тво за счет
ее страха, что он воспользуется их  пребыванием наедине, и желания говорить,
говорить, говорить, чтобы избежать опасных пауз и  двусмысленных молчаний, в
которые, за отсутствием слов, начинают возникать жесты.
     "Не бойся, моя  милая  девочка, я не буду тебя торопить,  -- думал он и
таял от немыслимого умиления. -- Я подожду того мига, в который я пойму, что
ты готова... Что ты больше не задаешь себе вопросов "а  надо ли?", а  просто
протянешь руки и закроешь свои  чудные глаза... И я буду целовать эти нежные
веки, эти свежие губы, я распущу  твои роскошные волосы по твоим  обнаженным
плечам... И вот тогда, когда станет слышным твое легкое дыхание, когда кровь
твоя вскипит от электрического тока,  ринувшегося по тонким голубым сосудам,
когда тело твое сделается нетерпеливым и податливым, вот тогда я...
     Но я подожду. И дождусь".


     Кофе  вызвался  сварить Реми.  Перед  тем как отправиться к  Ксюше,  он
тщательно выспросил Киса, с  чем тут принято ходить в гости -- весь его опыт
исчерпывался  приглашением  к  Кису,  к  которому  он  неизменно  приходил с
бутылкой водки. Кис посоветовал цветы,  конфеты и  бутылку  шампанского  или
ликера. В  большом  супермаркете  на Новом  Арбате Реми  долго и  придирчиво
выбирал    конфеты   и   напитки,   предпочитая,   разумеется,   французское
происхождение  товаров,  и   соблазнился  заодно  знакомой  маркой  хорошего
итальянского кофе, который узнал по запаху.
     Вооружившись  туркой --  это был, с точки зрения Реми, не  самый лучший
способ приготовления кофе, но иных средств в его распоряжении не  оказалось,
-- он варил кофе, а Ксюша стояла рядом,  наблюдая,  и ее  близость волновала
его.  Краем  глаза  он  видел  ее  серьезный,  сосредоточенный  профиль,  ее
засунутые в карманы руки -- она держалась отстраненно в полуметре от него, и
вся  ее  поза,  казалось,  свидетельствовала  о том,  что она избегает  даже
прикосновения к Реми...
     Реми  подумал,  что  он,  конечно, готов  подождать,  но тонкую  стенку
боязливого  отчуждения, которой Ксюша  от  него  отгородилась, следовало  бы
разрушить немедленно. У них в распоряжении не так уж много времени, и до его
отъезда между ними должна  обязательно возникнуть  близость, если не совсем,
не  окончательно  физическая   близость,   то,   по   крайней  мере,   такая
доверительная близость, при которой  легко сделать  следующий  шаг. И  уж во
всяком случае, не стена отчуждения...
     Он протянул руку и взял ее за плечи, легонько притянув ее к себе. Плечи
напряглись. Рука Реми замерла в неподвижности -- ни одного лишнего движения,
ее  нельзя  спугнуть! Покончив  с кофе, он  отпустил Ксюшу и понес дымящуюся
турку в комнату. Ксюша  последовала за ним  с чашками. И когда Ксюша ставила
перед  ним его фарфоровую чашечку, он  все так же легко и осторожно притянул
ее к себе и усадил на колени, ласково глядя  в ее большие напряженные глаза,
стащил  с  ее волос заколку  и  зарылся в  их душистую волну,  пропитавшуюся
запахом итальянского кофе...

x x x

     Ресторан,  который Кис приглядел  в  одном из переулков,  прилегающих к
Тверской,  был  полупустым, что его  очень порадовало. Они сели за столик  и
уткнулись в меню. Александра не смотрела на него. Впрочем, он на нее тоже.
     И только когда они сделали  заказ и официант отчалил от их столика, Кис
сказал: "Я хочу услышать об этом от тебя".
     Александра  посмотрела на него странно-глубоким, затравленным взглядом.
Кис  не выдержал  и  дотронулся до ее  тонкой руки,  напряженно  лежавшей на
столе.
     Александра руку отдернула,  как от  змеи,  и  лицо  ее  приобрело  свое
обычное выражение -- надменная и холодная маска человека, у которого душа за
семью печатями...
     Кис  снова разозлился -- он абсолютно был уверен в том, что не ошибся и
верно почувствовал, что Александра нуждалась в помощи, в дружеской -- а то и
более близкой  --  поддержке. Что-то с ней  происходило, и  это что-то  было
скорее всего связано с Тимуром. Возможно,  с его убийством... И ей, конечно,
сейчас  плохо  и  страшно.  И  чудовищно,  катастрофически  одиноко.  Но эта
гордячка ни  за что не признается самой себе, что ей необходима поддержка. А
уж  Кису  --  тем  более!  Что  за  идиотская  игра в  прятки с  собственным
сознанием?  --   негодовал  он.  Что   за  детский  сад,   вся  эта  комедия
оскорбленного самолюбия, непомерного гонора, нарочитого высокомерия?
