елать, "правдивый" или "забывчивый"?
     -- Ты еще не понял?
     Паша тупо смотрел на жену, в  ее  игриво-холодные светлые глаза. Спустя
некоторое время тень догадки побежала по его лицу.
     -- Мне  это не нравится, --  угрюмо сказал Паша и уселся на стул. -- Ты
зря это затеяла. Сейчас надо быть осторожным -- сама говоришь, милиция висит
на хвосте, да и детективы эти...
     -- А что ты предлагаешь?
     -- Ну, не знаю... Надо было сказать, что никогда не видели.
     -- А шарфик?
     -- Ну... Что не знаем, как он сюда попал...
     Варвара посмотрела на мужа с жалостью:
     -- И она тебе поверит, да?
     -- Ну, не знаю... Только мне не нравится, что ты задумала.
     -- Тогда давай ее убьем. Тело в лесу закопаем, никто не найдет.
     -- Ну и убивай. Я не буду.
     -- Боишься? -- вызывающе спросила жена.
     -- Я ничего не боюсь! Ты знаешь... Я не люблю убивать.
     -- Ага, насиловать любишь, а убивать -- нет.
     -- Я не насилую! Они сами этого хотят!
     -- Ты просто трус.
     -- А ты -- гадина! Ты нарочно мне это говоришь, чтобы меня разозлить!
     -- Ну, допустим, --  игриво  ответила Варя, уперев руку в бедро, изящно
выставленное. -- Допустим, нарочно. И что мне за это будет?  А, Паша? Что ты
со мной сделаешь? Ударишь? Изобьешь? Убьешь?
     -- Я же не такая дрянь, как ты!
     -- Значит, я  дрянь? А? Что молчишь?  Повтори, что сказал! Я  -- дрянь?
Гадина, да?
     Паша угрюмо  молчал. Варя, покрасневшая от  ярости, стала  наступать на
мужа, но тот просто отвернулся от нее.
     --  Молчишь?  Вот и молчи. Свою пасть вонючую лучше не открывай! У тебя
мозгов-то с грецкий орех, а сам туда же!
     -- Ты опять? Опять? Я же тебе говорил: не смей мне напоминать!
     --  Напоминай -- не напоминай,  а  в твоей медицинской  карте написано:
"незначительное умственное отставание".
     -- "Незначительное"!
     --  Мне  хватает! И  больше не  смей  рот  открывать!  Делай,  что тебе
говорят!
     -- Я когда-нибудь тебя пришибу... -- прошипел Павел. -- Пришибу, сука!
     Варя  залепила ему  звонкую  пощечину с  такой силой, что  голова  мужа
мотнулась в сторону.  Павел сразу  как-то сник, плечи  его  опустились, лицо
приняло равнодушно-подавленное выражение.
     -- Ты комара пришибить не можешь,  который сидит на  твоей руке и сосет
твою  кровь! А  если ты  такой  вдруг  сделался  отважный,  что  готов  меня
пришибить,  то лучше пойди  и задуши для начала девчонку. А  ночью закопаешь
тело в лесу!
     Варвара издевательски посмотрела на мужа светлыми холодными глазами.
     --  Что, слабо, да? Не можешь? -- с  презрением продолжала она. -- А не
можешь  --  делай,  как  тебе  умные  люди  говорят!  И свое  мнение  будешь
высказывать, когда тебя спросят!
     -- Ладно, -- обмяк Паша, и ненависть окончательно погасла в его глазах.
-- Чего раскричалась? Говори, что делать...
     -- Готовь  оба укола, по  полной  программе. И позвони Рональду,  пусть
приедет. Сделаем все как обычно. Соскучился небось по развлечениям? А?
     Она ласково провела рукой по светлым кудрям мужа и  пощекотала его, как
собаку, под подбородком.
