герцога:
  - Дьявол! - громовым голосом воскликнул рыцарь.
  Удивлению и ярости его не было предела. Он опустил девушку на землю,
чтобы расправиться с тем, кто, по его мнению, предал Иисуса Христа.
  Несмотря на солидное брюшко и толстые ляжки, комиссар живо забежал за
мусорный контейнер и, заняв здесь удобную позицию, открыл огонь на
поражение. В руках у него был добротный русский автомат, доставшийся ему
год назад в кровопролитном бою с террористами. Питавший страсть к
коллекционированию, Иуда Вольф держал трофей в своем кабинете в качестве
декоративного украшения, но сегодня что-то подсказывало ему, что он может
вполне сгодиться в деле, и предчувствие не обмануло его.
  Комиссар стрелял без промаха, чем всегда бахвалился перед подчиненными,
но сразить "объект" сходу, как он не раз делал это в подобных переделках,
сегодня ему не удавалось: непробиваемый герцог все шел и шел навстречу
изумленному Вольфу, игнорируя пули, насквозь прошивавшие его
бесчувственное тело. Когда он почти вплотную приблизился к комиссару,
случилось то, что тот потом долго не мог забыть: вдруг из темноты
пустынного двора выскочил коренастый, коротконогий мужчина в маскировочном
плаще и по-детски стал бить герцога кулаками в грудь. Комиссар не сразу
узнал в незнакомце майора Петербургского. Появление этого безоружного
кретина было столь неожиданно и глупо, что Вольф не успел даже удивиться.
  Чудаковатый заместитель начальника Главного управления сам вызвался
участвовать в необычном захвате, и вел себя при этом так, будто собирался
после операции получить звание окружного комиссара как минимум. Великий
правдолюб Петербургский считал всегда несправедливым, что триумфальные
поимки шеф обычно оставляет за собой, не желая ни с кем делиться славой.
  Майор Петербургский, ненавидел Вольфа всеми фибрами своей канцелярской
души, но, несмотря на это, заслонил его грудью в минуту смертельной
опасности. Этот склочник бросился на герцога как на амбразуру, не имея в
руках никакого оружия. Никто позже (майор был посмертно удостоен медали
"За отвагу") не мог понять мотивов его странного поступка; зачем ему надо
было высовываться из укромного места именно в тот момент, когда
систематически разоблачаемое им "коррумпированное начальство" готовилось
отдать Богу душу?
  В одно мгновение герцог расправился с Петербургским, свернув ему шею
одним лишь мощным движением руки. Этого мгновения комиссару было
достаточно, чтобы бросить ставший ненужным автомат и, пользуясь темнотой,
скрыться в соседнем переулке.
  Герцог побежал, было, вслед за презренным предателем, но на полпути
раздумал почему-то и вернулся к бесчувственной Алис. Бережно подняв
девушку на руки, он быстро ушел лабиринтом проходных домов в сторону Яффо.
  Комиссар, не веря, что отделался легким испугом, вместо того, чтобы
оказать помощь своему героическому заму (который, возможно, был еще жив),
проворно забежал в темный подъезд, и, вторгшись в квартиру Заярконского,
торжественно объявил:
  - Господа, убит мой заместитель Давид Петербургский, пал смертью храбрых,
так сказать.
  - Наши вам соболезнования, господин комиссар, - скорбно отозвался Цион.
  - Пули этого мерзавца не берут, - констатировал Иуда Вольф без всякой
связи со своим первым сообщением
  - Что, значит, не берут пули, - нахмурил брови Василий, - ты же сказал,
что его прикончили?..
  - Я говорю о герцоге, - нетерпеливо отвечал комиссар, - я стрелял в него
в упор из автомата...
  - Не боись, командир, - сказал Василий, - я Дубровский.
  - Что ж ты притворялся де Хаимовым, сволочь, - насторожился комиссар, -
уж не заодно ли ты с этим придурком из прошлого?
  Циону пришлось прочитать Вольфу пространную лекцию о творчестве
Александра Сергеевича Пушкина, пока тот понял, наконец, кого имел в виду
Василий, публично заявляя, что он гвардии корнет царской армии Владимир
Андреевич Дубровский. Хорошо зная революционные гимны второй половины
девятнадцатого столетия, комиссар имел смутное представление о знаменитых
героях великого русского классика, и в этом, пожалуй, был самый серьезный
пробел его образования, концентрирующего в себе некий стандартный набор
сомнительных ценностей тоталитарного режима.
