ь была заперта на ключ и окна
зарешечены? Никогда еще он не видел друга в столь беспомощном состоянии:
  Балкруа удалось воспользоваться фактором внезапности, иначе бы ему не
справиться с маэстро, удар которого весил полтонны и мог успешно
раздробить челюсть молодцам покруче, чем железный герцог.
  Обладая слабым здоровьем, Цион не знал, как помочь другу, но, вспомнив о
кнопке экстренного вызова полиции в нагрудном кармане куртки (подарок
комиссара), резко надавил на нее.
  Сыщики, очевидно, находились рядом и ворвались в спальню почти сразу
после сигнала оруженосца. Разгневанный герцог успел перекрыть маэстро
кислород, но, увидев полицейских, бросил полузадушенного врага и, взвалив
на себя бесчувственную герцогиню, пошел из спальни. При этом ударом кулака
он проломил череп, преградившему ему путь копу, второй, отпрянув в угол,
пальнул рыцарю в спину, рискуя попасть в Алис.
  - Не стрелять! - скомандовал Василий и ударил полицейского по руке. Пуля
пробила спортивную куртку Балкруа, не причинив ему вреда, а полицейский
быстро подобрал упавший пистолет и навел его на Васю:
  - Я лейтенант Чомбе, - сказал он, - а тебе, парень, лучше стоять на
месте.
  - Но он уйдет сейчас, - дернулся Василий, - ты что не видишь, мент?
  - Спокойняк, - отвечал Чомбе, - внизу его ждет комиссар полиции, тебе
незачем волноваться, парень.
  Герцог встряхнул для удобства, кулем свисавшую с плеча, Алис и неспешно,
будто прогуливаясь по каньону "Золотой попугай", скрылся за дверью
студенческой квартиры Циона.
   
Глава 34
 
  - Таким образом, господа, человек, из-за которого вы не спите ночами,
абсолютно не причастен к пугающим вас аномальным явлениям. - Громко сказал
профессор Хульдаи и насмешливым взглядом обвел высокое собрание.
  Это было очередное экстренное заседание членов правительственного
кабинета, где он, и другие авторитетные лица, третий час подряд излагали -
каждый свою точку зрения на "потусторонние" события имеющие быть в городе.
  На сей раз, собрание достигло своего апогея, и мнения разделились уже к
началу второго часа; большую часть времени взмокший профессор усиленно
убеждал членов правительственного кабинета, что злобствующий ренегат -
академик Ашкенази в корне не прав, утверждая, что небезызвестный миру
иракский диктатор Садам Хусейн располагает средствами, могущими поставить
Израиль на колени. Министр обороны, один из первых проявивший интерес к
ядерному потенциалу Багдадского правителя, был явно задет насмешками
знаменитого ученого:
  - Заблуждаетесь, профессор, - сказал он, - на меня лично, господин Хусейн
действует как снотворное.
  Шутка министра оказалась весьма кстати и почти разрядила "высокое
напряжение", царившее в аудитории.
  Временный Комитет по национальной безопасности, возглавляемый
профессором, был распущен неделю назад, и теперь он был поставлен во
главе, так называемой Государственной комиссии по национальной
безопасности, сформированной по личному указанию Натан-Ягова. Такая, на
первый взгляд, ничего не значащая трансформация в наименовании вновь
созданного института куда более, по расчету функционеров из канцелярии
главы правительства, соответствовала чрезвычайному положению, объявленному
в городе.
  Надежда некоторых деятелей оппозиции на то, что Госкомиссию возглавит
академик Ашкенази, рассыпалась в прах. Несмотря на международный авторитет
академика, его кандидатура была отклонена большинством депутатов кнесета,
желающих подыграть премьер-министру.
  Бывший действительный член академии наук СССР Сидор Лейбович Ашкенази не
отличался доброжелательностью и желчность его характера, переходящая в
откровенное пренебрежение ко всем смертным, мешали его нормальным
контактам с нужными людьми. В правительственных кругах строптивого ученого
считали несносным снобом, который даже в друзьях подозревает
злонамеренность, а от недругов ждет только подвоха. Он повсеместно обливал
нацию грязью, принижал ее историческое значение и даже сказал однажды с
высокой трибуны, что - "Древний аристократизм евреев выродился ныне в
элементарное хамство!"
