Какое очарование девственной природы и поэтической тишины" - с умилением
думал Цион, овладев новой подругой.
  Как всегда он боялся своей слабости и, зная из литературы, что, рассуждая
о посторонних вещах, можно растянуть сладкие мгновения любви, изо всех сил
думал о прелестях сельского ландшафта и о том, что подобная идиллия, в
сущности, невозможна в шумном беспокойном городе.
  В начале своих лирических отступлений, он вдруг почувствовал
надвигающийся вал оргазма, зажмурился и, задерживая дыхание, мысленно
попробовал развить тему урбанизации Ближнего Востока, но уловка не
удалась; когда Цион, по своему обыкновению, бурно кончил со скоростью
света, Виолетта не огорчилась, как это делают иные не очень умные дамы, а
напротив, была на удивление тактична и не стала пенять ему на то, что он
думает только о себе.
  - Миль пардон, мадам, - сказал Цион, покраснев, словно девица, в
присутствии которой был рассказан анекдот неблаговидного содержания, и
смущенно поинтересовался, откуда у нее столь обширные познания в "Верховой
езде"
  - Что интересует тебя благородный рыцарь? - с наивной простотой спросила
Виолетта, не привыкшая к продолжительным пост постельным дискуссиям, к
чему тяготел Цион, начитанный в вопросах секса и знавший, что длительные
задушевные беседы благотворно влияют на развитие духовной гармонии между
партнерами.
  - Как называется то, что ты сейчас проделала? - смущаясь, уточнил Цион.
  - "Позиция всадника", - сказала Виолетта и рассказала, как долго и упорно
"обучал" ее старый герцог, когда она, совсем девочкой, пришла из соседней
деревушки прислуживать за юной госпожой.
  - Старый козел ведь не сразу взял меня, - сказала она с брезгливой миной,
- сначала он водил меня в конюшню, показывать, как совокупляются кони...
  В эту минуту послышалось шумное дыхание и яростная возня из опочивальни
герцогини. Виолетта насторожилась, но Цион успокоил ее, пояснив, что это
маэстро, с присущим ему темпераментом, принялся оправдывать доверие гордой
аристократки.
  - А господин твой ничего, - сказала Виолета, явно намекая на продолжение
любовной авантюры. Раньше любитель поэзии опустил бы глаза долу, сделав
вид, что не понял намека, но теперь ощутил в себе неудержимое нарастающее
желание снова взять эту удивительную хрупкую женщину, сумевшую пробудить в
нем мужчину. Он потянулся к ней, как к спасательному кругу, и они
соединили уста в жарком поцелуе.
  Как всегда, он кончил стремительно и бурно, но и на сей раз, она приняла
его неумелую ласку с непонятной для него благодарностью; старый герцог
пользовался ею, словно вещью, и она впервые ощущала на себе искренние
знаки внимания со стороны такого обходительного и умного мужчины, как
Заярконский. Пусть он не очень красив и беден, но господин то его как раз
богат и прекрасен ликом, а это по нынешним временам совсем немало.
  По привычке, принятой у низшего сословия, она судила о слугах по внешнему
виду их господ, и с этой стороны выходило, что неумелый в делах любви
оруженосец очень даже приличная партия для нее.
  Сексуальный опыт Виолетты был небольшим - сам стареющий и немощный
хозяин, да изредка его подгулявшие приятели, в распоряжение которых он
представлял свою невольницу. В грубости и элементарном непонимании
женского тела приятели не уступали старому герцогу, которому так и не
удалось вкусить плоды искренней и красивой любви, несмотря на знания,
почерпнутые им из трактатов мудрейшего Ибн Мункыза, повествующего о тайнах
сексуальной жизни в преклонном возрасте.
  Неистово лаская Заярконского, Виолетта искренне восхищалась его телом, и
он вдруг поверил в себя, снова потянулся к ней в полночь и на сей раз, был
на высоте. Это было потрясающее восхитительное ощущение. Она сумела
сделать то, что до нее никому не удавалось, и он обожал ее за это.
