Англию и вскоре без обиняков спросил друга -
сколь чувственны были аристократы при феодализме и понимали ли они в
целом значение поиска эрогенных зон у женщин.
  Друзья увлеклись беседой и опоздали в институт.
  Увидев их, инструктор, отвечающий за переброску добровольцев,
нравоучительным тоном начал читать мораль:
  - Вопиющая безответственность! - сухо сказал он, - а знаете ли вы,
господа, разницу между часовыми поясами нашего и одиннадцатого века?
  - Видите ли, - робко начал Цион, - мы приобретали путевки в век
двенадцатый.
  - Все равно, - ворчал инструктор, - разница в семь часов.
  - То есть, - произвел расчет Василий, - в одиннадцатый век мы прибудем к
вечеру?
  - Вы очень догадливы! - съязвил инструктор.
  Василий, человек крутого нрава, сходу осадил очкастого зануду:
  - Сэр, - строго сказал он, - попрошу без лишних телодвижений!
  - Это почему же? - важно вскинулся инструктор.
  - Оч„чки-то можно уронить ненароком, - нарочито озабоченным тоном
произнес Василий.
  Инструктор бережно поправил очки с модной оправой и собрался дать
достойную отповедь нахалу, но Вася опередил его:
  - Вы, кажется, нуждались в добровольцах? - сказал он.
  - Нуждались, - угрюмо подтвердил инструктор...
  - Сударь, - сказал Василий тоном великого одолжения, - мы пошли вам
навстречу, несмотря на более выгодные предложения.
  - Что это значит, господин? - сказал инструктор, ошарашенный неслыханным
хамством де Хаимова.

  * * *


  Вопрос о том - докладывать комиссару о сбежавшем с кладбища мертвеце
или нет, занимал Кадишмана чрезвычайно. С одной стороны было вроде глупо
беспокоить шефа по таким очевидным пустякам - кто еще в наше время верит
в привидения?- а с другой (ему это подсказывала интуиция), он, кажется,
недооценил эту нервную дамочку и дело, с которым она явилась, грозило
вылиться в одно из самых громких за всю историю местной полиции.
  В этом его также убеждало профессиональное чутье, которым он весьма
гордился, хотя у начальства на сей счет, сложилось совершенно
противоположное мнение.
  На всякий случай он решил еще раз "Изучить факты" (любимое выражение
комиссара), и лишь затем беспокоить вечно занятого и недовольного босса,
который не любил, когда к нему шли вхолостую, не проработав основательно
все вероятные версии расследуемого дела. "Я всем рад, господа, наставлял
он своих людей, но раз уж принесла вас нелегкая в столь неурочный час
(эту фразу он говорил неизменно вне зависимости от времени, в которое к
нему являлись подчиненные) уж будьте так любезны, представить мне помимо
протокола что-нибудь еще, хоть отдаленно напоминающее выводы. Разумеется,
господа, если вы способны таковые делать"
Кадишман, всю жизнь проработавший дежурным следователем, должен был
возглавить вскоре оперативную группу по особо важным делам, и любой промах
сегодня мог до самой пенсии оставить его рядовым инспектором полиции.
  - Сержант Альтерман, - призвал он своего не в меру исполнительного, но не
очень сообразительного помощника, - патрульную машину и наряд с легким
стрелковым оружием в мое личное распоряжение!..


  * * *


  Холонское кладбище давно уже было забито до основания, и председатель
городского религиозного Совета не раз поднимал вопрос о том, чтобы
исключить его из разряда действующих захоронений. Проблема эта с каждым
годом все более занимала холонцев, потому что умирать в Израиле
становилось дорогим удовольствием; в Иерусалиме участок под могилу стоил
немалые деньги, а претендовать на гостеприимство кладбищ Тель-Авива
нечего было и думать, по причине непомерной их загруженности.
  Председатель надеялся выбить землю под нужды вновь преставившихся за
"Зеленой чертой" и донимал своими требованиями мэра города. Тот ставил
вопрос в правительстве и оттуда была спущена резолюция, гласившая, что все
"Проблемы территориального порядка находятся на стадии разрешения с
палестинскими партнерами"
Партнеры в целом были за скорейшее погребение всех евреев Холона, но в
частности возражали хоронить их на своей территории. А пока суд да дело, в
администрации города постановили потесниться и укладывать почивших плотнее
друг к дружке. "Вопреки стандартам, да не в обиде" - утешал председателя
мэр города и посоветовал ему возводить многоярусные захоронения по образцу
фамильных склепов в эпоху раннего Возрождения.
  Идея была с порога отвергнута религиозным Советом, не потому, что
евреев слегка поджаривали на кострах как раннего, так и позднего
возрождения, и у них остались об этом времени не слишком приятные
воспоминания, а потому что скороспелое предложение мэра противоречило
основным канонам Галахи, а значит, было неприемлемо с точки зрения
депутатов от религиозной фракции, которые непременно заблокировали бы его
в законодательном органе. Религиозное табу в Израиле было столь же
незыблемо и непреложно, как и законы святейшей инквизиции.