     Разумеется, всего этого он ей не сказал, но спесь сбить решил.
     -- Ты  знакома с Тимуром  со студенческих лет, -- заговорил он, веско и
отчужденно роняя слова. -- Он  был вашим с Андреем преподавателем философии.
Марксистско-ленинской, разумеется. Ты его  терпеть не могла, но ему, похоже,
нравилась. Он за тобой ухаживал?
     "Ухаживал, -- отметил про себя Кис, глядя, как побледнело от гнева лицо
Александры при последнем вопросе, -- что бы она ни сказала сейчас в ответ --
Тимур за ней ухаживал, причем не просто ухаживал, а весьма настойчиво..."
     -- Не слышу ответа, -- грубо поторопил он Александру.
     -- Что за чушь?! Кто тебе об этом сказал?
     Ага, лучший способ защиты -- нападение! Ну-ну.
     -- Профессиональный секрет. Почему ты обманула меня?
     -- Я?
     -- А кто же? И сестру свою обманула. Ксюша ведь так  и не догадывается,
что ты отправила ее на квартиру к человеку, которого ты знала!
     Молчит. Не хочет сдаваться. Смотрит на Алексея букой. Ладно, поднажмем.
     -- Ты свою сестру грубо подставила!
     -- Неправда!
     -- Правда, правда. Отправить  ничего не подозревающую, наивную девчонку
с придуманной тобой историей на квартиру убитого  стирать отпечатки --  это,
по-твоему, не подставить? Честно скажу тебе, Александра, я мог предположить,
что ты способна на многое, но только не на  это. Так поступить с собственной
младшей сестренкой, которую ты к тому же любишь...
     --  Я не знала, что Тимура убили! -- не выдержала  Александра. --  Я не
хотела... Я не могла представить, что из этого всего выйдет!
     -- Но тебе было известно, что он снимает квартиру у Андрея?
     -- Ну и что?! Ксюша меня умоляла помочь ей и найти квартиру, на которую
можно было привести Реми, чтобы разыграть задуманный спектакль до конца!.. У
меня не оставалось выбора!
     -- Почему ты не сказала мне правду?
     --  А зачем? Ты бы меня стал  подозревать. Ты в совпадения не  веришь и
вообще  ни во  что  не веришь, тебе одно надо -- найти преступника, и любой,
кто на эту роль сгодится,  тебе подойдет, чтобы отдать его на заклание твоим
заказчикам! Ты деньги получил -- надо отработать как можно скорее!
     Кис  не  нашел  даже слов,  чтобы ответить на эту  беспардонно-циничную
чушь.  Он обалдело  смотрел на  Александру, только  что  рот  не  открыл  от
изумления.
     -- Что, -- с вызовом смотрела  она на немую сцену в исполнении Алексея,
-- скажешь, что это не так?!
     -- Ты дура, -- сообщил Кис. -- Я думал, ты умнее.
     Александра растерялась.  Ему показалось вдруг, что она сейчас заплачет.
Но ему не было ее жалко -- Кис был зол.
     --  Прекрасно, -- сказал он, -- ты во всем отлично разобралась. Все так
и есть: я, как паук, жду первую попавшуюся в мою сеть муху! И, будучи пауком
кровожадным, собираюсь из нее выпить кровь!  Причем всю, без  остатка, -- он
приблизил свое  лицо к  Александре,  -- до  последней капли, до  донышка, --
прошептал  он,  с  наслаждением вонзая  свой  взгляд в ее  глаза, в  которых
неожиданно  промелькнули удивление и испуг. -- И ты -- моя муха, моя жертва.
Такой расклад тебя устраивает?
     Принесли их  заказ,  и  они  замолчали,  пожирая  друг  друга  глазами:
жесткий,   почти   плотоядный   взгляд    паука-Киса   боролся   с   обычным
надменно-холодным  взглядом  Александры,  за которым  она из  последних  сил
пыталась спрятать свою неуверенность.
     -- Итак, ты в  лапах паука,  сопротивление  бесполезно. Так что колись.
Тимур за тобой ухаживал -- ты его отвергла?
     -- Кто тебе сказал?
     -- Не твое дело. Отвергла? Или уступила?
     -- Я его ненавидела.
     -- Это я знаю... За что? За то, что уступила его домогательствам?