  В глубине души он всегда завидовал необычайной мужской силе маэстро, все
более при этом, утверждаясь в мысли, что природу, увы, не проведешь, и
женщины так устроены, что на расстоянии чувствуют самца. Василий был
достаточно убедительным доказательством того, что бездарные поэты называют
- зовом природы; при его появлении в незнакомой компании почти все
представительницы прекрасной ее половины начинали приглядываться к нему, а
он к ним. На глазах у всех происходила откровенная эротическая
взаимооценка, которая завершалась постелью с той из них, на которую он
положил глаз. Сегодня на турнире "Система Станиславского" едва не дала
сбой. Впрочем, он быстро изменил соотношение сил и добился любви самой
красивой женщины Англии. В самом деле - чего казалось проще - "Женщина
всегда идет за победителем!" В этом Василий прав. Цион и сам чувствовал
себя победителем. Толпы поклонниц, восторгающихся его подвигами, пока
вокруг не наблюдалось, но была одна, которой он неожиданно и безвозвратно
подарил свое жаждущее красивой любви сердце.



                                  Глава 29


  Потрясение, испытанное Елизаветой, привело ее к сильнейшему нервному
срыву. Она почти ничего не ела, не спала уже несколько суток, думая о
пропавших детях и дожидаясь повторного появления дедушки, чтобы умолять
его вернуть похищенных деток. Семейный врач Шварцев - Нахум Розенблат,
лечивший в свое время самого деда, настаивал на срочной госпитализации.
  - Иначе случится непоправимое, - хмуро внушал он супругу, - она на грани
безумия и охвачена манией преследования.
  - Я сам подниму ее на ноги! - сказал подавленный Гаври.
  В глубине души он надеялся, что дедушка придет к ним еще и, возможно, с
детьми, а если Лиза будет вне дома, то мертвецу незачем являться сюда, в
больницу то он явно не пойдет.
  - Поймите, молодой человек, горячо убеждал его доктор, - в клинике она
получит правильный уход и, что важно - ее изолируют от домогательств
беспардонных журналистов.
  Действительно, обнаглевшие представители прессы пытались любой ценой
взять интервью у внучки покойного генерала. Они наводнили улицу, на
которой проживали супруги, и от них некуда было деваться. Даже полиция,
блокировавшая все подступы к дому, не сумела оградить Шварцев от
посягательств бездушных писак, которые ради нескольких строчек сенсации
готовы были продать душу дьяволу.
  Один из журналистов, чудом прорвав железное кольцо сержанта Альтермана, с
неимоверными усилиями пробрался к дому Шварцев и, проникнув на балкон
сквозь литую решетку, предложил Гавриэлю двести тысяч долларов в обмен на
интервью с внучкой генерала Хильмана.
  - Поверьте, - завтра это ничего не будет стоить, - сказал он.
  Назавтра он предложил Гаври на пятьдесят тысяч больше, но в том же
энергичном стиле был послан им в места, не принятые упоминать в приличном
обществе.
  Гаври было не до журналистов. Его беспокоила судьба пропавших детей и
ухудшающееся на глазах здоровье Елизаветы. Сначала он думал отвезти
супругу к родителям (подальше от вездесущих журналистов), а самому
дожидаться деда дома и поговорить с ним по-мужски, но после того, как ей
стали слышаться по ночам стоны зарезанной няни, решил воспользоваться
советом доктора Розенблата, и обессиленную от нервного истощения Лизу
поместили в городскую больницу "Ихилов".
  Для полного расслабления новой пациентки дежурный врач отделения выписал
ей сильнодействующее снотворное, чтобы выспалась перед началом
укрепляющего курса лечения. Елизавета механически проглотила безвкусную
таблетку и, впервые за последнюю неделю, нормально и надолго заснула без
ужасных сновидений и стонов замученной злобным изувером няни.


  * * *


  После продолжительного тяжелого сна она проснулась с головной болью и,
еще неясно различая, окружающие в палате предметы, вдруг почувствовала на
себе чей-то долгий пристальный взгляд. "Это доктор Розенблат" с
благодарностью подумала Елизавета и вспомнила, что с таким же трогательным
самопожертвованием доктор относился когда-то к больному генералу.
  Раз в день он непременно посещал ее, когда она лежала дома, приносил
лекарства, которые сам же выписывал и даже кормил с ложечки, не доверяя
робкой филиппинке, которую Гаври выписал в конторе по найму иностранных
рабочих.
