одинакового белого кирпича. Торговые нувориши из местных армян,
преуспевающие рэкетиры, члены правления местной администрации - все  они
были жильцами этого нового  поселения,  названного  в  народе  "кулацким
поселком".
   - О, окна горят на втором этаже, - сказал Павел, кивнув на  возникший
впереди  небольшой  замок,  правда,  без  сторожевых  башен   и   прочих
архитектурных излишеств. - Это хата Мамона.
   Колодников  наконец-то  пояснил  недоумевающей   девушке   диспозицию
предстоящего сражения.
   - Лен, мы думаем, что  сейчас  наш  любимый  и.  о.  начальника  ГОВД
встречается с одним интересным человеком по фамилии Гусев.
   - Вадиком? - удивилась Ленка.
   - Именно с ним. У нас  есть  надежда,  что  ты  сможешь  заснять  эту
встречу на Эльбе.
   Они подошли к дубу: до дачи Мамонова отсюда  по  прямой  было  метров
сорок, не больше.
   - Как тебе это расстояние? - спросил Андрей, кивая на горящие окна. -
Снять сможешь?
   - Запросто, - сказала девушка, расчехляя  камеру.  Оперативники  были
поражены, увидев технику. Это было нечто абсолютно новенькое,  небольшой
корпус, выгнутая  вверх  труба  видоискателя,  продолговатая  боеголовка
микрофона и массивный объектив.
   - Ого, вот это у тебя пушка!
   - Профессиональная камера, одна из последних моделей. Приз как самому
лучшему криминальному журналисту области,  -  с  удовольствием  пояснила
Брошина. - Легкая, удобная и мощная.
   Лена  задрала  голову  вверх.  Дуб  был  раскидистый,  с  узловатыми,
толстыми сучьями, но все они располагались достаточно высоко над землей.
   - Так, на эту штуку мне надо еще и влезть?
   - А как же. Паш, помоги.
   Капитану такая помощь была не в тягость. Он подсадил  Лену  до  самой
низкой ветки, подал  камеру.  Неожиданно  проявил  инициативу  и  Мысин.
Подпрыгнув, он уцепился за ветку,  подтянулся  и  с  ловкостью  обезьяны
начал карабкаться вверх.
   Забравшись выше Лены, он  взял  у  нее  камеру,  дождался,  пока  она
поднялась сама,  и  вернул  технику.  Наконец  Брошина  пристроилась  на
широкой разветвленной ветке, поднесла объектив к глазам  и  отрицательно
замотала головой:
   - Не видно, ветка мешает.
   - Какая? - спросил Андрей, с ловкостью гиббона пробираясь по кроне.
   - Не эта, левей. Ага, и соседнюю обломай. Класс! Теперь  все  как  на
ладони.
   Но эти ее слова расслышал один только Мысин, остальные не  только  не
слышали, но и не видели журналистку.
   - Лен, ну как? - приглушенно крикнул Колодников.
   - Отлично, - донеслось сверху.
   - Что видно?
   - Все.
   Но майор никак не мог успокоиться:
   - Что все?!
   - Андрюх, да хватит тебе орать, - начал успокаивать его Зудов. В  это
время со стороны мамоновского замка залаяла собака. Ветра не было, стоял
полный штиль, и Паша недовольно заметил:
   - Ну вот, доорался!
   - Ну мне же интересно, что там происходит, - оправдывался вертевшийся
юлой Колодников.
   - Ну и лезь сам туда!
   - Ага, нашел пацана! Это с моим-то радикулитом?
   - Кстати, жрать хочется. Ты сегодня обедал?
   - Нет.
   - Я тоже. Вот так язву-то и зарабатывают, как Мазуров.
   - Курить надо меньше, - заключил  Зудов.  -  Ты  вообще  смолишь  как
паровоз.
   -  Да,  это  точно,  третью  пачку  сегодня  открыл,   -   подтвердил
Колодников, раскупоривая "Приму" и угощая сигаретой капитана. - На,  это
наше единственное средство спасения от комаров.
   А в это время над головами у них Елена  Брошина  испытывала  чувство,
близкое  к  настоящему  экстазу.  Техника  фирмы  "Кэнон"  действительно
творила чудеса.
   "Глаз" телекамеры,  словно  экран  телевизора,  высвечивал  все,  что
происходило в комнате на втором этаже особняка.
