битой горем
Елизаветы, то и дело вопрошающей о судьбе пропавших малюток, произвел на
него тягостное впечатление. У него самого было трудное детство в Сибири и,
женившись (уже состоятельным молодым человеком в Израиле), он решил
никогда не заводить детей, что с энтузиазмом поддержала Ривка, которой
роль львицы тель-авивских салонов нравилась куда больше, нежели скучные
обязанности кухарки большого семейства.
  Визит к пострадавшей настроил комиссара на лирический лад, он
расчувствовался, вспомнив суровые сибирские будни и сбор металлолома, в
котором он всегда отличался, будучи школьником, но не был поощряем из-за
своего еврейского происхождения; председатель пионерской дружины, членом
которой состоял будущий комиссар полиции, был евреем и старался унизить
своих соотечественников, чтобы в глазах других выглядеть лояльным. Юный
Вольф не мог стерпеть такой несправедливости, и однажды сильно поколотил
еврейского антисемита, за что был с позором изгнан из пионерской дружины и
отстранен от сбора металлолома впредь до окончания средней школы.
  Обычно Иуда Вольф любил вспоминать о своем нелегком сибирском детстве, но
сегодня ему было не до сантиментов. Весь этот трудный и напряженный день
(даже во время своего исторического визита в больницу), он был мысленно
занят детальной разработкой плана встречи с герцогом и свои наиболее
значительные идеи по этому поводу записывал на обратной стороне сигаретной
пачки, которую в течение дня не успел даже распечатать. После
продолжительных раздумий и обстоятельных консультаций с министром по
внутренней безопасности, он решил пригласить рыцаря к себе в дом, вернее в
номер гостиницы, где проживал после пожара. "Пусть полюбуется, скотина, в
каких условиях я теперь живу"
Он передал свои требования Ривке. Но герцог, в принципе, согласный на
переговоры с полицией, назвал комиссара христопродавцем и предложил
встретиться на нейтральной территории - в одном из ресторанов на
набережной Тель-Авива. Иуда Вольф долго обдумывал предложение герцога, и в
этом беспрерывном процессе раздумий - принять или нет ультиматум
спесивого аристократа - заключалась плотность его рабочего графика.
  Придя после больницы в номер гостиницы, он взвешивал предложения герцога
до тех пор, пока случайно не заснул в просторном вольтеровском кресле.
  Глубокой ночью его разбудил звонок в прихожей. Еще не пробудившись
окончательно, сонной походкой человека, которого против воли подняли с
постели, он подошел к двери, открыл ее и замер: перед ним стоял Ахмад. Его
арестантская роба была измазана густой кладбищенской грязью, в руках он
держал кусок отполированной доски - вероятно, крышку гроба.
  - Иудушка, - сказал он с укором комиссару, - почему тебя не было на
похоронах? - Изрыгая проклятия, комиссар с воем побежал к телефону:
  - Срочно пришлите наряд полицейских! - безумно орал он в трубку, чувствуя
затылком мерзкое дыхание мертвеца.
  Призывая наряд в номер, комиссар, в спешке, не представился и полиция
(перегруженная в эти дни из-за обилия ложных вызовов тель-авивских
паникеров), прибыла на место происшествия с большим опозданием.
  Тем временем покойник встал в позу уязвленного политика и сказал
блестящую речь о предательстве, которая позже была внесена во все
ближневосточные хрестоматии по ораторскому искусству.
  - Самым позорным явлением во все времена считалось подлое предательство,
- с пафосом начал Ахмад, - и ты, Иуда, лишний раз доказал миру, как гадок
и мерзок может быть еврей, опустившийся до того, чтобы предать самого
себя. Ты предал меня, Иуда, а ведь я никто иной, как ты сам. До чего
докатился род людской, если люди перестали уважать самих себя. О времена,
о, нравы!
  Гневные раскаты голоса покойного торговца разносило по всем этажам
гостиницы. Сначала из соседних номеров повысыпали заспанные лица жильцов,
затем в фойе стали заглядывать любопытные зеваки с улицы. К тому времени,
когда приехали полицейские, вся площадь была запружена народом, и
журналисты, понаехавшие со всего города, во всю интервьюировали
разговорившегося мертвяка.