  - Не понимаю, как это ему удалось пройти незамеченным, - недоумевал Иуда
Вольф, - мы перекрыли все подступы к дому?
  - А у тебя под носом целый полк можно провести, конспиратор ты
задрипанный, - сказал Василий и горько пожалел о том, что дал этому гаду
герцогу увести Алис



                                  Глава 36


   
Экстренное заседание Комитета по национальной безопасности длилось
более шести часов. Все уже порядком подустали, но никто не думал
расходиться. Члены комиссии не были едины в главном вопросе - не является
ли все то, что происходит сегодня в Тель-Авиве результатом диверсии со
стороны иракских соседей?
  Более всех упорствовал в своих, надоевших почти всем сомнениях, министр
обороны Ицхак Мордехай.
  - Я могу показаться коллегам навязчивым, - уже в который раз подступал он
к профессору, - но готовы ли вы с абсолютной уверенностью исключить на
сегодня применение вышеназванного газа Изатрон?
  Профессор Хульдаи недовольно поморщился, но попытался обратить все в
шутку:
  - Мой коллега Сидор Ашкенази, - сказал он, - любил говорить в таких
случаях - "Господа, сколько можно крутить муму " - мы, кажется, уже
обсудили данный вопрос со всех сторон.
  - Я, конечно, дико извиняюсь, - смутился министр обороны, - но тот же
доктор Ашкенази сказал...
  - Господин Мордехай, - внезапно вскипел Хульдаи, - доктор Ашкенази в
данном случае частное лицо, тогда как я возглавляю Государственную
комиссию по...
  - Это всем известно, профессор, - с тупым озлоблением прервал ученого
министр обороны.
  - Что ж вам еще надо, недоверчивый вы мой...
  - Я просто хотел сказать, что никто не имеет право сбрасывать со счетов
мнение столь авторитетного специалиста, как доктор Ашкенази...
  - В любом случае мнение это остается суждением частного лица, пусть и
блестящего специалиста, а доводы, представленные мною есть результат
исследований целого коллектива, не менее авторитетных специалистов...
  - Да, конечно, нехотя соглашался министр обороны, и, тем не менее,
доктор Ашкенази в своем выступлении сегодня по радио заявил, что
выдвинутая им гипотеза о возможности посмертного сохранения психической и
интеллектуальной сущности человека никакой связи с происходящими событиями
не имеет, тогда как вы...
  - Послушайте, господин Мордехай! - профессор Хульдаи не на шутку
разозлился, - у доктора Ашкенази семь пятниц на неделе, то он носится со
своей сомнительной идеей о посмертном сохранении духовной сущности
человека, теперь, видите ли, он ее всенародно отрицает...
  - Да, но и вы, кажется, прежде отрицали...
  - Неправда! - вскипел Хульдаи, - при переселении душ, согласно моей
теории, память человека уничтожается, а это автоматически исключает
сохранение психической сущности человека после его смерти. Теория
профессора Ашкенази ошибочна и порочна. Я утверждаю, что о посмертном
сохранении не может быть и речи, сохраняется лишь нематериальная
субстанция, именуемая душой, все прочее меняется и психика, кстати, тоже.
  - Да, но доктор Ашкенази...
  - Вам, господин министр, кажется, доставляет огромное удовольствие
стравливать меня с доктором Ашкенази?
  - Отнюдь, господин профессор, - совсем уж спасовал Ицхак Мордехай, - моя
задача, как профессионала, состоит лишь в предотвращении вполне реальной
военной угрозы, нависшей над нашим славным отечеством.
  - Подите вы все к черту! - вдруг взорвался профессор Хульдаи, - если
аудитория не созрела еще для восприятия объективных фактов, мне, господа,
ничего не остается, как откланяться.
  - Профессор, в этом нет особой необходимости, - сделал кислую гримасу
Когаркин, - господин Мордехай просто перестраховывается.
  - Выбирайте выражения, Когаркин, - возмутился Мордехай, - это вы у нас
великий перестраховщик и любитель перекладывать с больной головы на
здоровую.