  Вскоре размытый силуэт у кровати принял реальные очертание, и она поняла,
что ошиблась, приняв его за добрейшего Нахума Розенблата.
  Смотревший оказался мужчиной пожилого возраста с разбитой седой головой,
мертвенно бледным лицом и до боли знакомым шрамом на щеке.
  Она узнала деда, испугано приподнялась на локте и увидела доктора,
который лежал на полу, словно безмятежно разметавшийся во сне ребенок.
  Очки его в тяжелой металической оправе слетели с горбатого носа и были
раздавлены ударом огромного генеральского ботинка.
  Доктор Розенблат не подавал признаков жизни. "Он убил его! " - с ужасом
подумала Елизавета и перевела робкий взгляд на дедушку. Генерал был в
тяжелой походной обуви и военной форме с поблекшими погонами, хотя
хоронили его (она хорошо помнила это) укутанным в белоснежный саван. Она
хотела закричать и позвать на помощь, но голос изменил ей. "Зачем, зачем
он убил доктора, ведь они были друзьями"
Генерал Хильман и дивизионный врач Нахум Розенблат участвовали вместе в
Синайской кампании, и милейший доктор находился в прямом подчинении у
своенравного дедушки. Разница в чинах не отразилась на их близких
отношениях, и они продолжали дружить на гражданке, поминутно вспоминая и
заботясь, друг о друге. Доктор самолично, как заправская сиделка,
выхаживал генерала, во время его частых болезней, и тот умер на руках
своего боевого товарища - стоически, как и подобает настоящему воину.
  "Он убил своего друга! - лихорадочно думала Елизавета, - ведь так он
может
и меня убить! А может мне все это снится, или я сошла с ума?"
Странная мысль эта показалась ей вполне убедительной. Она вспомнила, как
доктор перечислял недавно ее мужу основные симптомы параноидального
синдрома и все, что он говорил тогда уныло слушавшему Гавриэлю, было очень
похоже на то, что она испытывала теперь.
  "Ведь он это про меня говорил, и мне все это действительно чудится.
  Наверное, я должна кричать" - решила она в какой-то момент, но поняла,
что ее все равно никто не услышит.
  В глубине души Лиза надеялась, что все происходящее с ней - наваждение, и
мертвый дедушка ничто иное, как плод ее воспаленного воображения. Она
сурово посмотрела на деда, усилием воли пытаясь прогнать жуткое видение,
но тот ласково стал покачивать головой, всем видом своим, показывая, что
все это происходит с ней наяву. "Да он читает мои мысли!" - догадалась
она, и снова он кивнул своей разбитой расплывающейся в воздухе головой, в
подтверждении ее страшной догадки. "У него такое доброе лицо" - подумала
она, вспомнив, как он убаюкивал ее в детстве на своих сильных руках, но
коченеющее тело доктора Розенблата на полу, красноречиво говорило о
другом. Дедушка, понял и это. Его глубокие зеленые глаза стали тихо
гаснуть, превращаясь в сквозные черные глазницы. Елизавета не могла
оторваться от них.
  - Не пугай меня, дедушка! - тихо сказала она. Безумный страх, растекаясь
по жилам, лишил ее способности кричать. Она вся будто онемела и не могла
даже пошевелить пальцем. Дед вынул из кармана гимнастерки, перемазанной
землей, две вязаные детские шапки и бережно положил их на тумбочку для
продуктов, потом с той же заботливостью, он вытащил из-за пазухи кусок
засохшего почерневшего мяса и протянул ей. Мясо издавало тяжелый
неприятный запах, и Елизавета непроизвольно отшатнулась от него. Дедушка
понимающе усмехнулся внучке и положил протухший гостинец на тумбочку. Она
узнала ярко-красные шапки своих малюток, и мысль о детях, которых держит у
себя этот полусгнивший труп, придала ей силы.
  - Отдай мне их, - дрожащим голосом сказала Елизавета, - отдай мне детей,
слышишь, дедушка.
  Дед слабо улыбнулся ей, обнажая редкие полусгнившие зубы, и пустые
глазницы его зажглись вдруг тусклым огнем. К стыду своему она не могла
вспомнить, какого цвета были у дедушки глаза, но была уверена, что
оранжевыми они явно не были, хотя когда он впервые пришел к ней в дом, у
него, кажется, тоже горели зрачки.