                                  Глава 53



  Оказавшись дома, Кадишман не почувствовал особой радости, чему сам
потом очень удивлялся. Он был весь поглощен душевными переживаниями и ни о
чем ином, кроме как о своем новом облике, думать не мог. Поначалу,
разглядывая свое безобразное тело с продолговатым туловищем и тонкими
мохнатыми лапками, он чувствовал все нарастающее отвращение к себе, но
постепенно в его восприятии произошел перелом, и он стал различать
удивительную пропорцию линий в своем сложении, которые, нельзя было не
согласиться с этим, казались ему, если не совершенными, то не лишенными
некоторой грации. Разглядывать и радоваться себе, ему пришлось недолго;
вскоре, он услышал горячий сладкий шепот жены. "Милый, ты такой
ненасытный сегодня" Сначала он безумно обрадовался голосу Берты, но,
прислушавшись к знакомым вздохам, вдруг осознал значение с таким жаром
произнесенных ею слов. Страшная догадка пронзила его мозг. "Боже, кому
она сказала это?" Лично он никогда не слышал от нее подобных слов.
  Неужели они адресованы тому хриплому негодяю?
  Горячий страстный шепот шел откуда-то сверху. Короткая тараканья шея
Кадишмана была так устроена, что он не мог видеть, что происходит над ним,
но ему и без того было понятно, что звуки доносятся с кровати, на которой
он и его бесстыдная жена познали так много счастливых минут.
  Собираясь улучшить обзор, он попытался вскарабкаться на стену, но на
первых же шагах позорно соскользнул вниз и ударился носом о деревянный
настил - ходить по стенам у него не было навыка. С горьким чувством
вечного неудачника он засеменил под железную кровать, желая только одного
- спрятаться, зарыться, как можно глубже в тряпках и пыли, чтобы не
слышать предательских вздохов жены.
  Под широкой кроватью, к своему изумлению, он обнаружил стаю новых
собратьев, с подозрительным любопытством оглядывающих его.
  - Почему ты такой белый? - спросил один из них, огромный тараканище с
пышными усами. Кадишман в который раз оглядел себя: как горе слепит
человека, он и не заметил какого он теперь цвета. Слово "Человека"
рассмешило его. "Ты ведь уже таракан, а мыслишь себя прежними категориями".
  - Да ты немой что ли, что молчишь, блондин? - весело спросил великан.
  Удивление, происходившее оттого, что он понимает язык этого ненавидимого
им ранее тараканьего племени, сменилось испугом от мысли, что его могут
изувечить, как чужака. Стоявший рядом с великаном коротконогий таракашка
сказал:
  - Он не может лазать по стенам, я видел.
  Писк его показался Кадишману вполне доброжелательным, и он успокоился.
  Громадный усач оказался грозен лишь на вид:
  - Откуда ты взялся, такой хороший? - сказал он насмешливо. Смех его
разрядил обстановку и лейтенанту израильской полиции показалось, что может
быть, все еще обойдется, и его не станут бить эти говорящие насекомые.
  - Ниоткуда, - сказал он, впервые издавая странный писк, похожий на то,
что он слышал от своих новых знакомых, - я здесь живу.
  Коротконожка недоверчиво хмыкнул, а громила издал трубный, воинственный