  От затевающейся очередной перебранки давних соперников, аудиторию избавил
помощник министра по внутренней безопасности. Это был низкорослый,
плюгавый человечек с крупной головой и треугольными ушами. Стремительно
войдя в дверь конференц-зала, он бочком, между креслами, протиснулся к
захваченному перепалкой шефу и горячо зашептал ему что-то на ухо. Всем в
зале стало ясно, что ушастый пришел с важным делом. Выслушав озабоченного
помощника, министр стремительно вскочил с места и почти побежал за своим
подчиненным. Лишь только он вышел из кабинета, ему тут же подали в руки
мобильный телефон:
  - Алло, - сказал Когаркин в трубку и услышал ликующий голос комиссара
полиции.
  - Говорит Иуда Вольф, шеф, мне удалось взять Ахмада в дискотеке.
  Новость показалась министру незначительной и неуместной на фоне тех
серьезных вопросов, которые обсуждались в его кабинете. Не выбирая
выражений, он стал упрекать комиссара в отсутствии умения принимать
самостоятельные решения:
  - Комиссар, - язвительно сказал он, намереваясь как можно больнее поддеть
этого совершенно завравшегося кобеля, - я же не лезу в вашу машину, когда
вы трахаете там баб?
  О том, чем занимается Вольф в своем служебном "Форде", министру настучал,
естественно, майор Петербургский.
  - Но, господин, министр, я взял горяченьким самого Ахмада.
  Это было не совсем так - "горячим" араба "слепил" лейтенант Кадишман,
которому также как и Вольфу, понадобилось немало времени, чтобы втолковать
своему шефу - кто такой Ахмад.
  - Какого еще Ахмада?- сказал министр, вспоминая строчки из донесения
Петербургского, подробно описавшего интимную позу, в которой он застал
начальника полиции с очередной б...
  - Покойник, сбежавший с лодского кладбища, - живо отозвался комиссар и в
душе порадовался, что Петербургский, слава Богу, сдох, и закладывать его
уже больше некому.
  У министра перекосилось лицо, наконец-то он понял о ком идет речь.
  - Гм, - сказал он, - вы уверены, что это действительно тот самый араб?
  - Сомнений быть не может, господин Когаркин, во-первых, он воняет, как
тысяча помоек вместе, во-вторых, у него бессмысленные глаза и совершенно
бессвязная речь.
  - Он сопротивлялся?
  - Как раз наоборот, шеф, вошел в "Воронок" с большим удовольствием...
  - Но что он делал в дискотеке в столь поздний час?
  - Забрел туда пощупать еврейских баб, очевидно, наделал там переполоху...
  - Вы установили с ним контакт?
  - Пока не удалось, к сожалению, но он способный, гад, увидел танцующих
краль, и сам стал плясать. Там такое поднялось - кое-кто из юнцов наложил
в штаны.
  - Есть пострадавшие?
  - Никак нет! Только Альтерман надел на него наручники и получил ожоги
третьей степени.
  - Он агрессивен?
  - Вовсе нет, шеф, он все больше молчит или воет себе что-то под нос...
  - Ну что, ж, - сказал министр, задумавшись на мгновение, - по крайней
мере, это единственный из этих „... трупов не замаравший себе руки кровью.
  Настроившись на возвышенный лад, Эммануил Когаркин вернулся в кабинет с
видом человека, которому удалось решить проблему государственной
важности.
  "Пока вы тут, сударики, чешете языками, гордо думал он, мои ребята взяли
одного из этих гнилушек"
Присутствующие вопросительно смотрели на него и министр, не удержавшись
от соблазна, театрально продекламировал:
  - Господа, хорошие вести! - Он выдержал внушительную паузу и, дождавшись
пока аудитория окончательно созреет для восприятия сенсации, бросил в
публику, словно кость изголодавшейся собаке, - рад сообщить вам, коллеги,
об очередном успехе тель-авивской полиции.
   
Глава 37

   
Весть о том, что сам министр обороны принимал участие в экстренном
заседании Комитета по национальной безопасности, молниеносно просочилась в
прессу. Это дало повод ведущим журналистам лишний раз поупражняться в
построении и выдвижении многочисленных гипотез о том, что (на их
просвещенный взгляд) на самом деле происходит в Тель-Авиве.
