о всем не разберемся.
  - Какими фактами вы располагаете? - нетерпеливо вклинился в разговор рав
Гросс. В отличие от своего сефардского коллеги он был настроен более
воинственно. Уже неделю по городу носились слухи о надвигающейся каре
божьей и очередной танахической катастрофе. Вопросы к нему сыпались со
всех сторон, но главный раввин не мог ничего сказать своей пастве, и это
ужасно тяготило его.
  - Весьма немногими, - печально отвечал Когаркин, - но их достаточно,
чтобы поднять панику в стране и даже в мире. - Он не удержался и,
несмотря на уничтожающий взгляд Гросса, сделал эффектную паузу, чтобы
подготовить аудиторию к резюме, которое должно было положить конец всем
недомолвкам и недоверию, возникшими между различными государственными
ведомствами.
  - Именно этим, господа, объясняется наша излишняя, на ваш взгляд,
осторожность.
  - Это, правда, что покойники вышли из могил? - напрямую спросил Рав
Ильяу. Драматические паузы этого мелкого позера, привыкшего к поклонению
публики, выводили его из себя. Комиссару полиции, наблюдающему со стороны
как "любимый" шеф отчаянно отбивается от духовенства, вопрос
распетушившегося раввина напомнил слова из знаменитого революционного
гимна - "Вышли мы все из народа" Будучи школьником, Иуда Вольф разучивал
его в далекой российской глубинке и изредка напевал в одиночестве, в
своем рабочем кабинете, гордясь тем положением, которого он, жалкий
эмигрант, добился в этой маленькой гордой стране.
  - Единственное, что я могу сказать по данному вопросу - печально отвечал
министр, - это то, что за последние две недели сотрудниками тель-авивской
полиции зарегистрировано два случая оставления мертвыми могил. До сих пор
мы полагали, что неизвестные лица вскрывают захоронения с целью посеять
панику среди гражданского населения и возложить вину за свои преступления
на покойников, но с недавнего времени у нас появились серьезные основания
считать замешанными в беспорядках самих покойников.
  - Значит, восстали таки мертвые из могил! - впал вдруг в необъяснимую
экзальтацию рав Гросс и возвел скорбные очи к потолку, обращаясь к Богу.
  - Восстали, почтенный рав, восстали, - нехотя подтвердил Когаркин.
  Главный ашкеназийский раввин побледнел и еще более разволновался.
  - Но это может быть только в случае прихода Мессии. Неужто свершилось
чудо, Господи?!
  - Верно уважаемый, - возвратил его на землю сефардский коллега, - но в
случае прихода Мессии, мертвые, как вам известно, восстанут для
наступления царствия небесного.
  - Эдакого коммунизма на местах, - с усмешкой сказал комиссар, и
вспомнил следующую фразу из своего унылого советское прошлого - "Никто не
даст нам избавления ни Бог, ни царь и ни герой". Это была строка из
другого революционного гимна, особенно ценимая им в его светлом
капиталистическом настоящем.
  - А эти мертвецы, согласно полученным нами сведениям, поедают живых
людей, - подхватил министр, - и похищают несовершеннолетних детей.
  Слова озабоченного министра окончательно спустили раввина с небес:
  - Вы уверены, что именно мертвые поедают людей? - гневно спросил он
собеседника.
  - В этом нет никакого сомнения, уважаемый рав, - сказал министр и кивнул
комиссару, который, поспешно поднявшись с места, стал громко и четко
докладывать уважаемому собранию:
  - На прошлой неделе, господа, один из так называемых мертвецов загрыз
пожилую женщину, убил двух полицейских и похитил малолетних детей, о
судьбе которых нам пока ничего не известно.
  - Я вам не верю! - запальчиво сказал Гросс, - его красивая мечта о Мессии
рассыпалась у всех на глазах.
  Комиссар, привыкший ежедневно отдавать приказы своим бестолковым
подчиненным, не любил когда гражданские рыла противоречили ему;
автоматически он едва не сказал раву, нечто вроде "Сам дурак", но не
каждый день ему приходилось беседовать с такими важными птицами, и он
взял себя в руки:
  - Ваша честь, - нагло усмехнулся он, - столь звериную и бессмысленную
жестокость, проявляемую мертвецами, я не припомню за всю свою долгую
нелегкую службу в органах.
  - Это еще не доказательство того, что кто-то кого-то поедает! - взвизгнул
рав Ильяу, стукнув в бешенстве кулаком по столу.
  - Не надо волноваться, господа, - встревожился министр, менее всего он
хотел ссориться с духовенством, - вам будут представлены неопровержимые
факты в самое ближайшее время...
  - Что вы намерены делать с мертвецами? - спросил рав Гросс поникшим
голосом.
  - Мы будем, искать их! - с апломбом заверил его комиссар.
  - Ищите, - желчно проскрипел рав, - но оставьте в покое упокоенных. Не
испытывайте терпение страждущих и верующих своими посягательствами на
святые могилы предков.
  - Этого я вам обещать не могу! - решительно заявил министр, - ожившие
мертвецы, похищающие детей, требуют нашего непосредственного
вмешательства, Ваша честь.
  - Дайте, по крайней мере, нам перезахоронить их, - неохотно уступил рав
Ильяу, - иначе ваши действия оскорбят религиозные чувства ортодоксов, и
гнев их будет непредсказуем...
  - Было бы что хоронить, так дали бы - усмехнулся комиссар, - а то ведь -
ищи ветра в поле.