  В следующее мгновение дедушка неожиданно исчез, будто и не было его
никогда в палате. К удивлению своему, Елизавета не уловила даже, как это
произошло.
  И снова ею овладели мучительные сомнения. "А может, дед не появлялся
вовсе, и все это ей только почудилось?" Но зимние шерстяные шапочки,
оставленные им на тумбочке и лежащий на полу задушенный доктор безжалостно
напоминали ей о жестокой действительности.
  Она надавила на кнопку экстренного вызова медперсонала (о которой раньше
почему-то забыла), но вместо сестры милосердия в палату быстро вбежал
Гаври. Увидев лежащего на полу доктора, он осторожно нагнулся к нему, но,
убедившись, что тот мертв, взглядом, полным тревоги, посмотрел на жену.
  Она показала ему на детские шапки и глаза ее застлали горючие слезы.
  - Он был здесь? - сказал обеспокоенный Гаври, - но как он проник сюда? Я
все время стоял у дверей.
  - Я видела его, - тихо сказала Елизавета - губы у нее дрожали, как у
обиженного ребенка.
  - На всех этажах стоят полицейские, - сказал Гаври потеряно. Елизавета
закрыла лицо руками и затряслась от бесшумных рыданий. Гавриэль,
боявшийся слез жены, вышел из палаты и громко позвал врача. Вместе с
врачом в палату шумно вторгся лейтенант Кадишман.
  - Как это случилось? - грубым тоном спросил он, нагнувшись над посиневшим
трупом доктора.
  - Спросите об этом своих олухов, - сказал Гаври, сдерживая себя, чтобы
не накричать на этого самодовольного индюка в форме. За плачущую Лизоньку
он готов был сражаться с целым легионом таких вот горе полицейских.
  Кадишман выпрямился, подозрительно всматриваясь в лицо осмелевшего мужа.
  - А вы как тут оказались, молодой человек? - вкрадчиво сказал он, и слова
раздосадованного комиссара, упрекавшего его в том, что он не до конца
проработал версию с мужем, вдруг всплыли у него в памяти. "В самом деле,
ведь именно сей наглый тип, приказал тогда "психопатке" срочно звонить в
полицию, когда к ним заявился призрак покойного деда, хотя вполне мог
направить ее к телохранителям, стоявшим внизу. Уж не связан ли он каким-то
образом с мертвецами?"




                                  Глава 30




  Под утро, сгорая от острого желания сходить по малой нужде, Цион смирно
лежал в постели, боясь шевельнуться и разбудить Виолетту.
  Он знал ее всего лишь одну ночь, но ему уже хотелось заботиться о ней и
лелеять - "как единственную и неповторимую"
Впервые в жизни его обласкала умная чуткая женщина, и он был на седьмом
небе от счастья. Она приняла его таким, какой он есть - со всеми его
комплексами недостатками. То участие, с которым она отнеслась к его
мнимой "трагедии" тронуло его сердце и возродило к новой жизни; теперь он
был бесконечно признателен Васе за его ослиное упрямство, благодаря
которому ему досталась такая милая и очаровательная женщина.
  Цион и раньше думал, что умение угодить в постели главное достоинство
мужчины, за которое его обычно любит женщина, а теперь с гордостью мог
заявить, что такие способности имеет и он.
  В общении с прекрасным полом ему всегда не хватало уверенности в себе, и
это заставило его тратить молодые годы на изучение творчества бездарных
поэтов средневековья. Его непомерная робость происходила оттого, что он
рос без матери. Она умерла, когда ему исполнился год. Отсутствие
материнской ласки сделало его замкнутым диковатым парнем. Он терялся и
приходил в смущение, когда требовалось проявление твердости и мужества,
которые ждал от него маэстро. Участь Виолетты была еще горше: люди герцога
привели ее в замок почти ребенком. Герцог, видевший в ней наложницу, лишил
ее радости зверскими побоями, и она отдавала жар своей невинной души юной
герцогине, в служении которой видела смысл и назначение жизни.
  Несмотря на то, что с госпожой она ладила, и та часто брала служанку под
свое покровительство, жизнь ее в замке была чудовищным унижением до тех
пор, пока не умер герцог при весьма загадочных обстоятельствах.