Это и многие другие шокирующие заявления ученого воспринимались
современниками двояко: одни полагали, что академик прав, и евреям давно
пора пересмотреть свою завышенную самооценку в мире, поскольку это
озлобляет и без того агрессивно настроенных антисемитов, другие считали
его фразером и юдофобом с некоторыми отклонениями в психике.
  - Сказать по совести, - пошутил по этому поводу более гибкий профессор
Хульдаи, - если и есть в нашем государстве параноики, которым по ночам
снится ракетный обстрел Тель-Авива, то доктор Ашкенази, несомненно, в их
числе!
  Явно тенденциозная шутка в устах столь известной личности сыграла свою
зловещую роль, и когда речь зашла о человеке, способном оставаться
объективным в условиях жесткого прессинга, вызванного чрезвычайными
обстоятельствами, выбор пал на профессора Хульдаи, как на патриота и
ученого трезво оценивающего ситуацию с покойниками. Именно ему было
поручено, в кратчайший срок провести детальный анализ фактов и представить
правительству научное толкование тех загадочных явлений, которые
превратили в ад беззаботную до недавнего времени жизнь жителей большого
Тель-Авива. Вопрос о превентивном ударе на возможную провокацию Садама
Хусейна поднимался в этот вечер не раз, и теперь его снова выдвинул
министр обороны Израиля Ицхак Мордехай. Несмотря на свои
шапкозакидательские, еще неделю назад, прогнозы относительно войны с
Ираком, он побаивался необъявленной химической атаки со стороны
неуравновешенного диктатора.
  - Так вы утверждаете, стало быть, что мы зря грешим на Садама? - снова
спросил он профессора с некоторым недоверием. Только что он солгал,
сказав, что Садам навевает на него сладкие сны; так же как и все
присутствующие в этом кабинете, он бодрствовал уже третьи сутки,
беспрестанно думая о происках багдадского правителя и пытаясь разобраться
в потоке противоречивой информации, поставляемой внешней разведкой страны.
  - Разумеется, господин министр, - сказал Шломо Хульдаи, - к вашим, так
называемым, мертвецам сей жалкий параноик не имеет никакого отношения,
заявляю вам это со всей категоричностью.
  - Зачем же вы сами то отмежевываетесь от покойников, профессор, -
обиделся министр обороны, - они такие же наши, как и ваши.
  - Не будем придираться к словам, коллега, - сказал министр по внутренней
безопасности и с деланной озабоченностью обратился к профессору, -
господин Хульдаи, могли бы вы представить нам приемлемое объяснение
аномалиям, имеющим место в некоторых районах большого Тель-Авива?
  - Разумеется, господа, мы считаем, что восстание мертвецов - ни что
иное, как результат смещения временных рамок между Настоящим и Прошлым. -
Он помолчал немного, выжидая, какова будет реакция на его сенсационное
заявление. Государственные мужи, однако, по-прежнему умно помалкивали, и
лишь министр внутренних дел, бывший уже в курсе данного дела (комиссар
полиции своевременно представил ему копии документов, добытые им в
кабинете ученого), с притворной озабоченностью попросил профессора
выражаться пояснее:
  - Наша аудитория далека от науки и специальных терминов, - сказал он.
  - Постараюсь быть предельно ясным, - с демонстративным сочувствием к
непонятливым слушателям, сказал профессор, - итак, господа к вышеназванной
трагедии, столь неожиданно вторгшейся в наши ничем не примечательные
будни, привели сомнительные эксперименты, производимые некоторыми
безответственными лицами в так называемом Институте Времени...
  - Факты, излагайте факты! - послышались возгласы оживившихся
парламентариев.
  - Нам стало известно, господа, что из Прошлого к нам в страну
насильственным образом был импортирован человек по имени Балкруа второй из
Тулуза.
  - Какого такого Прошлого? - аудитория настроилась на ироничную волну, - и
почему второй, а не третий?
  - Ерунда какая-то, - сказал министр обороны, который не мог спустить
профессору его неуместный сарказм, когда речь зашла о багдадском диктаторе.