звук.
  "А не слишком ли я дерзок?" - подумал Кадишман и приготовился отражать
атаку грозного усача.
  Воцарилось неловкое молчание, которое нарушила соседка усача - красивая
самка с длинным блестящим туловищем, видимо, подруга великана.
  - Я его знаю, - игриво сказала она.
  - Откуда ты его знаешь? ревниво спросил усач.
  - Он из квартиры Габая, - сказала она, - эта сволочь накормил наших
братьев ядом, все погибли, а те, кто выжил, враз поседели, как этот
блондин. - Прозвище, данное ему грозным усачом, очевидно, понравилось ей.
  Кадишман знал Габая. Это был председатель их домового комитета,
невысокий, смуглый и жирный тип с замашками базарного торговца. Он
удивился тому, что новые друзья называют соседа по фамилии.
  Коротконогий таракашка ласково поддел Кадишмана усом, что следовало
расценивать, вероятно, как дружелюбный шлепок по плечу и предложил услуги
в освоении тараканьих премудростей:
  - Хочешь, научу фехтовать на усах? - сказал он.
  - Научи ходить по стенам, - попросил лейтенант.
  - Запросто, - сказал коротконожка важно и, совсем похоже на людей,
которые хотят казаться значительнее, чем они есть.
  Лейтенант приготовился к уроку, но коротконожка остудил пыл нового
приятеля.
  - Надо подождать пока Габай уйдет, - сказал он.
  - Так это Габай? - поразился Кадишман.
  - Габай, конечно, - сказал коротконожка, - повадился, вишь, к хозяйке
погреться в вакантной постельке...
  Ему нравилось вставлять в речь ученые слова, и в стае его считали
эрудированным тараканом.
  - Он теперь ей вроде мужа. - Сказала подруга великана, длинное, блестящее
туловище ее напомнило спортивный автомобиль "Мазда"
  - Но ведь у нее есть муж! - наивно возмутился Кадишман.
  - Говорят он погиб, - коротконожка презрительно повел усом, - тоже был
дерьмо завидное.
  Если бы тараканы краснели, Кадишман выдал бы себя с головой.
  "Вот, значит, какого они обо мне мнения"
Любовник вскоре ушел, утомленная Берта заснула крепким сном, и
коротконожка дал Кадишману несколько уроков стенолазания.
  Удовлетворившись блестящими результатами своего способного ученика, он
предложил наведаться на кухню и подкрепиться остатками ужина, оставшегося
после прожорливого Габая. Поглощая вкусные мягкие крошки хлеба, голодный
и уставший после утомительной тренировки Кадишман вспомнил слова Берты,
адресованные хриплому любовнику, и у него пропал аппетит. Он поплелся в
облюбованное им место под широкой супружеской кроватью и стал развивать
планы убийства ненавистного прелюбодея.
  Кадишман долго думал, как лучше убить врага - посадить на кол, распилить
на части или разрубить на две половины. Эти кровожадные мысли порадовали
его измученное сердце, но не принесли успокоения.
  Трубный звук, ежеминутно издаваемый грозным великаном, вернул его на
грешную землю, он вспомнил, в кого он теперь превратился и сколь
безнадежна его мечта о мести. Впервые после своего триумфального
возвращения домой, он пожалел, что вымолил у Цилиндра ненужную побывку в
"Мир".