  Муссировались слухи о массовых убийствах, совершаемых будто бы
экологическим роботом, сбежавшим из засекреченной лаборатории, занятой
созданием биологического оружия и способного действовать против
антисемитов. "Что-то у них там, в проекте не заладилось, и оружие
обратилось против самих же создателей" - утверждали всезнающие обыватели.
  По государственному каналу телевидения беспрерывно передавали приметы
сбежавшего зомби, обладающего способностью к мимикрии и скрывающегося
где-то в районе старого Яффо. По городу расползались тревожные слухи.
  Появились заинтересованные лица, распространяющие их с целью предания
безнаказанному мародерству. Группы молодых людей взламывали ювелирные
магазины и на грузовых машинах вывозили награбленное добро.
  Известный рецидивист по имени Шимон Агаси, весьма искусно гримировался
под покойника и, надев на себя нечто вроде импровизированного савана,
ходил по опустевшим квартирам Шхунат а-тиква, насилуя молодых женщин. В
большинстве случаев при виде белого савана и разрисованного под вампира
лица Шимона, женщины впадали в шок, и он проделывал с ними все, на что
была способна его нездоровая фантазия.
  В одной из квартир он наткнулся на отчаянное сопротивление молодой
солдатки, прибывшей в этот вечер на недельную побывку. Она спрятала свой
армейский карабин в шкафу, но добраться до него так и не успела. После
яростной и продолжительной борьбы с девушкой, Агаси изорвал на ней одежду
и всю ночь насиловал ее противоестественным способом. В общей сложности
число мерзких насилий над юной жертвой перевалило за пятнадцать. В его
преступной практике подобного еще не бывало.
  Позже, анализируя удивительную гиперсексуальность необычного насильника,
окружной психолог объяснял это, как "Эффект противодействия"
"Отчаянное сопротивление солдатки, сказал он, возбуждало и без того
повышенную чувственность маньяка"
Под утро обессиленный продолжительной борьбой с жертвой, сопровождаемой
взрывами острейшего оргазма, он уснул прямо на ней, не подумав о
последствиях.
  Измученная девушка, осторожно выползла из-под бандита, стараясь не
шуметь, достала спрятанный в шкафу карабин, прицелилась и разнесла ему в
прах мошонку.
  - Ах ты, курва! - заорал в горячке Агаси и даже пытался подняться с
кровати. Вторую пулю он получил в рот.
  Ему вырвало затылок, и он был уже мертв, но солдатка стреляла и стреляла,
пока не всадила в него весь "магазин"
 

  * * *


  В Рамат-Гане появился странный тип, всенародно объявивший себя Мессией.
  "Я пришел возвестить вам царствие небесное!" - торжественно заявил он
соотечественникам, и предложил им делать взносы. О пришествии столь
важной персоны заголосили во всех центральных газетах страны. Пасквилянт
Факельман остроумно заметил в своей ежедневной передовице. "Лучше бы ты
пришел освободить нас от налогов, под непосильным гнетом которых страдает
безответный народ. Шутка ли занимаем одно из первых мест в мире по
налогообложению"
Но Мессия продолжал убеждать людей о наступлении царствия божьего и
необходимости делать взносы на возведение третьего храма. Пронять
израильтян столь дешевой пропагандой было невозможно. Если насчет царствия
небесного у них оставались еще некоторые сомнения, то относительно
предложенных взносов на мифический храм двух мнений быть не могло. И
Мессию скоренько сдали в руки тель-авивской полиции: предупрежденный
горожанами Кадишман взял жулика на площади Ицхака Рабина, в момент
произнесения им самой проникновенной его речи о богоизбранности еврейского
народа.
  Пиратские радиостанции, вещающие из нейтральных вод Средиземного моря,
пичкали горожан свежими новостями, напоминающие бредовые фантазии
психически больного человека. "Седьмой канал" выдал информацию о
сексуальном маньяке, который похитил из школы наивную ученицу,
изнасиловал, убил и, расчленив труп на аккуратные дольки, зажарил их на
медленном огне. Затем, завернув "интимные органы" в фольгу, он разбросал
их на городской свалке.