  - Трудно говорить с аудиторией профанов, - устало произнес Шломо Хульдаи.
  - Обижаете, профессор, - сказал Когаркин. Он первый узнал от своих
агентов все, что тот намеревался излагать теперь перед высоким собранием и
специально созвал видных членов правительственного кабинета совместно с
избранными депутатами кнесета, чтобы посвятить их в некоторые
засекреченные подробности пресловутого дела о покойниках.
  - Что мне остается делать, если некоторые, с позволения сказать, высшие
чины государства бросаются такими терминами как "Ерунда"?
  - В самом деле, господин Мордехай, - вы ведь не в казарме находитесь, -
напомнил Когаркин.
  - Что вам угодно, любезный? - вызывающе сказал Ицхак Мордехай.
  - Ничего особенного, уважаемый, - холодным тоном отвечал Когаркин, - я
просил бы вас воздержаться от неуместных реплик. Продолжайте, профессор.
  - Благодарю вас. Господа, то, что некоторые тут классифицировали как
ерунду, основывается на документальных фактах, установленных лично мною.
  - О каких фактах идет речь, профессор?
  - Из истории известно, что герцог Балкруа второй был один из выдающихся
рыцарей воинства знаменитого Ричарда Львиное сердце.
  - Я не могу в это поверить, - потрясено сказал министр обороны, - почему
до сих пор я не в курсе экспериментов, проводимых в институте Времени?
  - Занятно все это, друзья мои! - поддержал коллегу министр торговли и
легкой промышленности, - если в Институте не считают нужным поставить нас
в известность относительно проводимых ими опытов, нам стоит подать в
отставку, господа.
  - Не время теперь говорить об этом, - повысил голос министр по внутренней
безопасности, - продолжайте профессор, прошу вас. - Вежливым кивком
профессор поблагодарил министра:
  - Мне сказали, что произошло это случайно, но мы установили, что в этой,
так называемой случайности, замешан ни кто иной, как зять уважаемого
академика Ашкенази. Речь идет о некоем повесе по имени Василио де Хаимов.
  - Господин профессор, - урезонил его Когаркин, - прошу не заострять на
данном факте внимание, это его бывший зять, к вашему сведению. Академик
не может отвечать за безответственные поступки, какого то прохиндея,
являвшегося некогда его родственником... - Это не меняет сути дела,
господа, а говорит о степени нравственного падения вышеназванной семейки.
  - Прошу Вас говорите по существу, господин профессор!
  - Мною установлено, что перемещение объектов из Прошлого в Настоящее
вполне возможно на практике, но, к сожалению, это имеет свои, не очень
приятные последствия.
  В конференц-зале воцарилась абсолютная тишина. Присутствующие боялись
пропустить каждое слово профессора.
  - Под "объектом", уважаемые господа, я подразумеваю материализованную
душу некогда жившего в нашем измерении человека, а под "неприятными
последствиями" данного феномена то обстоятельство, что вместе с названным"
объектом" к нам из прошлого перемещаются, а вернее, восстают из могил
бренные останки лиц, в которых ранее вселялась его душа или души, в данном
случае, я не вижу принципиальной разницы.
  - Разница лишь в том, - сострил министр по внутренней безопасности, что в
вашем случае речь идет о мертвых душах.
  - Очень остроумно, - хмыкнул министр обороны.
  - Кстати, коллега, - мгновенно отреагировал министр по внутренней
безопасности, - вы читали русского писателя, писавшего некогда о мертвых
душах?
  Министр обороны по происхождению курдский еврей с достоинством ответил:
  - Русского писателя звали Гоголь.
  - Восхищен вашей эрудицией, - сказал Когаркин.
  - К сожалению, я не могу сказать того же о вашей эрудиции. - Усмехнулся
Мордехай.
  - Разве я давал вам повод сомневаться в ней? - тонко улыбнулся Когаркин.
  - Видите ли, уважаемый, было бы лучше, если бы вы демонстрировали нам
свои профессиональные познания.
