  стыдно  перед   Любовью
Вадимовной, именно перед ней, как будто она заранее знала об этой  минуте,
когда он снова переступит через нее.
   Из-за нее Лосев и сбился. Ему бы не  сразу,  порциями:  "Да  вот  хотел
насчет филиала", запинаясь: "На другое место его  перетащить",  -  как  бы
безо всякого желания, вынужденно: "Советовались мы..." Так,  чтобы  Уваров
сам вытягивал и чтобы не оборвал неторопливо: "Ближе к сути".
   Вместо этого Лосев разом, с разбегу, изложил  все  подряд,  правда  без
вводных, которых Уваров терпеть не мог и сразу  обрывал:  "Вы  с  середины
попробуйте, авось поймем".
   О самой картине сказал  кратко,  как  о  явлении  известном  в  истории
искусства; в связи с картиной горожане просят сохранить Жмуркину заводь  -
традиционное  излюбленное  место,  народ  настаивает,  были  даже   случаи
открытого возмущения, так что нельзя ли, учитывая эстетическую ценность...
и прочее, согласно формуле Аркадия Матвеевича.
   - Перенести? Чего ж ты раньше думал?
   Вопрос был неизбежный, Лосевым  предусмотренный.  Со  дня  согласования
прошло два года.  Это  раз.  Многое  изменилось.  Обстоятельства  меняются
быстро, не так ли?.. Прежнее место застройки оказалось  неудачным,  ничего
страшного, город дает такое же, еще лучше. Это два.
   - За такие сюрпризы кто-то отвечать должен.
   И к этому Лосев был готов. Если это ошибка, то прежде всего его самого,
Лосева, никого другого.
   - Да при чем тут ты...  -  с  какой-то  излишней  досадой  перебил  его
Уваров, задумался на мгновение, но больше ничего не сказал и  пробарабанил
по столу.
   - За все надо платить, - сказал Лосев.
   - Это верно, да  цена-то  подскочила,  -  усмешливо  ответил  Уваров  и
посмотрел на Лосева с интересом. - Ты что же  выговор  просишь,  приносишь
себя на алтарь?.. Ну что ж,  выговор  не  судимость.  Был  выговор  и  нет
выговора, - он тянул, проясняя для себя ситуацию. - У нас выговоры  даются
иногда для покрытия расходов. Получил выговор и чувствуешь себя в расчете.
Грехи отпущены. Епитимья наложена.
   Улыбка  молодила  Уварова,  улыбался  он  редко,  большинство  дел   не
нуждалось в улыбке. Да и сейчас улыбался он не Лосеву, а своей  мысли,  на
Лосева же он был сердит, правда какой-то  неопасной  сердитостью,  которая
позволяла продолжать разговор.
   - Ты зря набиваешься, Сергей Степанович. Выговор тебе сейчас ни к чему.
   - Выговор всегда ни к чему, - подождав, ответил Лосев,  не  поняв,  что
имел в виду Уваров,  а  понимая  лишь,  что  Уваров  начинает  вести  свой
разговор. Тогда он сказал:
   - Наседают на меня. Народ недоволен. Могут  начать  писать.  И  вам,  и
выше.
   - Такая, значит, причина, - сказал Уваров весело. - А ты им  разъясняй.
Не надо сразу лапки кверху. Свое,  мнение  надо  уметь  отстаивать,  и  не
только перед начальством, а и перед народом.
   - Я ведь не согласен был с самого начала.
   - Был не согласен, стал согласен.
   - Подчинился.
   - Или согласился? Убедили? Теперь уже не восстановишь. Часто ты меняешь
свою точку зрения.
   - Речь не обо мне. Что я могу людям разъяснить? Кругом шумят об  охране
природы, об охране памятников. Спрашивают, почему не хлопочете? Поливанова
знаете?
   Уваров кивнул.
   - Вот он... Когда Каменев приезжал,  его  тоже  атаковали,  он  на  вас
откинул да на меня. Я-то на вас ссылаться не могу.
   - Правильно, - сказал Уваров. -  Начальство  надо  защищать  грудью.  А
твоя-то позиция какова?
   - Я за то, чтобы сохранить Жмуркину заводь.
   - А филиал? О филиале ты думаешь? Ты понимаешь, что такое филиал  такой
фирмы для тебя, для города, для  всей  области?  Ты  что,  забыл,  как  мы
боролись за этот филиал, сколько претендентов было? Филиал для тебя опора.
Выход на важнейшую отрасль! На ведущие  министерства!  Отчисления!  Да  ты
лучшее место должен им  выделить.  Ты  в  этом  предприятии  заинтересован
больше всех! Мы бы нашли, кому отдать, любой район у тебя оторвет...
   - Я за филиал, разве я против...
   Лосев встал, зайдя за  стол,  развернул  перед  Уваровым  заготовленную
схему, стал пояснять, показывая выгоды нового участка.
   - Что там за дом стоит у твоей заводи, напомни, - попросил Уваров.