     -- Постарайтесь  на славу, -- прошептала Варя почти нежно ему в ухо. --
Перед  таким  красавцем, как ты, ни одна женщина не устоит... А  я  тоже все
сделаю  в  лучшем  виде...  После  этого девочка  у  нас  забудет, где  дача
находится, а уж кто и когда на ней был - тем более. Звони.

x x x

     --  Так  если никто не заплатит, чего я поеду?  -- капризничал Рональд,
выговаривая русские слова с сильным акцентом.
     -- Развлечемся, -- уговаривал  Павел, --  давно  не развлекались! С тех
пор, как Тимура убили.
     -- Это ты,  может, не развлекался, а у меня  тут каждый  день...  Да  и
кайфа никакого с этими наркотиками. Давай тогда без них!
     -- Нельзя. Нужно, чтобы все было как всегда.
     -- Ну давай хоть не сразу! Поиграем сначала немножко... А то я вовсе не
приеду!
     Паша посмотрел  на  жену,  слушавшую разговор  по громкоговорителю.  Та
кивнула ему.
     -- Ладно, -- сдался Павел. -- Пусть будет не сразу. Все равно она потом
все забудет.

x x x

     Ксюша вроде бы задремала -- во всяком случае,  так ей показалось, когда
она услышала звук открываемой двери. Она помнила, что, нащупав дверь, отошла
от нее таким образом, чтобы быть ровно напротив входа; однако, задремав, она
поменяла  положение  тела и теперь смутно представляла себе, где дверь. Звук
донесся откуда-то сзади, и Ксюша повернулась. Темнота была столь густой, что
она рук своих не видела, не то что  дверь -- в коридоре, стало быть, тоже не
зажгли свет...
     Звук открывающейся двери сопроводило движение воздуха, овеявшее лицо, и
вновь зависла звенящая тишина.
     -- Кто  здесь? --  спросила Ксюша и, подождав, переспросила настойчиво.
-- Кто здесь?
     Ни звука.
     --   Здесь  есть  кто-нибудь?!  --  крикнула  она,  ощущая,   как  ужас
пробирается по позвоночнику.
     В ответ дверь медленно закрылась.
     Ксюша вскочила на ноги.
     -- Кто здесь?!! -- снова крикнула она, и голос ее дрогнул от страха.
     Вокруг нее стояла абсолютная, гробовая  тишина и  абсолютная, могильная
чернота.
     Ксюша стала медленно, стараясь не  производить  шума,  отступать назад.
Конечно, совсем  бесшумно не  получалось: кожаная обшивка матов поскрипывала
под тяжестью ее шагов.
     -- Здесь  кто-то есть? -- сделала она еще  одну попытку и вскрикнула --
ее спина коснулась чего-то!
     Она  резко  повернулась  и,  ударившись   скулой   о  твердую  холодную
поверхность, поняла,  что это  был один  из  спортивных  снарядов,  кажется,
брусья. Ксюша обхватила подпорку и осторожно опустилась на маты возле нее.
     Сердце ее отчаянно билось. "Ничего  и никого здесь нет, -- пыталась она
себя убедить, -- просто...  Что просто?  Зачем было дверь открывать, если  в
нее никто не  вошел? Здесь кто-то есть, кто-то прячется... Боже мой, зачем?!
Я сойду с ума!"
     Прошло  томительных пять  минут,  в которые Ксюша безуспешно  напрягала
слух и зрение. Иногда ей  казалось, что кто-то  тихо вздыхал,  но  когда она
пыталась вслушаться, то вздох не повторялся...
     Она начала уже было успокаиваться,  как  вдруг услышала тихое шлепанье.
Так шлепают босые ноги -- или руки -- по кожаным матам.