   Два человека сидели друг против друга за небольшим столом с  фигурной
бутылкой "Смирновской" и закуской.  Выпивали  они  немного,  зато  много
курили, но в основном разговаривали.  Хозяин  дома  был  без  кителя,  в
милицейской рубашке, с болтающимся  на  зажиме  галстуком.  Подполковник
явно был зол, это было видно по его лицу, дерганым движениям рук. Вот он
поднялся и начал ходить из угла в угол, время  от  времени  обращаясь  к
сидящему спиной к окну человеку. Наконец Мамонов уселся на диван и выпил
рюмку водки. Тогда поднялся его гость и в свою очередь тоже начал ходить
по комнате, что-то выговаривая теперь уже хозяину.
   У Ленки перехватило дыхание, она до максимума приблизила изображение.
Без сомнения, это был Вадим Гусев,  криминальный  авторитет  Кривова  по
кличке Гусь.
   Ошибиться было невозможно: волосы с легкой  рыжиной,  широкие  плечи,
своеобразная манера  говорить  наклонив  голову  набок.  Лицо  Гусева  -
широкое, но не круглое, а скорее продолговатое, с крупным носом и  ртом,
резко обозначенным выпирающей верхней  губой.  От  этого  казалось,  что
Вадим все время улыбается. Его трудно с кем-то спутать.
   С начала съемок прошло не меньше часа, и все, в том  числе  и  Елена,
решили, что больше ничего серьезного не произойдет. Она отключила камеру
и с облегчением опустила ее объективом вниз,  чувствуя,  как  болезненно
отходят занемевшие рука и плечо.
   - Ну как, есть на что посмотреть? - спросил сверху Андрей Мысин.
   Елена засмеялась, хотела что-то ответить, но свет фар  и  рев  мотора
въезжавшего на пригорок автомобиля заставил ее замолчать.  Когда  машина
свернула  к  воротам  мамоновского  замка,   журналистка   молча   взяла
телекамеру наизготовку.
   - Кто это пожаловал? - спросил снизу Колодников.
   Этот вопрос был скорее риторическим. Стоящий рядом с ним  Паша  Зудов
вряд ли мог знать больше, чем он. Капитан промолчал, лишь приподнялся на
цыпочки, словно лишние пять сантиметров  к  его  метру  девяносто  могли
помочь ему что-то рассмотреть. А изнывающий  от  незнания  Андрей  снова
громко прошипел:
   - Лен, кто это?!
   Ответом был лай мамоновского волкодава. Елена не могла оторваться  от
объектива. Человек, появившийся в поле ее зрения, был не кто  иной,  как
мэр города Кривова, Александр Иванович Стародымов. Бургомистр.
   Его Елена не спутала  бы  ни  с  кем  другим.  Выше  среднего  роста,
лысоватый, с аккуратными усами и широким,  скуластым  мордовским  лицом,
Стародымов выглядел моложе своих лет, хотя, по наблюдениям  Брошиной,  в
последнее время несколько сдал. Он по-прежнему каждую  субботу  играл  в
большой теннис с давно сложившейся командой своих  подчиненных,  но,  по
слухам, с некоторых пор зачастил в  церковь  и  не  пропускал  ни  одной
воскресной службы. Вот это Елену удивляло.
   Года четыре назад,  когда  она  только  начинала  свою  журналистскую
деятельность, мэр попытался затащить ее к себе в постель  после  пышного
банкета по случаю трехсотлетнего юбилея города.
   Ленке  тогда  еще  не  исполнилось  и  двадцати.  Не  безукоризненная
красавица с пропорциями топ-модели - этого ей природа  не  отпустила,  -
она была все равно необыкновенно хороша,  сексуальна  и  привлекательна.
Несмотря на приличную дозу выпитого, Елене тогда все же удалось отбиться
от настойчивых попыток мэра затащить ее в  один  из  номеров  городского
профилактория, арендованного для празднества. С тех пор она  чувствовала
особое расположение  кривовского  бургомистра  к  своей  персоне.  Любой
другой журналист мог неделями безуспешно пробиваться к  Стародымову,  но
Брошину он принимал по первой просьбе - то ли из-за чувства вины  за  ту
пьяную выходку, то ли потому, что Александр Иванович рассчитывал в конце
концов добиться своего. Однако надо отдать должное мэру, он ни  разу  ни
на что не намекал.
   Как  мэр,  Стародымов  был,  как  говорится,  не  плох  и  не  хорош.
Подворовывал, на городские  деньги  обучал  своего  туповатого  сынка  в
престижной юридической академии, построил дочери  в  Железногорске  дом,
себе отгрохал особняк в заповедном районе на берегу великолепного озера.
Но вместе с тем город старался не запускать,  почти  вовремя  выплачивал
зарплату бюджетникам и пенсии старикам, поэтому довольно прочно  занимал
свой пост. Других  претендентов  на  кресло  мэра  кривовцы  боялись,  а
бургомистр все-таки свой. И вот теперь неожиданная встреча бургомистра с
мафиозным лидером города!