                                  Глава 54


   
  Парламентерами к герцогу пошли Алиса и Цион. Жена комиссара устроила им
встречу в "А-пропо". Сам Иуда Вольф должен был присоединиться к ним позже.
  Герцог и Ривка прибыли в ресторан, элегантной парой: он в великолепном
джинсовом костюме - плейбой со страниц мужских магазинов, и она -
полногрудая, длинноногая с дерзким профилем и счастливыми глазами. Опытный
сердцеед комиссар оценил смысл игривого блеска в глазах супруги и унылым
тоном приказал своим людям оцепить прибрежный ресторан; он был готов к
силовым мерам, на случай, если рыцарь затеет драку.
  Не успел герцог пройти на увитую мягким плющом террасу ресторации, как
Исмаил старательно взял его на мушку.
  - Отставить, - тихо скомандовал Вольф.
  - Я сниму его, начальник. Пушка заряжена разрывными пулями.
  - Не смей, там Ривка!
  - Я сниму его без последствий, шеф, можете не сомневаться.
  - Стоит тебе разок пальнуть, и он оторвет ей голову...
  - Он не успеет, шеф.
  - Заткнись, болван! Не хватало, чтобы ты завалил мне дело.
  Комиссар тоскливо проводил глазами проходящую мимо красивую пару. Герцог
злорадно улыбнулся ему. После знакомства с Ривкой лицо рыцаря стало более
одухотворенным, и в глазах появились некоторые проблески ума, в чем Иуда
Вольф убедился, лишь только герцог открыл рот.
  - Добрый день, муж! - сказал он комиссару, и тот с трудом подавил в себе
желание выстрелить ему в лоб. Судя по всему, герцог выучился острить
(благотворное влияние Ривки), и был в веселом расположении духа. Ему явно
нравилось блистать, в обществе обаятельных дам, и никчемных мужчин, не
умеющих постоять за себя.
  Любовники подсели к парламентерам, расположившихся на открытой террасе,
откуда взору посетителей открывался прекрасный вид на Средиземное море.
  Ривка заказала герцогу кровавый бифштекс с пикантным гарниром и русские
пельмени для комиссара, который с минуты на минуту должен был подойти к
ним. Она хорошо знала кулинарные пристрастия мужа и по привычке
продолжала заботиться о нем.
  Проголодавшийся Цион приступил к аппетитной порции омаров, а
очаровательная Алис согревала в ладонях бокал с шипучим шампанским. Вскоре
и Ривка последовала ее примеру. Комиссар подсел к ним, когда подали
дымящиеся пельмени. Он оценил великодушный жест супруги, но это только
усилило его душевные муки. Взяв в руки столовый прибор, он незаметно подал
Алис знак к началу переговоров.
  - Послушайте, милорд, - герцогиня изящно пригубила бокал, - вам
предлагается убраться отсюда восвояси в родные края.
  - И как можно скорее, - сказал Цион, грозно вытирая рот салфеткой.
  Люди комиссара вокруг прибавили ему уверенности, и он счел возможным
говорить дерзко.
  - Только с тобой, милочка, - развязно сказал герцог, не замечая Циона и
коварно улыбнувшись герцогине, - ты ведь знаешь, как я тебя люблю.
  - Сволочь, - побледнела от злости Ривка, - а обо мне ты подумал?
  - Ты вернешься домой, женщина, - по-хозяйски, будто речь шла о деле давно
уже решенном, вмешался комиссар.
  - Ах, иди ты... - послала Ривка суженого и, повернувшись к Балкруа,
принялась жалобно хныкать, - милый, ты хочешь меня покинуть ради этой
сушеной воблы...
  - Отстань! - злобно бросил Балкруа, - надоела...
  - Не смей говорить так с моей женой, - взорвался комиссар. Герцог извлек
из кожаного чехла миниатюрный топорик, а комиссар вырвал из кобуры старый
"Кольт", смахнув при этом на пол тарелку с пельменями. Тарелка со звоном
раскололась, переполошив обеспокоенных официантов.
  - Не боись, герцог, - сказал Заярконский, - его пуля тебя не возьмет.
  Уроки де Хаимова не прошли даром, он уже не боялся Вольфа и даже герцога,
который после сытной порции любимого им мяса выглядел непривычно
подобревшим.
  - Предатель! - гневно воскликнул комиссар, - я пристрелю тебя, как
собаку! - Он направил кольт на Циона.
  - Ой, напугал, - усмехнулся Цион и пожалел, что рядом нет Васи, он оценил
бы его железное хладнокровие.
  - Господа, рыцари, - поспешно вмешалась Алис, - мы ведь собрались здесь
совсем для иных целей, не правда ли?
   


                                      Глава 55



  Два дня упорной тренировки и дружеского участия со стороны коротконожки
превратили Кадишмана в искусного стенолаза.
  - Будь внимательнее, - сказал коротконожка, - на стенах нашего брата
кончают наиболее часто.
  - Постараюсь, - пообещал Кадишман.
  - Настрой усы по ветру, - не унимался коротконожка, - и чуть что, ныряй
вниз без раздумий.
  Новый приятель показал ему, как следует настраивать усы:
  - Имей в виду, - Габай метает обувь без промаха.
  Имя ненавистного соседа вызывало у Кадишмана дрожь в теле. Дожидаясь
прихода председателя домовой комиссии, он вспомнил, как перехватил однажды
его откровенно похотливый взгляд, будто бы случайно скользнувший по
изящной фигуре Берты. Уже тогда лейтенант хотел дать домкому по морде, но
не решился портить отношения с соседом. А надо было. Ох, как надо было
врезать разочек по самодовольной жирной физиономии этого Альфонса. Самое
ужасное было в том, что Берта ведь отвечала ему взаимностью.