     Ш-щ-леп,  ш-щ-леп,  ш-щ-леп...  --  доносилось  до  нее. Она  не  очень
понимала,  откуда,  с какой стороны, и отчаянно  вслушивалась  в эти  звуки,
когда до нее дошло,  что они доносятся с обеих сторон! С  двух сторон на нее
медленно надвигались шлепки, с  двух сторон к ней кто-то приближался, ступая
босыми   ногами  --   или   передвигаясь  на  четвереньках!  --  по   матам:
шлеп-шлеп-шлеп, шлеп-шлеп-шлеп...
     Она  стала на  ощупь отступать  за брусья, пока  не уперлась  спиной  в
круглую стенку.
     Шлепки затихли.
     Ксюша прислушивалась.
     Тишина.
     Тишина.
     Тишина...
     И вдруг  до нее донеслось  хихиканье. Хихикали шепотом, тихо-претихо  и
противно-препротивно.  Хи-хи-хи,  --  веселился  шепот справа; хе-хе-хе,  --
вторил ему шепот слева.
     Ксюша покрылась гусиной кожей от страха. "Меня пугают, -- подумала она.
-- Пугают нарочно. Пугают, чтобы испугать".
     Но от этой мысли ей не  сделалось менее страшно.  Хихиканье переросло в
тихий свистящий шепот.  Она сжалась в комочек  у  стенки, в  отчаянии слушая
нараставшие шорохи, приближавшийся к  ней неразборчивый шепот, мешавшийся  с
подхихикиваньем, носившийся в непроглядно-черном воздухе, и ей казалось, что
она каким-то  неведомым образом оказалась действующим лицом в фильме ужасов.
Выскочи сейчас сам Фредди Крюгер из темноты -- она бы не удивилась.
     Когда она поняла, что  источник шепота и  шороха уже приблизился к  ней
где-то на метр,  она вскочила, ужаленная ужасом, и бросилась в  непроглядную
тьму перед  собой. Споткнулась  обо что-то, упала, хотела  встать,  но... Ее
придавили к матам чьи-то  руки. Она закричала, тонко и страшно, как кричат в
кошмарных снах.
     В ответ раздалось тихое ехидное хихиканье...
     Ксюша брыкалась, пока руки сдирали с нее джинсы. На помощь им подоспела
другая пара рук, и теперь над ней работали четыре руки -- одна  пара сдирала
джинсы,  другая  куртку,  затем  кофточку...  Каждый раз,  когда  она делала
попытку вырваться из  этих рук, ее немного  отпускали, но едва  она успевала
сделать   один-два  шага,  как  ее   снова  хватали,  опрокидывали,  срывали
оставшуюся  одежду,  тискали,  как  куклу,  как  плюшевую  игрушку...  Тихое
отвратительное  хихиканье, улюлюканье,  хлюпанье, хрюканье  и  всякие прочие
наглые и плотоядные звуки сопровождали действия рук...
     И вдруг ее  отпустили. Куда-то исчезли руки, растворились  в темноте их
обладатели. В зале повисла  тишина.  Ксюша  осторожно поводила  вокруг  себя
руками: никого. И  ничего. Она  была совершенно раздета, на  ней не осталось
даже трусиков, но ничего  из  ее одежды, только что с нее сорванной,  она не
нащупала рядом с собой.
     Вытянув  перед  собой  руки,  Ксюша  сделала  несколько  шагов  наугад.
Казалось,  что  несколько  минут  назад  в  этом  зале  просто   разгулялись
привидения, которые, чем-то спугнутые, внезапно покинули его.
     Ксюша сделала еще несколько робких шагов,  водя вытянутыми руками перед
собой.
     Никого.
     Тишина.
     Еще осторожный  шаг... И вдруг рука ее  на что-то наткнулась. На что-то
живое, теплое --  она не  успела понять, на что  именно, как ее  ладонь была
схвачена и положена  на мужской член,  причем особо  больших размеров --  ее
пальцы едва обхватили это явление природы.