     -- Я?! Ему? Ты в своем уме?
     -- Значит, отвергла. И чем он тебе не приглянулся?
     -- Всем! Он, он... -- Александра не находила слов. -- Он негодяй!
     -- Значит, ты  успела  с ним неплохо познакомиться.  Студент, слушающий
лекции в аудитории,  не может сказать о преподавателе, годяй он или негодяй.
Каким же это образом ты с ним настолько сблизилась?
     Александра выбила из пачку  сигарету  и прикурила, молча поглядывая  на
Киса сквозь дым.
     -- Я жду, -- холодно поторопил ее тот.
     -- Он  приглашал меня...  -- послушно ответила Александра. -- Он  начал
ухаживать  за мной. Он ждал меня после лекций, он приносил мне  цветы...  Он
приглашал меня несколько раз в ресторан...
     -- И ты согласилась с ним пойти?
     -- Я еще не знала тогда, что это за чудовище... Мне он не нравился, мне
не  нравилась  кафедра марксизма-ленинизма  --  на таких кафедрах порядочных
людей не водилось по определению...
     -- Но ты с ним ходила в ресторан?
     -- Да.
     -- Почему, если он тебе не нравился?
     --  Не  хотелось  ссориться.  Во-первых, он  был  очень  мил и  вежлив.
Во-вторых, среди преподавателей этой кафедры лучше не иметь врагов.
     -- Следовательно, однажды он сделался не мил и не вежлив... Так?
     Александра грустно кивнула.
     -- Отвяжись от меня, Кис. Не лезь в душу, -- попросила она. -- Я его не
убивала, если это тебя интересует.
     -- Не отвяжусь. И буду сам судить, убивала ты его или нет.
     Александра до сих пор не прикоснулась к заливному  из осетрины и только
сейчас, после  этих  слов Киса,  склонилась  к тарелке и стала ковырять рыбу
вилкой.
     Кису показалось, что она плачет, вернее,  пытается сдержать слезы.  Ему
было жалко ее,  но в то же  время он  чувствовал,  что с этой женщиной иначе
нельзя -- она из тех, кого нужно брать силой...
     Интересно, в постели тоже? О, они бы тогда подошли друг другу, ведь Кис
как раз  такой садомазохист, который умеет все это  делать так,  как надо...
Ах, еще как умеет! Он бы ей показал, он бы ей...
     -- И однажды что-то произошло между вами, -- напирал он. -- Что?
     -- Он пригласил  меня к  себе домой,  --  не отрывая  глаз  от тарелки,
проговорила Александра. -- На чашечку кофе... Сказал, что ему нужно серьезно
поговорить со мной о моем будущем.
     -- И он попытался соблазнить тебя... Или  изнасиловать? Он  повел  себя
грубо, да? И все эти разговоры оказались только предлогом...
     --  Нет.  Он  действительно  заговорил  о  моем  будущем.  Которое  ему
представлялось таким образом: я становлюсь его любовницей, а  он мне обещает
--  в обмен на  клятву в моей верности -- квартиру и карьеру. Загранпоездки,
престижное распределение... Стоял на коленях.
     -- Ты отказалась...
     -- Категорически.
     -- И тогда он попытался...
     -- Бог мой, ты что, под столом там сидел?
     -- Конечно, ты меня не заметила? Все видел, все знаю.
     -- Тогда чего ты ко мне привязался, раз знаешь?
     -- До чего ты глупа,  Саша. Глупая, самоуверенная девчонка. Да я старый
и умный,  я жизнь знаю и людей насквозь  вижу! И потому мне совершенно ясно,
что Тимур попытался уложить тебя принудительно в постель... "Чашечка  кофе"!
Неужели ты поверила?
     -- В том возрасте я  еще верила. Я  была очень молодая и  глупая... Как
Ксюша.
     -- Ему это удалось?
     Саша, так  и не проглотив  ни  кусочка, отодвинула  от себя тарелку,  и
официант, давно наблюдавший  за их  столиком, тут же подскочил, унес остатки
закуски и принес горячее.
     Саша  демонстративно  занялась  своим шашлыком.  Она  тщательно  жевала
кусочки мяса и избегала смотреть на Киса.
     Кис разлил красное грузинское вино по бокалам.
     -- Знаешь что? -- сказал он. -- Давай выпьем за тебя.
     -- Почему это?
     -- Ты не хочешь? Зря. Тогда давай выпьем за меня.
     Право,  он ее не будет уговаривать. Только  начни  -- она тут же станет
ломаться  и строить из себя неприступную хозяйку ледяной  горы -- была такая
игра в его детстве...