   Лосев и это предусмотрел, достал из папки цветные фотографии  Жмуркиной
заводи, что сделал директор леспромхоза. Фотографию картины он  оставил  в
конверте, но Уваров цепко высмотрел ее и стал рассматривать  на  вытянутых
руках, сличая.
   Поразился.
   Хмыкнул от удивления.
   Лосев стоял не шевелясь.
   - Занятно, - сказал Уваров. - Что-то тут есть. Конечно, городить  из-за
этого сыр-бор не стоит. Представляешь, сколько пейзажей написано, разве их
все сохранишь... А так - любопытно...
   - Да у нас-то он один, пейзаж, - не выдержал Лосев.
   - И филиал у тебя один. И возможность у тебя одна, -  строго  отозвался
Уваров. - Ты знаешь, что значит задержать начало строительства?  Со  всеми
ассигнованиями, планами. А задержка при переносе  обязательно  будет.  Для
обоснования нужны чрезвычайные обстоятельства...
   - Дмитрий Иванович...
   - Пейзаж как пейзаж, не вижу я тут проблемы. Чего  ты  расстраиваешься?
Если дом этот с медной крышей имеет историческую ценность - перенесем его.
Это не вопрос. Есть такая необходимость?
   - Не в этом дело, не в доме...
   - Ну видишь, значит, не имеет ценности. Все дело для тебя в  средствах!
Базу надо  иметь.  Промышленность.  Будет  у  тебя  промышленность,  будут
отчисления, сможешь эстетику  наводить.  Базис,  базис  заводи!  Искусство
хорошо смотрится тогда, когда у людей жизнь устроена. Нам с тобой удобства
для людей надо делать.  Вот  ты  роддом  построил,  это  нужней  картинной
галереи...
   - Роддомы в Москве еще лучше. Кто у меня жить останется,  если  красоты
не будет? Нам свое преимущество надо  иметь.  За  деньги  не  все  купишь.
Средства у меня будут, а Жмуркиной заводи  не  будет.  Да  и  сколько  она
стоит...
   - Между прочим,  это  вопрос,  сколько  она  стоит!  -  заинтересовался
Уваров, прерывая Лосева. Мягкий свой голос он редко  напрягал,  уверенный,
что его услышат. - При сегодняшней технике, дай  мне  средства  -  я  тебе
любой пейзаж построю. И рощи будут, и горы с  водопадами,  не  Кавказские,
конечно, так, наши, среднерусские. Моря строим, так что  реки,  ручейки  и
заводи запросто.
   С годами Лосеву все больше нравился Уваров. Стиль его работы был  прост
и в  то  же  время  практически  недостижим.  Были  случаи,  когда  Уваров
ошибался, но и тогда он успевал увидеть свою ошибку раньше других и первым
анализировал ее,  если,  конечно,  в  этом  была  необходимость.  От  него
передавалось ощущение хозяина, то есть здравого  смысла,  с  понятной  для
всех заботой о выгоде для области, для людей, с подсчетом каждой копеечки,
с присмотром, с размахом... Все это  носило  отпечаток  личности  Уварова,
деловой, суховатой, нещадной к пустым обещаниям, к лести, к  лжи.  Сегодня
впервые Лосев слышал от  Уварова  какие-то  общие  размышления,  и  Лосеву
приятно было это доверие, и сами мысли  Уварова  увлекали,  внушая  Лосеву
лестную веру в собственное могущество.
   Колонны оранжевых экскаваторов, бульдозеров с блестящими ножами, краны,
самосвалы,    бетоновозы,    тягачи...    Рычащие    колонны,    окутанные
угарно-синеватым дымком, могли двинуться  по  указанию  Уварова,  сносить,
воздвигать, - за его словами стояла реальная сила.
   - ...Красота, - Уваров помахал фотографиями перед собою. - А ты  можешь
показать мне - в чем тут красота?
   Лосев пожал плечами.
   - Красоту чувствовать надо.
   - Вот и неверно, -  сказал  Уваров  спокойно.  -  Нам  на  экскурсии  в
Ленинграде архитектурные ансамбли показывали. Точно  показывали,  где  тут
красота, в каких пропорциях, какое  решение  у  автора...  Показали,  и  я
увидел. Без них не увидел бы. А цены на картины как, по-твоему, назначают?
Можно, следовательно, определить, сколько в каждой красоты и таланта? Я не
про ваши картины, я в международном масштабе. Так что ты не позволяй  себя
сбивать этими разговорчиками. Ты всегда требуй доказательств...
   В это время приоткрылась дверь  и  в  кабинет  вошел  Пашков.  Бесшумно
двигаясь, он подошел к Уварову с другой стороны и, раскрыв папку,  положил
перед Уваровым какую-то срочную бумагу. Затем он кивнул Лосеву,  посмотрел
на разложенные  фотографии  и  понимающе  улыбнулся.  Надписав  резолюции,
Уваров захлопнул папку, Пашков взял  папку,  придвинул  на  прежнее  место
сдвинутые фотографии.
   - Знакомые места, - сказал он.