     Отдернув руку, как от раскаленной плиты, она снова закричала и кинулась
бежать незнамо куда.  В ответ  в воздухе снова заносились шепот и хихиканье,
они  ее  окружали, они надвигались на нее  со всех сторон. Ксюша замерла  на
месте, ей  казалось,  что  она  теряет  сознание,  голова кружилась... Тихие
кошмарные    звуки    наступали   на   нее,    приближались,   приближались,
приближались...
     Собравшись  с  силами, она  снова осторожно  вытянула  руки, готовая  к
отпору,  готовая  оттолкнуть  и   увернуться,  и  медленно  шагнула  вперед.
Прислушалась,   пытаясь   определить,   откуда  доносятся  эти   бесконечные
"ша-па-ша" и "хе-хе-хе". Выбрав направление, которое ей казалось  правильным
-- то есть свободным от жутких  звуков, -- она  сделала еще  один шаг. Потом
другой...
     Ей показалось, что она оставила  звуки позади себя. Еще шаг... Ксюша не
имела ни малейшего представления, что там, впереди, в непроницаемой тьме.
     Шаг.
     Шаг.
     Другой.
     ...Ее растопыренные пальцы  уткнулись в чье-то невидимое  тело, жаркое,
скользкое от пота. Чьи-то руки  схватили ее за ягодицы,  чьи-то ноги сделали
подсечку,  и  Ксюша  рухнула  на  мягкие  маты, а на нее  обрушилось тяжелое
мужское  тело. Ее руки были пойманы,  раскинуты в  разные стороны и  с силой
придавлены  к  матам,  ее ноги были  раздвинуты  мощным коленом,  и тяжелое,
влажное тело, остро пахнущее потом, вжималось в нее, и жаркий и твердый, как
дубинка, столбик больно давил ей лобок...
     Мужчина  шумно дышал ей в лицо. Ей показалось -- по  звуку  дыхания, по
запаху, -- что это Павел. Ей вдруг стало менее страшно.
     -- Отпусти меня! -- сердито крикнула она. -- Отпусти сейчас же!
     Снова тихое хихиканье в ответ, и мужчина скатился  с  нее, предоставляя
ей возможность убежать.
     Бежать,  собственно, было некуда.  Ксюша, совершенно обезумев, носилась
по  залу,  словно белка  в своем  бесконечном колесе, и ее время  от времени
задевали, щипали,  хватали, лапали сильные мужские руки,  то за грудь, то за
прочие интимные места -- но неизменно отпускали и снова ловили и лапали...
     Ксюша потеряла ощущение времени. Ей казалось, что это длится бесконечно
долго, она выбилась из сил. Она дышала так шумно, что за звуком собственного
дыхания уже не могла различить два других...
     И вдруг до нее донеслись тихие, едва различимые  слова. Ксюша задержала
дыхание и прислушалась.
     "...Не  могу. Давай скорей кончать это  дело, а то я  кончу раньше", --
донеслось  до  нее.  Кажется,  это был не Павел...  Голос  был  странный, и,
несмотря на шепот, Ксюше показалось, что она уловила акцент.
     Опустившись  на маты,  она безразлично подумала  -- будь что  будет,  и
приготовилась ждать своей участи.
     Однако  все неожиданно затихло.  Никто к ней  больше не  прикасался, не
трогал, не лапал,  никто больше  не  шептал и не  хихикал.  Ксюша напряженно
ждала, готовая к новому прикосновению, но почему-то ничего не происходило.
     Она понимала, что с ней играют в такие своеобразные кошки-мышки, только
не  знала  зачем... Они  так  развлекаются?  Ее  пугают?  Или это прелюдия к
чему-то еще более ужасному?
     В зале было  жарко,  но, несмотря  на это, кожа ее покрылась мурашками.
Страх  мучительно  сводил  тело  слабостью. Ее подташнивало. Она  попыталась
думать о Реми, о вчерашнем вечере, проведенном с ним, обо всем том, что было
так сладостно и радостно, что было так  прекрасно...  Но мысли  ее путались.