  * * *


  Василий насмешливо оглядел инструктора. Ему не нравилось, когда люди
необоснованно пытались подчеркнуть свою значимость.
  - Я думаю, сэр, - сказал он, - вам не следует возникать понапрасну...
  - Да я вас!.. - Гневно вскричал инструктор и вдруг осекся.
  - Я требую нормального сервиса! - тихо сказал Вася с озорным блеском в
глазах и на сей раз, был правильно понят.
  - Вася, - с укором шепнул Цион, - это они пошли нам навстречу.
  Но принципиальность де Хаимова уже возымела действие, и инструктор
сбавил тон:
  - Путевка то у вас трехчасовая, - сказал он примирительно, - что ж вы там
увидите то в столь поздний час?
  - Прошвырнемся по ночному городу, - непринужденно заметил Вася, - в
поисках эрогенных зон. - Инструктор не понял юмора.
  - Никаких зон, господа, - решительно сказал он, - это вам не праздничная
прогулка по вечернему Дизенгофу, тут чуть не так глянул, живо дубинкой по
забралу схлопочешь.
  - Возможно, - согласился Василий, - но ведь и мы не лыком шиты.
  - А вот это как раз нельзя, - в голосе инструктора зазвучал металл, -
вступать с рыцарями в препирательства категорически воспрещается.
  Учтите, граждане, если вам переломают ребра по вашей вине, страховки вам
не видать.
  - Будь спок, очкарик, - сказал Василий, - подставлять нос всякой шушере я
не намерен.
  - Господа, - инструктор принял вид фокусника собирающегося показывать
свой лучший трюк, - я прошу всех пройти в кабину.
  - Мерси, - нагло сказал Василий, и первый вошел в камеру. Последовавший
за ним очкарик с учительскими интонациями в голосе, стал важно наставлять
их, показывая на приборную доску:
  - В управлении она проста, - сказал он, - ставите коробку передач на
двенадцатый век...
  - Почему двенадцатый? - нахмурился Вася.
  - Потому что там теперь полдень. Затем плавно отжимаете рычаг и через
минуту вы на месте.
  - Пожрать, надеюсь, нам дадут? - поинтересовался Василий.
  - Пожрать можете в агентстве, - сказал инструктор, - а у нас другие
задачи.
  - Безобразие, - начал было заводиться Василий, но, взглянув на
скорбную физиономию Заярконского, сдержался.
  - По прибытии, удаляться от машины не рекомендуется, - сказал
инструктор, - иначе вам придется блуждать в будущем, пока вас не обнаружит
поисковая бригада.
  Речь очкарика порядком надоела Васе, и он занял свое место за пультом
управления.
  - Посторонних прошу держать отвал, - сказал он, явно намекая на
инструктора.
  - Это кто посторонний? - обиделся инструктор и, сообразив, что от Васи
ничего путного не добиться, обратился к Циону.
  - Не вздумайте там прибарахляться, - строго предупредил он, - или
продавать свои вещи: перевозка ценностей, равно как и аборигенов строго
воспрещается
Последнее замечание не понравилось Васе.
  - Понятно, шеф, - сказал он развязным тоном и захлопнул люк машины перед
самым носом инструктора.
  - Хулиганство! да как вы смеете!? - заорал инструктор.
  Это было последнее, что они успели услышать.