   Уваров взглянул на него, привлеченный его тоном, что-то означающим.
   - Да, да, ведь ты  же  отсюда...  Вот  Сергей  Степанович  хлопочет  за
Жмуркину заводь. Готов перенести филиал, лишь бы не трогать эту красоту.
   Пашков посмотрел на  Лосева,  глаза  его  весело  сузились  и  тяжелое,
отвисшее  книзу  лицо  обрело  памятное  Лосеву  с  детства  торжествующее
выражение мучителя.
   - Да какая  там  красота?  Нашли  что  беречь.  Слыхали  -  покровитель
искусства. Филиал из-за этого сдвигать?  -  он  засмеялся  нелепости  этой
мысли, затем добавил протяжно: - Не знаю, ой не знаю.
   - За что ж вы так, Петр Георгиевич, не  любите  родные  места  свои?  -
сказал Лосев.
   - Все это прошлое, Сергей Степанович, надо о будущем заботиться,  чтобы
до вашего медвежьего угла дошла научно-техническая революция.
   - Прошлое тоже забывать не стоит, - сказал Уваров. - Но ведь все  можно
подсчитать. И красоту, и пользу ее. Мне жалуются, что лес в Ерыгине рубят.
А я говорю: подсчитайте. Мне сегодня  нужен  лес  для  мебельной  фабрики.
Немедленно. За эти три года я столько получу,  что  смогу  посадить  вдвое
больше леса, и все леса привести в порядок. Возмещу все порубки. Если  они
эту Жмуркину заводь не могут  тебе  доказать,  подсчитать  убытки,  можешь
послать их подальше.
   Почему-то он упорно выводил Лосева как  бы  за  скобки,  был  непонятно
терпелив, не торопил,  посматривал  выжидающе,  как  бы  приглашая  Лосева
высказаться до конца.
   - За филиал тебе обеими руками надо держаться.  И  никому  не  позволяй
противопоставлять  интересы  города  интересам  стройки.  Производство  не
химическое, от  него  ни  дыма,  ни  грязи.  Мы  охрану  среды  учитываем.
Современное  здание  в  центре  украсит   город.   Снос   дома   строители
компенсируют. Город получит метраж  в  новом  благоустроенном  доме.  Если
недостаточно - добавим. Что еще? Как у вас используется эта заводь?
   Пашков не удержался, нарушил этикет.
   - Центр по ковырянию в носу! Используют только для точения ляс!
   Уваров продолжал смотреть на Лосева.
   Давнее желание шевельнулось у Лосева, как всегда пугая и забавляя своей
доступностью,   желание,   которое   появлялось   посреди    какого-нибудь
бесцельного совещания: встать на  четвереньки  и,  подвывая,  побежать  по
проходу. Лосев  забавлялся,  представляя,  как  растеряется  председатель.
Добежать до дверей, встать и откланяться. Нашлись  бы  приятели,  которые,
может быть, поняли бы его. Было порой ощущение, что сидишь  на  заседании,
которое идет второй, третий год, люди сменяются, уходят на пенсию, а здесь
звучат те же требования и те же возражения... Побежать, куснув  по  дороге
Пашкова за икру. Он улыбнулся, представив себе его вскрик, а  вот  реакцию
Уварова представить не мог.
   - А между прочим, надо иметь такое местечко в центре, ничего плохого  в
этом нет, - сказал он с вызовом.
   Пашков захохотал над его словами,  затем  сказал  с  видом  величайшего
убеждения в преданности:
   - Глупость это все; абсолютно и безусловно правильно,  что  современное
здание в этом месте украсит город.
   Получилось у него приторно и грубо, но Уваров кивнул: слыхал, что народ
говорит.
   Допустить при Пашкове свое поражение Лосев не мог.
   - Нет, не безусловно, - с  силой,  резко  сказал  он,  глядя  прямо  на
Пашкова  и  чувствуя  холодок  в  груди.  -  Тебе,  конечно,  спорить   не
приходится, Петр Георгиевич, не положено, а я уж поспорю... - он замолчал,
потому что Уваров поднялся, прошелся  вдоль  желтого  полированного  стола
заседаний, похлопывая рукой спинки стульев. Потом  пошел  быстрее,  крупно
зашагал из конца в конец, и они молча следили за ним.
   - Так, так, - сказал он, как будто что-то подсчитал, остановился, ни на
кого не глядя. - Вы свободны.
   Лосев не двинулся, а Пашков подобрался, прижал папку к  бедру,  шел  он
медленно, в дверях обернулся, ожидая чего-то. Уваров,  однако,  ничего  не
сказал. Когда они остались вдвоем, Лосев оробел. Понял,  что  все,  конец,
ничего не вышло. Он наклонился над столом, собрал  фотографии.  Итак,  при
помощи Пашкова его добили, бесславно и тихо. В  результате  он  ничего  не
достиг, вообще ничего, остался у разбитого корыта; вспомнил  он  о  Любови
Вадимовне и скривился от досады на себя. Фотографии  показались  блеклыми,
краски неестественными