   Лена снимала и не могла понять смысла происходящего. Мамонов и  Гусев
сидели спиной к окну, она не видела  их  лиц,  а  Стародымов  расхаживал
перед ними взад-вперед и  говорил,  говорил,  грозил  пальцем,  воздевал
руки. Она бы еще больше удивилась, услышав речи господина бургомистра.
   - Господь, он ведь все видит, - вещал Стародымов. - Грехи наши, они у
него как на ладони, и все, все ответят за них, и не в последующей жизни,
а еще в этой, в этой...
   И Гусев и подполковник знали то, чего не  знала  Брошина:  Стародымов
был пьян, Когда Мамонов вышел встречать позднего  гостя,  наблюдая,  как
тот выбирается из машины, он удивился, как мэр в таком состоянии  вообще
добрался до Демидовки - шофера он, видимо, отпустил.
   Проповеди городского головы оба  слушателя  воспринимали  с  иронией.
Бывший коммунист,  бывший  зампредисполкома,  председатель  комиссии  по
атеизму, на старости лет Стародымов неожиданно уверовал в Бога. Неудачно
сложившаяся судьба детей бургомистра была этому причиной.  Дочь  Наталья
трижды побывала замужем: с одним  она  развелась,  другого,  бизнесмена,
убили, третий умер от рака.
   С сыном была совершенно другая история. Внешне физически здоровый, он
был явно недоразвит умственно. Туповатый, какой-то неловкий в движениях,
Петруша  Стародымов  воспринимал  этот  мир  как   продолжение   детской
песочницы, где все предназначено для его развлечений. А их Петя  находил
везде и в самых неожиданных местах. В школе  он  с  компанией  таких  же
балбесов устроил пожар, сунув в урну горящую  паклю.  Полшколы  пришлось
белить заново, и только лично  выделенные  господином  мэром  деньги  на
ремонт смягчили наказание Петруши до условных мер.
   Веселился он и в академии, быстро сколотил вокруг себя компанию таких
же, как и он, молодых придурков. Слава богу, это было заведение частное,
платное, а значит, Петеньку  и  его  друзей  до  поры  терпели,  но  уже
поговаривали об увеличении оплаты за следующий семестр.  Деньги  богатых
родственников компенсировали потерю нервных клеток преподавателей.
   - Вот вы наших сыновей выгораживаете, - продолжал бургомистр. -  А  я
говорю, что они должны понести наказание, ибо это справедливо. Валентина
Петьку на Канары услала, а он должен в тюрьме  сидеть  вместе  с  вашими
оболтусами...
   Мамонов с кривой улыбкой налил в рюмку "Смирновской" и подал мэру.
   - Что это? Зачем? - не понял тот.
   -  Пей,  -  властно  приказал  подполковник,  и  Стародымов   мелкими
судорожными глотками выпил до дна. После чего продержался  на  ногах  не
больше минуты. Он стоял с пустой рюмкой в руках, уставившись  куда-то  в
плинтус, и раскачивался, быстро увеличивая амплитуду. Гусев  с  хозяином
дома ловко перехватили его как раз в тот момент,  когда  ось  абсцисс  в
виде пола грозила соединиться с осью координат, являющейся лицом первого
человека Кривова.
   - Давай его сюда, - распорядился Мамонов, решив  успокоить  кающегося
грешника на  широком  кожаном  диване  испанского  производства.  Уложив
Стародымова, спасители его налили себе по рюмке  и  принялись  обсуждать
новую проблему, возникшую с появлением в Демидовке бургомистра.
   -  Совсем  старый  чокнулся  с  этой  религией,  -  проворчал  Гусев,
поглядывая на храпевшего с астматическим надрывом мэра.
   - Да, так крыша может и совсем уехать, - согласился Мамонов. - Они  с
Валькой вообще на богомолье куда-то на Валаам ездили, а потом она одна в
Киеве какие-то пещеры посещала.
   - Да ты что? - удивился Вадим. - А я думал, она опять на Кипр летала.
   - Нет, все, отгрешила свое, теперь замаливает.
   - Климакс, поди, стукнул.
   Мамонов только хмыкнул и, пододвинув к себе телефон, набрал номер.
   - Ты кому это звонишь? - спросил Гусев.
   - Вальке, чтоб не  искала.  Алло!  Валентина  Павловна,  извини,  что
разбудил, это Мамонов. Просто хочу сообщить, что  Александр  Иванович  у
нас. Да, отдыхает.