Страх и эта полная непроницаемая темнота сводили ее с ума, парализовали даже
ее дыхание. Казалось, что ее тело теряет очертания  и  растворяется  в  этой
темноте, ее воля, ее мозг, ее способность  к действию --  все  расплывалось,
смещалось, исчезало...
     Она больше ни о чем не могла думать и только ждала: сейчас.  Вот сейчас
они снова подкрадутся к ней. И тогда...
     Внезапно Ксюша услышала, как где-то сзади нее снова открылась дверь и в
кромешной тьме кто-то то ли вошел, то ли вышел...

Глава 18

     ...От Сереги Кис узнал много  любопытного о странной  супружеской паре,
обитавшей на  даче Тимура. Павел Самойленко, 73-го года рождения, необычайно
красивый юноша с незначительным умственным отставанием, был вывезен в Москву
из  Воркуты  некоей  Ниной  Владиславовной  Замойкиной,  сорока  восьми лет,
занимавшей  крупный  пост  в  одном  из  комитетов  московской  мэрии.  Нина
Владиславовна  была дамой политически активной, играла немалую роль в крайне
правом крыле  коммунистической партии,  а также  была известна своим большим
состоянием,   обаянием  и  красотой,  было  поблекшей,  но  почти  полностью
восстановленной  в  одной  швейцарской клинике. Два  года  назад  ее  бросил
супруг,  человек  тоже небезызвестный  в  коммунистических  кругах,  и  Нина
Владиславовна  пережила  тяжелую  депрессию...  От  которой   вполне  быстро
оклемалась и принялась развлекаться, утверждая направо и налево, что свобода
-- это  ни  с чем не сравнимое блаженство. В своих политических  речах  она,
правда, утверждала обратное.
     Судя  по всему, Паша  был вывезен из тайги для исполнения при  ней роли
постельного  прислужника,  иными  словами  --  жиголо, за  что  имел от  нее
неплохое содержание. Она даже позволила себе появляться  в его сопровождении
в свете, охотно демонстрируя всем на зависть своего молодого, красивого, как
Аполлон, любовника.
     Восемь  месяцев  спустя Нина  Владиславовна  пережила  очередное бурное
увлечение  директором  одного  из  ведущих московских  банков,  увенчавшееся
замужеством, и Паша был за ненадобностью выброшен на улицу.
     Но  тут же подобран Тимуром, который взял его к  себе сторожем на дачу.
Именно на даче Павел  познакомился с Варварой Тихоновой, тоже  приезжей,  из
Ростова.  Варю  Тимур подобрал  немногим  раньше  на  панели -- она пыталась
встроиться в тесные ряды московских проституток. Самолюбивая и самоуверенная
провинциалка, желавшая зарабатывать большие деньги на московских тротуарах и
искренне  убежденная, что с ее красотой все московские мужчины и иностранные
туристы будут у ее ног (а там,  может, кто и  женится, как в кино!), она  не
учла того обстоятельства, что доступ мужчин -- не столько к ногам, сколько к
телам московских проституток -- происходит через сутенеров и красивая  жизнь
с  высокими  заработками  достается  в  основном  им. Несколько  раз  крепко
побитая, она была вынуждена подчиниться правилам игры и  стала  выходить  на
Тверскую   под  прочным  надзором  своих  покровителей-повелителей.  Историю
знакомства Тимура с  Варей милицейское дело умалчивало, но,  надо  полагать,
Тимур был ее клиентом... Так или  иначе, их пути где-то пересеклись,  скорей
всего в постели,  Варины  достоинства были  Тимуром оценены,  и девушке была
предложена работа на даче -- не грязная и весьма прилично оплачиваемая.
     Обслуживала  ли  она  постельные  запросы  Тимура --  оставалось только
гадать, но  несколько месяцев  спустя  после появления на даче  Павла  они с
Варей поженились.