     -- Такой тост тебе нравится? За Алексея Кисанова, человека и детектива.
Чтобы у него всегда  все  получалось, чтобы ему сопутствовала удача и любовь
красивых девушек! А? Хороший тост?
     --  Отличный!  --  вдруг  улыбнулась Александра. -- Будь  здоров,  Кис,
человек и детектив.
     -- Всенепременнейше, --  пообещал Кис. -- Значит, ему  удалось затащить
тебя в постель... -- полуутвердительно произнес он.
     -- Частично. -- Александра открыто посмотрела ему прямо в глаза. -- Раз
тебе уж непременно надо знать все, слушай...

x x x

     Ксюша  нерешительно  замерла.  Реми  сидел,  не  шевелясь,  закопавшись
куда-то в  ее  воротник.  Он вроде бы  не собирался  переходить к дальнейшим
действиям,  удовлетворившись двумя едва  коснувшимися  ее  шеи  поцелуями  и
выдохом в ухо: "Мое сокровище..."
     Ксюша  не  знала,  как  к  этому  относиться.  Она  так  и  не  решила,
последовать заклинаниям сестры или настоять на своем. Вот так всегда: Сашкин
авторитет  давит, и Ксюша делает  наперекор тому, что  чувствует сама -- как
тогда,  со всей  этой придумкой  с убийством... Ей следовало  раз и навсегда
усвоить,  что  необходимо  поступать так, как хочешь и считаешь нужным сама,
лично! Но чего она хотела и считала нужным? Вот в чем была загвоздка!
     Ксюша хотела,  чтобы  она  не  успела даже  подумать, чтобы  у  нее  не
оставалось ни времени, ни желания взвешивать,  что и как она должна делать и
чего она хочет...
     А пока  Реми был  еще  чужой. Вернее,  его тело  было еще  чужим. А для
близости  и  даже для желания близости -- должно быть родным. Иначе Ксюша не
может к нему даже прикоснуться...
     И  чтобы оно стало родным, нужно  время -- как Сашка этого не понимает!
Нужно  сначала  привыкнуть к  губам, шее, рукам... Потом к ключицам,  видным
из-под расстегнутых  пуговиц  рубашки. К темным  волоскам на груди. К запаху
вспотевших  подмышек  -- к  здоровому,  пряному,  терпкому  запаху  мужского
тела... А Саша говорит -- подчинись... Нет, в  самом деле, что  за глупость!
Реми --  совсем не такой, как думает сестра. Она-то думает, что  все мужчины
одинаковы, а вот и неправда! Саша  считает,  что она со своим умом  и опытом
все знает, но она ошибается! Реми не  такой! В нем нет ни малейших признаков
нетерпения,  он зарылся  в ее волосы  и смирно,  хоть и  шумно, дышит  в  их
шалаше... И даже  теперь,  когда  Ксюша,  сидя у него на коленях, осторожно,
словно  пробуя холодную  воду ногой,  целует  его  в  ямку между  загорелыми
ключицами, а потом,  все  так же  невесомо, прикасается губами  чуть пониже,
там, где  видны  первые  волоски на груди, -- даже теперь  у него совершенно
блаженный  взгляд  -- взгляд,  который не просит и  не вопрошает  ничего,  а
просто наслаждается тем, что ему дают... Правда, его руки, держащие Ксюшу за
спину,  сделались  горячи  и  влажны, но Реми не  шелохнулся.  Он,  ровно  в
противовес Сашкиным заклинаниям,  предоставил  себя в  распоряжение Ксюши! И
только откровенно балдел от ее пока еще робких, пока еще пробных ласк...
     Это ей так  понравилось,  что она даже осмелела и расстегнула  еще одну
пуговицу на синей  рубашке, что так шла к  его глазам. Реми убрал  руки с ее
спины -- то ли понял, что они  сделались  обжигающе горячи, то ли испугался,
что против его воли, рефлекторно  руки станут сжимать ее тело, --  но убрал.
Он свесил их вдоль тела и  закрыл глаза, пробормотав: "Хорошо  бы  дожить до
завтра..."
     Ксюшу эти слова тронули и как-то даже развеселили,  что ли... Во всяком
случае, ей вдруг сделалось легко, напряжение пропало. Обняв Реми за шею, она
дотянулась  до его твердого, с легким  намеком  на  ямочку,  подбородка,  на
котором  и  запечатлела поцелуй.  Прислушалась  --  ей нравилось ощущать эти
волны, которые вызывали в теле Реми ее действия! Снова прикоснулась  губами,
уже  уверенней, и снова с  удовлетворением ощутила, как  каменеет  его тело,
твердеют  колени, на  которых  она сидит,  как  напрягаются мышцы  живота...