                                  Глава 5




  Небритый пьяный сторож кладбища долго плутал между ухоженными
надгробными плитами, многие из которых были залиты воском поминальных
свеч. Наконец, он вывел полицейских к зияющей черной яме, рядом с которой
возвышалась бурая горка раскисшей от дождя земли.
  "Что скажешь, седобородый? - с деланным оптимизмом спросил его
Кадишман, разглядывая почти стертую от времени надпись на мраморной плите,
совсем недавно лежавшей на дедушкиной могиле.
  "Да уж не знаю, что и говорить, - потеряно выдавил сторож, - бывало в
дождь или слякоть, могилки у нас проваливались, и мы, как полагается,
собирали косточки упокоенных, чтобы не размыло, значит, - он тяжело
вздохнул, как бы сожалея о бренности всего мирского, - а здесь и собирать
нечего, видишь, служивый, - все как слизано"
Кадишман лично осмотрел, пустую могилу Хильмана. Заглядывая вглубь ямы,
он оступился и, взмахнув руками, словно птица на взлете, с шумом
провалился в нее, увлекая за собой комья мокрой земли.
  "Нехорошая примета" - испугано произнес сержант Альтерман, вытаскивая
смущенного босса из могилы. Как человек суеверный, он хотел высказать
свои опасения по этому поводу, но, увидев сердитое лицо шефа, оборвал на
полуслове.
  - А вдруг это фиктивное захоронение? - сказал Кадишман, нервно
отряхиваясь после неудачного приземления в могилу.
  - Эффективное? - не понял сторож, с опаской взирая на Кадишмана.
  - Уж не фальшивая ли, говорю, могила-то, дяденька?
  - А вот этого никак нельзя, - с тупым упрямством возразил сторож, не
понимая значение заданного вопроса; грушевидный нос его разбух, приняв
фиолетовую окраску. Неожиданное падение полицейского напугало старика не
меньше, чем суеверного сержанта, и он инстинктивно сторонился инспектора,
будто тот был помечен уже роковой печатью смерти.
  - Я работаю здесь много лет и по памяти знаю все могилки, - гордо сказал
он, шмыгнув сизеющим на холодном ветру носом.
  "Пьяная ты харя, - беззлобно подумал Кадишман, - потому и плутал, что по
памяти знаешь..."
  - Эту как раз не припоминаю, - честно признался пьяница, - но по
документам проверял - тут покоился некий Хильман Ури - 1898 года рождения.
  - Это мы без тебя знаем, что покоился, - криво усмехнулся Кадишман, и
легким движением руки смел комья земли с надгробной плиты, скинутой с
осиротевшей могилы. Тяжелый черный мрамор треснул от страшного удара,
нанесенного мертвецом снизу.
  "Черт бы побрал этого деда, тоскливо подумал Кадишман, может быть, он и
впрямь восстал из гроба?"
Все, что он видел до сих пор, соответствовало рассказу внучки сбежавшего
Хильмана. Кадишман не знал, что и думать. Он всегда с недоверием относился
к мистике и посмеивался над глупыми историями, которыми утомляла его жена,
выискивая их в журналах, специализирующихся на паранормальных явлениях.
  Провожая важных гостей до кладбищенских ворот, протрезвевший сторож,
доверительно шепнул лейтенанту.
  - Ты, милый человек, будь начеку, значит...
  - Это еще зачем? - сказал Кадишман, догадываясь о чем, пойдет речь.
  - Поверье в народе гласит - ежели человек упал в могилу - значит к смерти
это.
  Он оглядел лейтенанта с глубоким состраданием, в душе считая его
покойником, и повторил тоном везунчика, которому жить да жить, а этот
несчастный, может, доживает последние дни.
  Удрученный словами одичавшего от одиночества и водки сторожа, Кадишман,
впервые в своей служебной практике, явился к шефу с одними смутными
догадками, наперед зная, как тот относится к подобной инициативе
подчиненных.