  Вынужденные поневоле сотрудничать, министры параллельных ведомств не
делали тайны из своих отношений, и это начинало надоедать окружающим. Не
обращая внимания на словесную дуэль соперников и оживление, охватившее
высокопоставленных особ, профессор продолжал говорить тем же невозмутимым
и поучительным тоном, которым он привык читать лекции перед студентами
иерусалимского университета.
  - Повторяю, - сказал он, призывая людей к порядку, - эксперимент,
проводимый институтом Времени был практически сорван неким господином по
кличке "Маэстро", являющегося, как я уже сказал выше, зятем
небезызвестного вам академика Ашкенази...
  - Бывшим зятем, - с угрюмым раздражением напомнил Когаркин.
  - Господи, да неужели все это, правда? - вырвалось у министра обороны, -
что за дикая страна, - одно ведомство не ведает, что творит другое...
  - К сожалению, это так, господин министр, - впервые за все время,
профессор согласился со своим неуживчивым оппонентом, - самонадеянность и
пренебрежение к авторитетам - наша национальная черта...
  - Господа, ведь никто из вас не сказал о главном, - всполошился вдруг
министр абсорбции, до последней минуты, молча слушавший крамольные речи
выступающих.
  - Что там у вас еще, господин Эпштейн? - недовольно поморщился Когаркин.
  Все уставились на министра абсорбции, ожидая, что он выдаст такого, чего
они еще не слышали на этом бурном заседании.
  - Господа, - сказал Эпштейн при внезапно установившейся тишине, - если
дело обстоит так, как нам только что об этом поведал профессор Хульдаи, не
значит ли это, что пресловутая и поруганная научным миром теория о
переселении душ, выдвинутая Сидором Ашкенази, имеет право на
существование!
  Он победно оглядел заседающих, полагая, верно, что они, несомненно,
отметят глубину его замечательного открытия, но ошибся: члены Комитета,
слишком утомились от многочасовой болтовни, которую сами же и развели и им
было наплевать на "некоторых умников" и их глобальные наблюдения; вопрос
господина Эпштейна показался всем верхом глупости. Авторитетное собрание
не читало научные труды Сидора Ашкенази. Все недовольно уставились на
своего коллегу и с видом глубокого осуждения молчали до тех пор, пока
министр по внутренней безопасности, в сердцах назвав главу абсорбции
крупным идиотом двадцатого столетия, не заметил, что здесь не место и не
время для проведения дебатов дилетантского характера.
  - Вопрос господина Эпштейна неуместен, - сказал он, - никому из нас и в
голову не приходит подвергать сомнению новейшие изыскания профессора
Хульдаи.
  - Но вспомните, - упорствовал Эпштейн, - совсем недавно профессор
Хульдаи подвергал уничтожающей критике исследования Сидора Ашкенази, а
гипотезу, выдвинутую им о посмертном сохранении нематериальной субстанции
личности назвал даже шарлатанством.
  - Я попросил бы не вводить аудиторию в заблуждение, - сказал профессор
Хульдаи, - называя господина Ашкенази шарлатаном, я имел в виду его теорию
о том, что в принципе можно вполне сохранить после смерти психическую и
интеллектуальную сущность человека, но это не имеет ничего общего с моей
теорией о переселении душ.
  - Как же не имеет, если вы сами утверждали...
  - А я сказал, что не имеет, или может быть, вы считаете меня плагиатором?
  - Ни в коем случае, профессор.
  Министр абсорбции дал задний ход. Словесная дуэль, в которой Хульдаи
одержал столь убедительную победу, окончательно склонила сомневающихся на
его сторону, и собранием кабинета министров овладело вдруг юморное
настроение. Каждый делал игривые предположения - кем он, в принципе, мог
быть в предыдущей жизни. Один из них решил, что он был, вероятно,
персидским шахом, поскольку ему нравилась идея многоженства, другой -
великим полководцем, так как у него всегда чесались кулаки, когда он
слышал реплики своих политических противников. И лишь депутат от русской
фракции Мария Колодкина, не поддержав общее веселье, с кислым выражением
лица заметила, что третьего дня контролеры городской экологической станции
зарегистрировали едва уловимый серный запах, быстро распространившийся по
южному Тель-Авиву.