     Какие выводы следовало  делать  из этой истории, Кис не знал. Тот факт,
что  у Варвары глаза распутные, он и без посторонней помощи  заметил, только
какой  от  этого прок? Ну, допустим,  трахались они с Тимуром.  А то  и даже
втроем.  А дальше-то что? Это никак  не  отвечает на  вопрос,  где находятся
документы,  что  за  "бомбу"  приготовил  Тимур,  в каком  виде  и  где  она
находится, а также могли ли юные служители постельных  услад приложить к  их
исчезновению руку... А то и, как знать, к смерти Тимура?

x x x

     Из открывшейся двери не доносилось ни звука, только повеяло  прохладой.
И  снова  воцарилась  тишина. Ксюша не  знала, сколько прошло времени, когда
вдруг  ослепительно вспыхнул  свет.  Он так  больно  резанул глаза,  что она
прикрыла их обеими руками.
     Ее подхватили с обеих сторон и  потащили  куда-то.  Руки оторвались  от
лица, и только крепко зажмуренные глаза спасали ее от ядовитого света. Ксюшу
довольно грубо уложили на что-то холодное и привязали ее руки  к чему-то  не
менее  холодному.  Она  постепенно  размыкала  веки,  и два  черных  силуэта
прорисовались сквозь ресницы. Двое черных или, вернее, одетых во  все черное
мужчин склонились над  нею!.. Она, не поверив своим глазам, раскрыла их чуть
пошире и подняла их повыше, туда, где должны  находиться лица, -- и обмерла:
над  ней склонились  две чудовищные африканские маски, расписанные по  щекам
краской!
     Ужас, заметавшийся в ее глазах, вызвал  у  ее мучителей лишь  знакомое,
приглушенное масками хихиканье.
     Она безвольно закрыла  глаза. Она даже не спрашивала, что  с  ней будут
делать. Она боялась спрашивать...
     И только когда один из мужчин склонился над  ее рукой и  стал протирать
ее спиртом, она поняла, что ей собираются сделать укол.
     "Опять?!" -- подумала она и закричала:
     -- Не хочу! Не надо-о-о!..

x x x

     Минут через  десять  после  того, как Ксюша исчезла за воротами, оттуда
вышла Евдокия -- уборщица, которую они видели с Кисом в прошлый раз на даче,
-- и торопливо пошла куда-то. Реми, проводив ее взглядом, решил, что вряд ли
она заслуживает внимания,  и снова уставился  на  ворота  в  ожидании, когда
появится Ксюша. Время потянулось медленно и тоскливо.
     Прошло  еще  полчаса,  и в  ворота  въехала  машина.  Солнечные  блики,
отраженные  стеклами, слепили  глаза,  и Реми не  удалось  рассмотреть,  кто
находился за рулем. Это ему еще пуще не  понравилось. Что  за  гости? Зачем?
Связано ли это с Ксюшей?
     И вообще, зачем Ксюша  отправилась  на дачу? -- задавал  он себе уже  в
который  раз вопрос.  Она что-то хочет  узнать, это  ясно.  И это связано  с
каким-то  кусочком информации, который известен ей,  но  неизвестен Реми. Он
припомнил  все то, что  рассказал  ему  прошлой ночью Кис,  вернувшись после
ужина с Александрой.
     Александра была знакома с Тимуром... Реми был  склонен верить в то, что
Ксюшина  сестра ничего  не  знала об  убийстве  Тимура: он  видел,  до какой
степени сестры любят друг друга, и ему представлялась дикой мысль о том, что
старшая могла сознательно подставить младшую, отправив ее с Реми на квартиру
убитого.
     Но и  о своем знакомстве с Тимуром Александра умолчала. Она хранила его
в  тайне, как  если  бы  в этом знакомстве было  что-то неприятно-тяжелое...
Может, Ксюша сама о чем-то догадалась? Может, она, как и К