  К вечеру "Утка" разрослась до размеров болезненного гротеска.
  Рассказывали, будто один из многочисленных нищих, вечно роющихся на
мусорках южного Тель-Авива, в надежде найти съедобные отходы, обнаружил
грудь молодой девушки и, приняв аппетитный кусок за кровяной ростбиф,
начал жадно поглощать его. Но нежный, и уже потемневший отрубленный сосок,
который попался ему на глаза, не оставлял никаких сомнений об истинном
происхождении данного лакомства. Более часа нищего неудержимо рвало. Он
страдал от сильнейших спазм в желудке, и в тяжелом состоянии был
доставлен в больницу.
  В городе поднялась такая паника, что сам Иуда Вольф был вынужден
экстренно выступить по телевидению и сделать следующее заявление.
  - Соотечественники, - сказал он, убедительно прошу вас сохранять
спокойствие. У нас нет сведений о сбежавшем с военного полигона зомби.
  Речь идет всего-навсего о рядовом преступнике, воришке, не имеющем
никакого отношения к так называемым покойникам и приписываемым им
сексуальным преступлениям. Мы держим ситуацию под контролем, можете спать
спокойно, оснований для беспокойства нет никаких.
  Комиссар сказал неправду. Как всегда он делал это, когда что-либо опасное
угрожало его профессиональной карьере. Но даже если бы он сказал правду,
вряд ли это изменило бы положение к лучшему - все давно уже знали, что
верить этому человеку нельзя, потому что ни он и ни кто другой из высших
эшелонов власти давно уже не владели ситуацией в Тель-Авиве.
  Никогда еще в городе не назревала драма страшнее той, которую замыслил в
это смутное время безумный герцог.
   
Глава 38

   
О пропавших без вести близнецах ежедневно писали в прессе.
  За ходом напряженных поисков следила вся страна. Операция "Колыбель" (так
высокопарно назвал ее Вольф) была возложена на оперативную группу
лейтенанта Кадишмана, который (после удачной поимки мертвеца) отошел,
наконец, от опостылевшей кабинетной работы и в качестве свежеиспеченного
оперативника с утроенной энергией пытался обнаружить исчезнувших детей. На
своем стареньком заезженном Фиате он исколесил почти весь южный Тель-Авив,
прослушал сотни свидетельств доброхотов, отозвавшихся на объявление о
розыске, но дети будто канули в воду.
  Вязаные шапки, которые генерал принес в больницу, были опознаны
пострадавшей. В трагический день исчезновения детей они были, как
выяснилось, без шапок. Факт сей, самолично подтвердила Елизавета. В то
утро распогодилось и она, собираясь к мужу, сказала няне, что сегодня дети
могут обойтись без головного убора, поскольку укутанные они, не дай бог,
простудятся на ветру и пусть тетя Ася оденет их полегче.
  Не было с ними шапок и ночью, когда покойный генерал заявился вдруг на
квартиру внучки. Почему, однако, мертвеца заклинило на этих проклятых
шапках, где он их вообще выкопал? Елизавета помнила, что уложила их в
зимний гардероб за день до того, как няня повела ребят на прогулку.
  Кадишман лично осмотрел каждую полку гардероба, но красных шапочек там не
обнаружил. "Черт! Выходит, дедушка побывал все-таки на месте преступления
и унес с собою эти злосчастные вещественные доказательства. Но почему он
не принес внучке что-либо из одежды, которая была тогда на детях?"
Подобных вопросов было множество и их нельзя было решать с точки зрения
нормальной логики; все упиралось в непонятное иррациональное поведение
страшного каннибала, который убивает няню, но почему-то щадит Гавриэля, не
говоря уже о Елизавете, к которой он проявил, едва ли не отеческую заботу
- кусок протухшего мяса, принесенный им в качестве гостинца, оказался
селезенкой трагически погибшей няни, как явствовало из протокола
специалистов.
  У Кадишмана голова шла кругом. А тут еще Вольф заявил, что если в течение
недели он не найдет "утерянных" детей, тот заставит его самого родить
близнецов. В стране еще не затихли отголоски громкого скандала, связанного
с махинациями по продаже новорожденных малюток; под предлогом того, что
младенцы йеменских репатриантов скончались в родильных д