  - Запах довольно специфический, - сказала она, - но к нему скоро
привыкаешь. Многие даже и не почувствовали его, жаль, что министр экологии
не нашел нужным выяснять причины его внезапного возникновения.
  - А вот и нет, - колко отозвался министр экологии, - по моим сведениям,
впервые запах появился на рынке Шук а-Тиква, но там всегда масса
всевозможных запахов. Что вы хотите, госпожа Колодкина, восточный рынок -
всегда клоака и зловоние на любой вкус...
  - Почему обязательно надо экстренное собрание кабинета превращать в
дискуссию по проблемам восточного базара, - сказал министр по внутренней
безопасности, уже в который раз безуспешно пытаясь призвать к порядку
возбужденных коллег и особенно министра абсорбции, вообразившего, будто в
прошлой жизни он был великим Эйнштейном.
  - Это вполне возможно, - подыграл ему министр обороны, - и сейчас разрыв
между вашими фамилиями составляет не более чем в одну букву.
  Министр сельского хозяйства, бывший генерал с вечно мрачной физиономией,
едко заметил:
  - Если вы, господин Эпштейн, были Энштейном, то я, пожалуй, был - Папой
Римским...
  - Что вы хотите этим сказать? - оскорбился министр абсорбции.
  - Ничего особенного, - сказал министр сельского хозяйства, - кроме того,
что я подвергаю сомнению вашу способность вообще быть папой...
  - И все-таки, господа, - не успокаивался министр обороны, - я хочу
знать, кто виноват в данном случае конкретно.
  Ему очень хотелось, чтобы виноватым был признан его вечный политический
противник Эммануил Когаркин, но тот был начеку.
  - Теперь это уже не имеет никакого принципиального значения, - сказал он,
- один из участников названного эксперимента, проявив своеволие и вопреки
инструкции Института Времени, остался в прошлом, послав к нам аборигена в
облике упомянутого выше герцога.
  - Называйте, пожалуйста, вещи своими именами, - потребовал профессор
Хульдаи, - не один из участников данного эксперимента, как вы изволили
выразиться, а пресловутый зять академика Ашкенази по кличке "Маэстро"
  - Бывший зять! - почти заорал министр, - пора бы вам запомнить это,
господин профессор.
  - Я просто констатирую факты. - Упрямо произнес профессор, - это долг
любого серьезного исследователя...
  - В настоящее время полиция Тель-Авива пытается изловить вышеупомянутого
герцога, - официальным тоном продолжал Когаркин, не обращая внимания на
надоевшего уже всем нудного профессора, которого он и сам не очень то
жаловал, - но пока безрезультатно, вас это устраивает, господин Мордехай?
  Министр обороны безнадежно развел руками, всем своим видом показывая, что
у него нет иного выхода, кроме как принять к сведению ничего не
прибавляющую к делу о покойниках, сомнительную информацию товарища по
коалиции.



                                  Глава 35



   
С драгоценной ношей на плече, герцог спокойно вышел из дома
Заярконского, неторопливо повернул в сторону старого Яфо, но тут дорогу
ему внезапно преградил Иуда Вольф.
  По плану, разработанному в Главном управлении полиции, комиссар должен
был перехватить рыцаря при выходе из логова, в котором обитали
"путешественники". Именно это обстоятельство имел в виду Чомбе, когда
помешал Васе добить герцога. Задержание опасного преступника Вольф как
всегда решил провести самолично, чтобы обеспечить себе назавтра утраченное
внимание прессы, не очень то жалующей его в последнее время.
  - Я Иуда Вольф, - грозно сказал он герцогу и лихо вскинул оружие, -
подними руки, мистер, и не двигайся, если хочешь жить!
  Герцог, сметавший обычно все на своем пути, на сей раз, как-то странно
замешкался:
  - Иуда Искариот?!. - воскликнул он в изумлении и остановился.
  - Моя фамилия Вольф, - высокомерно сказал комиссар, вряд ли знавший
своего легендарного тезку, - освободи девушку немедленно, если не желаешь
заработать пулю в живот!
  Комиссар привык, что при звуке его голоса преступников охватывает мелкая
дрожь, но на сей раз, все было иначе: грозные интонации "начальника"
только разозлили