                                  Глава 6




  - Поехали, - сказал Цион и выбил на панели цифру двенадцать.
  Василий плавно отжал рычаг пусковой системы. Машину забило мелкой дрожью,
потом ее затрясло и слегка сплющило. На мгновение Циону показалось, что
камера ужалась в размерах; кресло под ним страдальчески затрещало, стрелки
приборов завертелись как сумасшедшие.
  Путешественники подверглись страшному давлению. Цион почувствовал тупое
нытье в затылке и многотонную тяжесть в позвоночнике.
  "Еще немного и от меня останется мокрое место" - подумал он, слушая, как
Василий чертыхается. От перегрузок у него оплыло лицо и глаза, казалось,
вот-вот выпрыгнут из орбит.
  Полегчало им как-то сразу. Едва не раздавившее друзей непомерное бремя
веков внезапно сменилось приятной расслабляющей невесомостью.
  Путешественники взмыли к потолку и повисли там, в неприглядных позах;
Василий не пристегнул ремни безопасности, а Заярконский, последовав его
примеру, расплачивался за чужое легкомыслие. Вскоре дрожание аппарата
прекратилось, и молодые люди с медным звоном повалились на пол.
  "Говорил же инструктор, что надо пристегнуть ремни" - недовольно буркнул
Цион, потирая ушибленное колено и осматривая вмятины на громоздких
доспехах. Они успели влезть в них в проходной института Времени. Согласно
технике безопасности, отправляясь в Прошлое, пассажир обязан был
облачиться в костюм выбранной им эпохи.
  "Помятый зад облагораживает вашу фигуру, сэр!" - сказал Василий,
придирчиво оценивая урон, нанесенный другу неудачным падением.
  Цион открыл люк машины, и в кабину вместе с порывом свежего воздуха
ворвался мощный рокот многотысячной толпы. Заярконский вздрогнул и подался
назад, вспомнив слова инструктора о враждебном приеме со стороны
аборигенов.
  "Прочь с дороги!" - презрительно сказал Василий и, оттеснив друга в
сторону, смело вышел из кабины.
  Стоял ясный безоблачный день. Вдали у самого горизонта, ярким зеленым
пятном горел весенний бор. Ласковое солнце на Востоке давно уже занялось,
и серебристые лучи его отражались в бурных водах реки, огибающей древние
стены величественного монастыря или замка, одиноко возвышающегося у
подножия каменистых гор. Заснеженные вершины кряжистых великанов
ослепительно сверкали под искристыми лучами припекающего солнца. На
сторожевой башне замка, а может быть пограничной крепости, развевалось
желтое знамя с изображением геральдической лилии. Неподалеку от
"Колесницы" (так Василий окрестил машину), вокруг амфитеатра, разбитого
на гигантском валу, суетились в ложах одетые в пестрые одежды женщины,
большеголовые карлики с продолговатыми лицами идиотов, несущие за своими
повелительницами прозрачные длинные шлейфы, и мужчины в строгих выходных
костюмах из меди, стали и серебра. Носить на себе эти килограммы было
сущим адом: они натирали тело, неприятно дребезжали и непривычно сковывали
члены при ходьбе или верховой езде, когда помимо всего прочего надо было
удержаться в седле и не свалиться в лужу на глазах у прекрасной половины
Англии. Человек, заключенный в эту душную металлическую тюрьму, чувствовал
себя роботом: под стать роботу двигался - рывками, с заметным напряжением,
словно набили его изнутри камнями, под стать роботу думал, тяжело и со
скрипом манипулируя извилинами неповоротливого и раздавленного пудовым
шлемом мозга. Позже в своей известной доктрине "Интеллект и рыцарство"
академик Ашкенази (бывший тесть де Хаимова) вывел из этого некую
закономерность, а резюме открытого им закона втиснул в емкую и остроумную
формулу. "Как двигаешься - так и мыслишь" и, хотя это напоминало древнюю
как мир максиму - "Как работаешь - так и ешь", - умозаключение бывшего
академика имело шумный успех среди исследователей эпохи рыцарства, широко
использовавших в своих трудах практические выводы знаменитого ученого.
  Зачарованный созерцанием сверкающих дамских нарядов, Василий воспрял
духом, предлагая приятелю полюбоваться красивыми женщинами.
  - Смотри сколько их! - восторженно произнес он, - а как ходят, словно
павы, ни одного лишнего движения...
  - Вижу! - уныло сказал Цион, с тревогой оглядывая ликующую толпу
сюзеренов, и жеманных дам с причудливыми головными уборами.
  - Кажется, мы попали на турнир, - сказал он Васе, таким тоном, будто его
мучила изжога
  - Я знал, что нам повезет! - воскликнул де Хаимов, и глаза его
полыхнули огнем. Василий обожал рискованные авантюры, но Цион не разделял
его восторженности. Человек мягкий и не склонный к рукоприкладству, он
сторонился сомнительных сборищ, связанных с насилием.