Пристроившись  поудобнее, поближе, она дотянулась до крепких  мужских губ  и
осторожно, сложив  свои  губы  трубочкой,  растолкала  их  и  впилась  в  их
середину. Реми тихо застонал.
     В Ксюшу  словно бес вселился -- эта игра, в которой она властвовала над
мужчиной, ей нравилась. Она целовала его рот на все лады, всеми известными и
с   ходу   изобретенными  способами,  прислушиваясь   к   тихим   стонам   и
прерывающемуся  дыханию Реми. Она была  дирижером  этого оркестра,  она была
сочинителем этой упоительной музыки...
     Рубашка  Реми уже была расстегнута до ремня  брюк, и Ксюшины прохладные
щеки  терлись  о его  грудь и  живот,  купались  в  темных волосках, и  Реми
несколько раз  импульсивно  хватал ее, сжимая в объятиях,  желая  притянуть,
опрокинуть на себя, но каждый раз  усилием воли  разнимал руки, прятал их за
спину, еще  дальше --  за  спинку  кресла,  и  только глаза  его  туманились
сладостной  мукой...  За  эти  мгновенья  он  был  готов  отдать  весь  свой
сексуальный опыт предыдущей жизни.
     Когда ее  тонкие, нежные  пальчики нашли  его соски, он не выдержал. Он
схватил Ксюшу за кисти и сильно сжал их. Он еле дышал.
     -- Все, -- сказал он, -- хватит, садистка. Не то я тебя изнасилую.
     Ксюша не понимала,  что с ней происходит, -- ей было  больно  от хватки
железных  пальцев Реми, но  она промолчала,  более  того,  ей это  доставило
удовольствие;  ей  нравилось,  что  он  в  ее власти,  ей  хотелось его  еще
помучить, чтобы он снова умирал, едва дышал и вскрикивал...
     Не вынимая своих кистей из его рук, крепко их державших, она, вызывающе
блеснув глазами, наклонилась и проказливо лизнула Реми в грудь.
     В следующее мгновение  она оказалась на кровати, и Реми бешено срывал с
нее одежду.
     -- Я предупреждал, что я тебя изнасилую! -- рычал он.
     --  Нет,  это я тебя изнасилую, -- кричала Ксюша и  рвалась расстегнуть
ремень на  его  брюках. -- Меня  нельзя насиловать, я фригидна!  Слышишь, --
смеялась она, -- я думала, что я фригидна!
     -- Ты не в ту сторону ремень расстегиваешь! Дай, я сам!
     -- Кто  кого насилует! -- возмутилась Ксюша, встав над ним во весь рост
на  кровати  и  подбоченясь.  Реми  поднял  на нее  глаза,  вдохнул  и забыл
выдохнуть, прихватив руками пах, словно его ударили. -- Нет, это я буду тебя
раздевать! -- заявила Ксюша и склонилась к Реми.
     -- Не трогай! Не трогай  меня!  Иначе... О,  негодница, что  ты со мной
делаешь!..  Ах ты,  маленькая ведьма, я тебе  сейчас покажу!  Я тебе  сейчас
объясню, кто из нас мужчина, я тебя сейчас...

x x x

     Тимур  стоял перед  креслом Александры  на коленях. Ранняя пролысина на
макушке была прямо перед ее глазами, и ее мучило искушение в нее плюнуть. Ее
мутило от отвращения. Она выдернула свои  ладони, которые он умоляюще держал
в своих  неприятно-мягких больших  руках, и попыталась встать, отпихивая его
от своих колен.
     -- Ты не  должна так со  мной поступать, Александра, -- бормотал он, --
ты просто  не подумала!  Не надо мне отказывать, не принимай сейчас решения,
подумай хорошенько!  Вся  карьера, Сашенька, все твое  будущее  сейчас вот в
этих самых руках. -- Он протянул ей под нос свои ладони и, помедлив, опустил
их на  ее бедра. -- Не  прогоняй меня, моя красавица, не  надо.  Я,  знаешь,
человек самолюбивый, темперамент у меня восточный, лучше не делай этого...
     И он опустил плешивую голову ей в колени, шумно вдохнув ее запах.
     Саша  снова  предприняла  попытку встать,  сбрасывая с  себя вспотевшие
ладони  и  плешивую голову. Тимур не  пускал, удерживая  руки  на ее ляжках,
только  лицо свое поднял,  посмотрел на нее неожиданно холодно и произнес --
очень спокойно и очень внятно:
     -- Я же сказал -- не делай этого!
     Александра  оттолкнула  от себя  это  лицо  обеими  руками и поп