                                  Глава 20




  Как-то раз на свой страх и риск Цион попытался применить на практике
нехитрую систему маэстро, и попал впросак. Это случилось после очередного
посещения Тети Доры - старой холонской проститутки, которая знала о его
мужских проблемах и, как могла, помогала ему альтернативными средствами,
как то - точечный массаж, направленная мастурбация, а также оральный секс
в его китайской трактовке. Продержавшись в постели с заслуженным ветераном
продажной любви, считанные секунды, он понабрался храбрости и со словами
- "Я хочу вас, мадам!" - подступил на улице к приглянувшейся ему
рыжеволосой особе, но, получив оглушительную затрещину, долго объяснял
потом в полиции мотивы своего "неосмотрительного" поступка.
  - Ученый вроде человек, - дивился пожилой следователь грузин, - а ведешь
себя так нецензурно.
  - Это случайно вышло, - оправдывался красный от стыда Цион.
  - Ничего случайного в мире не бывает, кацо, - сказал философски
настроенный следователь и, прочитав неудавшемуся ловеласу пространную
лекцию о взаимосвязи вещей в объективной действительности, отправил его на
психиатрическое обследование в холонскую клинику. Отделавшись приличным
штрафом за нарушение общественного порядка, озадаченный Цион нашел, что
метода излишне прыткого маэстро страдает незавершенностью в отличие от
системы Станиславского, и дамы спускают ему откровенный цинизм потому
лишь, что им импонирует его животная грубость, которая ассоциируется у них
с силой - единственное, пожалуй, чем маркиз был наделен с избытком.
  Воистину, прав был Гильом де Кабесталь, сказавший - "Он домогался
напрямик, как неотесанный мужик"