  * * *
 
  Габай явился на следующий день.
  Пришел, открыто, не таясь, и будь его собственная жена немного
наблюдательнее, ей ничего не стоило бы уличить мужа в неверности.
  Габаи жили этажом ниже. Лейтенант никогда не знался с соседом, но Берта
покупала овощи в его ларьке, и он был так любезен, что предложил однажды
открыть кредит в своем поганом заведении. В этом не было нужды, но Габай
настоял на своем и, чтобы угодить клиентам, наладил бесплатную доставку
овощей на дом. Теперь лейтенант понимал, почему он так старался.
  Чтобы отчетливее разглядеть торговца, повадившегося в постель к Берте,
Кадишман взобрался на потолок. Он долго карабкался, вверх рискуя сорваться
и повредить усы, но похотливое хрюканье потного Габая, упражнявшегося в
сексе с его супругой, придало ему силы. Добравшись до цели, он с
замиранием духа глянул вниз и увидел взмокшую спину домкома, старательно
выполнявшего свою любовную работу. Он не сразу разглядел под ним жену,
но, узнав ее по трепещущим ногам, согнутым в коленках, похолодел от
ужаса. "Что же ты натворила то, милая?" Глаза у Берты был закрыты (как же
иначе, ведь ей хорошо с ним), но она открыла их и он, страстно мечтавший в
Одиночном мире взглянуть в "синие озера" любимой, не увидел в них
раскаяния.
  - Таракан! - пугливо вскрикнула Берта, увидев его, и вздрогнула под
Габаем. Домком не сразу отозвался на крик, и Кадишман успел повернуть
назад, памятуя о словах коротконожки. Но далеко он не ушел; Габай нехотя
сполз с кровати, схватил с полу тапок (его, между прочим, тапок) и с силой
зашвырнул в таракана. Снаряд со свистом врезался в грязную стену всего
лишь в миллиметре от трепещущего Кадишмана. Все произошло так быстро, что
даже усы его не успели отреагировать, на что так надеялся коротконожка.
  Взрывной волной лейтенанта сбросило на пол. Он упал на спину с большой
высоты, но боли не почувствовал. Беспомощно шевеля в воздухе тонкими
лапками, он увидел над собой перекошенное от злобы лицо Габая, готовившего
повторный удар. Надо было спасать шкуру, но перевернуться и встать на ноги
ему никак не удавалось. Несмотря на все усилия, он только слабо дергал
мохнатыми культями и в страхе шевелил усами. Габай нагнулся, отыскивая
второй тапок. "Умереть в своем доме от руки любовника" Кадишману стало
смешно. Он сделал отчаянное усилие, перекатился на живот и, не веря своему
счастью, торопливо засеменил под кровать. Едва он вступил в спасительную
темень своего излюбленного укрытия, как раздался оглушительный шлепок
второго тапка. И на сей раз, Габай промахнулся. Это было, по словам
эрудированного коротконожки, счастливым стечением обстоятельств.
  Несомненно, от Кадишмана осталось бы мокрое место, окажись яростный
любовник чуточку поточнее.
  Переведя дыхание и успокоившись, он увидел коротконожку, с ужасом
наблюдавшего за злоключениями везучего друга:
  - Ну, дядя, ты просто с усами родился, - сказал он восхищенно, - этот
Габай ни разу еще не промахнулся. Такая дрянь...
  - Знаю, - сказал Кадишман.
  - Предлагаю обгадить ему стейк, - сказал усатый великан, - и тем
отпраздновать твое боевое крещение.
  - Браво! - поддержал коротконожка, - я всегда готов на доброе дело.
  Приняв участие в коллективных испражнениях на стейк, заботливо
приготовленный для любовника Бертой, Кадишман почувствовал облегчение,
когда утомленный Габай надкусил мясо и понял, что над ним уже поработали
тараканы.
  - Опять эта мразь постаралась! - сказал он, сделал недовольную гримасу,
выплевывая стейк. Испуганная Берта засуетилась, вытаскивая из холодильника
рыбные котлеты, купленные еще Кадишманом.
  Наевшись, Габай взасос поцеловал соседку и выскользнул из квартиры,
загадочно шепнув ей на прощание:
  - Что я тебе принесу завтра, Берта!




                                  Глава 56



  В разгар переговоров в "А-пропо" Исмаилу вдруг позвонили на сотку:
  - Это я, - кричал в трубку сержант Альтерман, - вы узнаете меня, шеф?
  - Чего надо? - оборвал Исмаил, не очень приветливым тоном. Он не любил,
когда подчиненные фамильярничают с ним. Ему казалось, что тем самым они
подчеркивают его арабское происхождение. Как правило, никто в подобных
случаях не собирался что-либо подчеркивать, просто люди хорошо к нему
относились, но вновь назначенный заместитель комиссара полиции был
обладателем обостренного комплекса неполноценности, свойственного почти
всем представителям этнических меньшинств в стране, и ничего не мог
поделать с собой. Он лишь внутренне обижался на "высокомерных евреев" и
говорил дерзости, за которые ему потом было стыдно.
  - Мне повезло, шеф, я сел на хвост мертвецу! - радостно орал в трубку
Альтерман.
  - Меня не интересует на ког