   Ну,  перебрали  немножко,  завтра  как  штык  его  доставлю  живым  и
невредимым. Да-да, обсуждали наши текущие дела.  Нет,  что  ты!  Никаких
девушек и сауны... Не волнуйся! Спокойной ночи! - И положил трубку.
   Гусь, развалившись в кресле, кивнул в сторону спящего бургомистра:
   - И все-таки что с ним делать? Как ты думаешь, это у него серьезно?
   - Ты про что?
   - Ну, все эти дурацкие шуточки, - пояснил Вадим. - "Должны  сидеть  в
тюрьме..." - процитировал он отдыхающего гостя.
   - Да брось ты! - отмахнулся  Мамонов,  долгие  годы  бывший  с  четой
Стародымовых на короткой ноге. -  Пусть  проспится,  а  завтра  из  него
Валентина быстро эту дурь выбьет. За сына она готова на все, убьет  кого
угодно.
   - Это хорошо, но ты так и не ответил, что со  своими  операми  делать
будешь?
   Ведь роют, суки, так и идут по следу, волки поганые!
   Подполковник скривился:
   - А кто виноват? Если бы твой Боря задолбал  не  этого  полудурка,  а
Колодникова, сейчас бы проблем не было.
   - Что ты уперся в майора?! Между прочим, этот лейтенант  твой  так  и
пасет Орлову. А, Мазуров?
   - Он вне игры.
   - Он-то да, а весь остальной утро пашет, копает это дело.
   - Что они не нароют, я  все  подчищу.  Вот  твои  быки  ни  хрена  не
могут,начал раздражаться Мамонов. -  Я  снял  охрану  с  девки,  и  что?
Хренушки?
   - Не ссы, завтра ей придут кранты, там  все  схвачено,  -  отмахнулся
Гусь.
   - Если ее не  будет,  мы  все  аккуратно  переводим  на  покойничков,
Бурлака и Свинореза. Не подкопаешься.
   Мамонов подошел к окну,  посмотрел  на  слабую,  только  занимающуюся
зарю.
   - Что-то Дик сегодня из себя выходит,  -  сказал  он,  вглядываясь  в
темноту, будто стараясь определить  причину  собачьего  беспокойства.  И
вдруг увидел, как в лесопосадке вспыхнули на секунду автомобильные  фары
и тут же скрылись за пригорком, машина выбралась на шоссе  и  поехала  в
сторону Кривова.
   "И сюда, сволочи, добрались. И не лень им ездить в такую даль,  чтобы
потыкаться носом в закрытые ворота", - подумал подполковник,  отходя  от
окна.
   Дик перестал лаять и начал жадно лакать  из  миски  воду.  Было  пять
утра, когда Гусев ушел. Мамонов собирался ложиться  спать,  но  зазвонил
сотовый, и он с удивлением услышал голос недавнего гостя:
   - Слушай, братан, я забыл тебе сказать: тут кто-то звонил мне, у меня
этот номер остался на определителе. Вроде бы случайно, не  туда  попали,
но ты пробей на всякий случай.
   - Диктуй, - сказал Мамонов, вытаскивая из кармана ручку.
   - Три, сорок, пятьдесят два.
   Подполковник замер, потом переспросил:
   - Какой номер?
   - Три, сорок, пятьдесят два. Что, знакомый номерок?
   Мамонов мог ответить сразу, мгновенно. Телефон с этим  номером  стоял
на  столе,  за  которым   шесть   лет   назад   сидел   майор,   старший
оперуполномоченный уголовного розыска,  то  есть  он  сам.  Теперь  этот
кабинет занимал Колодников... И номер принадлежал ему.

Глава 21

   Лариса Онищенко, как  всегда,  опаздывала  на  работу.  Алешка  опять
капризничал,  не  хотел  идти  в  детский  сад  и  на  полпути   закатил
грандиозную истерику. Все это съело и без того маленький запас  времени,
отпущенный Ларисой на непредвиденные обстоятельства. Она  почти  бежала,
когда рядом затормозила машина и знакомый хрипловатый голос сказал:
   - Садись, подвезу.
   Девушка вздрогнула и пролепетала:
   - Спасибо, - и продолжала идти. Но голос властно и грубо приказал:
   - Садись, говорю!
   Деваться было некуда, и Лариса  села  на  заднее  сиденье,  судорожно
сжимая в руках потрепанную сумочку.
   - Что скажешь? - спросил человек, сидящий за рулем.
   - Никак не получается...  -  запинаясь,  проговорила  Лариса.  -  Они
все-все контролируют. Лекарства проверяют, шприцы... Я не смогу.