  * * *


  Заявив о своих ближайших намерениях по отношению к герцогине, де Блюм,
Василий счел, что настало время решительного комплимента:
  - Мадам, сказал он, ваши бедра... - далее прозвучало нечто фривольное и
непередаваемое с точки зрения изящной словесности. Пощечины, однако, не
последовало. Напротив, герцогиня засияла от удовольствия, а воодушевленный
маэстро продолжал развивать дерзкую атаку уже в более лирическом тоне:
  - Я преклоняюсь перед вами, мадам! - заливался он, - вы само обаяние! Я
восхищен вами, я очарован. Позвольте поцеловать ножку
Он действительно потянулся к чудной стопе сорок третьего размера, но был
вовремя остановлен дамой.
  - Встаньте, маркиз, - смущенно молвила герцогиня, - вы доблестный воин, я
восхищаюсь вашим мужеством и благородством!
  - Божественная, - с несвойственным ему придыханием сказал Василий, -
постараюсь всячески оправдать ваше высокое доверие!
  Цион прекрасно знал, что тот обычно имеет в виду, делая подобные
заявления, и в душе пожалел эту милую и, как оказалось, лишь на вид
неприступную девицу.
  Маэстро жадно припал губами к нежным, тяжелым от нанизанных перстней
пальцам чарующей дамы.
  "Дурочка, куда тебя несет?" - мысленно предостерегал Цион очередную
жертву де Хаимова. Но ей, видно, надоел этот неотесанный мужлан Балкруа,
возвышенная душа ее жаждала новых безумств и романтических приключений.
  - О, храбрый рыцарь! - возопила она, тяжело вздымая девичью грудь, - ваша
мощная длань и необоримый дух...
  Цион глянул на часы - до старта оставалось десять минут. Если ему не
удастся прервать самодовольное мурлыканье герцогини, история эта затянется
на века. - Извиняюсь, герцогиня, - вмешался Цион, виновато улыбаясь, -
позвольте ненадолго похитить у вас достославного маркиза.
  Герцогине назойливость Циона, в то время как она заливалась соловьем,
пришлась не по вкусу. "Кто вообще пустил сюда этого рохлю?"
Достославный маркиз тоже был раздосадован.
  - Чего надо, старик? - с неудовольствием сказал он.
  Цион знал - бесполезно обращаться к нему, но сделал, последнюю попытку.
  - Я понимаю, что вы Дубровский, сэр, - сказал он, - но если мы сейчас не
отчалим из этой убогой гавани, то застрянем здесь надолго.
  - Ты предлагаешь отступить, когда крепость почти взята? - с негодованием
сказал Вася.
  - Будь последователен, маркиз, ты обещал, что мы посмотрим на дам и
вернемся.
  - Ты плохо обо мне думаешь, Ципа, я похож на человека, который готов
довольствоваться поверхностным осмотром?
  - Шутки в сторону, Василий, пора домой.
  - Если я поеду, то непременно с ней.
  - Исключено, - едва не взвыл Заярконский, - вывозить аборигенов, строго
воспрещается, ты что забыл?!
  - Герцогиня не абориген, - угрюмо сказал Василий, - каждый, кто не
согласен с этим будет иметь дело со мной.
  - Опомнись, Вася!
  - Это мое окончательное решение, сэр! - холодно заключил маэстро.
  Почувствовав в эту минуту некоторое оживление и гул голосов за спиной,
Цион обернулся. Навстречу к ним, окруженный многочисленной свитой
приближенных, одетой в самые пестрые одежды, шел Его величество король
Англии - блистательный Генрих четвертый.


                                  Глава 21



  Лейтенант Кадишман лично осмотрел каждый уголок квартиры Шварцев, но
улик, связанных с таинственным исчезновением детей не обнаружил. Ему
удалось установить, что из гардероба зимней одежды супругов исчезли две
вязанные детские шапки красного цвета. Это была единственная деталь,
которую он мог уверенно внести в протокол.
  Салон был забрызган кровью зверски убитой няни. Судя по всему, борьба
между жертвой и покойником началась в детской комнате, затем переместилась
в гостиную, где их и застал позже муж Елизаветы Шварц.
  Следов борьбы, кроме опрокинутой вазы с фруктами и порванного рукава
няниной кофты, вокруг не наблюдалось. По-видимому, няне, как полагал
Кадишман, удалось вырваться из цепких лап мертвеца и выбежать в гостиную,
где он настиг несчастную. Но почему она не кричала? Изоляция в доме
Шварцев была никудышная, соседи жаловались, что на первом этаже слышно,
как спускают воду в унитазе четвертого. Что произошло с детьми? Спрятаться
им было негде, бежать? - слишком малы для этого и беспомощны. Мальчик, по
утверждению родителей, был более шаловлив, нежели сестра и вполне мог
подать голос при виде безумного убийцы, что, несомненно, было бы услышано
чуткими до посторонних звуков соседями. Если детей постигла участь няни, о
чем Кадишман думал с содроганием, то на месте преступления должны остаться
следы, если не борьбы, (о том, что они защищались, не могло быть и речи)
то, по крайней мере, кровавого пиршества, которое оставил за собой
мертвец, поедая несчастную няню.