                                  Глава 7


  После нежданного дедушкиного визита Елизавета чувствовала себя, словно
увязшей в нескончаемом ночном кошмаре. Она боялась возвращения деда, и
тревожилась за судьбу детей и мужа, которых он не знал при жизни (ей было
пятнадцать, когда дед умер), и ей казалось, что это приведет к страшному
несчастью.
  К старости дедушка превратился во вспыльчивого неуравновешенного типа,
беспричинно и постоянно злившегося на людей. Однажды он избил соседа по
лестничной клетке только за то, что тот вовремя не поздоровался с ним.
  Она не помнила подробностей той безобразной драки, кроме того, что
бедному соседу зашивали потом рассеченную бровь.
  "Дело о рукоприкладстве" благополучно замяли затем дедушкины друзья: он
был герой войны (его часто приглашали на юбилейные мероприятия), и
выносить мусор из избы армейская элита не хотела.
  "Может быть, дед хотел предупредить меня о чем-то?" - мучительно
соображала она, пытаясь разгадать смысл его странного появления. Она
слышала о том, что иногда людям являются покойники, чтобы предупредить о
грозящей опасности. Случившееся с ней было столь нелепым, что в какое-то
мгновение она подумала - уж не снится ли ей вся эта чертовщина. Ей
хотелось поскорее пробудиться от недоброго затянувшегося сна и
разобраться, наконец, в своей личной жизни, которая пошла (как ей
казалось) совсем по нежелательному руслу.
  Погода на улице стояла чудесная. Поостывшее за зиму солнце было
непривычно теплым. После долгих холодов вступила в свои права весна; все
вокруг ожило и затрепетало, радуя людей желанным обновлением. В другое
время она убедила бы мужа поехать в лес - по грибы, но теперь ее совсем не
задевало многоцветие бушующих красок природы, и она думала только о
дедушке и его непонятном поведении.
  От Кадишмана Елизавета ушла с некоторым облегчением. О странном визите
покойника уже известно в полиции и ей, в сущности, нечего бояться;
лейтенант обещал охрану для детей.
  "А все-таки, какой он злой человек, все нервы вымотал, спрашивая про
деда" Она знала, что детей из детского сада приведет домой тетя Ася,
пожилая репатриантка, прибывшая недавно из Краснодара; делать ей до вечера
было нечего и она решила заняться, наконец, личной жизнью.
  Уже целую неделю, как ее отношения с мужем совсем разладились, и надо
было принимать срочные меры, чтобы помириться. Лиза чувствовала себя
виноватой перед Гаври и не знала, как вернуть его расположение. Ему не
нравилась его работа, он постоянно не ладил с начальством и раздражался по
мелочам. Елизавета ничем не могла помочь мужу, а только утомляла его
неуместными упреками и злилась на то, что они перестали выезжать по
субботам.
  Целую неделю он ходил мрачнее тучи, не приносил ей цветы, как раньше, и
только вчера, после дедушкиного появления, им удалось поговорить, и то,
потому что она, вся в слезах, поведала ему о своих страхах.
  Вначале он отнесся к этой истории с шуткой, полагая, что налицо
результаты ее увлечения мистикой, но после посещения кладбища, которое он
сам затеял, был, кажется, напуган не меньше ее.
  Она позвонила Гаври на работу и предложила встретиться на улице Шенкин.
  Благодаря дедушке появилась возможность пригласить мужа на свидание. Боже,
как глупо звучит "пригласить мужа на свидание" Может у него есть кто? Он
так осунулся в последние дни. Не может человек так переживать из-за
работы.
  Как все тель-авивцы она любила улицу Шенкин за ее шумную суету и
бесчисленные уютные кафетерии, в которых можно сколько угодно сидеть, не
привлекая внимания и наслаждаясь уединением.
  Супруги встретились в шесть. Елизавета выбрала угловой столик с
прекрасным видом на скверик и попросила официанта подать апельсиновый сок,
как только к ней подсядет муж.
  Гаври, высокий брюнет с тонкими чертами лица, привычно поцеловал жену, и
устало опустился на стул.
  - Опять выяснял отношения с начальством? - робко спросила Елизавета,
пытаясь завязать раз