  С появлением молодых господ в замке она поняла, что это знамение свыше и
почувствовала в глубинах своей доброй нерастраченной души такую неизбывную
любовь к пришельцу, что ее хватило бы на дюжину Заярконских со всеми их
комплексами и обидами на несправедливо сложившуюся жизнь.
  Цион бесшумно приподнялся на локте и, вытянув кверху длинную шею,
тревожно глянул в широкий проем окна, тянувшегося к потолку в форме
высокой стрельчатой арки.
  На востоке давно уже взошло солнце, заливая мягким светом кроны
гигантских каштанов, в благодатной тени которых утопал романтический
замок. Издалека доносились звуки пастушьей свирели, прерываемые мычанием
голодных коров. Это крестьяне выводили на пастбище тучный господский скот.
  Простой люд давно уже был на ногах, и впереди было работы невпроворот.
  В бескрайних владениях божественной герцогини действовал закон, по
которому два раза в неделю крестьянин отрабатывал на хозяев барщину, а со
Сретения до Пасхи - три. К празднику святого Михаила он должен был платить
десять пенсов, а к празднику святого Мартина двадцать мер ячменя и двух
кур. К пасхе - сторожить господский загон, а осенью пахать один акр и
приготавливать семена для посева в амбаре своего повелителя. Кроме того,
ему приходилось платить один пенс с очага и кормить одну охотничью собаку.
  Вчера, когда они прибыли в замок, Цион подумал, что поместье де Блюмов
идеальное место для уединенной жизни поэта. Творческая натура, он любил
сельскую идиллию, и если бы это зависело от него, был не прочь провести
здесь остаток жизни в размышлениях о путях господних, которые привели его
к самой очаровательной женщине Англии. Звуки пастушьего рожка, пьянящий
аромат полевых цветов и жаркие объятия любимой, что еще нужно солидному
мужчине с серьезными взглядами на жизнь. Вот только помочиться бы еще для
полного счастья. Но это, конечно, разбудит Виолетту, а он чувствовал себя
благородным рыцарем, давшим обет перед священным алтарем всемерно охранять
покой дамы своего сердца.
  Вдруг волшебные звуки рожка заглушил глухой перестук конских копыт под
окнами, и через мгновение послышалась грубая брань стражников. "Кто это
может быть, в столь ранний час, уж не герцог ли, в самом деле, вернулся?"
Проснувшись от шума, и прислушавшись к громким голосам, проникающим
через окно в девичью, подружка Циона кубарем скатилась с кровати и,
отчаянно захлопав пушистыми ресницами, предложила ему немедленно бежать в
подземелье. "Э, да ей привычны, видать, столь неожиданные визиты
менестрелей " - кольнуло Заярконского.
  - Это люди Балкруа, - сказала служанка, - и тебе несдобровать, добрый
рыцарь, если мы не схоронимся в надежном укрытии.
  До подземелья он вряд ли добежал бы (с распирающим то мочевым пузырем),
но предупредить друга об опасности, счел необходимым. Деликатно постучав в
запертую дверь спальни, оруженосец нервно позвал своего господина. Реакции
маркиза не последовало. "Конечно, ему теперь море по колено, раздраженно
подумал Цион, станет он беспокоиться из-за каких-то людишек Балкруа"
Не желая показаться своей возлюбленной жалким слюнтяем, он решил проявить
характер и надавил на дверь плечом, она не поддалась. Разбежавшись, он
выставил ее мощным пинком ноги, но тут же пожалел об этом - тысяча
раскаленных игл яростно впились в зашибленную коленку, и свет померк в его
глазах. Занимаясь любовью с Виолеттой, он забыл о коварной боли в ноге,
изводившей его уже целую неделю.
  В опочивальне он увидел страстных любовников на белой пышной постели с
покрывалом из черно-бурой лисы. Изящные, подсвечники из чистого золота и
тяжелая резная мебель в стиле барокко придавали интерьеру особый интим.
  Слева от кровати размещался просторный камин, в котором можно было разбить
походный лагерь, а справа стоял уютный низкий столик с экзотическими
фруктами. Пылкий маэстро держал нежную герцогиню в могучих объятиях и даже
не удивился при появлении взволнованного друга.
  - Бежим скорее, сударь! - сказ