                                  Глава 22



  Торжественно и грациозно Генрих четвертый вел за руку свою дородную и
обвешанную драгоценностями супругу. В душе королева была ужасно
разочарована турниром, но, зная с каким вниманием, король следит за ней,
старалась не показывать ему свое настроение. Она шла за мужем гордо и
величественно, уничтожая взглядом безвестного рыцаря, смешавшего ей всю
игру. Божественной королеве было скучно в обществе недалекого нелюбимого
мужа, она ненавидела его глупые шутки и ценила свою дружбу с мужественным
герцогом, которого прочила в супруги своей кузине герцогине де Блюм.
  Господин Балкруа, на ее взгляд, был перспективный молодой человек,
нуждавшийся в небольшой светской шлифовке, со стороны такого опытного
наставника как она, после чего его вполне можно приобщать к тихим радостям
придворной жизни и благословить на брак с этой простушкой де Блюм. Алиса
девушка благодарная (герцог был одним из крупных землевладельцев Англии) и
не станет чинить препятствий безобидной дружбе своей коронованной сестры и
будущего мужа. Королева с пылом заметно увядающей, но еще молодящейся
дамы, принялась образовывать неотесанного воина, обучая его премудростям
двора и манерам великосветского вельможи. Не раз и не два она намекала
мужу на то, что лучшего кандидата на пост министра финансов, чем Балкруа
ему не найти, но король видел в герцоге опытного воина, сумевшего
поставить на колени гордых сельджуков, и старался отдалить его от двора,
под предлогом проведения военных маневров с французскими союзниками.
  Генриху не нравилось участие королевы в судьбе этого грубого солдафона, и
он старался во всем поступать вопреки далеко идущим прожектам супруги.
  Подвиг маэстро, сбросившего с коня это затянутое в железо чучело, оказался
весьма кстати - теперь, по крайней мере, он сможет отклонить просьбу жены,
когда она в следующий раз станет хлопотать за герцога.
  По негласному жесткому уставу принятому при дворе считалось, что
побежденный рыцарь должен, прежде всего, думать о реванше, отложив на
потом все дела второстепенной важности. "Пусть отыграется сначала, мясник
тулузский, а потом посмотрим, что с ним делать дальше"
Направляясь к славному победителю, Генрих не мог совладать с выпирающим
из него чувством юмора, и шутил теми шутками, которые давно уже вызывали у
королевы оскомину. Окружающие тоже были вынуждены мириться с ними, и
громогласно веселились, показывая, друг другу как пробирает их королевское
остроумие. Энергично жестикулируя на ходу, Его величество выдал
приближенным затасканный анекдот сам, при этом громко хохоча и
прислушиваясь к рассыпчатому смеху всей королевской рати. Подойдя к герою
дня, Генрих властным жестом утихомирил придворную шушеру, и как подобает
первому джентльмену Европы, поздравил сначала герцогиню с удачной находкой
(это была одна из его блестящих импровизаций), затем он плавно повернулся
к Васе, и взгляд его заметно потеплел; он явно восхищался рыцарем,
сумевшем столь лихо досадить его высокомерной супруге. Маэстро, понимая,
что им любуются, картинно выпятил молодецкую грудь и смело посмотрел в
глаза королю. Между ними мгновенно установилась незримая симпатия,
вследствие чего Василий сделал некий козлиный прыжок, который должен был
выразить его величающую преданность английской короне.
  Король, знавший толк в нюансах светской учтивости, по достоинству оценил
грациозный жест победителя и всенародно осчастливил его
покровительственной улыбкой.
  - Маркиз, - с чувством сказал он, - должен признаться, что нахожу вас
одним из самых выдающихся воинов моего королевства.
  - Я счастлив, ваше величество, слышать это из уст славнейшего из рыцарей,
не знающего себе равных в браном деле.
  Король, понимавший в браном деле не более чем в ирландской колбасе,
которой скармливал своих гончих, тем не менее, расплылся в любезной улыбке:
  - Вы столь же искусны в беседе, храбрый юноша, как и в ратных делах, -
сказал он. Утонченная похвала монарха окончательно сразила Васю, и он
снова повторил свой козлиный прыжок, который на сей, раз был много выше
первого и это вольное упражнение, в свою очередь, вдохновило короля на еще
более изящный комплимент:
  - В вас счастливо сочетается чувство слова и чувство боя, - сказал он, -
ваш неотразимый удар слева, я думаю, надолго отобьет у герцога охоту
сражаться на турнирах, не так ли, дорогая?
  Приближенные разразились громким смехом, а довольный Генрих, не без
злорадства окинул взором затянутую в шелка фигуру своей полнеющей супруги.
  Королева не слишком учтиво буркнула что-то невнятное - что следовало
понимать, очевидно, как небрежное - "Поступай, как знаешь, а меня уволь!"
и, принужденно улыбнувшись кузине, сквозь зубы поздравила ее:
  - Я рада за вас, милочка!
  Плохое расположение духа супруги чрезвычайно радовало короля. Генрих
четвертый был счастлив - наконец то представилась возможность показать
этой лицемерке, что он далеко не разделяет ее непонятных симпатии к
герцогу. Он всегда был рад унизить в глазах жены ее порядком поднадоевшего
всем подопечного, и теперь воспользовался случаем.
  - Маркиз, - елейным голосом пропел король, - я хорошо знал вашего отца,
он был прекрасный воин и очень предан нашей фамилии.
  Столь очевидное вранье со стороны Его величества несколько озадачило
Циона. Он не менее хорошо знал Васиного отца - это был скромный и ни чем
не примечательный человек, который кроме футляра от очков, никогда не
держал в руках что-либо похожее на оружие. Он хотел вмешаться и сказать
королю, что Его величество обознался, но оруженосцы стали подозрительно
поглядывать на него, и он догадался, что их тревожат его огромные ручные
часы; никто из рыцарей не мог похвастать подобной игрушкой, это дурачье
приняло их за мифический талисман, защищающий гостя от злых духов.
  Цион посмотрел на сверкающий циферблат и обомлел - до старта оставались
считанные минуты.
  - Вася, - с отчаянием сказал он, - нельзя терять ни секунды!
  - Увы, мой дорогой друг, я остаюсь! - сказал Василий и галантно
приложился к белоснежной ручке герцогини. Лицо его выражало приторную
любезность, и Цион подумал, что с удовольствием плюнул бы в ясные глаза
маэстро, столь коварно расстроившего все их совместные планы. Времени было
в обрез. Проклиная друга, на которого невозможно положиться в трудную
минуту, Цион во весь дух побежал к "Колеснице" и вдруг почувствовал за
собой тяжелый топот железных сапог. "Слава Богу, - подумал он, -
опомнился таки Василий в последнюю минуту"
Заярконский влетел в машину, открыв пошире люк, чтобы друг успел вбежать
за ним, но вместо Васи в кабину грузно ввалился герцог Балкруа. К такому
бешеному марафону, да еще в семидесяти килограммовой амуниции он не
привык; дыхание его было прерывистым, крупные капли пота обильно струились
по лицу. Цион вскрикнул и преградил ему дорогу, но одним взмахом могучей
руки герцог выбросил щуплого любителя поэзии из кабины. Упав на
поврежденную коленную чашечку, любитель потерял сознание. Входной люк с
шумом захлопнулся, колесницу отчаянно затрясло, и в следующее мгновение
ошалевший после нокаута герцог благополучно растворился в Будущем.
  Очнувшись, Заярконский увидел над собой маленького пажа, умело
натиравшего ему виски какой-то резко пахнущей жидкостью. Он сел на песок,
сморщился от нестерпимой боли в коленке и, к удовольствию улыбавшегося
пажа, смачно обругал своего боевого товарища.
  - Сэр, - сказал повеселевший паж, - а ловко это у вас получается, вы не
могли бы дать мне несколько уроков на досуге?
  Но Циону было не до уроков. У него ужасно ныла нога, и он был уверен, что
благодаря ослиному упрямству маэстро им никогда не уйти из этой проклятой
ловушки.
  - Не боись, Маня, - успокоил его подоспевший Вася, - я Дубровский!
  Маркиз грациозно вел герцогиню за руку, будто прогуливаясь с ней на балу.
  Счастье плескалось в его бессовестных глазах.
  - Мы приглашены на ужин к его величеству, - невинно сказал он, любезно
помогая другу подняться.
  Герцогиня из вежливости, также сочла нужным посочувствовать страдающему
Циону:
  - Вы не ушиблись, Маня? - участливо поинтересовалась она, заставив
Василия разразиться неприличным в светских кругах хохотом.



                                  Глава 23



  Вся полиция страны была поставлена на ноги.
  Телефонные аппараты в приемной Когаркина накалились добела. До министра
по внутренней безопасности дозванивался,