   Девушка видела только затылок своего собеседника, с  завитками  цвета
легкой ржавчины. Но она знала его лицо: странные, темного  омута  глаза,
застывший в вечной улыбке рот. Когда машина остановилась метрах в ста от
больницы, Гусев обернулся к Ларисе.
   - Тем не менее надо  постараться,  это,  детка,  в  твоих  интересах.
Возьми еще на расходы, - он  почти  насильно  всунул  в  руки  медсестры
несколько  купюр,  а  потом  осторожно  вытащил  из  бардачка  шприц   с
предохранительным колпачком на игле. - И возьми вот это. Тем составом не
пользуйся, он  действует  мгновенно,  а  этот  чуть  погодя,  все  будет
естественно. Никто на тебя не подумает. Давай, Ларисочка. А то  ведь  не
расплатишься с нами. Да и сын у тебя растет, такой  красивый  мальчишка,
жаль будет, если с ним что-то случится.
   Глядя вслед Ларисе, Гусев пытался понять, выполнит она то, что он  ей
приказал, или нет. Девчонку они вычислили еще позавчера:  мать-одиночка,
живет в коммуналке, денег  явно  не  хватает,  обожает  своего  сына,  а
значит, пойдет на все, стоит лишь припугнуть и немного заплатить. Второе
Вадим считал основным компонентом убеждения. Получив деньги, большие, по
ее меркам, Лариса должна почувствовать себя должницей.
   Гусев был  неплохим  психологом.  Он  всем  своим  нутром,  подспудно
чувствовал, от какого человека стоит ожидать подлости, от  кого  следует
держаться подальше, с кем, наоборот, стоит  дружить.  А  уж  кого  можно
запросто припугнуть, он видел четко.
   Еще в школьные годы он прибился к Аркаше Антонову и не прогадал. Тот,
как локомотив,  тащил  его  за  собой  по  жизни,  проламывая  дорогу  к
"светлому будущему". Снося все на своем пути, не останавливаясь ни перед
чем. Но именно Вадик первый рассмотрел в  лихом  опере  майоре  Мамонове
слабую струну - жадность.
   И Гусев, как  талантливый  музыкант,  начал  играть  на  ней  сначала
скромные сонаты, а потом и целые симфонии, постепенно прибирая  к  рукам
идущего в гору охочего до денег тщеславного офицера. .  "Никуда  она  не
денется, - подумал о Ларисе Вадик. - Вколет, как миленькая, а  иначе  мы
ей вколем кое-что другое всей кодлой".
   Окончательно убедив себя в том, что медсестра все сделает как надо  и
тем самым избавит всех от навязчивой проблемы  -  Орловой,  Гусев  решил
заехать в небезызвестное кафе "Айсберг", где он давно не был.
   Лариса как раз успела к  обходу.  Она  тащилась  в  самом  хвосте  за
группой врачей и медсестер, не  понимая,  что  говорит  Богомолов,  лишь
механически кивала.
   В палате номер пять  она  словно  проснулась,  когда  услышала  слова
врача, кольнувшие Ларису в самое сердце.
   - Ну вот, а это мадам Орлова. С сегодняшнего дня никаких  посторонних
сиделок, тем более охраны, родителей пускать в часы посещения. Все у нее
налаживается, продолжайте назначенные процедуры.
   То, что теперь ей никто не мешает привести план Гусева в  исполнение,
вызвало у Ларисы еще больший сумбур в голове, нежели прежде. Теперь  все
было предельно просто: она подойдет, сделает укол и отработает и деньги,
и избавит Алешку от опасности похищения и в  итоге  смерти.  Но  все  ее
существо,  маленькая,  но  добрая   душа   протестовали   против   этого
преступления.
   "Я не могу, не могу! - думала она. - Господи,  разве  так  можно?  Ну
почему я!? Я не могу, не могу, я не хочу этого!"
   После обхода наступило время процедур. Уколы  она  делала  на  полном
автоматизме, с застывшим лицом. Больных это удивило.
   - Что-то Лариска мне сегодня хреново укол сделала, - пожаловался один
из пациентов, кряхтя, переворачиваясь с живота на  бок.  -  У  нее  рука
легкая, а сегодня как гвоздь всадила.
   Наконец остался только один укол, тот самый, Для пациентки из  палаты
номер пять. Лариса набррла в шприц состав, взяла ватку со  спиртом,  но,
пройдя мимо пятой палаты, зашла в раздевалку и открыла свой шкафчик.  На
верхней полке лежали два шприца, внешне одинаковые, с предохранительными
колпачками.
   Несколько минут Лариса рассматривала их, потом осторожно  взяла  тот,
вчерашний.
   "Если суждено тому быть, то